Редактор Пина Риткус
Дизайнер обложки Пина Риткус
© Руфус Дак, 2025
© Пина Риткус, дизайн обложки, 2025
ISBN 978-5-0065-8930-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
В обставленном антикварной мебелью кабинете, за окнами, плотно закрытыми тяжелыми темными шторами, не пропускающими в комнату полуденного солнца, разговаривали двое мужчин.
Первый, пожилой, с проседью в волосах, покуривая сигару, расслабленно сидел в удобном дубовом кресле, украшенном резьбой. Прямо перед ним возвышался огромный письменный стол, заставленный дорогими безделушками, включая начищенную до блеска серебряную пепельницу, в которую он стряхивал пепел тогда, когда не стряхивал его прямо на пол…
Второй, помоложе, высокий мужчина, одетый в дорогой костюм, натянутый как струна, стоял у окна. Отодвинув край шторы тонкими длинными пальцами, щуря умные и острые как бритва глаза, он смотрел на оживленную, как и должно было быть в полдень, улицу.
– Сможешь передать ориентиры Милану сегодня? – ледяным тоном спросил тот, что постарше, и стряхнул пепел на пол. И так же холодно добавил. – У тебя мало времени.
– Да. Все готово. Ваши люди могут выезжать.
– Быстро! Отлично. Я в тебе не сомневался. Передай Милану всю необходимую информацию. – Пожилой господин стряхнул пепел на этот раз в пепельницу, и удовлетворенно кивнул. Его тон стал мягче, а губы расплылись в ослепительно белозубой улыбке.
– Мы уже договорились с ним о встрече. Сегодня в полшестого вечера. – Продолжая смотреть на улицу застывшим взглядом ответил высокий респектабельный господин.
Примерно через полтора часа после встречи с пожилым господином, мужчина в строгом деловом костюме зашел в переполненное кафе на центральной площади города.
Осмотревшись, он направился к столику на две персоны у окна, где уже сидел одинокий посетитель. Легко отодвинув от стола тяжелый деревянный стул, он уверенно сел и положил на стол тонкую бумажную папку, перетянутую резинкой.
– Здесь всё? – открывая папку, и внимательно просматривая исписанные каллиграфическим почерком листки, спросил чисто выбритый и одетый с иголочки щеголь, лет тридцати пяти.
– Да. Милан, вас уже ждут. – Ответил респектабельный мужчина, слегка прищурив глаза.
– Надеюсь, сюрпризов не будет, и все останутся довольны. – Сказал, слащаво улыбаясь, вычурно одетый щеголь.
– А я надеюсь, что в дальнейшем буду иметь дело с кем-то более адекватным. – Ответил, продолжая пристально рассматривать собеседника, высокий холеный господин.
– Поговорим об этом, когда вернусь! Главный мне доверяет. – Наигранно сведя домиком выщипанные ровной дугой брови, продолжая ворошить бумаги, ответил Милан. И прибавил, расплывшись, в очередной приторной улыбке. – Может быть, вы сами нуждаетесь в моих услугах?
На что его собеседник криво усмехнулся и, резко встав со стула, пошел к выходу из кафе.
– Ну-ну, не обижайтесь. Буду рад выслушать все ваши замечания и предложения, – уже в пустоту крикнул Милан, и тихо добавил. – Придешь. Куда ж ты денешься. Но он ошибся. Главный больше не прибегал к его услугам. И высокого господина Милан тоже больше никогда не видел.
Четыре недели спустя двое мужчин, одетых в пахнущую швейной фабрикой новенькую одежду, только что из магазина, сели в автомобиль с ярко красными плюшевыми чехлами.
– Натан! Милан дал тебе салфетки? – Адам похлопал жилистой рукой с волосатыми пальцами карман кожаной жилетки. – У тебя должна быть еще пачка, на всякий случай.
