С. Ю. Барсукова
Неформальная экономика. Курс лекций
Рекомендовано УМО в области экономики и менеджмента в качестве учебного пособия для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлению подготовки «Экономика»
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Рецензенты: доцент кафедры национальной экономики Российской экономической академии им. Г.В. Плеханова, кандидат экономических наук Ю.В. Латов; профессор кафедры государственного и муниципального управления Государственного университета управления, доктор экономических наук Е.В. Балацкий; зав. кафедрой экономической теории Кемеровского государственного университета, профессор, доктор экономических наук М.В. Курбатова
ПРЕДИСЛОВИЕ
Моим любимым мальчишкам – Артему, Арсению и Юрию
Курс «Неформальная экономика» предназначен для тех, кто хочет и может думать. Кто достаточно наблюдателен, чтобы видеть зазор между реальностью и предписаниями власти. Кто осознает, что закон влияет на жизнь порой самым непредсказуемым образом. Кто понимает, что статистика многое не отражает в принципе, поскольку целые пласты экономической жизни не нуждаются в документальном оформлении. Кто видит в уклонении от закона не патологию, а другую логику хозяйствования. Кто догадывается, что законы работают всегда, но далеко не так, как хотелось бы их авторам.
Мне легко читать этот курс. И не только потому, что я занимаюсь этой темой почти десятилетие. Легко прежде всего потому, что я искренне верю в его полезность для студентов. Это не набор знаний, которые нужно продемонстрировать на экзамене и забыть на следующий день. Моя задача – дать студентам новую аналитическую перспективу, которая поможет увидеть систему в том, что казалось хаосом, понять те правила хозяйствования, которые никем не артикулируются и нигде не записаны. Экономика не заканчивается там, где нет указующего перста государства.
Почему неизбежен конфликт Закона и Практики? Стало социологическим трюизмом, что «привнесенные» (имплантируемые) институты, вытекающие исключительно из проектных устремлений власти, а не из сложившихся традиций, чужеродны и обществом отторгаются. Это очевидно и в комментариях не нуждается. Менее очевидно то, что даже если в букву закона возводятся правила, выработанные практикой, то и в этом случае внедрение и поддержание формальных норм остается конфликтным процессом, требующим значительных силовых и политических инвестиций.
Дело в том, что кодифицировать можно не практику вообще, а лишь ее конкретный вариант. Но вариантов – бесконечное множество, поскольку их эффективность исключительно контекстуальна. Наработанные способы ведения хозяйства и разрешения хозяйственных коллизий хороши или плохи не сами по себе, а строго в зависимости от контекста их использования. Контекстуально обусловленное множество практик контрастирует с идеей универсальности закона. Именно поэтому кодификация правил (их формализация) – это всегда вопрос политический, поскольку власть реализуется в праве выбирать «наилучший вариант» из всего существующего в практике.
Но даже если предположить, что мир вдруг стал примитивно однородным, остается еще одна трудность – изменчивость мира, его динамизм. Формальный институт – это кодификация уже сложившегося порядка. Пластичные неформальные правила получают шанс на формализацию не ранее, чем станут распространенными и устойчивыми. Таким образом, конфликт Закона и Практики вытекает не из «дурной природы» человека, а из принципиальной невозможности кодифицировать неформальные правила, не лишив их при этом разнообразия, контекстуальности и пластичности.
Несмотря на конфликт Закона и Практики, формальные институты могут работать исключительно при условии их неформальной коррекции. Упрощенная кодификация в принципе не способна воспроизвести функционирующее сообщество. Железобетонный каркас законов более или менее жизнеспособен за счет неформальных практик, заполняющих его пустоты или вовсе подменяющих его слишком невменяемые элементы. В этом смысле формальные нормы паразитируют на неформальной практике. Яркий пример – советская экономика. Предприятия, семьи выживали за счет деятельности, не только не предусмотренной, но категорически запрещенной плановыми органами. В семьях рачительно оприходовали все, что можно было унести с советских предприятий, включая рабочее время. Да и сами предприятия смягчали плановые тиски за счет теневых импровизаций и бартера. Социальный и экономический крах советской экономики предотвращался внеплановыми, а иногда и внезаконными действиями. Неформальная экономика подставляла плечо формальному порядку, придавая ему гибкость и жизнеспособность.
