Сабина Ткачук
Primavera
– Прости ее, пожалуйста, – мрачнеет Кларисса при ее упоминании. И добавляет про себя: «Ты не заслуживаешь подобного», – но говорит: – Она немного высокомерная. – И вовсе не немного, а слишком уж надменная, но нельзя ведь так открыто высказывать негатив о Беатрис, как бы этого ни хотелось.
– Вики тоже иногда заносит, – с очаровательной улыбкой сообщает Кристен, кажется принимая извинения.
Кларисса отмечает, с какой нежностью она отзывается о своей подруге. «Хотела бы я, чтобы кто-то любил меня. Хотела бы я, чтобы у кого-то также в глазах плескалось незамутненное счастье от одного лишь упоминания обо мне. Хотела бы я быть кем-то значимым», – с грустью думает она и решается было задать вопрос на тему любви, но Темо, вспомнив причину, по которой они танцуют вместе, чуть хмурится и спрашивает с трогательным волнением:
– Как считаешь, они в порядке? Может, надо их найти?
– Не вздумай их искать, им сейчас не надо мешать, – предупреждает Клэр, а то ведь и впрямь пойдет и нарвется на неприятности. – Уверена, что до убийства не дойдет. Они разберутся.
– Я переживаю, – признается Кристен, поджимая губы и обнимая себя руками за плечи. – Все из-за дурацкой короны.
– Короны… – шепотом повторяет Кларисса, и в ее голове зажигается лампочка. – Кажется, у меня есть идея.
Удивительно, как эта простая мысль не посетила ее раньше. Беатрис подтасовала результаты, это ясно, но раскрыть обман элементарно. Проголосовавшие находятся в этом зале. Следовательно, можно попросить их назвать претендента еще раз. Им нужно лишь озвучить свой выбор.
Одно дело – подозрения, а другое – доказательства. Кларисса не любит Пурит, но что ж, Беатрис ей не нравится еще больше. И та заслужила щелчок по носу. Но лучше не указывать себя как инициатора. Можно ими выставить Маркоса и Темо. Кристен, вероятно, пострадает, но это допустимая жертва.
– Поговори с Северочезом, – шепотом подсказывает Кларисса. Несмотря на то что из-за музыки их и так невозможно подслушать, она все равно опасается говорить громче. – Тебя он послушает. Пусть убедит ребят поучаствовать в этой затее.
Кристен кивает и расплывается в улыбке. Она выглядит воодушевленной, явно не осознавая, к каким последствиям это может привести. Беатрис будет в бешенстве, даже Виктория не стала устраивать публичную казнь, решив все обсудить с глазу на глаз, за закрытыми дверями.
«Я поступаю низко», – мелькает в голове Бьен мысль, но ее тут же перебивает другая: «Беатрис заслужила, а Темо и так за что-нибудь попадет. Другой такой возможности может не быть». И желание мести оказывается сильнее. Потому что она не святоша Кристен и прощать никого не собирается.
На удивление, все проходит достаточно гладко: потому ли, что Пурит – общая любимица, а Маркос пользуется популярностью, или потому, что многие в зале в подвыпившем состоянии и были согласны на все что угодно, но идею единогласно одобрили. Когда двери открылись и в зал вошли две девушки, диджей поставил Prom Queen, а толпа приветственно загомонила.
– Мы не принимаем Беатрис Бьен! – выкрикивают несколько человек.
– Мы не голосовали за нее, – высказывается парочка парней, а вслед им звучат аплодисменты.
– Виктория Пурит! – звучит со всех сторон. – Да здравствует королева Виктория!
Кричали они все громче и громче, кто-то начал топать ногами, кто-то свистел или аплодировал. Они скандировали ее имя и улыбались. Беатрис и Пурит замерли. Они были ошеломлены и удивлены. Осознание пришло к ним не сразу. Кларисса наблюдает, как глаза Виктории загораются, и она торжествующе ухмыляется. Беатрис не выглядит разъяренной. Она кажется отстраненной. Как будто ее нисколько не волнует происходящее вокруг. Она не выглядит опечаленной. Скорее безразличной. Но почему?
