Ростислав Владимирович Долгилевич
Советская дипломатия на четырехсторонних переговорах по Западному Берлину (26 марта 1970-3 сентября 1971)
В ответ Раш заявил, что его весьма ободряет высказывание советского посла о том, что он не видит особых разногласий по отдельным положениям вопроса о доступе. «Это, – подчеркнул посол США в ФРГ, – несомненно, прогресс в переговорах».[180]
После этого Абрасимов предложил перейти к обсуждению вопросов, связанных с «присутствием ФРГ» в Западном Берлине, и передал западной стороне текст советских предложений по этой проблематике. В этом документе говорилось:
«Три державы позаботятся о том, чтобы
а) в Западном Берлине не допускалась деятельность парламентских и других политических органов ФРГ, в том числе было прекращено проведение сессий бундестага, бундесрата и их органов, заседаний кабинета ФРГ, а также функционирование филиалов ведомств ФРГ, поскольку их пребывание несовместимо с неподвластностью Западного Берлина Федеративной Республике;
б) официальные лица ФРГ могут посещать Западный Берлин в качестве гостей оккупационных властей (сената), однако без осуществления в городе каких-либо актов государственного верховенства;
в) в Западном Берлине не будут проводиться федеральные съезды и конгрессы политических партий и организаций ФРГ;
г) будет запрещена деятельность неонацистской НДП, равно как и других реваншистских объединений и союзов;
д) территория Западного Берлина не должна использоваться для политической и иной деятельности, носящей подстрекательский характер против СССР, ГДР и других соцстран;
е) не будет чиниться препятствий развитию мирных связей Западного Берлина с социалистическими странами и, в частности, не будут дискриминироваться их политические, имущественные, торговые, культурные и иные интересы в этом городе;
ж) в Западном Берлине будут строго соблюдаться четырехсторонние постановления и решения о демилитаризации».[181]
Раш в ответ передал советскому послу формулировки западной стороны по этому вопросу. Их текст гласил:
«Мы были бы готовы сделать в возможном соглашении заявления следующего плана:
а) при осуществлении своей ответственности в западных секторах три державы определяют характер и объем отношений между западными секторами Берлина и ФРГ.
б) Соответственно, три державы утверждают связи между западными секторами и ФРГ.
в) Без ущерба для их общей ответственности три державы разрешили ФРГ обеспечить представительство западных секторов Берлина во вне, включая выдачу по разрешению трех держав паспортов ФРГ немцам-жителям западных секторов.
г) Три державы решают, разрешать ли проведение в своих секторах заседаний международных организаций и международных конференций. Постоянные жители этих секторов могут участвовать в федеральных немецких организациях и объединениях, а также в международном обмене, осуществляемом ими.
д) Что касается ограничений, то три державы заявляют, что западные секторы Берлина не управляются ФРГ и что их не следует рассматривать в качестве земли ФРГ. Положения Основного закона ФРГ, говорящие об обратном, приостановлены тремя державами и остаются таковыми.
е) Мы готовы заявить СССР, что в соответствии с этим конституционные органы ФРГ (федеральный президент, федеральный канцлер, федеральный кабинет, пленарные заседания бундестага и бундесрата) не будут осуществлять официальные конституционные акты в западных секторах Берлина.
