Рут Шоу
Хозяйка книжного магазина на краю света
Байки из магазинов
Рассказывайте свои истории
Меня попросили выступить перед местным женским сообществом. Его лидер, Дайан Макдональд, услышала мое выступление на субботнем утреннем радиошоу Ким Хилл на RNZ и сделала мне такое предложение:
– Просто расскажите о своих книжных магазинах и… ну конечно, побольше о своей жизни.
Дайан встретила меня, когда я подъехала к парковке у Центра Армии спасения.
– Ужасное утро, – сказала она. – Простите, ради бога, все произошло так внезапно. Одна из наших дорогих женщин неожиданно умерла прошлой ночью, и мне еще только предстоит всем рассказать.
Мой разум заработал с удвоенной силой: как обратиться к группе женщин, которым скоро скажут о смерти их подруги? Я планировала рассказать истории, способные их рассмешить, но как можно было это сделать в такой прискорбный момент?
Стоя у кафедры, Дайан сообщила ужасную новость. Затем она добавила, что мы должны двигаться дальше и насладиться этим утром вместе. Потом она представила меня.
Я выразила свои соболезнования и поделилась мыслями о том, как часто нас застают врасплох вести о чьем-то уходе из жизни. Я всегда верила, что каждому из нас есть что рассказать, поэтому подчеркнула, насколько важно, чтобы их семьи услышали эти истории и даже записали их.
– Необязательно жить захватывающей или полной драматизма жизнью, чтобы рассказать свою историю. Настолько же важно напоминать своим детям и внукам о том, как они росли на ферме, ходили в школу в любую погоду, а иногда и босиком; и какие домашние средства использовала ваша мама, чтобы вылечить кашель, головные боли и помочь при укусах насекомых. А кто сшил ваше первое платье для танцев? Моя бабушка мастерила нам штаны из мешков из-под муки! А помните лепешки и пирожные из сала или жира? А общую телефонную линию, когда вы знали, что местные сплетники обязательно будут подслушивать разговор? Помните, как важно и волнительно было получить письмо?
К этому времени я уже почти плакала, рассказывая о моих бабушках.
– Записывайте свои истории, – сказала я им. – Пожалуйста, записывайте свои истории.
К счастью, мне удалось преодолеть печаль и развлечь этих удивительных женщин. В конце мы все смеялись, ведь утро было прекрасным и запоминающимся.
После моего выступления, пока я объедалась чудесными угощениями, Дайан спросила, может ли она организовать в моих магазинах встречу книжного клуба «Уинтон» в Манапоури. Я ответила, что это прекрасная идея.
Несколько месяцев спустя они приехали на трех машинах, полных запасов для невероятного фуршета с едой, которую мы могли брать руками. Это был потрясающий день: мы все сидели на солнышке в шляпах, болтали, смеялись и ели не стесняясь. Когда они обсуждали последнюю прочитанную книгу, все видели, что одним она понравилась, а другим – нет, поэтому следовали оживленные споры.
Поскольку я к тому моменту уже наполовину написала эту книгу, то слушала очень внимательно и думала, как бы могли спорить читатели после ее завершения. И я пришла к выводу, что секс, ненормативная лексика, пара арестов и многочисленные браки – вечные поводы для дискуссий!
Глава 3
Знай, когда продолжать
Шел 1953 год, мне было семь лет. Мы только что переехали в двухэтажный дом с пафосным названием «Брикстон-хаус» на Конференс-стрит в Крайстчерч – третий дом, в котором мы жили за последние шесть лет, не считая дома бабушки и дедушки, где я и появилась на свет. Покупка старых домов, их ремонт и последующая продажа – вот лишь малая часть многочисленных занятий, которым мой отец посвятил свою жизнь.
Это был дом более старого стиля, без палисадника, так как входная дверь находилась лишь в паре метров от тротуара. Огромное ореховое дерево затеняло задний двор, а в дальнем углу располагался огород.
Напротив двери в кухню в задней части дома находилась небольшая спальня, где спала бабушка, мама моей мамы. Ее звали Эллен Марта Дэйзи, и она жила с нами с тех пор, как ушла от дедушки, Этельберта Понсонби Бенна (мне всегда нравилось его имя). Он переехал к нашей тете.