– Здесь, – чуть опустив солнцезащитный козырек над сиденьем водителя и показывая на герметично закрытый пластиковый пакет, ответил мужчина необычайно крупного сложения с бритой наголо головой. Потом открыл окно, впуская в салон свежий утренний воздух, и по-отечески заботливо потрепал собеседника по плечу. – Не спаришься в кожаной жилетке?
– После полудня сниму, чтоб не вспотеть, – ответил Адам, достал из бардачка зеркало и с удовольствием посмотрел на свое отражение, подмигнул Натану и пропел низким вибрирующим голосом, растягивая слова – «Детка-ам нравя-ятся ковбо-ои.»
– Если вспотеешь раньше, не перепутай пачки, когда будешь пот вытирать, – ласково улыбаясь собеседнику, сказал Натан, выкладывая на приборную панель открытую магазинную упаковку освежающих салфеток, и, ухмыльнувшись, добавил. – А то все проспишь.
«Рядом, в дух шагах от тебя кто-то гибнет, и мир рушится для него среди крика и мук… А ты ничего не ощущаешь. Вот ведь в чем ужас жизни… Вот почему мир так медленно движется вперед. И так быстро назад.» (Эрих Мария Ремарк)
«София сидела на полу из старых прогнивших досок, покрытых плесенью и слизью. Она не могла полностью распрямить шею – потолок был слишком низким и еще более отвратительным, чем пол, хоть доски и не были гнилыми. Они не были плотно подогнаны друг к другу и в щели проваливались хвосты крыс, бегавших наверху.
Иногда они касались лица Софии. Тогда всё её тело передергивало и она поднимала руку, испачканную дурно пахнувшей грязью с пола, чтобы дотронуться до крысиного хвоста – тварь, испуганная неожиданным прикосновением, убегала. Когда топот маленьких лапок затихал где-то вдали, София глубоко вдыхала спертый воздух и ненадолго расслаблялась.
Передвигаться в этом ужасном подвале можно было только на четвереньках, низко опуская голову. Уже долго-долго, наверно неделю, она этого не делала – не было ни сил, ни желания.
Она просто сидела сгорбившись, прижимая голову к коленям, или лежала, свернувшись калачиком на холодных отвратительно пахнущих досках.
Сейчас она полусидела-полулежала, облокотившись израненной спиной на плохо обструганные доски, впивавшиеся в раны на спине незаметными острыми занозами, и смотрела на черную толстую крысу, которая сидела возле маленькой грубо сколоченной дверцы и с причмокиванием облизывала блестящую шерстку. В дверце были такие же большие щели, как и в «потолке». Сквозь них в убогое жилище Софии пробивался свет, похожий на сонечный.
Все было как обычно, кроме одного – в кармане ее лохмотьев лежал маленький ключ от большого амбарного замка, висевшего снаружи темницы.
София чуть наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть узкую щель между дверцей и «потолком», в которую должна была пролезть ее рука, и грязные лохмотья, когда-то бывшие ее платьем медленно съехали с ног. Ключ выпал из кармана. Дрожащей рукой она подняла его и чуть не уронила, таким тяжелым он оказался.
Она собрала последние силы и поползла к дверце, стараясь не уронить маленький и при этом невыносимо тяжелый кусок металла из ослабевших пальцев. Ее уже не пугали крысиные хвосты, касающиеся лица.
Жирная черная крыса, сидящая рядом с дверью, услышав шорох, подняла голову и удивленно посмотрела на девочку. А когда поняла, что София не остановится, нехотя убежала в самый темный угол.
Исхудавшая рука не застряла в щели и стала шарить по дверце с наружной стороны в поисках замка. Ключ вошел в него как по маслу и так же легко повернулся. Через минуту замок вместе с ключом упал в вонючую жижу, собравшуюся в небольшой бороздке, выдолбленной Софией давным-давно, когда она еще надеялась убежать, сделав подкоп. За что была наказана. Ей вырвали ногти на руках. Невыносимую жуткую боль невозможно было забыть, и она больше не повторяла своей ошибки.
Дверца со скрипом открылась, и в глаза ударил солнечный свет. София выползла наружу и встала, на трясущиеся от слабости ноги. В первые минуты было странно и непривычно не сидеть, скрючившись в три погибели.
