bannerbannerbanner
Девять рассказов

Дж. Д. Сэлинджер
Девять рассказов

Полная версия

J. D. Salinger

Nine Stories

© М. Немцов, перевод на русский язык, 2017

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Дороти Олдинг и Гасу Добрано[1]



Нам известно, как звучит хлопок двух ладоней.

Но как звучит хлопок одной?

Дзэнский коан[2]

Самый день для банабульки

В отеле поселились девяносто семь рекламщиков из Нью-Йорка и так забили все междугородные линии, что девушке из 507-го пришлось ждать соединения с полудня чуть ли не до половины третьего. Однако времени она не теряла. Прочла в женском карманном журнале статью «Секс – развлечение. Или ад?». Вымыла щетку и расческу. Свела небольшое пятно с юбки бежевого костюма. Перешила пуговицу на блузке из «Сакса»[3]. Выдернула два свежих волоска, пробившихся из родинки. Когда телефонистка наконец вызвала девушкин номер, та сидела в нише окна и докрашивала ногти на левой руке.

Такие девушки совершенно ничего не станут бросать, если звонит телефон. У таких, судя по всему, телефон не умолкает с наступления половозрелости.

И вот телефон разрывался, а она подвела кисточку к ногтю мизинца и очертила контур лунки. После чего закрыла пузырек и, встав, помахала в воздухе левой – невысохшей – рукой, туда-сюда. Затем сухой рукой взяла из оконной ниши уже полную пепельницу и перенесла на тумбочку, где стоял телефон. Села на заправленную узкую кровать и – на пятом или шестом звонке – сняла трубку.

– Алло, – сказала она, отставив левую руку подальше от белого шелкового халата, который только на ней и был – да еще шлепанцы: кольца остались в ванной.

– Нью-Йорк вызывали, миссис Гласс? На про воде, – сказала телефонистка.

– Спасибо, – ответила девушка и пристроила пепельницу на тумбочке.

Пробился женский голос:

– Мюриэл? Ты?

Девушка слегка отвернула трубку от уха.

– Да, мама. Ты как? – ответила она.

– Я до смерти за тебя переживала. Ты почему не позвонила? У тебя все хорошо?

– Я пыталась дозвониться вчера вечером и позавчера. Здесь телефон…

– У тебя все хорошо, Мюриэл?

Девушка увеличила угол между ухом и трубкой.

– Все прекрасно. Только жарко. Такой жары у них во Флориде не бывало с…

– Ты почему не позвонила? Я до смерти за…

– Мама, дорогая моя, не ори на меня. Я прекрасно тебя слышу, – сказала девушка. – Вчера вечером я звонила дважды. Один раз прямо после…

– Я и отцу твоему сказала вчера вечером, что ты, наверное, позвонишь. Так нет же, он… У тебя все хорошо, Мюриэл? Скажи правду.

– У меня прекрасно. И хватит уже спрашивать.

– Вы когда доехали?

– Откуда я знаю? В среду утром, рано.

– Кто вел?

– Он, – ответила девушка. – И не дергайся. Вел он очень славно. Я даже поразилась.

– Он вел? Мюриэл, ты дала мне слово, что…

– Мама, – перебила девушка. – Я же говорю. Он вел машину очень славно. Вообще-то не больше пятидесяти всю дорогу.

– А с деревьями не глупил, как раньше?

– Я же сказала, мама, он очень славно вел. Ну пожалуйста. Я попросила его держаться поближе к белой полосе и все такое, и он меня понял и держался. На деревья даже старался не смотреть, я видела. Кстати, папа машину починил?

– Нет еще. Требуют четыреста долларов только за…

– Мама, Симор сказал папе, что заплатит за ремонт. Незачем…

– Ну, посмотрим. Как он держался – в машине, ну и в целом?

– Нормально, – ответила девушка.

– Обзывал тебя этой жуткой…

– Нет. У него теперь кое-что новенькое.

– Что?

– Ох, да какая разница, мама?

– Мюриэл, я хочу знать. Твой отец…

– Ладно, ладно. Он зовет меня мисс Духовная Гулёна-1948, – ответила девушка и хихикнула.