У бабушки постоянно было много гостей, но нас пускали в ее комнату только по приглашению. Я помню ее высокой, суровой, с поджатыми губами и темными, почти черными, глазами, настороженными и зачастую грустными. Ее голову покрывали короткие, завитые темные волосы с сединой, очки в светлой оправе сидели на самой переносице, и она всегда носила платья на пуговицах. Самая красивая ее черта, которую я помню, – это руки. Длинные изящные пальцы, аккуратные светлые ногти с тонюсенькими лунками. Она любила играть в карты и делала это достаточно часто, проигрывая все фамильное состояние.
Лишь годы спустя, когда мы с Джилл вспоминали бабушку, я осознала, какой она была умной и проницательной. С Джилл она была нежна, читала ей сказки перед сном и никогда не говорила ей ни одного дурного слова. У Джилл были длинные светлые косы, голубые глаза, и она всегда вела себя хорошо. Я же росла неопрятным сорванцом с короткими черными волосами, всегда задавала вопросы и попадала в передряги. Нежности от бабушки я никогда не знала, даже благодарности в свой адрес не слышала, а я с девяти лет меняла повязки на ее изъязвленных ногах.
Я не любила эту бабушку так, как любила маму папы, но она обучила меня некоторым навыкам, которые пригодились мне в моей хаотичной жизни. В раннем возрасте я научилась у нее играть в криббедж, понтун и покер и узнала основы карточных фокусов, а еще бабушка показала мне, как правильно держать карты в моих маленьких руках, как тасовать их, никому не показывая карту, лежащую внизу колоды, и как быстро и уверенно разыграть карты с безучастным выражением лица, ничего не выдавая. Несмотря на то что мои руки были намного меньше, чем у нее, я держала карты так же элегантно, как и бабушка, – близко, «чтобы никто не смог меня обмануть».
В конечном итоге эти навыки стали уроками на всю жизнь. Когда мне не хватало денег, я играла в карты на победу. Важнейшими оказались ключевые приемы блефа и манипуляции. Бабушка говорила мне: «Если у тебя на руках плохие карты, бесполезно выглядеть так, будто у тебя на руках плохие карты». Она научила меня выглядеть убедительно и сохранять зрительный контакт даже со слабыми картами на руках.
Этот навык пригодился мне не только за карточным столом: бабушкины уроки раз за разом приходили мне на помощь на протяжении всей жизни. Если я оказывалась в ситуации, в которой мне не хотелось оказаться, мне нужна была уверенность, с которой я могла бы показать миру, что у меня на руках выигрышные карты.
Когда мне было лет десять, я ходила в паб с папой и дядей Айвеном, и мы играли в юкер и в 500. Я была единственной девочкой в компании. В команде с папой мы играли очень хорошо. Помню, как он много лет спустя, когда я собиралась на службу на флоте, сказал мне, что жизнь похожа на игру в карты. Тебе раздают карты, и от того, как ты их разыграешь, может определиться, как пройдет остаток месяца, года, всей твоей жизни. Но времени на планирование нет, потому что, если при игре в карты начать колебаться, соперники могут предугадать, как ты сыграешь дальше. Он неизменно советовал мне: «Всякий раз, когда ты попадаешь в переплет, представь, что твоя жизнь – это колода карт, и представь, как бы ты разыграла эту раздачу. Проигрышную комбинацию ты можешь превратить в выигрышную с помощью карты, которую ты разыграешь следующей».
Я всю жизнь любила играть в карты. К счастью, жертвой азартных игр я так и не пала, но два раза в жизни игра в карты приводила к очень интересным ситуациям, и эти два случая были совершенно разными. Один представился во Французской Полинезии, в Папеэте, когда я плыла по Тихому океану на «Катти Сарк», а второй – в Папуа – Новой Гвинее, в Рабауле, где я проработала всего четыре года.
Байки из магазинов
Невероятный паломник
К дверям книжного магазина подошел крупный человек в поношенной походной одежде. По запаху от него я сразу поняла, что он вернулся с гор. Он сел на ступеньку, снял свои мокрые, грязные ботинки и положил их на придверный коврик.
– Только вернулись? – спросила я, хотя ответ был очевиден.
– Десять дней, немного бездорожья и зарослей. Надеюсь, вы не против.
Я засмеялась:
– Похоже, вам не повредит чашка крепкого кофе. С молоком и с сахаром?
– Было бы здорово, спасибо! Побольше сахара.
Когда я вернулась в магазин с двумя чашками кофе, он сидел на полу и рассматривал раскрытую карту Фьордленда.
– Это невероятное место, правда? Можно каждый день гоняться за солнцем, но всегда будут горы, за которыми оно может спрятаться.
