СанаА Бова
Неоновый дождь
ПРОЛОГ: "ЭХО В ПУСТОТЕ"
13 марта 2035 года
Я стоял в центре храма, окружённый дрожащим светом неоновых свечей, которые отбрасывали длинные тени на каменные стены, покрытые трещинами времени и влаги. Их пламя мигало в такт низкому гулу серверов, спрятанных за резными панелями из тёмного дерева, где тонкие золотые линии иероглифов переплетались с проводами, как вены какого-то древнего зверя. Воздух был густым, пропитанным сладковатым дымом благовоний, что поднимался к потолку тонкими спиралями, и резким запахом раскалённого металла – напоминанием, что этот храм давно перестал быть лишь обителью духов. Пол под моими ногами, холодный и гладкий, как речной камень, казался живым и слегка вибрировал от энергии, что текла через него, а в углах зала голографические мантры вспыхивали призрачным светом, их символы плыли в воздухе, словно призраки прошлого, переписанные в код. Это был Ниппон-Син – город, где старое и новое сливались в болезненном симбиозе, и я, Кайто, оказался в самом сердце этой странной гармонии, держа в руках судьбу своей сестры.
В моих ладонях покоился Камень Они – чёрный, как ночь над нижним городом, с красными прожилками, что пульсировали, будто кровь текла под его поверхностью. Он был тёплым, почти горячим, и я ощущал, как его сила просачивалась через кожу, отдаваясь слабым электрическим треском в моей кибернетической руке. Металлические пальцы чуть подрагивали, когда я сжимал его, и я не мог избавиться от мысли, что этот артефакт был больше, чем просто инструмент – он дышал, смотрел на меня, ждал. Монахи вокруг, их силуэты в рясах, усеянных микросхемами, двигались в полумраке, словно тени из старых легенд. Они шептали молитвы, низкие и ритмичные, как дождь, что стучал по крыше, и я чувствовал, как их голоса проникали в меня, успокаивали, хотя сердце колотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот разорвёт грудь. Передо мной на алтаре лежала Акико, моя младшая сестра, её хрупкое тело было опутано проводами, вживлёнными в виски тонкими иглами, а белое кимоно, что я сам на неё надел, едва заметно поднималось с каждым её слабым вдохом. Её лицо, бледное, как лепестки сакуры под неоном, было спокойно, но глаза – тёмные, подёрнутые дымкой болезни – смотрели на меня с такой надеждой, что я едва сдерживал дрожь.
– Кайто, ты уверен? – спросила она, и её голос, слабый, как шёпот ветра в переулках трущоб, пронзил меня до костей. Её губы едва шевельнулись, но я слышал каждую ноту, каждый оттенок её страха и веры в меня.
Я сглотнул, чувствуя, как горло сжимается, и заставил себя ответить:
– Я должен, Акико. Твоё тело… оно не выдержит больше. Но твой разум – я сохраню его. Камень даст тебе жизнь, настоящую, вечную.
Мой голос дрогнул, несмотря на все попытки звучать уверенно, и я проклинал себя за это. Она улыбнулась – слабо, но так искренне, что её улыбка осветила этот мрачный зал, как луч солнца, пробившийся сквозь неоновый туман Ниппон-Сина. Я наклонился к терминалу, встроенному в алтарь, его экран мигал зелёным светом, отражая моё лицо – наполовину человеческое, наполовину механическое, с киберглазом, что горел красным, как угли в ночи. Я ненавидел это отражение, эту смесь плоти и металла, но сейчас оно было моим оружием, моим способом спасти её. Монахи усилили свой напев, их голоса стали глубже, резонируя с гулом серверов, и я начал вводить команды, мои пальцы дрожали над клавишами, покрытыми тонким слоем пыли и масла.
– Настоятель, всё готово? – крикнул я через зал, не отрывая глаз от Акико, чьё дыхание становилось всё тише.
Из тени выступил старик, его тёмная ряса шелестела, а борода, переплетённая проводами, слегка покачивалась, когда он шагнул ко мне. Его лицо было суровым, морщины резали кожу, как трещины в асфальте нижнего города, но в глазах мелькнула тень чего-то человеческого – жалости, может быть, или страха.