ж) Советский Союз должен заявить, что принимает к сведению эти урегулирования и обязуется уважать их, а также не будет мешать мерам по их осуществлению».[182]
Абрасимов сразу же заявил, что сторонам следует договориться о перечне не того, что будет разрешено, а того, что будет запрещено как несоответствующее статусу города. Пункты д) и е) принимаются советской стороной к сведению как позитивный шаг навстречу советской позиции. Разумеется, продолжал Абрасимов, их формулировки нуждаются в обсуждении и уточнении. В частности, подчеркнул советский посол, документом западной стороны не охвачен ряд существенно важных аспектов незаконной деятельности ФРГ – заседания комитетов бундестага и бундесрата, филиалы министерств и ведомств ФРГ и некоторые другие вопросы.[183]
Прогресс, достигнутый на заседании 4 ноября 1970 г., Абрасимов счел достаточным для того, чтобы включить в текст сообщения для прессы об этом заседании следующую формулировку: «Послы четырех держав… пришли к заключению, что по обсуждавшимся вопросам были найдены точки сближения и согласования».[184] Раш согласился с тем, что на этом заседании «было достигнуто много конструктивного».[185]Джеклинг также отметил, что «был достигнут прогресс по ряду существенных аспектов возможной договоренности и согласован способ обсуждения дальнейших шагов».[186]
Однако послы трех держав сочли предложенную Абрасимовым формулировку неоправданно оптимистической. «Нельзя создавать впечатления, что все решено», – заявил Сованьярг.[187] Раш подчеркнул, что «неправильно было бы побуждать ложные надежды у людей, судьба которых зависит от исхода переговоров. Сказать, что был достигнут прогресс в этом смысле, было бы неправильно».[188]
В итоге послы приняли коммюнике «нейтрального» содержания. В нем говорилось: «Встреча (4 ноября 1970 г. – Р. Д.) проходила в деловой атмосфере. Был достигнут прогресс по некоторым существенным аспектам договоренности, имеющейся в виду четырьмя державами, и будет продолжено обсуждение других важных аспектов».[189]
На фоне такого положения дел, сложившегося в ходе переговоров четырех послов, А. А. Громыко поручил В. М. Фалину срочно вылететь в Берлин для тайной встречи с Э. Баром. «Бар передал, – сказал Громыко Фалину, – что хотел бы увидеться с вами для важного разговора. Признано целесообразным дать согласие на встречу».[190] Далее Громыко сообщил, что Бар собирается говорить о состоянии дел с ратификацией Московского договора. Из этого Фалин сделал вывод, что Бар неизбежно будет говорить и о ситуации на западноберлинских переговорах.
«Память, – пишет Фалин, – не сохранила точной даты нашей первой тайной встречи с Э. Баром. Их было столько, этих встреч, до самого моего отъезда в 1971 г. на должность посла в Бонн, что казалось, будто я непрерывно сновал на аэродром в Шенефельд (Берлин) и обратно. Порой действительно пару раз в неделю».[191]
В ходе первой беседы с Фалиным Бар заявил, что «Берлин является если не единственным, то самым обещающим ключом, позволяющим повернуть в нужном направлении общественные настроения. Хорошо или плохо, но такова реальность – Берлин превратился в пробный камень, и каждая из противоборствующих группировок в Германии старается использовать эту реальность к своей выгоде».[192] Участники четырехсторонних переговоров, продолжал Бар, заявили крайние позиции и надолго застыли на них. «Советская сторона нас (ФРГ. – Р. Д.) слушать не желает, довольствуясь версиями, которые даются ей тремя державами. Оттенки в позициях, таким образом, пропадают, даже когда имеются».[193] Вывод из этого Бар сформулировал так: «Бонну и Москве следовало бы внести тут ясность без посредников и тем (самым. – Р. Д.) ответить на коренной вопрос, найдет ли начало, положенное в августе, продолжение».[194] Фалин «неофициально» сказал Бару, что Громыко «считает вас с Брандтом ответственными за тупиковую ситуацию, сделавшую западные державы арбитром в двустороннем процессе нормализации наших отношений… Какими бы мотивами вы ни руководствовались, юридически увязывая ратификацию Московского договора с берлинским урегулированием, ФРГ подчинила себя чужой воле и сдала в заклад также часть наших интересов. Если Громыко не разразился протестами, это надо понимать как подтверждение серьезности нашего стремления к решению всего комплекса послевоенных проблем».[195]
Брандт, рассуждал Фалин, в состоянии расшевелить мысль своих берлинских друзей. Взвесить, не может ли этот город взять на себя более продуктивное амплуа, чем «копье в живом теле ГДР». Перегиб на одной стороне мог спровоцировать перехлест на другой. Дело оставалось за малым: уговорить три державы плюс ГДР, что нормальная и стабильная обстановка в городе и вокруг него согласуется с их долгосрочными интересами. «ФРГ придется поработать с Вашингтоном, Лондоном и Парижем, нам – объясняться с Восточным Берлином».[196]
Фалин сказал далее Бару, что у Громыко каких-либо новых идей нет, и соображения, которые он выскажет, нужно воспринимать как его собственные. Советский дипломат, в частности, отметил, что попытки ущемить позиции СССР не укрепят положение трех держав. ФРГ придется признать права и интересы ГДР, чтобы избежать дискриминации своих прав и интересов. При пользовании коммуникациями практичней было бы опереться на соответствующие международные правила. Вопрос о федеральном присутствии в Западном Берлине Фалин назвал трудным. «Налицо, – сказал он, – конфликт между фактическим положением и правовым статусом Западного Берлина даже под углом зрения трехсторонних предписаний. Правовые позиции западных держав, как ни странно, ближе к СССР и ГДР, чем к ФРГ. Это трудно произнести вслух, но такова реальность».[197]
Выслушав это, Бар отметил наличие точек соприкосновения в подходах сторон и попросил Фалина продолжить изложение своих мыслей.