Постсоветский период – еще более яркий тому пример. В транзитной экономике законы были «на вырост», т.е., будучи устремленными в рынок, они слабо соответствовали реальной ситуации только вышедшей из социализма страны. Благие намерения реформаторов заработали в оболочке неформальных поправок. Функционал всей этой неформальной кавалькады был исключительно амбивалентен. Эти практики продвигали бизнес и политику, но в то же время были антирыночными и антидемократичными, являясь одновременно и причиной, и следствием неэффективности экономических и политических институтов в России. Так, «двойная бухгалтерия» – это, безусловно, недостача госбюджета, но вместе с тем и источник развития бизнеса. Или офшорные зоны как способ ухода от налогов и одновременно – крупнейшие инвесторы спасенных от налогов средств. Выросшие из советских времен и традиций неформальные нормы тормозили преобразования и вместе с тем делали их возможными, поскольку адаптировали замысел реформаторов к возможностям населения. Урон оборачивался приобретением.
Государство и общество находятся в постоянном состязательном диалоге. Государство упрощает, стандартизирует, гомогенизирует экономическую практику, загоняя ее в формат категорий и законов, ради того, чтобы сделать ее доступной для контроля и управления. Общество же демонстрирует способность изменять и игнорировать навязанные сверху нормы. На каждый тезис власти находится антитезис шумного и неупорядоченного реального мира. Про этот диалог – наш курс.
* * *
Чтобы студенты поняли, в каких проявлениях мы встречаем неформальную экономику, ее масштабность и распространенность, я в самом начале курса прошу рассказать о любом фрагменте их жизни – как они отрабатывали практику, снимали жилье, занимались с репетиторами, делали ремонт и пр. В данном случае я нахожусь в состоянии монолога и вынуждена взять такой рассказ на себя. Заметим, что я вполне законопослушна, живу по месту прописки, работаю в государственном учреждении и даже дорогу стараюсь переходить на зеленый свет.
Один день моей жизни
День не задался с самого начала. Соковыжималка, противно взвизгнув, умолкла. Без утреннего сока семью поднять сложно. Значит, в детский садик мы уже опоздали. В голове сразу две мысли: надо чинить технику и смягчить недовольство воспитателей. Утро не дает додумать мысли до конца, сплошные обрывки. Сломанный телевизор… Симпатичный мастер… Соболезнования по поводу выписанного счета… Оказывается, если бы он пришел не от фирмы… Лучше ему на мобильный звонить… Без счета, но дешевле… Надо найти его телефон… А с садиком беда… Просили прийти окна клеить, так увильнула… Хотя… Муж в выходные возил активистов из родительского комитета покупать игрушки для детей… Разнос отменяется… Надо не забыть к празднику подарки воспитателям купить… В садик лучше пешком, чем бегом…
Наконец все разошлись. И, видимо, не только у меня, потому что позвонила подруга. Голос радостный. Срочно к ней! Поедать вкусности, потому что «муж денежков принес». Не путать с зарплатой. Зарплата – рутина, ежемесячно повторяющееся вливание в семейный бюджет. При любом размере – ничего бодрящего. И только то, что «сверху», несет в себе элемент неожиданности и привкус халявы. Возможно, муж так не считает, но быть волшебником в глазах жены ему явно нравится. «Принести денежков» означает получить откат за размещение рекламы фирмы, в которой он работает. То есть реклама стоит дешевле, чем ее бюджет, им же пробитый. Вообще фраза «пробить бюджет» у меня прочно ассоциируется с «пробитой брешью». Мы с подругой, понятно, это не обсуждаем. Тут надо выбирать: или обсуждать моральную сторону его доходов, или участвовать в их проедании. Так что там на десерт?..