– Ничего смешного, Мюриэл. Совершенно ничего. Это кошмар. А вообще – грустно. Как подумаю, что…

– Мама, – перебила девушка. – Послушай меня. Помнишь книгу, которую он мне прислал из Германии? Ну эту – немецкие стихи. Куда я ее задевала? Ума не…

– Она где-то у тебя.

– Точно? – спросила девушка.

– Разумеется. То есть где-то у меня. В комнате у Фредди. Ты ее бросила тут, а у меня не было места в… А что? Она ему нужна?

– Нет. Но он про нее спрашивал, когда мы ехали. Прочла я или нет.

– Она же на немецком!

– Да, моя дорогая. Это без разницы. – Девушка закинула ногу на ногу. – Он говорит, стихи эти, оказывается, написал единственный великий поэт нашей эпохи. Говорит, надо было перевод купить или как-нибудь. Или выучить язык, если угодно.

– Кошмар. Кошмар. А вообще – грустно, вот что. Твой отец вчера вечером сказал…

– Секундочку, мама, – сказала девушка. Сходила к окну за сигаретами, закурила, вернулась к кровати. – Мама? – спросила она, выдыхая дым.

– Мюриэл. Так, послушай меня.

– Я слушаю.

– Твой отец разговаривал с доктором Сивецки.

– Так? – сказала девушка.

– Он все ему изложил. По крайней мере, мне он так сказал – ты же знаешь своего отца. Про деревья. Эту историю с окном. Весь этот кошмар, что он бабушке наговорил про ее виды на кончину. Что он сделал с этими славными снимками с Бермуд – все.

– И? – сказала девушка.

– И. Во-первых, тот ответил, что выпускать его из госпиталя – это было преступление армии, слово чести. Он весьма определенно сказал твоему отцу, что есть немалая возможность – очень большая возможность, как он сказал, – что Симор совершенно утратит контроль над собой. Даю слово чести.

– Здесь в отеле есть психиатр, – сказала девушка.

– Кто? Как его фамилия?

– Откуда я знаю? Ризер или как-то. Говорят, очень хороший.

– Никогда не слышала.

– Но он все равно, говорят, очень хороший.

– Мюриэл, пожалуйста, не хами. Мы за тебя очень переживаем. Вообще-то вчера вечером отец хотел вызвать тебя телеграммой дом…

– Мама, я сейчас домой не поеду. Так что успокойся.

– Мюриэл. Слово чести. Доктор Сивецки сказал, что Симор может совершено утратить кон…

– Я только что приехала, мама. Это у меня первый отпуск за много лет, и я не собираюсь все упаковать обратно и мчаться домой, – сказала девушка. – И я все равно сейчас дороги не перенесу. Я так обгорела, что хожу с трудом.

– Ты на солнце обгорела? Ты что, не мазалась этим «Бронзом», я же тебе положила? Я в сумку прямо…

– Мазалась. Но сгорела все равно.

– Кошмар. И где ты сгорела?

– Везде, дорогая моя, везде.

– Кошмар.

– Выживу.

– Скажи мне, а ты с этим психиатром говорила?

– Ну как бы, – ответила девушка.

– И что он сказал? Где был Симор, когда вы разговаривали?

– В Океанском салоне, на пианино играл. Он оба вечера, что мы тут были, играл.

– Ну, и что он сказал?

– Ой, да ничего такого. Сначала со мной сам заговорил. Я вчера вечером на бинго рядом с ним сидела, и он спросил, не муж ли это мой играет в соседнем зале на пианино. Я говорю, да, муж, а он спрашивает, он что, заболел. А я говорю…

– А почему он спросил?

– Откуда я знаю, мама? Наверное, Симор бледный такой, – сказала девушка. – В общем, после бинго они с женой позвали меня выпить. Я и пошла. Жена у него просто жуть. Помнишь это кошмарное вечернее платье, мы его в витрине «Бонуита»[4] видели? Ты про него еще сказала, что к нему нужно маленькую, просто крохотную…

– Зеленое?

– Вот в нем она и ходит. Там одни ляжки. Она у меня все спрашивала, не родственник ли Симор той Сюзанне Гласс, у которой магазин на Мэдисон-авеню, шляпный.

– Но что же он сказал? Врач.

– А. Ну, в общем, ничего такого. То есть мы же в баре сидели и прочее. Там жуткий шум.

– Да, но… но ты ему рассказала, что он пытался сделать с бабушкиным креслом?