«Виктория!» – орет народ, пока она идет мимо них, словно настоящая королева. Прямая спина, приподнятый подбородок, и только улыбка выдает в ней обычную веселящуюся девушку. На ее голову надевают корону, и отовсюду слышатся восторженные возгласы: «Королева Пурит!»
Некоторые даже в шутку отвешивают ей поклоны, пока она благодарит всех за оказанную честь.
У Беатрис растрепанные волосы и синяк на скуле, который она плохо замазала тональником. Кларисса со злорадством замечает, как руки у нее сжимаются в кулаки. Взбесилась-таки. Наконец-то. Неприятно быть в центре такого внимания, верно? Кларисса торжествует не меньше Пурит. Папина принцесса получила по заслугам и в кои-то веки проиграла. И никто даже не заподозрил невзрачную девушку, находящуюся в тени своей старшей сестры. Кристен вряд ли будет доказывать обратное, да и кто ей поверит? Неплохой получился бал. Не страшно, если отец накажет. Это того стоило. Она подмигивает Темо, пока никто не видит.
«Шалость удалась», – думает Кларисса, попивая вино. Совсем не замечая в глазах Беатрис безразличие и зияющую пустоту. Не замечая, что бесится та наигранно, для публики, чтобы казаться оскорбленной и побежденной, так правдоподобно, чтобы поверили все, в том числе Пурит. Не замечает она и того, что Беатрис все прекрасно поняла, только молчит и дает всем почувствовать себя королями в этот день.
Глава 12. Беатрис Лилиан Бьен
Беатрис с раннего детства была не такой, как все. Ей было сложно объяснить, что такое мораль и зачем она нужна. Она редко демонстрировала привязанность к близким. Почти никогда не проявляла нежность к своим родителям, не требовала внимания и предпочитала одиночество.
Ее мать очень рано осознала, что серьезность дочери – это отнюдь не черта характера. Сложно было не заметить неладное.
Беатрис никогда не чувствовала своей вины. Родители объяснили ей, что нужно просить прощения. Она так и не поняла, что нужно сопереживать людям и раскаиваться в содеянном, а не извиняться с фальшивой улыбкой на лице. Будучи ребенком, она все интерпретировала по-своему. В ее понимании это выглядело так: если на тебя кто-то обиделся, нужно сказать: «Прости». Можно научить человека действовать определенным образом, но нельзя заставить его испытывать нужные эмоции. Сострадание и чуткость были ей чужды так же, как и многие другие чувства. К шести годам слово «прости» срывалось с ее губ так естественно, что никто не сомневался в ее искреннем раскаянии.
Став старше, она научилась отыгрывать нужные эмоции, вроде стыда или сожаления, однако внутри все еще ничего не чувствовала и не понимала, почему должна. Ей нужно было играть роль и придерживаться образа. В ее сознании нравственность была не более чем еще одним правилом регулирования работы общества.
Некоторым от рождения дано больше, чем другим. Беатрис всегда была умнее своих сверстников, и ее родители очень гордились ею, особенно отец. Она рано научилась ходить, а свое первое слово сказала в три месяца. В год, к полному восторгу близких, она начала читать, сперва неуверенно, но еще через полгода вполне сносно. В три года она уже играла на фортепиано и пела на английском – втором, неофициальном языке их страны. К четырем годам она выучила еще два, немецкий и французский, и решила обратить внимание на изучение испанского. В пять лет приступила к игре на скрипке, выучив к тому времени не только испанский, но и итальянский. У нее была феноменальная память, близкая к эйдетической, позволяющая ей запоминать и усваивать огромные пласты информации. Все, за что бы она ни бралась, давалось ей легко. Ее называли чудо-ребенком, юным дарованием и гением. Ей пророчили великое будущее. Родители не давили на нее, не торопили и позволяли самостоятельно выбирать себе занятия. Им хотелось, чтобы у нее было детство. Для Беатрис Бьен были открыты все дороги. У нее был светлый ум. Ее ждало прекрасное будущее.