– Стало быть, планируете вернуться? – спросила я.
Он кивнул.
– Бежите от чего-то или к чему-то? – решила рискнуть я.
Он посмотрел на меня, продолжая сидеть на полу и пить кофе:
– Да просто гуляю. Впитываю все это, отстраиваю свою душу.
Красивые слова он умел подобрать.
Он рассказал мне, что «потерялся в своем настоящем» и ему нравилось оставаться наедине с собой, чтобы разобраться с этим.
– Я останусь в лагере на несколько дней, затем снова выдвинусь. Вы не против, если я буду забегать? Я люблю книги, но у меня не такой большой рюкзак, чтобы их переносить.
– Приходите в любое время, – ответила я. – А если будет закрыто, постучите в парадную дверь, и я дам вам ключ.
В следующие три дня Хэмиш забегал. Он побрился, уже успел постирать одежду, но ботинки еще носил старые.
Вскоре я узнала о нем достаточно, чтобы подарить ему книгу, и была уверена, что она ему действительно понравится. Такую книгу он сам бы никогда не подумал взять и прочитать.
– Хэмиш, я сейчас дам вам книгу, и вы должны положить ее в свой рюкзак.
Он взял книгу и улыбнулся, увидев ее название: «Невероятное паломничество Гарольда Фрая» (The Unlikely Pilgrimage of Harold Fry) Рейчел Джойс.
– Думаю, что туфли Гарольда немного похожи на ваши ботинки, – сказала я. – Когда дочитаете книгу до конца, оставьте ее в хижине, чтобы ее прочитал кто-то еще.
– Нет, Рут, я этого не сделаю, – ответил он. – Это моя книга, вы выбрали ее для меня. Я ее никому не оставлю.
Он протянул мне руку для рукопожатия. Я вместо этого обняла его:
– Берегите себя, Хэмиш.
Глава 4
Нейсби
В 1957 году мы переехали в городок Нейсби в центре Отаго. Он считается одним из самых маленьких и старых населенных пунктов Новой Зеландии: там живет немногим более ста человек. Тем не менее у него были мэр и городской совет. К большому удовольствию папы, мы оказались в самом сердце золотоносной страны.
В мае 1863 года в овраге неподалеку от Маунт-Иды (рядом с современной территорией Нейсби) впервые обнаружили золото. Затем в течение следующих нескольких месяцев палаточный город разрастался, ведь старатели покидали прииски Данстана, чтобы по зимнему снегу пробраться к новой находке на высоте чуть более 600 метров над уровнем моря. Очень скоро население города удвоилось, когда в проходящем через Нейсби ручье Хогберн нашли золотоносный грунт. Город официально назвали Нейсби в 1873 году.
Наш дом был разделен на две половины: в одной находились мясная лавка с котельной, в другой – жилая площадь. Для мамы переезд означал, что ее сестра и семья остались в Крайстчерче, поэтому она чувствовала себя одинокой. Моя сестра Джилл ненавидела Нейсби, ведь она хорошо училась в ультраконсервативном католическом колледже для девочек, у сестер милосердия, а теперь ей пришлось продолжить обучение в маленькой смешанной школе Рэнферли. Но мне нравился новый дом. Думаю, что папа, Бесвик (наш персидский кот) и я расцвели в Нейсби, а Джилл и мама извлекли из переезда все что могли.
В начальной школе Нейсби, в которую я пошла, было всего две комнаты, и в обеих стояли буржуйки, чтобы мы не замерзали зимой. Мы не начинали каждый день на коленях с чтения молитв с четками, нам не приходилось учить латынь, петь бесконечные церковные гимны, многократно посещать мессу каждую неделю и читать катехизис. После занятий я не работала, только на каникулах, поэтому у меня было время на игры и исследования, и спорт стал важной частью моей жизни.
Маленький читальный зал библиотеки «Атенеум» находился всего в двух дверях от нашего дома. Внутри было темно: единственная лампа пробуждала ощущения тайны, приключений и интриги. Многие книги были очень старыми, в кожаном или тканевом переплете. Их позолоченные названия выцвели, а тонкие страницы при переворачивании мялись. Для меня это были прекрасные моменты: помню, как сидела за маленьким деревянным столом и попросту обнимала толстую книгу, потому что она мне очень нравилась.