– Нет, мама. Я не очень вдавалась в подробности, – ответила девушка. – Может, еще получится с ним поговорить. Он торчит в баре целыми днями.

 

– А он не сказал, возможно ли, чтобы… ну, ты понимаешь – он чудить, скажем, начал? С тобой что-нибудь сделал?!

– Вообще-то нет, – ответила девушка. – Ему нужно побольше фактов, мама. Им же про детство надо все вызнать – вот в этом смысле. Я же сказала, нам едва удалось вообще поговорить, такой там шум стоял.

– М-да. Как твое синее пальто?

– Нормально. Я часть набивки вытащила.

– А что вообще с одеждой в этом году?

– Жуть. Но инопланетная. В общем, сплошные блестки, – сказала девушка.

– Как номер?

– Нормально. Но и только. Тот, что у нас до войны был, не дали, – сказала девушка. – Люди в этом году кошмарные. Ты бы видела, что с нами в ресторане сидит. За соседним столиком. Будто на самосвале приехали.

– Ну что, сейчас так повсюду. Как балерина?

– Слишком длинная. Я же говорила, она слишком длинная.

– Мюриэл, я только еще раз у тебя спрошу – с тобой правда все хорошо?

– Да, мама, – ответила девушка. – В девяностый раз.

– И ты не хочешь вернуться домой?

– Нет, мама.

– Твой отец вчера вечером сказал, что он с большой радостью заплатит, если ты поедешь куда-нибудь одна и все обдумаешь. Можно отправиться в очень славный круиз. Мы оба подумали…

– Нет, спасибо, – сказала девушка и сняла ногу с ноги. – Мама, этот звонок будет сто…

– Как вспомнишь, что ты всю войну этого мальчика ждала… то есть, как подумаешь про всех этих полоумных женушек, которые…

– Мама, – сказала девушка, – давай закругляться. А то Симор зайдет.

– А он где?

– На пляже.

– На пляже? Без присмотра? Он хорошо себя ведет на пляже?

– Мама, – сказала девушка, – ты говоришь о нем так, словно он буйный…

– Ничего подобного я не говорила, Мюриэл.

– Ну, так это прозвучало. Он же там просто лежит. В халате даже.

– В халате? Почему?

– Откуда я знаю? Наверное, потому что бледный.

– Господи, да ему нужно солнце. А заставить, чтоб снял, нельзя?

– Ты же его знаешь, – ответила девушка и вновь скрестила ноги. – Говорит, не желает, чтобы все это дурачье пялилось на его татуировку.

– Но ведь у него нет никакой татуировки! Он что, в армии сделал?

– Нет, мама. Нет, дорогая моя. – Девушка встала. – Послушай, я, наверное, завтра тебе позвоню.

– Мюриэл. Так, послушай меня.

– Что, мама? – сказала девушка и переступила на правую ногу.

– Позвони мне, как только он сделает или скажет что-нибудь чудное – сама понимаешь. Ты меня слышишь?

– Мама, я Симора не боюсь.

– Мюриэл, я хочу, чтобы ты мне пообещала.

– Ладно, обещаю. До свиданья, мама, – сказала девушка. – Папу целуй. – Она повесила трубку.

– Синь мой глаз, – говорила Сибил Карпентер – она жила в отеле с матерью. – Ты видала, где синь мой глаз?

– Киска, прекрати. Ты мамочку просто с ума сводишь. Сиди, пожалуйста, спокойно.

Миссис Карпентер мазала плечи Сибил маслом для загара, втирала его в хрупкие крылышки лопаток. Сибил шатко примостилась на огромном надувном мяче лицом к океану. На ней был купальник канареечного цвета – верхняя часть его девочке все равно не понадобилась бы еще лет девять-десять.

– Оказалось, обычный шелковый платок – вблизи очень хорошо было видно, – произнесла женщина в шезлонге рядом с миссис Карпентер. – Но вот как она его завязала? Такая прелесть.

– Похоже на то, – согласилась миссис Карпентер. – Сибил, не дергайся, котенок.

– Ты видала, где синь мой глаз? – спросила Сибил.

Миссис Карпентер вздохнула.

– Ну хорошо. – Она завернула колпачок на пузырьке масла. – Теперь беги играй, котенок. А мама пойдет в отель и выпьет мартини с миссис Хаббел. Принесу тебе оливку.