Оглядевшись по сторонам, она вздрогнула. Ей показалось, что на пожухлой траве холма напротив сарая, под которым была ее тюрьма, сидит еще более толстая черная крыса, чем та, которую она спугнула в подвале.
Страх оказался напрасным. Сощурив, отвыкшие от дневного света, глаза, она разглядела, что перед ней выкусывает блох на пушистом животике обыкновенный черный кот.
Девочка с трудом залезла на холм и огляделась. Вокруг были запущенные поля и пастбища, окруженные старой поломанной изгородью. В строгом порядке, над высокой травой возвышались полуразвалившиеся маленькие домики, когда-то бывшие пчелиными ульями. А прямо у ее ног начиналась заросшая дорога, ведущая через поле к лесу.
Неожиданно по телу пошли мурашки. Стало зябко и страшно. Это уже было! Она выбиралась наружу. Это был уже третий раз. Первые два раза какие-то невидимые цепи удерживали ее, не давая покинуть это страшное место. И она обреченно возвращалась обратно на грязные и скользкие прогнившие доски, чтобы смотреть на свет только через щели маленькой дверцы.
Нет! Нет! Она больше не вернется. Она посмотрела на стертые веревкой запястья рук и поняла, что не может вспомнить, когда и как она развязала тугие узлы: «Не важно. Это не важно. Надо бежать. Я больше сюда не вернусь.» Но не могла сдвинуться с места. Ноги налились свинцом. Появилось чувство, что лучше сдаться, остаться здесь. Это легче, чем бежать. Опять пришли в голову предательские мысли. Она обернулась посмотреть на старый сарай…»
И проснулась.
Открыв глаза, София долго лежала в постели и смотрела в потолок. Майка была мокрой от пота.
Так она просыпалась по нескольку раз в месяц, уже много лет. Иногда даже приходилось вставать ночью, чтобы поменять майку или ночную рубашку. После чего снова приходил сон, а вместе с ним и сновидения. Хорошие и плохие, черно-белые и цветные, страшные и прекрасные – они снились каждую ночь. Слишком яркие, живые и настоящие, чтобы их можно было просто забыть и не вспоминать. Иногда было трудно разобраться, где заканчивается сон и начинается реальность.
Сон с темницей был особенным. Он снился регулярно.
С тех самых пор, как одним летним днем еле живую девочку на лесной дороге подобрал цыганский табор. Тогда ей было восемь лет, и она была похожа на узницу концлагеря, изголодавшуюся, измученную и изувеченную.
А еще через пару месяцев полиция забрала ее у цыган и вернула домой – к отцу и бабушке, которые думали, что потеряли Софию навсегда, как и ее брата, который до сих пор числится в пропавших без вести.
Работники полиции и социальных служб долгое время пытались узнать, что произошло, кто смог сделать такое с ребенком. София не могла ничего вспомнить, только боль, боль, боль… На вопросы о брате девочка тоже не смогла дать ни одного вразумительного ответа, который бы мог помочь в поисках мальчика.
Она целый месяц провела в больничной палате, и еще полгода психологи делали все возможное, чтобы вернуть ей память о случившемся. Не помогли ни лекарства, ни гипнозы, ни специальные программы.
Подробности о своем заточении София узнала, незаметно подкравшись к кабинету главврача детского отделения больницы Бурга, подслушав разговор доктора с ее отцом. Многое девочка не смогла понять.
Лишь спустя годы, София осознала все ужасы, которые творились в старом сарае. Но несмотря на весь кошмар произошедшего, ее отношение к истории было таким, будто речь шла о постороннем человеке.
Раны зажили. Воспоминания не вернулись. Остался только сон.
Со временем София заметила странную закономерность. Когда ей снился именно этот сон, армия пропавших без вести пополнялась человеком, с которым она сталкивалась хотя бы раз в жизни, или просто когда-то видела его фотографию. Невероятным было и то, что снился он в те сутки, когда человек пропадал. И совсем странным был тот факт, что София обязательно узнавала о происшествии одной из первых.