Отменяется. Звонок из деканата все испортил. Пересдача? Забыла! Когда? Бегу! Сколько их? Ужас! Зачем я поставила столько «пар»? И ведь это каждый год! Сведущие в административных делах коллеги говорят, что пересдачи у нас не оплачиваются. Вроде как это входит в «пакет» преподавательской нагрузки. Можно, конечно, встать в позу. Возможно, за пересдачу тебе и заплатят. Это будут самые дорогие деньги в жизни, потому что отрабатывать их придется пожизненно: как там дела у той, которая про пересдачи шумела? Всем ли довольна? Вот придем на лекцию и поинтересуемся. Или лучше в присутственные часы навестим. Ушла, потому что студентов не было? А ведь за эти часы ей заплатили. И заседание кафедры пропустила? Заболела? Больничный лист оформлен? Что значит просто предупредила?
Пока принимала пересдачу, позвонил старший сын. Сдал на права! Его прямо распирало от гордости. Тут долгая история. Он решил учить правила дорожного движения самостоятельно, а ездить научиться у частника. И это была принципиальная ошибка, поскольку в плате за курсы автошкол уже заложена оплата лояльности ГИБДД. Выпускники автошкол прочно встроены в систему теневых доходов гаишников. Частные инструкторы тоже, как правило, предлагают свой «канал» связи с органами. Сын думал, что я сгущаю краски, что это профессиональная деформация личности. Теперь он так не думает. Система показала свою силу. Права он получил благодаря упертости и огромным затратам времени. Подозреваю, сильно пожалел, что не воспользовался «каналом».
День набирал обороты. Час от часу не легче… На строительстве загородного дома очередная проблема – муж поехал разбираться. Нашему бригадиру сломали челюсть. Ничего личного, бизнес. Просто в нашем поселке все заказы принято размещать черезодного местного жителя, который «крышует» этот бизнес. Он – современный работорговец. Строителей, преимущественно украинцев и таджиков, он поутру развозит по объектам, а вечером забирает. Живут они у него на участке в специальном фургоне. За это «посредничество» он берет себе около половины стоимости заказа. Нас не устроило качество и мы привезли другую бригаду. Сначала все было цивилизованно: нашу бригаду хотели убрать силами местной милиции. Но у милиции возникли проблемы: как давить на нас, если мы честно, как все в поселке, уплатили «взносы» в их фонд? То есть, попросту говоря, весь поселок скинулся, чтобы милиция не мешала строиться. Она и не мешала. Ни строиться, ни челюсти ломать.
…Последний студент подтвердил законность «пары», и вот я свободна. Надо успеть в одну контору, через которую проводятся деньги по гранту. Выяснилось, что формально они не могут мне их выплатить. Поскольку объяснение было на языке бухгалтерии и финансовой отчетности, то я не поняла ровно ничего. Кроме одного: не выплатить они тоже не могут, потому что это деньги не их, а научного фонда. То есть проблема не у меня, а у них. Я успокоилась. Они должны придумать, как обойти закон в строгом соответствии с законом. То есть выплатить, когда платить нельзя. Ничем помочь не могу. Нельзя по приказу, но можно по договору о подряде? Мне, собственно, все равно. Большая сумма – а договор о подряде имеет лимит? Пусть будут дополнительные договоры на фиктивные работы. Подозрительно, когда круглые суммы в договорах? Рисуйте, что считаете нужным, можно для правдоподобия копейки поставить. Представляю себе анализ такой финансовой отчетности. А другой, похоже, нет.
Все. День выдохся. И я вместе с ним. Завтра не забыть отремонтировать соковыжималку и купить подарки воспитателям. Это было последнее, что я помнила, засыпая.