Очутившись на свободе, Сибил мигом помчалась к равнине пляжа и дальше, к Рыбацкому павильону. Остановилась только сунуть ногу в руины замка из мокрого песка, а вскоре и вообще оказалась за территорией для постояльцев.

Она прошла так с четверть мили, затем вдруг как-то боком понеслась по мягкому песку. И остановилась там, где лежал на спине молодой человек.

– Ты в воду пойдешь, синь мой глаз? – спросила она.

Молодой человек вздрогнул, правая рука его дернулась к отворотам махрового халата. Он перевернулся на живот, с глаз его спала колбаса полотенца, и он сощурился на Сибил.

– Эгей. Привет, Сибил.

– Ты в воду пойдешь?

– Я тебя ждал, – ответил молодой человек. – Что нового?

– Что? – спросила Сибил.

– Нового что? Что у нас в программе?

– Мой папа завтра прилетает на самом лёте, – ответила Сибил, пиная песок.

– Только мне в лицо не надо, детка, – сказал молодой человек, придержав девочкину лодыжку. – Что ж, папе твоему уж давно пора объявиться. Я жду его с минуты на минуту. С минуты на минуту.

– А где дама? – спросила Сибил.

– Дама? – Молодой человек стряхнул песок с редких волос. – Трудно сказать, Сибил. Может оказаться где угодно – в тысяче мест. У парикмахера. Красить волосы в норковый цвет. Или у себя в номере мастерить куклы для бедных детишек. – Растянувшись на животе, он поставил один кулак на другой, а сверху утвердил подбородок. – Спроси у меня еще что-нибудь, Сибил, – сказал он. – Отличный у тебя купальник. Синие мне особенно нравятся.

Сибил воззрилась на него, затем перевела взгляд на свой выпирающий животик.

– Он желтый, – сказала она. – Это желтый.

– Правда? Подойди-ка ближе.

Сибил шагнула вперед.

– Ты абсолютно права. Какой же я дурень.

– Ты в воду пойдешь? – спросила Сибил.

– Я всерьез над этим раздумываю. Очень много над этим думаю, Сибил, ты будешь рада, когда узнаешь.

Сибил потыкала ногой небольшой резиновый матрас, на который молодой человек иногда клал голову.

– Он сдулся, – сказала она.

– Ты права. Надуть его надо побольше, чем я готов. – Он убрал кулаки и уперся подбородком в песок. – Сибил, – сказал он. – Ты прекрасно выглядишь. Приятно тебя видеть. Расскажи мне о себе. – Молодой человек вытянул руки и взялся за девочкины лодыжки. – Я Козерог, – сказал он. – А ты?

– Шэрон Липшуц сказала, ты ей дал посидеть за пианино, – сказала Сибил.

– Шэрон Липшуц так говорила?

Сибил рьяно закивала.

Молодой человек отпустил ее лодыжки, подобрал руки и улегся лицом на правый согнутый локоть.

– Что ж, – сказал он, – ты же знаешь, как оно бывает, Сибил. Я сидел и играл. Тебя нигде не видно. Подошла Шэрон Липшуц и села рядом. Я же не мог ее столкнуть, правда?

– Мог.

– Нет-нет. Нет. Я не мог так поступить, – сказал молодой человек. – Но я тебе скажу, что я сделал.

– Что?

– Я сделал вид, что она – это ты.

Сибил тут же нагнулась и стала копать ямку в песке.

– Пошли в воду, – сказала она.

– Хорошо, – ответил молодой человек. – Кажется, у меня получится.

– А еще придет – ты ее столкни, – сказала Сибил.

– Кого столкнуть?

– Шэрон Липшуц.

– А-а, Шэрон Липшуц, – произнес молодой человек. – Все время слышу это имя. Смешивает желанья и память[5]. – Он вдруг поднялся во весь рост. Посмотрел на океан. – Сибил, – сказал он. – Я знаю, что мы сделаем. Мы поищем банабульку.

– Кого?

– Банабульку, – сказал он и развязал пояс халата. Потом снял халат совсем. Плечи у него были бледные и узкие, а плавки – ярко-синие. Халат он сложил сначала вдоль, затем три раза поперек. Полотенце, раньше лежавшее у него на лице, он развернул, расстелил на песке, а сверху положил халат. Нагнулся, сунул матрас под правую руку. А левой взял за руку Сибил.