Папа стал городским клерком, параллельно подрабатывая местным мясником. Он держал книгу расценок под прилавком мясной лавки, и люди приходили туда, чтобы рассчитаться. А еще он был мастером керлинга, ответственным за подготовку льда для проведения местных турниров. И конечно же, он также успевал добывать золото.
Уильям Стронг, или Билли, работал в Нейсби часовщиком; он жил в крошечном глинобитном домике на Дервент-стрит, через дорогу от почтового отделения. Его отец в 1868 году открыл на Левен-стрит небольшую часовую мастерскую, в которой всегда царил беспорядок. Тогда ее еще не снесли, а ее стены были увешаны всеми мыслимыми и немыслимыми типами часов, и все они показывали неправильное время.
Время от времени Билли открывал магазин для широкой публики, чтобы люди могли полюбоваться красивыми карманными, наручными и стенными часами. За деревянным прилавком стояли коробки с часами, над которыми он работал в своем неторопливом темпе, выискивая практически забытые детали по темным уголкам. Именно Билли рассказал мне все о карманных часах, объяснив важность длины и веса цепочки, пружин, шестеренок и крошечных колесиков. Он продолжал заниматься мастерской до 1967 года.
Когда наступала осень, на улицах появлялись пожелтевшие иголки лиственниц, а холмы покрывал первый снег. Именно в это время года могильщик заранее начинал рыть ямы для могил, поскольку после наступления суровой зимы земля промерзала.
Блестящий Купол – таким было прозвище могильщика, высокого, хорошо сложенного лысого мужчины за сорок. Проходя мимо собиравшихся на улице стариков, он всегда приветствовал их с вечной улыбкой. «Как у ребят сегодня дела?» – спрашивал он практически каждое утро. Он официально сообщил моему папе, городскому клерку, что ему нужно вырыть четыре новые ямы, чтобы спокойно пережить зиму.
– Рад, что вы все так хорошо выглядите перед зимой, – сказал он старикам, возможно, думая о своих зимних показателях, и зашагал прочь с лопатой через плечо.
Зачастую, когда выкапывали новую яму, обнаруживали старую могилу, ведь ранние записи не были особенно точными. Основанное в 1860 году кладбище Нейсби – одно из старейших в Новой Зеландии. Могилы китайских золотодобытчиков скрывались под огромными деревьями у границы периметра кладбища, а имена погибших были выгравированы на плоских плитах на китайском языке. Многие старые могилы оказывались общими.
Зима в центр Отаго пришла рано. Первый тонкий слой снега покрывал вершины безмятежных гор и стремился заполнить долины. Облака неторопливо скользили по небу, постепенно накрывая низкие холмы и поглощая все, что встречалось на их пути. Воздух быстро стал пронизывающе холодным. Нейсби готовился к спячке.
В ту первую зиму безмятежность была настолько полной, что я сидела, свернувшись калачиком, с широко раскрытыми от удивления глазами, наблюдая, как пылают собранные осенью сосновые шишки, как они равномерно горят, посылая вверх кружащиеся столбы дыма и распространяя свой аромат по воздуху.
В окно спальни я как завороженная наблюдала за своим первым снегопадом. Первая снежинка упала, будто комок ваты, безумно дрейфуя, словно показывала танец с парашютом в миниатюре. Казалось, эта маленькая пушинка была послана объявить о торжественной премьере самого грандиозного балета, что бывает только раз в году, но идет несколько месяцев. А теперь крошечные балерины спускались на землю сотнями, тысячами, миллионами, все в белом, и танцевали все быстрее и быстрее.
Вскоре я уже не могла разглядеть каменный мост за грунтовой дорогой. Я быстро оделась и побежала на игровую площадку. Ботинки хрустели по глубокому снегу. Я укуталась в зимнюю одежду, и только глаза выглядывали из-за нескольких шарфов, обмотавших мое лицо. Изгороди тоже как будто бы натянули зимние шапки, хрустящие снежные «тэм-о-шентеры» [5], некоторые из них были даже украшены сосновыми иголками, игриво воткнутыми под углом. Телеграфные провода начали провисать под тяжестью снега.
____
Именно здесь, в самом сердце Маниотото, действительно начинается моя история.
– Достаточно холодно, чтобы морщины на заднице отморозить, – сказал мой отец, когда мы подошли к двигающемуся иноходью загадочному часовщику, Билли Стронгу. – Лучше зажги трубку и сделай несколько затяжек, чтобы согреть нос, а то оттуда, кажется, уже сосулька растет.