Однако, на удивительную закономерность девочка обратила внимание не сразу. А лишь, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Тогда она и завела календарь «сновидений», где отмечала черными кружочками даты «вещего сна».
Результат не заставил себя долго ждать. Через полгода у нее на руках были статистические данные, недвусмысленно указывающие на то, что это не просто совпадение. В начале это вызвало испуг. София вообразила себя чудовищем, приносящим несчастья. Через какое-то время, подумав о том, что ведь не исчезли же одним разом все, кого она когда-либо видела и знала, София успокоилась.
А через некоторое время она не выдержала и рассказала о сне и календаре «сновидений» школьной подруге Анци – на нее можно было смело положиться и она стопроцентно не входила в число любителей «перемывать косточки» и распространять сплетни. Одноклассники обзывали Анци зубрилкой, черной завистью завидуя легкости, с которой она постигала любые предметы. Она же никогда не злилась и всегда была готова помочь отстающим.
Анци выслушала Софию и, недолго думая, вынесла вердикт: «Это знак свыше. Точно – не проклятие, а дар».
Софии такая трактовка понравилась гораздо больше собственной, и она решила, не без совета Анци, строить дальнейшую жизнь с учетом «сверхъестественной» способности.
Успешно окончила факультет психологии, и получив диплом, зарегистрировала организацию по поиску пропавших без вести «Найди меня».
Но, о странном даре никому не говорила, и попросила Анци, чтобы та тоже никому не рассказывала: «Не дай Бог, кто-то узнает. Точно подумают, что у меня с головой не все в порядке.»
Тем более, что сколько они не анализировали, так и не смогли до конца понять как эту способность можно использовать на практике в полной мере.
Почему сон снится в день похищения, зачем Софии знать об этих людях и что делать с этим дальше? Где искать пропавших? Возможно, просто искателей приключений или отчаявшихся, решивших убежать от ненавистного прошлого, чтобы начать новую жизнь в новом месте и с чистого листа. Ответов не было.
Подружки только предположили, что, возможно, в качестве бонуса к предчувствию, прилагается хорошая интуиция или что-то еще в этом роде, что будет помогать в поиске «потеряшек».
Сон за двенадцать лет, со дня первой отметки в календаре, ознаменовал исчезновение тридцати трех человек. Семнадцать из них нашли – живыми и здоровыми.
Не без участия Софии, которая не ждала активных действий от полиции, и с первого же дня исчезновения человека не только расклеивала объявления о пропавшем без вести, но и бегала по лесам, полям и подворотням с другими добровольцами в поисках любителей природы и путешествий, неуравновешенных подростков и даже домохозяек, впавших в глубочайшую депрессию и решивших, что бродяжничество лучший способ решить все проблемы.
С полицией она взаимодействовала удаленно. Она подбрасывала идеи в полицейский участок, отправляя анонимные письма. Софии хватало одного дня, чтобы накидать план возможных поисков. Идеи приходили в голову сами из ниоткуда, как ей казалось. Либо близкие пропавших без вести чудесным образом сообщали ей информацию, которую им даже в голову не пришло рассказать полиции.
Все это дало повод думать, что их предположение с Анци о бесплатном приложении к дару – интуиции и «еще чего-то чего мы не понимаем» – оказалось верным.
И вот София с подачи Анци уже начала подумывать о том, чтобы явиться в полицию и предложить свои услуги «не в письменной форме». Подружки еще не знали, что их уже рассекретили.
Когда София пришла в полицейский участок, Александр, начальник полиции Бурга, не дожидаясь приветствия, объявил, что «через месяц сотрудничества с доброжелателями, наконец и сам вычислил помощника-анонима» и обняв Софию за плечи повел к себе в кабинет «поговорить по душам». И предложил ей совмещать работу в организации «Найди меня» с должностью психолога в полиции. Ей эта идея пришлась по вкусу. Теперь, она могла получать сведения о «потеряшках» и об обстоятельствах их исчезновения полную информацию.