Фалин сказал, что, по его мнению, целью урегулирования должно быть «предотвращение дальнейших больших и малых осложнений в Западном Берлине и из-за него». Население города тоже имеет свои права, и их нельзя сбрасывать со счета. «Не “хиреющая деревня” (установка ГДР), но и не “самая дешевая атомная бомба в центре Восточной Германии” (лозунг западных политиков). Интересы населения не получат солидной защиты без удовлетворительного решения проблемы гражданских связей Западного Берлина с ФРГ и, видимо, человеческих контактов, рассеченных стеной в некогда едином городе».[198]
Наконец, Фалин обратил внимание собеседника на то, что «“техническое соглашение”, выводящее за борт проблемы, которые интересуют СССР и ГДР, не пройдет. ФРГ придется позаботиться о том, чтобы три державы не слишком задерживались с модернизацией их германской политики и адаптировались на перемены, уже вызванные к жизни социал-либеральной коалицией».[199]
Бар не скрывал, что разговор вышел за рамки его ожиданий и выразил мнение, что стоило бы без особых отлагательств встретиться в Западном Берлине снова, заботясь о строжайшей доверительности.[200] Так начались беседы В. М. Фалина с Э. Баром, к которым позже присоединился посол США в ФРГ К. Раш.
По мнению Фалина, Громыко воспринял сообщение о первой встрече с Баром без восторга. «Его настораживало, – пишет Фалин, – что превращение ФРГ в четвертого участника переговоров на западной стороне косвенно сообщает новое качество ее претензиям на Западный Берлин».[201] Громыко сказал: «Не думаю, чтобы Бонн созрел для более самостоятельной линии по Западному Берлину. Много ли проку, если западные немцы повторят то, что нам уже известно из слов представителей трех держав? А проиграть можно изрядно, пристегнув ФРГ к переговорам».[202]
Л. И. Брежнев, по словам Фалина, доклад о встрече с Баром воспринял менее полемично: «Контакты с Бонном по западноберлинской тематике? Информационные и консультационные уместны. Упущение, что мы не начали их раньше. Делать Бонн стороной в переговорах? Ответ на этот вопрос должен увязываться с позицией ФРГ по существу искомых решений, а не выводиться из одних формальных признаков. Но как раскрыть эту позицию и удостовериться в ее весомости?».[203] Перевесили доводы Брежнева, поддержанные Ю. В. Андроповым. Санкция на продолжение обмена мнениями с Баром была дана.
Фалину поручалось активно представлять интересы СССР и защищать позиции ГДР. Как и в каких пределах делать это? Брежнев директиву Фалину свел к одной фразе: «Ты наши интересы знаешь, и руководство ждет от тебя хорошего соглашения».[204]
Беседы по линии Фалин-Бар открывали для советской дипломатии дополнительные возможности на переговорах четырех послов по Западному Берлину. Была надежда на то, что в ходе этих бесед удастся склонить руководство ФРГ занять по некоторым аспектам западноберлинского вопроса позиции, более близкие к позициям СССР. Как минимум, советская дипломатия получала возможность напрямую, минуя западные державы, доводить свою точку зрения до федерального правительства. Любые перемены в позиции Бонна в пользу Москвы неизбежно сказывались бы и на позициях трех держав: они были весьма чувствительны к настроениям в правительственных кругах ФРГ.