– Ритуал начат, Кайто, – произнёс он, и его голос, хриплый, как треск старого радио, эхом отразился от стен. – Камень Они связан с сетью. Но ты понимаешь, что это не просто загрузка. Ты призываешь духов через машину. Если баланс нарушится, последствия…
– Я знаю, – оборвал я его, сжимая Камень так сильно, что чувствовал, как металл моей руки скрипит под давлением. – Я не подведу её. Не сейчас.
Он покачал головой, отступая к своему терминалу, и я заметил, как его пальцы коснулись голографического свитка, проверяя данные с той осторожностью, что выдавала его сомнения. Я не винил его – я сам сомневался, но у меня не было выбора. Храм ожил вокруг меня: стены задрожали от нарастающей энергии, голограммы мантр вспыхнули ярче, их свет отражался в моих глазах, а неоновые свечи зашипели, выбрасывая искры, что падали на пол, как звёзды в дождливую ночь. Я положил Камень в углубление на алтаре, соединяя его с проводами, и ощутил, как его пульс ускорился, сливаясь с моим собственным. Это было больше, чем технология – это была магия, древняя и необузданная, и я боялся её, но ещё больше боялся потерять Акико.
– Держись, сестрёнка, – прошептал я, и мой голос сорвался, когда я начал напевать старую колыбельную, что пела нам мать, её слова текли через меня, как река через город. – Скоро ты будешь свободна.
Её глаза закрылись, и я почувствовал, как время замедлилось. Я ввёл последние команды, мои пальцы двигались почти сами собой, и Камень вспыхнул – красные линии на его поверхности разгорелись, как реки лавы, заливая зал багровым светом. Энергия рванулась наружу, я ощутил её жар на коже, её давление в груди, и увидел, как провода, ведущие к Акико, задрожали, передавая её разум в сеть. Монахи затихли, их взгляды были прикованы к нам, и я молился – не знал кому, духам ли, машинам ли, или просто пустоте, что простиралась за стенами храма. Сердце билось в ушах, как барабан, и я смотрел на экран, где появился её цифровой след – слабый, мерцающий, но живой. Это был наш последний шанс, и я цеплялся за него, как утопающий за соломинку, не позволяя себе думать о том, что могло пойти не так.
Я смотрел на экран терминала, где слабый цифровой след Акико дрожал, как огонёк свечи на ветру, и чувствовал, как время ускользало из-под ног, словно песок в нижнем городе, что смывало дождём. Храм вокруг меня гудел, его стены дрожали от нарастающей энергии Камня Они, чьи красные прожилки теперь пылали так ярко, что свет отражался в моих глазах, заливая зал багровым сиянием. Провода, тянувшиеся к Акико, вибрировали, их тонкий звон смешивался с низким гулом серверов, и я ощущал, как её разум – хрупкий, почти неосязаемый – поднимался в сеть, словно дым от благовоний, что всё ещё плавал под потолком. Монахи замерли, их молитвы оборвались, и в этой тишине я слышал только своё дыхание – тяжёлое, рваное, будто я бежал через весь Ниппон-Син без остановки. Я верил, что это работало, что я спасал её, но в глубине души что-то шевелилось – холодный, липкий страх, который я гнал прочь, сжимая кулаки до боли в суставах.
Внезапно терминал издал резкий сигнал – высокий, пронзительный, как крик дрона, что падает с неба, и я вздрогнул, мой киберглаз тут же зафиксировал всплеск кода на экране. Голограммы вокруг взорвались хаосом: мантры искажались, их иероглифы распадались на пиксели, а образ Акико – её цифровая тень, что я так бережно вёл в сеть, – начал трещать, как разбитое стекло. Я бросился к Камню, мои руки дрожали, когда я схватил его, и тут же отдёрнулся – он обжёг меня, его жар проник сквозь кожу, оставив красный след на ладони.
– Нет, нет, нет, – шептал я, мой голос сорвался в крик, пока я пытался прервать процесс, стуча по клавишам терминала, но Камень не слушался.
Его энергия вырвалась наружу, волна света ударила меня в грудь, и я рухнул на колени, хватая ртом воздух. Монахи закричали, их голоса смешались в панический хор, и я видел, как они отступали к стенам, их лица – маски ужаса под капюшонами.