Одно событие навсегда изменило ее жизнь. А через несколько лет она узнала информацию, определившую ее судьбу. В тот день она сделала выбор. С тех пор все, что имеет для нее значения, – это добиться поставленной цели. Во что бы то ни стало.
Всего лишь два события – и человек, изначально рожденный с огромным потенциалом, теряет какие-либо шансы на нормальную жизнь. На великое будущее, которое было ей предначертано благодаря талантам и гениальности. Каково это – похоронить все свои начинания, чтобы стать кем-то другим? И личность ее сформировалась под безразличное осознание: кроме этой цели, у нее ничего нет и уже не будет.
Беатрис воспринимает жизнь как игру, шахматную партию, если хотите. И большинство людей в ней пешки, глупые и управляемые, их не жалко пустить в расход, когда того требуют обстоятельства. Она испытывает ни с чем не сравнимый восторг, когда все идет согласно сценарию. Она дергает за ниточки в нужный момент, и марионетки послушно делают то, что ей нужно. И как превосходно они заблуждаются, полагая, что их порывы – это личная инициатива, а не навязанная мысль; как очаровательно они верят, что вольны в своем выборе.
Милашка Темо была такой фигурой на доске, хоть и сама этого не осознавала. Кто вообще решил, что она ей интересна? По большому счету плевать Бьен на нее хотела, но Кристен являлась частью плана. Она была отличным прикрытием, чтобы никто не догадался об истинных намерениях Бьен. Беатрис играет четко выверенную роль высокомерной забияки, да так хорошо, что временами сама начинает верить. Люди думают, у нее какие-то проблемы с самооценкой, раз она, как шакал, нападает на слабых вроде бедненькой Темо. Самоутверждается за ее счет, ибо не способна тронуть богатеньких детишек. Не рискует откусить больше пирога, чем сможет проглотить. На эти шалости в отношении Микки Мауса смотрели снисходительно. Эта девчонка для них словно бельмо на глазу. Некоторые одобряют ее поведение, считая, что она права в своем стремлении продемонстрировать превосходство той, кто, по их мнению, стоит на десятки ступеней ниже. Какие предсказуемые люди, полагающие, что знают ее.
Большую часть времени Беатрис ничего не чувствовала. Она практически не испытывала эмоций, всегда оставалась хладнокровной, трезво мыслящей и невозмутимой, за исключением нескольких моментов, выводивших ее из равновесия. Она не любила в привычном понимании людей, поскольку не знала, что испытывает, и пустота являлась для нее обыденностью. Если в ней просыпалось нечто отдаленно похожее на вину, то она злилась, не понимая, откуда взялась эта странная горечь и ощущение неправильности. Она воспринимала это как недомогание или болезнь. Любые отголоски эмоций становились для нее большим потрясением, поэтому она их так презирала, а чувства считала чем-то низменным и недостойным. К матери была привязана, о своей сестре обещала заботиться, но любила ли она их? У нее не было ответа.
Надо признать, не все так уж ошибались на ее счет. Пурит периодически явно что-то подозревает, но такие мысли, судя по всему, надолго в ее голове не задерживаются. К тому же любые зачатки здравого смысла уничтожает ее самоуверенность. Когда-нибудь это бахвальство и чрезмерное самодовольство выйдет ей боком. Но у Бьен мало развлечений. Виктория предсказуема до абсурдного, но у нее забавная реакция. Беатрис даже почти что-то чувствовала. И Кристен, эта мультяшная зверушка, обладающая проницательностью и мозгами и так досадно спускающая свой потенциал в унитаз. Это же надо, замечать фальшь и наигранность с ее стороны – и все равно доверчиво оставаться в пустой рекреационной, когда любой человек бежал бы сломя голову. От подруги, что ли, безрассудством заразилась? Инфантильность у них одна на двоих. Кто знает, что они там друг другу еще передали. Но уж лучше бы хламидии, чем фатовство.