* * *
После такого разговора убеждать студентов в масштабности и социально-экономических последствиях неформальной экономики не приходится. Этот курс, обновляясь и совершенствуясь, читается студентам-социологам в Государственном университете – Высшей школе экономики (далее – ГУ ВШЭ) уже 10 лет. Мои размышления и исследования легли в основу книги «Неформальная экономика: экономико-социологический анализ» (М.: Изд. дом ГУ ВШЭ, 2004), которая в течение ряда лет заменяла студентам учебник. Но потребность в издании курса лекций становилась все отчетливее. Во-первых, курс лекций должен быть более компактным, чем книга, вместившая в себя массу иллюстративного материала. От издания к изданию, на мой взгляд, текст должен сокращаться, поскольку квалификация преподавателя состоит именно в отборе основного знания, а не в демонстрации своей энциклопедичности. Во-вторых, сюжеты неформальной экономики (коррупция, теневая занятость, криминальный бизнес и проч.) отражены в массе статей, содержащих эмпирические данные. Было время, когда тема неформальной экономики была табуирована, сейчас же она находится на пике популярности, – трудно найти журнал, игнорирующий эту тему. Поэтому по возможности курс лекций освобожден от эмпирики. Лекции призваны сформировать аналитическую перспективу, дать схему анализа, самостоятельно заполняемую эмпирическими данными в меру любознательности студентов. Эмпирические данные лучше обсуждать на семинарских занятиях.
Этот курс стал возможен благодаря заинтересованной поддержке моих коллег и студентов. Я благодарна всем, кто высказывал замечания и давал советы по поводу материала лекций. Это Е. Александрова, Е. Балацкий, В. Карачаровский, А. Качкин, Ю. Латов, А. Леденева, Г. Мусихин, О. Оберемко, Т. Пал, Э. Панеях, Р. Рывкина, О. Шкаратан, Н. Шушанян. Но ничуть не меньший вклад внесли коллеги, не участвовавшие непосредственно в обсуждении моих текстов, но создававшие интеллектуальную атмосферу, в которой формировались мои творческие притязания и их критическая самооценка. Это три коллекти ва – кафедра экономической социологии ГУ ВШЭ (зав. кафедрой В.В. Радаев), лаборатория экономико-социологических исследований ГУ ВШЭ (руководитель В.В. Радаев) и сообщество экономистов-институционалистов, сплоченное вокруг Р.М. Нуреева.
Отдельное спасибо моим студентам. Я вполне допускаю, что мои суждения ошибочны. Но я не могу допустить, чтобы они были непонятны и поэтому недоступны для критики. Студенты, донимающие вопросами и возражениями, освободили от статусной повинности быть наукообразной, но вменили в обязанность говорить по существу. Насколько это удалось, судить читателю.
I раздел
ОТ ИЗУЧЕНИЯ НЕФОРМАЛЬНОГО СЕКТОРА К ИССЛЕДОВАНИЮ НЕФОРМАЛЬНОЙ ЭКОНОМИКИ
Введение к разделу I
Одна из самых распространенных ошибок – считать понятия «неформальный сектор» и «неформальная экономика» синонимами. Равно как не видеть различия между занятыми в неформальном секторе и неформально занятыми. Однако за этой ошибкой стоит не только невежество, но и сложная история развития исследований в этой области. Действительно, история изучения неформального порядка в экономике началась с проблематизации неформального сектора. На начальном этапе неформальный сектор исчерпывал тему неформальной экономики и в этом смысле был ее синонимом. Касалось это исключительно развивающихся стран. Однако со временем географический ареал исследований расширился, захватив в качестве эмпирического плацдарма развитые страны Запада. Но самое главное изменение коснулось самого понятия. От узкого понятия неформального сектора ученые перешли к изучению содержательно многообразной неформальной экономики. Нам предстоит разобраться в «старом» и «новом» понимании неформальной экономики, в секторальном и институциональном аспекте ее изучения (лекция 2), договориться о том картографировании неформальной экономики, которое будет базовым в рамках этого курса (лекция 3), систематизировать мнения исследователей о причинности неформальной экономики (лекция 4). Но поскольку все начиналось с изучения неформального сектора, познакомимся с этим явлением, с этапами его проблематизации и с современной статистической традицией его исчисления (лекция 1).
Лекция 1
НЕФОРМАЛЬНЫЙ СЕКТОР: ПОНЯТИЕ, ТРАДИЦИИ ИЗУЧЕНИЯ
На волне общемирового интереса к неформальной экономике особым вниманием пользуется тема неформального сектора. Не обошел этот интерес и Россию. Приводятся разные количественные оценки, ведутся споры о методиках исчисления этого феномена. Наша задача – разобраться с этим понятием, показав историю формирования концепции неформального сектора.