– Акико! – вырвалось у меня, и я пополз к ней, цепляясь за край алтаря. Её тело лежало неподвижно, провода всё ещё гудели, но её лицо… оно было пустым, глаза закрыты, а слабая улыбка, что я видел перед началом, исчезла, смытая волной моего провала. Я схватил её руку, холодную, как металл дронов в нижнем городе, и прижал к своей груди, надеясь почувствовать хоть слабый пульс, но ничего не было. Экран над нами погас, потом загорелся снова, показывая её след – он распадался, растворялся в белом шуме, и я услышал её голос, слабый, далёкий: "Прости меня". Это было последнее, что она сказала, и я закричал, мой голос эхом отразился от стен храма, заглушая треск Камня, что всё ещё искрил в углублении алтаря. Она уходила, и я не мог её удержать – ни руками, ни волей, ни верой.
Я бросился к терминалу снова, мои пальцы кровоточили от ожогов, но начал вводить команды, пытаясь вытащить её обратно, но экран замигал, и один за другим гасли все системы. Камень Они стал неуправляемым – его сила, что я считал спасением, обернулась хаосом, смешивая древнюю магию с технологиями, которых я не понимал до конца. Я чувствовал, как он вырывался из-под моего контроля, как зверь, что я выпустил из клетки, и его жар обжигал меня даже на расстоянии. Монахи смотрели на меня, их глаза были полны осуждения, и я знал, что они правы – я осквернил их святыню, нарушил баланс, о котором предупреждал настоятель. Но мне было всё равно; я хотел только её, мою Акико, мою сестру, чья жизнь угасала из-за моей ошибки.
– Настоятель, помогите мне! – крикнул я, обернувшись к старику, что стоял у своего терминала, его руки замерли над голографическим свитком.
Он медленно поднял взгляд, и я увидел в его глазах не гнев, а пустоту – как у человека, что уже видел конец.
– Ты потерял её, Кайто, – сказал он, его голос был холодным, как дождь за стенами. – Камень забрал её. Ты не должен был вмешиваться в волю духов.
– Нет! Она ещё там, я могу вернуть её! – закричал я, но он отвернулся, его фигура растворилась в тенях, оставив меня одного.
Я снова повернулся к Акико, её лицо теперь было маской смерти, и я упал рядом с ней, мои руки обхватили её, словно я мог удержать её душу в этом теле. Экран погас окончательно, оставив лишь эхо её голоса, что затихало в пустоте сети – призрак, унесённый ветром, которого я не видел, но чувствовал каждой клеткой. Я потерял её, и эта мысль рвала меня изнутри, как клинок, что я не мог вытащить. Камень продолжал искрить, его свет угасал, но я знал, что он не отпустит меня – он стал моим проклятием, моим напоминанием о том, что я сделал.
Монахи отступили, их шаги шуршали по камню, и я остался один в этом разрушенном зале, окружённый дымом и тишиной. Я сорвал с себя ритуальные одежды, бросил их на пол, где они смешались с пеплом от благовоний, и встал, сжимая Камень в руке. Он был холодным теперь, но я чувствовал его вес – не физический, а тот, что давил на душу. Я не мог уничтожить его, не мог забыть, и я ушёл из храма, оставив за спиной дымящиеся обломки и молчаливый укор тех, кто когда-то называл меня братом. Дождь встретил меня снаружи, его холодные капли стекали по лицу, смывая слёзы, но не боль, и я знал, что никогда не прощу себя за эту ночь.
Я стоял на крыше заброшенного небоскрёба, глядя на Ниппон-Син, что раскинулся подо мной, как живое существо, дышащее неоном и дымом. Прошли годы с той ночи в храме, но её тень цеплялась за меня, как мокрый плащ, что я натянул на плечи, уходя под дождь. Ветер гнал холодные капли по моему лицу, смывая грязь и усталость, но не память – она жила во мне, острая, как осколок стекла в груди. Город сверкал внизу: башни корпораций сияли стерильным светом, их стеклянные грани резали небо, а трущобы, что лепились к их подножию, тонули в хаосе ржавого металла и мигающих вывесок с иероглифами. Дроны сновали между зданиями, их жужжание сливалось с далёким гулом электрокаров и криками торговцев, что продавали всё – от свежих имплантов до жареной лапши. Это был мой мир теперь, жестокий и прекрасный, и я стал его частью – охотником за призраками, выуживающим цифровые следы умерших из сети, чтобы их семьи могли попрощаться. Но каждый заказ напоминал мне о ней, об Акико, чей голос я потерял в той пустоте.