Вместе они направились к океану.

– Полагаю, в свое время ты повидала немало банабулек, – сказал молодой человек.

Сибил помотала головой.

– Нет? Где ж ты живешь тогда?

– Не знаю, – ответила Сибил.

– Да знаешь. Должна же знать. Шэрон Липшуц вот знает, где живет, а ей всего три с половиной года.

Сибил резко остановилась и выдернула руку. Подобрала обычную морскую ракушку и с подчеркнутым интересом уставилась на нее. Потом выбросила.

– Корявая Роща, Коннектикут, – произнесла она и зашагала дальше, выпятив животик.

– Корявая Роща, Коннектикут, – повторил молодой человек. – А это, часом, не где-то рядом с Корявой Рощей, штат Коннектикут?

Сибил посмотрела на него.

– Я там и живу, – раздраженно сказала она. – Я и живу в Корявой Роще, штат Коннектикут.

Она отбежала на несколько шагов вперед, ухватила левую ногу левой рукой и еще пару-тройку шагов проскакала так.

– Ты себе не представляешь, насколько мне стало яснее, – сказал молодой человек.

Сибил отпустила ногу.

– А ты читал «Негритенка Самбо»?[6] – спросила она.

– Забавно, что ты спросила, – ответил он. – Я как раз дочитал его вчера вечером. – Он нагнулся и снова взял девочку за руку. – И как тебе? – спросил он.

– А тигры там бегали совсем вокруг дерева?

– Я думал, вообще не перестанут. Столько тигров я никогда не видел.

– Там всего шесть было, – сказала Сибил.

– Всего шесть? – воскликнул молодой человек. – Ты считаешь, шесть – это всего?

– А тебе нравится воск? – спросила Сибил.

– Что мне нравится? – переспросил молодой человек.

– Воск.

– Очень. А тебе?

Сибил кивнула.

– А оливки нравятся? – спросила она.

– Оливки – да. Оливки и воск. Никуда без них не хожу.

– А Шэрон Липшуц тебе нравится? – спросила Сибил.

– Да. Да, нравится, – ответил молодой человек. – И особенно мне в ней нравится то, что она никогда не делает гадостей собачкам в вестибюле отеля. Тому комнатному бультерьеру, например, который живет с канадской дамой. Ты, может, мне и не поверишь, но есть такие девочки, которым нравится тыкать в эту собачонку палками от воздушных шариков. Шэрон так никогда не делает. Она всегда милая и добрая. Вот поэтому она мне так нравится.

Сибил молчала.

– А мне нравится свечки жевать, – наконец сказала она.

– Кому ж не нравится? – сказал молодой человек, ступая в воду. – Ой какая холодная. – Он бросил матрас на воду. – Нет, Сибил, погоди секундочку. Давай зайдем поглубже.

Они побрели дальше, пока вода не заплескалась у Сибил вокруг талии. Тогда молодой человек поднял девочку и уложил животом на матрас.

– Ты разве купальную шапочку не носишь? – спросил он.

– Не отпускай, – скомандовала Сибил. – Держи меня, ну.

– Мисс Карпентер. Прошу вас. Я знаю, что делаю, – сказал молодой человек. – Только не пропусти банабулек. Сегодня самый день для банабульки.

– Я ни одной не вижу, – сказала Сибил.

– Это понятно. Повадки у них очень причудливые. – Он толкал матрас дальше. Вода еще не поднялась ему до груди. – И жизнь весьма трагичная, – сказал он. – Ты знаешь, что они делают, Сибил?

Та покачала головой.

– Ну, они заплывают в норку, где лежит много бананов. Когда они туда вплывают, на вид они – очень обыкновенные рыбки. Но внутри они ведут себя как свинки. Да я вообще знал одну банабульку, которая заплыла так в бананорку и слопала целых семьдесят восемь бананов. – Он подтолкнул матрас с пассажиркой на фут ближе к горизонту. – Естественно, их внутри так разносит, что они уже не могут выбраться из норки. Не пролезают в дверь.

– Не очень далеко, – сказала Сибил. – И что с ними потом?

– С кем что потом?

– С банабульками.

– А, когда они налопаются бананов и не могут выплыть из бананорки?

– Да, – сказала Сибил.