Глава III
Поиски комромисса
3.1. Директивы ЦК КПСС от 20 ноября 1970 г. советским представителям на четырехсторонних переговорах
Ситуация, сложившаяся на переговорах четырех послов к концу ноября 1970 г., отличалась от ситуации в июле того же года. Прояснились и были уточнены позиции сторон. Более четко просматривались вопросы, по которым они были относительно близки и по которым оставались почти противоположными. Факт некоторого сближения взглядов СССР и трех держав на возможное соглашение был налицо. У советской дипломатии появились новые возможности для маневрирования. Оставалось только определить его параметры и направления. Эта задача была решена в дополнительных директивах ЦК КПСС к переговорам по западноберлинскому вопросу. Проект этих директив был представлен в ЦК КПСС министерством иностранных дел СССР 20 ноября 1970 г.[205]
Первый пункт новых директив ЦК КПСС предусматривал «вести дело к тому, чтобы на основании состоявшегося обмена мнениями стороны приступили к подготовке конкретных документов, в которых была бы зафиксирована договоренность по Западному Берлину».[206] Далее говорилось о необходимости предложить трем державам, чтобы правительства ГДР, ФРГ и сенат Западного Берлина уже сейчас начали обмен мнениями по вопросам, подлежавшим урегулированию между ними, имея в виду, что достигнутые ими соглашения составят часть общей договоренности по Западному Берлину. При этом следовало настаивать, чтобы между правительством ГДР и соответственно сенатом Западного Берлина и правительством ФРГ были достигнуты соглашения о транзите. Советская сторона на четырехсторонних переговорах должна была подчеркнуть, что СССР, как и ГДР, не может признать за ФРГ права выступать в вопросах транзита от имени Западного Берлина или по его поручению, поскольку это означало бы нарушение принципа непринадлежности города ФРГ.[207]
Если же западные державы, отмечалось в директивах, будут и впредь отказываться предоставить сенату Западного Берлина полномочия вести переговоры с ГДР по вопросам транзита, можно согласиться на переговоры только правительств ГДР и ФРГ при том понимании, что соглашение между ними будет распространяться исключительно на гражданские лица и товары ФРГ. Для проезда через территорию ГДР граждан других государств, а также жителей Западного Берлина и соответственно провоза товаров незападногерманского происхождения оставался бы в силе действовавший на тот момент порядок.[208]
Согласно директивам, если три державы будут возражать против проведения между ГДР, ФРГ и сенатом Западного Берлина переговоров до достижения договоренности четырех держав, следовало условиться с «немецкими друзьями» о том, что ГДР и ФРГ начнут переговоры по западноберлинским делам под прикрытием готовности обеих сторон приступить к обмену мнениями по общим вопросам отношений между ними. Практически, однако, переговоры между ГДР и ФРГ касались бы на этой стадии только вопросов транзита.[209]
Директивы предписывали продолжать обмен мнениями с правительством Брандта[210] с целью более полного выявления элементов возможной договоренности по Западному Берлину на приемлемых для СССР и ГДР условиях и оказания через ФРГ влияния на позицию трех держав.[211]
Советская сторона на четырехсторонних переговорах должна была исходить из того, что договоренность по Западному Берлину будет включать:
а) принципиальное соглашение между четырьмя державами;
б) договоренность между тремя державами и ФРГ о прекращении и свертывании политического присутствия ФРГ в Западном Берлине;
в) договоренность по вопросам транзита в Западный Берлин и обратно через территорию ГДР;
г) договоренность о посещениях западноберлинцами территории ГДР;
д) урегулирование, касающееся коммерческих и имущественных интересов Советского Союза в Западном Берлине;
е) другие документы, если они потребуются.[212]
В директивах отмечалось, что принципиальное соглашение между четырьмя державами могло бы содержать следующие основные положения:
«Правительства СССР, США, Великобритании и Франции в соответствии с надлежащими соглашениями и решениями четырех держав, которые не затрагиваются, учитывая действительно существующее положение, руководствуясь желанием содействовать устранению напряженности в центре Европы и предотвращению возникновения осложнений в этом районе, договорились о следующем:
а) Правительства четырех держав едины в том, что в районе их ответственности и компетенции не должно иметь места применение силы. Они будут решать возможные споры исключительно мирными средствами.
б) Они едины в том, что сложившийся в этом районе статус, независимо от имеющихся взглядов по политико-юридическим вопросам, не может изменяться путем односторонних мер.