Интереснее всего наблюдать не за Пинки и Брейном[22], а за сестрой. Такая вся обиженная, непонятая, нелюбимая, на лице – вечное вселенское несчастье. И ведь верит, что это совсем не заметно. Беатрис сидит в первом ряду партера, наблюдая пьесу «Как Клэри дуется на мир за то, что папочка ее отверг». Порой возникает страстное желание встряхнуть ее, чтобы в голове что-то зашевелилось. Живет в своей вселенной, искренне считая себя жертвой, а на деле плевать хотела на всех, кроме себя.
«Папочка не любит? Какая невероятная досада, малышка Клэри, но мир не вертится вокруг тебя. Стоит немного оглядеться и понять, что ты не единственная на белом свете. Но жалеть себя всегда гораздо проще, чем что-то делать».
Кларисса единственная воспринимает происходящее не как представление, а как реальность. «Глупышка, неужели тебе совсем не досталось ума? Неужели ты так и не сможешь оценить по достоинству всю проделанную работу? Неужели никогда не станешь частью чего-то большего? Грустно, но не критично. Полагаю, мы как-нибудь переживем».
Однако маленькая сестра смогла ее удивить. Кларисса подала надежды в день бала, когда так легко подставила Кристен. Всерьез рассчитывала, что Беатрис столь глупа и поверит в то, что инициатором была Темо? Да ей бы и в голову не пришло провернуть подобное. Не оттого, что наивна, а оттого, что не способна на подлость, а значит, ее надоумил тот, кто жаждал мести, публичного унижения и всеобщих издевок, но при этом хотел остаться в тени, чтобы не нести ответственность. Нетрудно догадаться, у кого был мотив.
«Клэри, я почти восхищена, – с улыбкой удовлетворения думает Беатрис. – Это так гнусно, бесчестно и аморально. Предать собственную сестру и подставить под удар другого человека. Какая прелесть. Теперь бы еще семейные ценности привить». Такого развития событий она не предусмотрела, но уже нашла в этом плюсы. Пурит окончательно поверит в свою безупречность и популярность и почувствует себя спокойнее и увереннее. Тем более корона – единственное ее собственное достижение. Теперь она не будет так пристально следить за ней и немного выпустит из виду свою драгоценную Темо. И тут уже может случиться что угодно. Насколько ребята превозносят эту богатую позерку, настолько же возненавидят ее подругу.
Беатрис хохочет. Давно ей не было так весело. Она лениво берет дротики с лакированного стола из красного дерева, за которым сидит, и швыряет в дверь, на которой висит большая мишень. «В яблочко!» – усмехается она, наклоняется, выдвигая верхний ящик, и достает серебряный нож-бабочку. Она задумывается, вертя его в руках. «Люди – это цель и средство достижения цели. Зачем вообще кто-то думает о чувствах других? Привязанности делают их слабее и неосмотрительнее. Они становятся менее осторожными. У них появляется уязвимое место. Мишень». С этими мыслями она прицеливается и бросает нож, попадая ровно в центр.
– Беатрис! – В комнату, не постучавшись, заходит отец. На нем, как обычно, темные брюки и белая, чуть помятая рубашка, черные волосы пребывают в беспорядке, будто он никогда не касался их расческой. – Как все прошло?
– Лучше, чем предполагалось, – честно отвечает она, складывая руки на груди. – Немного не по плану, конечно, но крайне удачно.
– Что пошло не так? – интересуется он, присаживаясь в кресло. Он вдруг осекся. – Откуда у тебя синяк?
– Из школы принесла, – невинным тоном сообщает Беатрис. – Мне кажется, очень гармонирует с моей блузкой. Оставлю его на какое-то время.
– Хорошо, – цедит отец сквозь зубы и формулирует вопрос иначе, стараясь быть более конкретным: – Кто тебя ударил?
– Девушка, – воодушевленно произносит она. – Я так рада, что ты спросил. Никто не оценил этот удар по достоинству, а ты сразу обратил внимание. Молодец. По-моему, прекрасно получилось, как считаешь?
– Беатрис, – раздраженно шипит он, ничуть не хуже какой-нибудь ядовитой гадюки. Как легко его вывести из себя. – Скажи, пожалуйста, кто тебя ударил?