Поэтому, увидев в очередной раз «вещий сон», София решила в первую очередь поехать в полицейский участок.
На первом этаже в «обезьяннике» веселыми возгласами ее встретила парочка, прокутивших всю ночь весельчаков со свежими синяками и царапинами на лицах, и проститутка, одетая в какой-то немыслимый наряд желтого цвета.
София поднялась на второй этаж. Александра еще не было на месте. Соломон, самый молодой офицер полицейского участка, рассказывал Яцеку, заместителю шефа, захватывающую историю задержания девицы в желтом.
– Соломон, как дежурство? – дрожащим голосом спросила София.
– Все, что произошло, сидит на первом этаже. – С гордостью ответил Соломон, и с упоением продолжил рассказывать Яцеку о своих ночных приключениях.
– Слава Богу, – проговорила София себе под нос, и громко добавила, спускаясь к выходу. – Если что, звоните в офис. Яцек с Соломоном привычно кивнули ей вслед. Телефон «Найди меня» они знали наизусть.
Около десяти утра в малюсенькой комнатушке, которую София с гордостью называла офисом, раздался звонок. Яцек сообщил о пропаже детей в местечке Крони и попросил собрать добровольцев, чтобы прочесать окрестности.
В одиннадцать утра в офис Общественной организации по поиску пропавших без вести «Найди меня», до отказа забитый волонтерами, вошла пожилая женщина, представившаяся Полиной Тироль. Так София узнала, что в Бурге у нее есть еще одна однофамилица.
«Неужели эта милая старушка родственница постоянной клиентки нашего „обезьянника“ Анны Тироль? Возможно, мать. Если это так, то бедняжке можно только посочувствовать. Может ей и лет совсем не так много, насколько она выглядит. От такой дочери не только состаришься раньше времени…» – думала София, пытаясь угадать возраст женщины.
В шесть утра Полина разбудила внуков, чтобы отправить за парным молоком к соседке-отшельнице – Миле, которая больше общалась с козами и коровами, чем с людьми. Но с Полиной у них была старая дружба и несколько общих секретов. Поэтому старая дева не была против, чтобы вместо закадычной подружки за молоком приходило «молодое поколение».
В день происшествия она, как обычно встала пораньше, чтобы погладить постиранные с вечера вещи ребятишек – белый сарафан в коричневый горошек для Сони и единственные брезентовые шорты Робика с выцветшей майкой когда-то синего цвета.
Всего неделю назад, в их первый день в Крони, у нее слезы на глаза наворачивались, когда внуки, не переставая нюхали постиранную одежду, высушенную на улице, и все повторяли и повторяли: «Бабушка у нее такой приятный запах!»
Анна, ее дочь, не обременяла себя заботой о детях. Поэтому гардероб у них был больше, чем просто скромный. Полина стирала каждый день, чтобы у ребят всегда было чистое белье и одежда. «Завтра обязательно съезжу на распродажу и куплю все, что необходимо» – планировала Полина, поправляя скатерть на столе, где уже стоял свежезаваренный чай с цветками липы, собранными вместе с детьми прошлым вечером. К чаю на большой тарелке лежали аппетитные бутерброды с маслом и медом. Удовлетворенная приготовлениями, Полина пошла будить внуков.
Робик встал сразу и стал помогать бабушке будить сестру, которая никак не хотела просыпаться – потягивалась, переворачивалась на другой бок, сворачивалась калачиком под одеялом. Но, когда Робик сказал, что она не в городе, а у бабушки, девочка сразу же встала.
Они быстро умылись, оделись, в приготовленную Полиной одежду, и сели за стол. Бабушкины завтраки, обеды и ужины были для них роскошным пиром. Дома, в городе, часто им удавалось найти только зачерствевший хлеб и пластиковую банку с остатками шоколадно-ореховой пасты, которую они терпеть не могли. А их мать только ее и покупала. И постоянно твердила, что это очень полезно.