Велик ли неформальный сектор России? Оценки количества занятых в неформальном секторе российской экономики различаются довольно существенно. За этим стоят различия в методиках расчетов и используемых базах данных. Так, Е. Синдяшкина оценила занятость в неформальном секторе по балансу трудовых ресурсов и демографической статистики в 4,2 – 4,8 млн человек [Синдяшкина, 1998, с. 67].
Более развернутую и внушающую доверие оценку неформального сектора России по данным обследования населения по проблемам занятости (ОНПЗ) приводит В. Гимпельсон, включая в неформальный сектор три категории работников: индивидуальных предпринимателей без образования юридического лица, занятых по найму у физических лиц и работающих индивидуально, включая производство на дому для реализации [Гимпельсон, 2002].
В итоге, по расчетам В. Гимпельсона, занятость в неформальном секторе на основной или единственной работе в 2001 г. (в среднем за год) оценена в 7136 тыс. человек, что составляет 11% от общей занятости населения. Еще 2,05 млн человек использовали неформальный сектор для дополнительной работы [Гимпельсон, 2002].
В 2002 – 2003 гг. эти цифры растут. В 2002 г. уже 7,42 млн человек используют неформальный сектор для основной работы и 2,12 млн человек – для дополнительной. В 2003 г. эти цифры составляли 8,74 и 1,85 млн человек соответственно [Горбачева, Рыжикова, 2004, с. 32]. В результате занятые в неформальном секторе на основной или дополнительной работе составили в 2003 г. 16,1% от общей численности занятого населения. При этом занятость в неформальном секторе более распространена среди сельских жителей, чем среди горожан, тогда как гендерные различия практически отсутствуют.
Зачастую непосвященные читатели отождествляют понятия «занятость в неформальном секторе» и «неформальная занятость», а между тем разница между ними принципиальная. В концепции неформального сектора единицей анализа является предприятие, а в концепции неформальной занятости – рабочие места.
Если занятость в неформальном секторе – это совокупность занятых на предприятиях, отнесенных Росстатом к неформальному сектору, то понятие неформальной занятости охватывает работников, трудовые отношения которых не подпадают под трудовое законодательство; соответственно такие работники не охвачены налогообложением и социальной защитой. Такие рабочие места могут принадлежать как неформальному, так и формальному сектору экономики. Для формального сектора наиболее распространенной формой неформальной занятости является наем на основе устной договоренности без заключения письменного контракта. Также к неформальной занятости относятся работники по договорам подряда, так как такие договоры, несмотря на их письменную форму, не содержат положений, направленных на обеспечение социальной защищенности работников.
В свете впечатляющих цифр о занятости россиян в неформальном секторе закономерно задаться вопросом: что же такое неформальный сектор? Каковы история этого понятия и традиции изучения?
Открытие неформального сектора в развивающихся странах
Феномен неформального сектора был изучен и терминологически узаконен в исследованиях, посвященных развивающимся странам. Введение термина было связано с наличием в этих странах значительных групп людей, не вовлеченных в организованный рынок труда, но при этом создавших собственную систему занятости, подчиненную идее выживания. Это проявлялось во множестве видов деятельности, существующих в форме самозанятости или небольших семейных предприятий. Хрестоматийный образ капиталистической фирмы слабо соответствовал тем принципам организации деятельности, которые демонстрировали такие предприятия. Понятие «неформальный сектор» объединило многообразные формы занятости, опирающиеся на неформальные, персонифицированные отношения с потребителями, наемными работниками и кредиторами. Заметим, что на этой стадии неформальный сектор был синонимом неформальной экономики.
Кратко история изучения неформального сектора выглядит следующим образом. Правда, изначально для обозначения того, что впоследствии будет названо неформальным сектором, использовали иные термины.