– Ну, мне очень не хочется тебе говорить, Сибил. Они умирают.

– Почему? – спросила Сибил.

– Ну, на них нападает бананемочь. Ужасная болезнь.

– Вон ползет волна, – тревожно сказала Сибил.

– Мы не обратим на нее внимания. Мы ей покажем нос, – сказал молодой человек. – Как два задаваки. – Он взялся за лодыжки Сибил и нажал вниз и вперед. Матрас вспорол гребень волны. Светлые волосы Сибил окатило, но вопила она с удовольствием.

 

Рукою, когда матрас выровнялся, она откинула с глаз размазанную мокрую прядку и сообщила:

– Я только что видела.

– Кого видела, милая?

– Банабульку.

– Господи, не может быть! – сказал молодой человек. – А у нее во рту были бананы?

– Да, – сказала Сибил. – Шесть штук.

Молодой человек вдруг взял мокрую ногу Сибил, свисавшую с матраса, и поцеловал в стопу.

– Эй! – повернувшись, произнесла хозяйка ноги.

– Сама эй! Возвращаемся. Тебе уже хватит?

– Нет!

– Извини, – сказала он и стал толкать матрас к берегу, пока Сибил не сползла в воду. Оттуда уже молодой человек нес его в руках.

– Пока, – сказала Сибил и без сожалений побежала к отелю. Молодой человек надел халат, туго запахнул его, а полотенце сунул в карман. Подобрал скользко-мокрый громоздкий матрас, взял под мышку. В одиночестве побрел к отелю по мягкому горячему песку. В цоколе отеля, через который полагалось входить купальщикам, в лифт с молодым человеком зашла женщина: нос у нее был вымазан цинковой мазью.

– Я вижу, вы смотрите на мои пятки, – сказал молодой человек, когда кабина двинулась.

– Прошу прощения? – отозвалась женщина.

– Я сказал, вы смотрите на мои пятки.

– Прошу прощения. Вообще-то я смотрела в пол, – сказала женщина и отвернулась от него к дверям.

– Если хотите смотреть на мои пятки, так и скажите, – произнес молодой человек. – Только, черт побери, не надо исподтишка.

– Дайте мне выйти, пожалуйста, – быстро сказала женщина молоденькой лифтерше.

Двери кабины открылись, и женщина выскочила, не оглянувшись.

– У меня две нормальные пятки, и я не вижу ни малейшего повода, черт побери, на них пялиться, – сказал молодой человек. – Пятый, прошу вас. – Из кармана халата он достал ключ.

Он вышел на пятом этаже, прошагал по коридору и открыл дверь номера 507. В комнате пахло новыми чемоданами из телячьей кожи и ацетоном.

Он глянул на девушку, спавшую на узкой кровати. Затем подошел к чемодану, открыл его, из-под груды трусов и маек вытащил автоматический «Ортгис» калибра 7,65[7]. Отщелкнул обойму, осмотрел, вставил на место. Взвел курок. Затем перешел к пустой кровати и сел, посмотрел на девушку, поднес пистолет и выпустил пулю себе в правый висок.

1Дороти Олдинг (1910–1997) – литературный агент Дж. Д. Сэлинджера. Гас Добрано – редактор разделов прозы и поэзии журнала «Нью-Йоркер» в 1940–1950-х гг.
2Коан «Одна рука» японского поэта, художника и проповедника Хакуина Осё (1685–1768).
3«Сакс Пятая Авеню» – американский элитный универсальный магазин, основан в 1898 г.
4«Бонуит-Теллер» – элитный универсальный магазин, основанный Полом Бонуитом в 1895 г. Закрылся в начале 1980-х гг.
5Строка из поэмы англо-американского поэта Томаса Стирнза Элиота (1888–1965) «Бесплодная земля» (1922), пер. Я. Пробштейна.
6«Негритенок Самбо» (1899) – книга шотландской детской писательницы Хелен Бэннерман (1862–1946). Ее главному герою приходится отдать одежду и обувь тиграм, но в конце ему удается их перехитрить.
7«Ортгис» – немецкий пистолет, разработанный конструктором Генрихом Ортгисом, выпускался с 1920-х годов компанией «Дейче Верке». Во время Второй мировой войны считался популярным трофеем у американских солдат.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 
Рейтинг@Mail.ru