После завтрака Полина вручила Робику двухлитровый эмалированный бидон белого цвета, поцеловала детишек и вышла проводить на усыпанную щебнем дорогу, по которой можно было добраться до каждого дома в Крони и до Орны, соседнего местечка, где в пышных зарослях сирени и дикого шиповника стояли старые немного обшарпанные дома, в которых жили такие же старые как их дома хозяева.
Полина проводила внуков взглядом и улыбнулась. Она с радостью наблюдала, как дети с каждым днем здоровеют и расцветают прямо на глазах.
«Вот, что значит свежий воздух и парное молоко.» – Глядя вслед ребятишкам думала Полина и ее слегка затуманенные старостью глаза окутали паутинки от улыбки. Потом она вспомнила, что обещала Робику и Соне приготовить оладьи к обеду и направилась в дом: «Пора готовить тесто для блинчиков».
– Робик! Я нашла цветок с пятью лепестками. Съем и мое желание сбудется. – Соня положила цветок на ладонь и закрыла глаза, придумывая, что бы такого важного ей загадать.
– Ты в это веришь?
– Да. Так все говорят. Если съесть цветок с четырьмя лепестками, то желание не сбудется, а если с пятью, то сбудется. Я загадала, что мама будет покупать мороженое каждый день. Смотри-смотри. Тебе бабочка села на руку, прямо на родимое пятно. Теперь ты тоже цветочек!
– Соня, цветы поешь на бабушкиной клумбе, а сейчас пошли домой, а то Полина будет ругаться, – смахивая бабочку с родимого пятна, сказал Робик и поднял бидон с раскаленного щебня. – Надо идти, молоко скиснет.
Мальчик с нетерпением смотрел на сестру: «Дело не в молоке!» Сегодня он хотел вернуться пораньше, чтобы пойти с мальчишками на озеро кататься на плоту. Ему с трудом удалось отговорить Соню остаться у Милы на чай с пирогом. «А теперь еще она решила поесть цветочки.» – Раздраженно думал Робик.
– Нет-нет! Хочу тебе тоже найти!
– Все. Сейчас наломаю тебе сирени, дома поищешь. Я бы загадал, чтобы мама исчезла вместе со всеми своими уродами. Хочу остаться у бабушки! – Робик отломал огромную ветку сирени и отдал ее Соне. Потом взял сестру за руку и потащил по пыльной дороге в сторону поселка.
«Поедим блинчиков, Соня останется с бабушкой, а я пойду с ребятами на озеро. Поплаваем на плоту.» – Мысли Робика прервал звук мотора, приближающейся в облаке пыли машины. Он оттащил Соню к краю дороги, и они повернулись спиной к щебенке, чтобы мелкие камни из-под колес не попали в лицо. Когда шум мотора раздался совсем близко, Робик крепко сжал бидон и машинально закрыл глаза Соне ладонью свободной руки.
Так они стояли, вжавшись в густые кусты сирени, росшие на обочине дороги вдоль дренажной канавы, и ждали, когда проедет машина. Запах цветов окутывал сладким облаком, листья успокаивающе шелестели, движимые легким утренним ветром. Шума мотора больше не было слышно.
«Наверно проехала,» – подумал Робик и открыл глаза. Ветки сирени плавно раскачивались. Он не мог оторвать от них взгляда: «Вечером обязательно нарисую. Вернусь с озера и нарисую. И не нужно ни у кого просить краски и карандаши.» В первый же день, когда они приехали, Полина нашла несколько рисунков в его рюкзаке и сказала, что внук у нее настоящий талант, купила цветные карандаши, кисточки и огромную коробку с красками.
Робик стоял и смотрел на колыхающиеся ветки сирени как завороженный, а Соня смотрела на него и улыбалась. Она уже нашла еще один цветок с пятью листиками – для брата.
Позади раздался какой-то шум. Робик оглянулся. Прямо за их спиной стояла огромная темная машина, до середины капота покрытая пылью. Дверца открылась и на землю опустилась нога в блестящем желтом ботинке.