– Раз ты так просишь… – наигранно задумывается она. – Этот шедевр на моем лице – дело рук Виктории.
– Пурит?! – возмущается отец и продолжает гневное разглагольствование: – Это отродье посмело тебя ударить? Да кем себя возомнила эта шваль?! Я надеюсь, ты заставила ее пожалеть об этом?
– Разумеется, нет, – отвечает Беатрис, глядя на него как на недоумка, коим он и является. Надо же быть таким недалеким, чтобы не догадаться самому. – Я вела себя безукоризненно. Как и подобает человеку моего статуса. Если Виктория считает нормальным распускать руки, это лишь демонстрирует ее невоспитанность и несдержанность.
– Да. Да, ты права, – восторженно выпаливает он, и на его лице снова возникло это раболепное обожание, преклонение перед ее умом. – Не стоит ей уподобляться. Приличные люди никого не бьют. Но все же… так несправедливо, что на твоем лице синяк, а с этого звереныша даже волоска не упало.
Ей хотелось ударить его головой о стол, чтобы остатки серого вещества в его почти пустой башке наконец зашевелились и заработали. Неужели так сложно понять, что Виктория преподнесла ей поистине царский подарок? Вся школа видела на лице Бьен синяк и совершенно невредимую Пурит. В любой момент можно выставить ее не как заносчивую богачку, а как неуравновешенную гордячку, что уже берегов не видит от своей вседозволенности.
– Это было даже приятно, – с едва заметной улыбкой протягивает Беатрис и, заметив недоуменный взгляд отца, поясняет: – Она не понимает, что меня следует опасаться. Она не боится. И это так… волнительно. Первый человек, что дерзнул ударить меня… Я нахожу это забавным.
– Не делай из этого привычку, – нервно бормочет он, откидываясь на спинку кресла. – Синяки тебе не идут.
– Какая досада, – притворно печально сетует она и добавляет: – Это разовая акция. Более на мне не появится отметин.
– Хорошо, – кивает отец и, мигом подобравшись, спрашивает: – Что пошло не по плану? Помимо твоего внешнего вида.
– Кларисса выступила с инициативой, – рассказывает Беатрис с нескрываемым довольством. – Устроила демарш с целью моего публичного унижения, а идею и ответственность переложила на Темо.
– Мелкая дрянь! – шипит он, сжимая руки в кулаки. Секунду он молчит, а после торжествующе произносит: – Я говорил тебе, что не стоило тратиться на нее. Ты купила ей платье – и вот ее благодарность!
– О нет, это вполне в духе нашей семьи, – краешком губ улыбается Беатрис. Привычно отстраненной улыбкой, необходимой лишь для создания определенного образа. – К тому же из ее поступка можно извлечь выгоду. Теперь никто не посчитает меня угрозой, и я смогу заняться делами, оставив Темо на какое-то время.
– И все же эту паршивку нужно наказать как следует! – Отец краснеет от гнева.
Девушка в очередной раз думает, как ей повезло родиться особенной. Она лучше других, возможно, она – новый этап развития человечества, где эмоции не будут властвовать над сознанием, где люди будут уравновешенны и рациональны. Мужчина напротив нее представлял собой жалкое зрелище. Он совершенно не контролировал себя из-за пелены ненависти.
– Нужно избавиться от нее. Она может испортить весь план!
– Это мой план, – напоминает Беатрис. – Клэри своими действиями оказала мне услугу, так что мы не будем ее наказывать, это ясно?
– Как хочешь, – немного растерянно и расстроенно говорит отец.
Он раздосадован тем, что у него отняли весомую причину придраться к младшей дочери. Она знала, что он никогда не любил Клэри так, как обожал ее. Беатрис была его отрадой и гордостью с самого первого вздоха. Она покорила его и внешним сходством, и своим феноменальным развитием. Клариссе не повезло родиться обычным ребенком. Отец ждал, что она будет проявлять те же способности, что были у Беатрис.