Еще в 1940-е годы датский антрополог Дж. Боеке высказал идею о «дуальности» экономики развивающихся стран, лишь одной своей «частью» уподобленной «нормальной» рыночной экономике [Boeke, 1953]. В 1950-е годы А. Льюис развил двухсекторальную модель развития, выделив сектор современных капиталистических фирм с ориентацией на максимизацию прибыли и сектор крестьянских хозяйств, где крайне неоднозначны и разнообразны способы хозяйственной мотивации и принципы распределения. Попытка использовать эту схему в эконометрике связана с работами Дж. Харриса и М. Тодаро, которые в 1970-е годы довели идею дуальной экономики до уровня двухсекторальной системы уравнений экономического равновесия.
В 1963 г. К. Гиртц, изучавший предпринимательство в Индонезии, ввел понятие «базарная экономика» (bazaar-type) в противовес термину «фирменная экономика» (firm-type) как экономике крупных западных корпораций, обеспечивающих работников защитой закона («bazaar-economy» и «firm-centred economy») [Geertz, 1963]. Национальная бюрократия видела в этих фирмах средство защиты от рыночных «провалов», создавая возможности монопольного господства на рынке этих стран. Напротив, базарная экономика была индивидуалистичной и конкурентной. Организованная в форме фирм экономика описывалась как более эффективная, капиталоемкая, с более высокой производительностью труда. «Базарная» экономика, наоборот, трудоемка, низкопроизводительна, маломасштабна, низкодоходна. Позднее в работах, посвященных Марокко, Гиртц подчеркивал, что современная экономическая наука использует именно «базарную модель» при изучении принятия решений на конкурентных рынках, тогда как на практике бюрократия развивающихся стран активно защищает монополии. Но аналитическую терминологию Гиртца экономисты не приняли.
Обычно введение в научный оборот термина «неформальный сектор» связывают с именем К. Харта, отмечавшего, что «отверженные структурой формальных возможностей, люди из низов городского пролетариата ищут неформальные способы, чтобы увеличить свои доходы» [Харт, 1999, с. 533]. Началом известности Харта и победного шествия концепта «неформальный сектор» послужил его доклад «Городская безработица в Африке», сделанный в 1971 г. и посвященный изучению структуры занятости в Гане [Hart, 1973]. Основной посыл работы: бедные в Аккре (Гана) не являются безработными. Это было новостью, поскольку крупные компании предоставляли очень ограниченное число рабочих мест, и, соответственно, экономисты оценивали безработицу в Африке на уровне 50% и выше. Воображение рисовало картину Америки времен Великой депрессии с понурыми нищими на улицах, но улицы Аккры были полны жизни. Толпы уличных торговцев, носильщиков, таксистов были заняты делом. Неформальная экономика была самоорганизацией людей, исключенных из участия в пользовании благами, гарантированными государством, и создавшими свои собственные способы выживания.
Идеи К. Харта восприняли настолько быстро, что отчет ILO (International Labour Organization), использовавший эту концепцию в Кении, вышел раньше (в 1972 г.), чем сам К. Харт опубликовал свою работу по Гане (в 1973 г.).
Довольно интересный с точки зрения развития науки вопрос: почему идеи Гиртца проигнорировали, а работу Харта оценили столько высоко, что он стал фактически основателем целого направления исследований? Думается, тому есть несколько причин. Начнем с того, что К. Харт публицистически ярок[1]. Далее, по его собственному мнению, он смог вызвать интерес экономистов, потому что представил свою этнографию на их языке [Linking…, 2006, р. 25]. И самое, пожалуй, важное, что К. Харт не просто описал явление, но дал ему принципиальную оценку. Он «оправдал» неформальный сектор. И сделал это в 1970-е годы, когда общепризнанным было суждение, что единственным институтом, способным мобилизовать экономические ресурсы, является государство. На этом настаивали и марксисты, и кейнсианцы. Либеральные экономисты тогда были не в моде. Именно поэтому идеи К. Харта были восприняты как руководство к действию, и дискуссия приняла практический характер, фокусируясь вокруг вариантов помощи неформальному сектору развивающихся стран.