в) Они едины в том, что следует избегать всего, что в соответствии с общепринятыми нормами международного права было бы равнозначно вмешательству во внутренние дела других или могло бы нарушить их общественную безопасность и порядок.
г) Правительства четырех держав условились довести до сведения компетентных властей ГДР, ФРГ и Берлина (Западного) содержание состоявшихся между ними обсуждений»[213]
Значительное место в директивах ЦК КПСС занял вопрос о содержании договоренности между тремя державами и ФРГ. Советская сторона на переговорах четырех послов должна была добиваться, чтобы в нее был включен следующий пункт: «Правительства США, Великобритании и Франции в осуществление своей компетенции в Берлине (Западном) подтверждают, что Берлин (Западный) не является частью Федеративной Республики Германии и Берлин (Западный) не управляется Федеративной Республикой Германии. Статьи Основного закона ФРГ и конституции Берлина (Западного), которые не согласуются с вышеизложенным, по-прежнему не будут иметь силы».[214]
Согласно директивам, правительства трех держав должны были заявить правительству ФРГ, что:
федеральный президент
федеральный канцлер
федеральное правительство и его органы федеральное собрание
бундестаг и бундесрат и их органы другие федеральные государственные учреждения не должны осуществлять в Западном Берлине должностных официальных действий, вменяемых им Основным законом.[215]
Предусматривалось, что советская сторона будет добиваться внесения в договоренность между тремя державами и ФРГ пункта о том, что «ФРГ и Берлин (Западный) будут и дальше поддерживать и развивать свои связи с учетом этого особого положения». Следовало также стремиться к включению в эту договоренность пункта, согласно которому «интересы ФРГ будет представлять перед сенатом Берлина (Западного) и тремя державами орган по связям. Это будет единственный представительский орган ФРГ в Берлине (Западном)». Три державы сохранили бы свою ответственность за вопросы демилитаризации и предприняли бы «необходимые шаги для недопущения в сфере своей компетенции неонацистских организаций и партий, которые занимаются деятельностью, несовместимой с соглашениями и решениями четырех держав».[216]
В отношении представительства интересов Западного Берлина за границей следовало высказаться за то, чтобы его осуществляли три державы или любая из них, либо сенат Западного Берлина. Если на этой основе не удастся договориться, то исходить из следующего возможного решения вопроса:
а) Советская сторона принимает к сведению, что представительство Западного Берлина в вопросах, затрагивающих его безопасность, и в политической области осуществляется тремя державами. Это положение не может быть изменено в одностороннем порядке;
б) Советская сторона готова согласиться с тем, чтобы консульское обслуживание жителей Западного Берлина осуществляла ФРГ, при том, однако, непременном условии, что жители Западного Берлина будут выезжать за границу по удостоверениям, выдаваемым сенатом этого города, а не по национальным паспортам ФРГ, как на этом настаивали представители трех держав и ФРГ;
в) Исходить из того, что при оформлении документов на поездки западноберлинцев в Советский Союз целесообразно предусмотреть специальный порядок, а именно: непосредственные контакты властей Западного Берлина с посольством СССР в ГДР;
г) Выразить согласие на проведение в Западном Берлине и наше участие в мероприятиях международного характера при условии, что эти мероприятия не будут находиться в противоречии с особым статусом города и не осуществляются под патронатом или имени ФРГ;
д) При условии согласия с изложенными принципами представительства можно было бы в конечном счете снять возражения, которые советской стороной выдвигались против включения Западного Берлина в договоры и соглашения, заключавшиеся ФРГ с третьими странами, а также в международные конвенции и договоры невоенного и неполитического характера. При этом в каждом отдельном случае нужно было бы оговаривать, что включение Западного Берлина в договор (конвенцию, соглашение) происходит в осуществление особого урегулирования, определенного четырьмя державами, и с согласия сената этого города.[217]
Что касается договоров и соглашений, заключаемых СССР и ФРГ, то директивы предписывали исходить из ранее сложившейся практики, не исключая, однако, возможности внесения отдельных корректив, идущих навстречу западногерманской стороне, когда это отвечает интересам дела.