«Почему она еще не ходит? Беатрис в ее возрасте уже могла бегать… С ней все в порядке? Беатрис уже читать могла, а она только научилась связно говорить… Беатрис в ее возрасте знала несколько языков, а эта все еще к игрушкам тянется».
Пока была мама, это упоминалось вскользь, как бы выражая опасение, не нужно ли обратиться к врачу, точно ли все нормально, но никакой агрессии он не проявлял. Со временем он ее возненавидел – возможно, перенеся всю скопившуюся злость на маленькую девочку.
– Лучше дай ей какое-нибудь задание. В последнее время она стала слишком смелой и своевольной. Сейчас это сыграло на руку, а в дальнейшем может выйти боком, – велит Беатрис.
Да, это выход. Глупая сестра будет иметь меньше времени на то, чтобы лезть в чужие дела, а отец уймется, «приструнив» строптивицу.
– Я тебя понял, – кивает мужчина. Он что-то обдумывает, наверное прикидывая, какое поручение можно дать Клэри. – Ты точно уверена, что справишься?
– Только вперед! – цитирует она девиз семьи. Девушка пожимает плечами и не удерживается от ехидного замечания: – Или могу и тебе помочь с переходным состоянием.
– Прекрати, Беатрис, – говорит отец, ничуть не пугаясь. – Оставь свои ужимки для недалеких одноклассников.
– Тогда прекрати задавать дурацкие вопросы! – рявкает Беатрис. Она ненавидела, когда в ее действиях начинали сомневаться. – Мы это уже не раз обсуждали.
– И будем обсуждать столько, сколько понадобится, – произносит он. – Это все очень серьезно, и я волнуюсь за тебя.
– Ты перестал быть авторитетом, когда она умерла, – напоминает ему Беатрис, вскидывая подбородок вверх. – Это мой план, и более не ставь мои действия под сомнения. Я знаю, на что иду, и за меня не нужно беспокоиться.
Отец поднимается с кресла, пристально вглядывается в нее, будто пытаясь вызвать у нее чувство стыда – все-таки он ее родитель и она, наверное, должна его уважать, – но ей все равно. Его уважать не за что. Он хмурится, понимая, что его любимая дочь так наплевательски относится к нему, и уходит, чтобы наверняка накричать на Клэри, загрузив ее делами.
Осталось немного до финального действия первого акта, и в нужный час ее рука не дрогнет, не должна, а младшей сестре лучше не мешаться под ногами. Сейчас нужно тщательно все перепроверить и продумать. Отец в чем-то прав, как бы ее это ни раздражало. Необходимо принять во внимание и всякие форс-мажорные ситуации, чтобы в итоге поставить мат.
Что же, посмотрим, шоу начинается. «Поживем – увидим, а выживем – учтем».
Глава 13. Виктория Эбигейл Пурит
Виктория сделала выбор, изменивший не только ее жизнь, но и жизнь нескольких других людей, еще в двенадцать лет, когда решила сбежать от своих охранников, чтобы погулять. Знала ли она, во что это выльется потом? Вовсе нет. Но если бы она вернулась назад во времени, то все равно бы позволила этому случиться. Эта глупая детская выходка позволила ей познакомиться с Кристен и в конце концов подружиться с ней.
Только лучше ли это было для самой Кристен? Она могла бы прожить счастливую жизнь: без насмешек, издевок и снисходительных взглядов. Она никогда бы не познакомилась с Бьен и, возможно, даже не знала бы об их существовании. Кассиопея не испытывала бы такого чувства зависти к сестре, и их отношения были бы менее напряженными. Все было бы иначе. Милая девочка с яркой улыбкой и заразительным смехом имела бы много друзей. Учителя любили бы ее за усердие и ответственность. Она бы играла с одноклассниками в настольные игры. Смотрела бы мультики в компании ребят, а не мягких игрушек. Она бы могла помогать людям, как того и хотела, и некоторые бы восхищались ее добротой и благородством. Полная школа знакомых, приятелей, хороших друзей. Долгие прогулки, понятные только избранным шутки и никаких разочарований в жизни. Эта девочка росла бы в домашней обстановке, где ее сестра никогда бы не стала ее ненавидеть, где общество не издевалось бы над ней и где ей бы не пришлось сомневаться в собственной вере.