Билли, все еще державший спину прямо, но уже стареющий, приблизился к нам на расстояние слышимости.
– Мне лучше зажечь трубку. Я знал, что пойдет снег. Каково теперь деревьям. Каково птицам.
Огромным, неопрятным носовым платком он вытер свой настолько же огромный, крючковатый нос, достал карманные часы, проверил время и кивнул.
– Как я уже говорил, я прожил здесь так много лет, что не могу не знать, когда пойдет снег. А сегодня его много выпало, даже на равнинах тонким слоем осел.
– Да, пожалуй, – ответил папа.
Он стоял, расставив ноги и положив руки в карманы; его кисет для табака торчал из кармана куртки-джерси, а мясницкий фартук был надежно завязан вокруг слегка округлившегося живота. Его голубые глаза окружали морщинки, его светлые волосы с небольшими залысинами прикрывало кепи. Он говорил, что в нем «уши не мерзнут», что необъяснимо, ведь кепи уши вовсе не закрывало. И вот под его величественным фамильным носом появилась зажженная трубка, почерневшая со временем, но прекрасно обкуренная.
– Значит, к парням собираешься присоединиться? – спросил он у Билли, кивнув в сторону продуктового магазина и видавшей виды длинной скамьи рядом с ним, которая, похоже, была частью витрины. Именно там, через дорогу от папиной мясной лавки, каждое утро собиралась группа пожилых мужчин, к которой принадлежал и Билли. Они все приехали в Нейсби молодыми, горя желанием работать, добывать золото, жениться, завести детей. Теперь, в преклонные годы, они проводили почти каждое свое утро, сидя на солнце, покуривая трубку, погружались в воспоминания и время от времени дремали.
Скамейка уже была наполовину занята одряхлевшими «парнями», которые просто сидели, хлюпали носом и весело курили трубки. Когда к ним кто-то подсаживался, они разгибались, снимали перед ним шляпу, бормотали что-то о погоде, а затем снова сгибались. Бесконечные кивки, невнятная речь, клубы дыма… К середине утра всю скамейку уже занимали, и старые хрипящие двигатели времен золотой лихорадки продолжали свою ежедневную работу.
____
Из начальной школы Нейсби я перешла в школу Рэнферли и стала ездить вместе с Джилл в школьном автобусе. Наша учительница английской литературы, мисс Александра, говорила, что у меня отличные писательские способности и поддерживала меня в стремлении читать и писать. С другой стороны, учитель математики, мистер Хилл, однажды просто перестал задавать мне вопросы, а я продолжала витать в облаках (и писать).
На географии я познакомилась с картами. Я обстоятельно изучала долготу, широту, топографию и с головой уходила в размышления об океанах и экваторе. Я исследовала разные страны, изучала их население и фауну, а еще активно выступала против концепции Содружества наций.
В школьной библиотеке появлялись книги о Второй мировой войне, в том числе и «Дневник Анны Франк», который я прочитала в тринадцать лет. Анна написала свой дневник в том же возрасте, а двумя годами спустя умерла: это произвело на меня огромное впечатление.
Я не намеревалась задерживаться в школе дольше, чем необходимо: школьный кабинет – не место для поиска смысла жизни.
В первую неделю 1963 года Нейсби праздновал свой столетний юбилей: весь город нарядился в старинные костюмы. На главной улице прошел парад, на игровой площадке проводили соревнования по легкой атлетике и отращиванию бороды, а еще раздавали сосиски на хлебе; ближе к ночи все демонстрировали намытое золото и танцевали. В администрации города даже фильм показали. Росс Макмиллан, позже обретший известность как поэт под псевдонимом Blue Jeans (Синие Джинсы), промчался по городу на своей лошади, а на радость нам еще и через машину перепрыгнул. Местный житель лег в старый катафалк, который по главной улице тащили две лошади, и убедительно притворился мертвым.
Парад закончился в отеле «Ройял», там собрались все. Когда уже не было места, остальные празднующие заполнили отель «Эншент-Бритон». Все начали пить, петь и есть и забыли о бедняге в катафалке, а он к тому моменту уже отчаянно стучал по стеклу и жаждал выбраться. В конце концов кто-то его заметил, но потребовалось некоторое время, чтобы вызволить шутника, поскольку дверь заклинило, а разбивать стекло катафалка не хотелось.
Я помню 1963 год по двум причинам. Одна – столетие Нейсби, другая – именно тогда меня изнасиловали.