Так как в практике других социалистических стран Западный Берлин давно включался в «зону действия марки ФРГ», следовало иметь в виду, что эти страны сами будут определять свое отношение к порядку участия Западного Берлина в договорах (соглашениях, конвенциях), заключаемых ФРГ.
е) Согласно директивам, вопрос о возможности включения в делегации ФРГ общественного, научного, торгово-экономического и иного неполитического характера жителей Западного Берлина нужно было рассматривать «с учетом характера договоренности по Западному Берлину в целом»[218]
ж) Поскольку три державы, как и ФРГ, обусловливали возможность вступления ГДР и ФРГ в ООН удовлетворительным решением вопросов представительства Западного Берлина в международных организациях, советской стороне следовало исходить из того, что в «в ООН, как и во всех других международных организациях Западный Берлин может быть представлен тремя державами или любой из них. Если ввиду позиции трех держав не удастся найти решения на этой основе, рассмотреть этот вопрос вновь с учетом состояния переговоров по другим интересующим нас вопросам».[219]
Что касается порядка оформления договоренности по вопросам представительства интересов Западного Берлина в международных делах, то, отмечалось в директивах, «может быть приемлемым достижение соответствующей договоренности между четырьмя державами… или договоренности между тремя державами и ФРГ, одобренной (принятой к сведению) Советским Союзом. Подробное определение полномочий ФРГ по каждому конкретному аспекту могло бы быть оформлено путем обмена соответствующими нотами (письмами) между ФРГ и тремя державами при условии, что содержание этих писем было бы заранее согласовано с Советским Союзом».[220]
В директивах ЦК КПСС много внимания уделялось также вопросам гражданского транзита между ФРГ и Западным Берлином. СССР по-прежнему видел свою задачу в том, чтобы три державы в результате урегулирования не получили бы прямо или косвенно каких-либо прав и полномочий, которыми они до этого не обладали. В этой части договоренность, касающаяся четырех держав, могла бы носить общий принципиальный характер, а конкретное урегулирование было бы достигнуто с правительством ГДР.
Вместе с тем директивы обязывали советских представителей на четырехсторонних переговорах отводить предложения западных держав относительно «выдачи мандата» ГДР и ФРГ на ведение переговоров по транзиту и другим вопросам, а также по санкционированию или иному формальному утверждению четырьмя державами соглашений, достигнутых между ГДР, ФРГ и Западным Берлином.[221]
Согласно директивам, со стороны Советского Союза можно было бы предложить следующие формулировки:
а) Правительства СССР, США, Великобритании и Франции в рамках своей компетенции и ответственности (или в рамках четырехсторонней компетенции и ответственности) будут оказывать соответствующее содействие «осуществлению по возможности самых широких связей и контактов Западного Берлина с внешним миром в экономической, культурной, научно-технической и других мирных областях».[222]
б) Правительство СССР по договоренности с правительством ГДР доводит до сведения правительств США, Великобритании и Франции, что транзит в Западный Берлин гражданских лиц и грузов из ФРГ и обратно по автомобильным, железным дорогам и водным путям ГДР будет осуществляться соответственно общепринятым нормам международного права беспрепятственно на основе благоприятствования. При транзите указанных лиц и грузов применялись бы обычные в международной практике процедуры проверки (идентификации) и контроля. Это не затрагивало бы действующих четырехсторонних соглашений и решений и предполагало бы вместе с тем должный учет законов и правопорядка ГДР.
в) Конкретные урегулирования по вопросам транспорта были бы предметом договоренности между правительством ГДР и соответственно сенатом Западного Берлина и правительством ФРГ. В случае, если три державы будут настаивать на том, чтобы так или иначе зафиксировать в рамках четырехсторонней договоренности обязательства ГДР по транзиту, которые были бы затем более подробно отражены в соглашении между ГДР и ФРГ, следовало исходить из следующего:
а) ГДР выступит с заявлением, содержащем положения относительно гражданского транзита, которые ГДР была бы готова включить в соглашения с ФРГ и Западным Берлином. Это заявление будет доведено до сведения трех держав соответствующим советским документом. Текст заявления становится частью общей договоренности.
б) СССР договаривается с ГДР относительно деталей транзита в Западный Берлин и доводит эту договоренность до сведения трех держав.