Виктория прокручивает это у себя в голове и ощущает неприятную горечь, будто она своим появлением все разрушила. Отняла у хорошего человека шанс на лучшее будущее и эгоистично удерживала возле себя. Она бы не стала ничего менять. Не пожелала бы. Потому что ее жизнь стала ярче с появлением подруги. Ее жизнь стала менее одинокой и серой. А Кристен наивная. Не понимает, что Пурит она нужна сильнее, чем та ей. Темо сможет без нее, и более того, проблем у нее будет меньше, а вот Виктория останется одна, в окружении людей, которых интересует не она сама, а то, что она может им дать.
Беатрис. Может, она стала мразью из-за вседозволенности? По причине того, что никто не мог одернуть ее, потому что у нее была жертва, до которой было дело только одному человеку. «Нет, чушь, – качает головой девушка. – Она родилась редкостной стервой, а не стала ею из-за каких-то обстоятельств». Тем не менее доля истины в этих рассуждениях есть.
Репутация Беатрис строится на ее пассивной агрессии, но… кого бы она задирала, не будь Темо? Своих одноклассников? Вовсе нет. Она не дура, хотя в последнем Виктория начинает сомневаться. Уж слишком очевидно глупым был последний ее поступок. Подтасовать результаты, чтобы стать королевой, и ради чего? Неужели Беатрис действительно верила, что все с этим согласятся? Что она смирится? Бьен, должно быть, совсем с ума сошла, если даже отчасти так считала. Но было неожиданно приятно узнать, что все в школе выбрали королевой ее. Они выкрикивали ее имя дюжину раз, и это был восхитительный момент. Корона принадлежала ей по праву рождения. Отец и мать были королем и королевой бала, а до них ими были ее дедушка и бабушка. Пурит – это не просто фамилия, это статус, которого надо придерживаться с детства.
И, само собой, она разозлилась, когда не услышала свое имя, но устраивать скандал при всех посчитала излишним. Поэтому они с Бьен болтали наедине, без лишних зрителей. Виктория, не отличаясь терпением и покладистостью, перешла к ругательствам, как только вышла из зала. Ей тоже, в свою очередь, пришлось выслушать от Беатрис массу язвительных комментариев, половину из которых она не понимала, но осознавала, что ее оскорбили. Среди этой тонны сарказма отчетливо звучало обвинение: «Well, this is your victory. I wouldn’t call it a good nest egg, but I think you are bad egg»[23] И что ж, возможно, этого не следовало делать, но она ударила наглую суку по ее нахальной роже, испытывая при этом ни с чем не сравнимое удовольствие. Удар получился достаточно сильным, но мразь даже не дернулась, отчего возникло желание приложить ее головой об стену, чтобы аж искры из глаз посыпались и ехидная улыбка с лица стерлась, но это было бы чересчур.
Надо признать, претензия у Бьен была обоснованной, хоть и недоказуемой. Они потеряли несколько потенциальных инвесторов, и, естественно, Беатрис винила в этом Викторию. И она была права. Пурит заплатила нескольким людям за отказ от сотрудничества. Пусть и с молчаливого одобрения отца, но она сделала это, отомстив за пощечину, которую та отвесила ее подруге. Чувствовала ли она свою вину? Нет. Бесспорно, было нечестно сводить личные счеты таким образом, но разве обижать Кристен честно? Справедливо? Так что они заслужили.
Однако после выходных по пути в школу Викторию не отпускало чувство беспокойства. Она пыталась убедить себя, что все это разыгравшееся воображение, когда каждый встреченный школьник улыбался ей, поднимая руку в приветственном жесте, но безуспешно. Все смотрели на нее с восторгом, будто она являлась их кумиром. Популярная и до этого, она словно стала еще куда более обожаемой, чем раньше. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы обсудить прическу, одобрить или, наоборот, раскритиковать чью-то одежду и дать совет. Многим неожиданно стало интересно ее мнение на той или иной счет.