Настоящим прорывом в изучении неформального сектора стали эмпирические исследования, проводимые под эгидой Международной организации труда (МОТ) и Всемирного банка. Подобные исследования проводились в Колумбии (1970), Шри-Ланке (1971), Кении (1972) и других странах «третьего мира». Эти проекты должны были ответить на вопрос о степени применимости к рынку труда развивающихся стран концепции безработицы, принятой в развитых странах Запада. Фактически, речь шла об исследованиях, имеющих явное прикладное значение, – уточнение программ помощи развивающимся странам. В результате неформальный сектор был терминологически узаконен и эмпирически описан.
Особо отметим, что в исследованиях МОТ неформальный сектор трактовался не как прибежище маргиналов, реанимирующих докапиталистический этап развития, а как амортизатор социально-экономических потрясений, инкубатор предпринимательского слоя, спасение от бедности широких масс населения. Как отмечал Р. Бромли, «интеллектуальная валидность концепции была для многих людей вторична по сравнению с ее политической направленностью» [Bromley, 1978, p.1036]. Дело в том, что поддержка неформального предпринимательства остается ключевой возможностью снижения бедности в этих странах. Политическая корректность суждения об этом феномене, созвучная интенциям внешней политики развитых стран по отношению к «третьему миру», в немалой степени способствовала вхождению этого понятия в социально-политический дискурс ученых и политиков. Концепция неформального сектора создавала рациональную основу для рекомендаций странам третьего мира, не провоцируя в них социальный взрыв[2].
Что же такое неформальный сектор? В качестве ответа на этот вопрос исследователи предпочитали перечислять характеристики этого сектора, а не концептуализировать понятие. Специфика неформального сектора представлена в табл.1 [Fidler, Webster, 1996, p. 6].
Таблица 1
Сравнение формального и неформального секторов
Фактически, регулярное использование этого термина применительно к странам «третьего мира» апеллировало к здравому смыслу («common-sense notion»). Изначальное определение методом от противного (не-формальный сектор) стараниями последователей выродилось в набор позитивных характеристик: низкий уровень организации, случайная занятость, слабая механизация, личные отношения вместо контрактных обязательств, малый размер и проч.
Но такой подход был явно ущербен, поскольку операционализация каждого признака формировала разные совокупности эмпирических объектов. Показательно в этом смысле совместное исследование американского экономиста Д. Мида и французского экономиста К. Моррисона, посвященное малому бизнесу стран «третьего мира» [Mead, Morrisson, 1996]. Изучая 2200 предприятий из семи стран Латинской Америки, Африки и Азии, ученые пришли к выводу, что основные признаки неформального сектора – небольшое число рабочих мест, слабое соблюдение законодательства, низкая капиталоемкость – не имеют жесткой взаимосвязи. Эти признаки далеко не всегда встречаются одновременно и, более того, степень их корреляции варьирует от страны к стране. Эти ученые показали весьма слабую связь между различными измерительными техниками, основанными на размере, регистрации, уплате налогов и выполнении трудового законодательства. Это затрудняет выработку унифицированного определения неформального сектора.
Но эмпирические исследования было уже не остановить. Причины изучения неформального сектора в странах «третьего мира» связаны с изменениями в сфере экономики и управления.
В сфере экономики наиболее значимыми процессами явились: развитие мировой системы капитала; экспансия капитала развитых западных стран; распространение сетевого метода организации производства и пространства; переход ряда стран к постиндустриальному этапу развития и, как следствие, индивидуализация потребностей и качественный отрыв от регионов, решающих задачи индустриализации. Эти процессы спровоцировали социокультурный и экономический конфликты хозяйственных укладов, осмысленные в противопоставлении формальной и неформальной экономик.
В сфере управления важную роль сыграло формирование новых субъектов управления (МОТ, Всемирный банк, ВОЗ и проч.), специфика которых состояла в глобальности управленческих задач, а решение выходило за рамки национальных экономик. Гуманитарные, социально-экономические и политические проблемы стали рассматриваться как сквозные, выходящие за рамки национальных экономик. Это требовало выработки более гибких и универсальных аналитических схем, а также корректировки ряда понятий в кросскультурной перспективе (например, понятия безработицы). Отвечая на эти вызовы, международные организации создали финансовую и организационно-управленческую основу корпоративистских исследований, посвященных неформальному сектору экономике.