в) Советский Союз направляет ГДР письмо по вопросам гражданского транзита. ГДР дает соответствующий ответ на это письмо, который затем доводится советской стороной до сведения трех держав.[223]
Директивы ЦК КПСС предусматривали проведение с «немецкими друзьями» консультаций с целью определения конкретных условий, на которых они будут готовы договориться по вопросам транзита (а также о посещении западноберлинцами территории ГДР), имея в виду при необходимости ссылаться на эти положения в ходе обмена мнениями с тремя державами и правительством ФРГ.[224]
Что касается посещений западноберлинцами территории ГДР, то следовало исходить из того, что этот вопрос входит в компетенцию ГДР и должен быть урегулирован непосредственно с нею сенатом Западного Берлина. В задачу советской дипломатии входила поддержка точки зрения ГДР, считавшей, что речь должна идти о посещениях не Восточного Берлина, а территории ГДР, включая ее столицу.[225]
Равным образом должны были быть урегулированы с ГДР и другие вопросы, касавшиеся расширения телефонной и телеграфной связи Западного Берлина со столицей ГДР, а также анклавов.
Не был обойден в директивах и вопрос об интересах Советского Союза в Западном Берлине. Они предписывали советской дипломатии продолжать настаивать на том, чтобы три державы отказались от дискриминации интересов СССР в городе и приняли на себя конкретные обязательства в этой сфере. Соответствующие положения договоренности следовало бы зафиксировать в том же порядке, в каком будут фиксироваться и другие обязательства сторон.[226]
Отмечалось также, что если западные державы будут настаивать на том, чтобы в какой-то форме выразить идею проведения в будущем консультаций между четырьмя державами по вопросам практического осуществления договоренности, в конечном счете можно было бы условиться о том, что четыре державы в рамках своей компетенции в дальнейшем будут поддерживать между собой необходимые контакты как в связи с осуществлением договоренности, так и на предмет дальнейшего обмена мнениями по западноберлинскому вопросу.[227]
Принципиальное значение имело положение о том, что если три державы уклонятся от выработки приемлемой для СССР и ГДР договоренности или преднамеренно будут вести дело к неоправданной затяжке переговоров, следует «провести обмен мнениями с правительством ФРГ на предмет осуществления правительством Брандта и правительством ГДР по принципу взаимного примера некоторых практических мер с целью достижения разрядки напряженности в Западном Берлине и вокруг него».[228] Эти меры конкретизировались в директивах ЦК КПСС. Они могли бы охватывать, с одной стороны, свертывание де-факто политического присутствия ФРГ в Западном Берлине и отказ от политических демонстраций, затрагивающих интересы СССР и ГДР, и, с другой стороны, введение де-факто властями ГДР определенных облегчений при транзите гражданских лиц и грузов из ФРГ в Западный Берлин и обратно, а также частичное урегулирование вопроса посещений западноберлинцами территории ГДР.
Этот резервный вариант советская дипломатия должна была привести в действие в случае, «если со стороны правительства ФРГ будут даны твердые заверения, что вслед за ним будет осуществлена ратификация советско-западногерманского договора».[229] Тем самым директивы отражали разрабатывавшуюся советским руководством линию на активизацию контактов с ФРГ по западноберлинским делам, которая вылилась в целую серию встреч В.М. Фалина с Э. Баром, к которым несколько позже присоединился К. Раш.
В директивах отмечалось также, что изложенные в них предложения советской стороны, если это будет оправдываться ходом обмена мнениями, могут передаваться представителям трех держав и правительству ФРГ в письменном виде. Наконец, в интересах более полного раскрытия концепции западных держав и имевшихся разночтений в их подходе к существу рассматривавшихся вопросов рекомендовалось и в дальнейшем практиковать двусторонние встречи с представителями тех держав, которые готовы к этому.[230]
Ноябрьские директивы ЦК КПСС увеличивали возможности советской стороны на четырехсторонних переговорах. Они расширяли поле для ее маневров и предусматривали в ряде случаев несколько вариантов ответа на возможные изменения в позиции трех держав. Объективно директивы ЦК КПСС способствовали прогрессу в поисках компромисса по Западному Берлину. Советская сторона руководствовалась ими при обсуждении на четырехсторонних переговорах всех аспектов западноберлинской проблемы.