Как оказалось, чутье вопило не случайно, и интуиция ее не подвела. Идя по коридору, Виктория неожиданно услышала шум в одном кабинете и прошла бы мимо, поскольку ее урок находился в другой части школы, но, услышав знакомый голос, она развернулась и подошла ближе. Она приоткрыла дверь, чтобы убедиться, что ей не почудилось.
Спиной к ней стояли три девушки, окружив Кристен. Они даже не потрудились запереться или хотя бы плотно закрыть за собой дверь, настолько беспечными или самоуверенными были они в своем желании… сделать что? Пурит нахмурилась, занимая наблюдательную позицию, чтобы узнать, чего они хотят от ее подруги.
– Что же в тебе такого, Темо? – спрашивает одна, и Виктория узнает ее. Алексис. Иногда у них были занятия по политологии вместе. – Ни таланта, ни внешности.
– Обычная девчонка, – протягивает вторая, и, кажется, ее зовут Мелани, а может, Маргарет, она никогда не интересовалась ее именем. – Не понимаю, что Пурит в тебя нашла.
– Никакая ты не особенная, – вторит им третья, чье имя Виктория не может вспомнить даже примерно, но непременно узнает потом. – Дворняжка, которая находится тут по милости своей хозяйки.
– Да, я обычная, как и большинство людей на этой планете, – парирует Кристен, опустив подбородок. – И, мне кажется, наша дружба с Вики – это не ваше дело.
– Тебе кажется, – смеется Алексис, запрокинув голову, и прядь красных волос выбивается из ее прически. – Это наше дело, когда всякие отбросы якшаются с приличными людьми, когда учатся не в своей убогой школе для бедных и смеют открывать рот. Ты слишком дерзкая, солнышко, и тебя нужно проучить.
Она толкает ее к двум другим девушкам, которые расступаются, позволяя Кристен упасть на пол. Они ухмыляются, будто все происходящее является чем-то очень смешным. Мирта подходит к подоконнику, берет стаканчик с какой-то жидкостью и выливает его на сидящую на полу Темо. Виктория сжимает руки в кулаки, но сдерживает свой порыв вмешаться. Она видит, как кофейный напиток стекает по светлым волосам Кристен и капли падают на ее белую рубашку, образуя ужасное и несмываемое пятно.
– Теперь ты выглядишь лучше, – хохочут они, пока Пурит давит жгучее желание разбить им носы, а третья продолжает: – Достойно звания убогой нищенки, которой ты и являешься.
– Отчего же с тобой так носятся? – задумчиво спрашивает Алексис, хватая Кристен за подбородок и пристально вглядываясь. – Свет на тебе, что ли, клином сошелся?
– На помойке он родился, – напевает Меган, очевидно вспомнив какую-то идиотскую песню, и все считают это уморительной шуткой, поскольку хохочут как в последний раз. – Беатрис, Виктория, теперь еще Кларисса. Может, ты шлюха отменная?
Как они смеют называть ее так? И это Кристен? Светлую, добрую девочку, которая даже не целовалась ни разу в своей жизни? Этого ребенка, который мультики смотрит и обожает Гарри Поттера? Пурит разрывается между желанием зайти и заставить этих мразей жалеть о сказанном и желанием посмотреть, что будет дальше. В итоге она решает еще немного понаблюдать.
– Брось, – усмехается Алексис и продолжает: – Такая чмошница даже в виде подстилки не смотрится. Уж слишком жалкая и уродливая.
– Хватит! – произносит Кристен тихо, но твердо. Она успела подняться, хотя ноги ее немного дрожат то ли от страха, то ли от сдерживаемой обиды. – Я не сделала вам ничего плохого.
– Какая дура. Она еще смеет открывать рот и спорить с нами, – протягивает третья девушка и неожиданно ударяет Темо в скулу, отчего та отшатывается, но не падает. Остальные снова окружают ее. – Знай свое место, собачонка. Оно среди твоих родителей-нищебродов.