Я опустил взгляд на свои руки – одна из плоти, другая из металла, покрытая мелкими царапинами от уличных стычек. Камень Они висел на цепи у моей груди, холодный и молчаливый, его красные прожилки теперь едва тлели, как угасающие угли. Я не мог избавиться от него, хотя хотел – он был моим якорем, моим наказанием, и я чувствовал его тяжесть каждый раз, когда закрывал глаза. Мой киберглаз мигал красным, сканируя горизонт, выискивая сигналы в эфире, и я ненавидел этот свет – он напоминал мне о том, кем я стал: не монахом, не братом, а тенью, что бродила по городу без цели. Я жил на грани, в тесной квартире среди старых серверов и мигающих ламп, зарабатывая на нелегальных имплантах и избегая тех, кто мог бы назвать меня другом. Друзья были роскошью, которой я не заслуживал, и Камень был моим единственным спутником – молчаливым свидетелем моей вины, что смотрел на меня из темноты.
Дождь усиливался, его капли барабанили по ржавому металлу крыши, и я натянул капюшон глубже, скрывая лицо от камер, что следили за каждым шагом в этом городе. Я больше не верил в духов, не молился, как раньше, но иногда, в такие ночи, я чувствовал их – предков, что смотрели на меня из-за завесы дождя, их взгляды были полны упрёка. Или это была просто моя совесть, что рисовала их лица в тенях? Я не знал, да и не хотел знать. Моя жизнь стала чередой заданий: подключиться к сети, найти след, передать его заказчику, забыть. Но забыть не получалось – каждый раз, когда я входил в сеть, я искал её, Акико, надеясь на чудо, которого не заслуживал. Камень оставался со мной, как напоминание о том, что я разрушил, и я носил его, как цепи, что сам на себя надел.
Внезапно мой киберглаз поймал сигнал – слабый, зашифрованный, но чёткий, как звон катаны в тишине. Я замер, чувствуя, как сердце ускорило ритм, и подключился к нейроинтерфейсу, вживлённому в висок. Сообщение развернулось перед моим внутренним взором: "Нам нужен охотник. Кодзиро Тэнгу исчез. Найди его душу". Подпись гласила "Тэнгу Индастриз" – якудза-корпорация, чьи татуированные агенты правили половиной города, их крылатые маски мелькали в каждом переулке. Я сжал Камень в руке, и он чуть потеплел, его поверхность отозвалась слабым пульсом, словно просыпаясь от долгого сна. Это был не просто заказ – это был зов, что тянул меня обратно в игру, от которой я бежал.
Я выдохнул, пар от моего дыхания смешался с дождём, и посмотрел вниз, где неоновые огни размывались в лужах, как кровь в воде. "Тэнгу Индастриз" знали, кто я, знали, что я делал, и всё же выбрали меня. Почему? Мой разум закружился в водовороте вопросов, но тело уже знало ответ – я пойду, потому что не мог иначе. Это был шанс, не искупление, нет, но что-то близкое к нему, возможность доказать, что я ещё не совсем потерян. Я вспомнил Акико, её последнюю улыбку, и сжал Камень сильнее, чувствуя, как его тепло пробивалось через холод моей кожи.
Дождь лил не переставая, его шум заглушал голоса города, и я шагнул к краю крыши, глядя в пропасть, что звала меня так же, как сеть. Я не сказал никому – кому было слушать? – но в тот момент я шепнул себе: "Это не конец, Акико. Не пока я жив". Камень отозвался слабым толчком, и я понял, что он слышал меня, что он ждал этого. Я повернулся спиной к городу и пошёл вниз, в тени, где меня ждала новая охота, а может, и новая ошибка. Дождь смывал мои следы, но не мою память, и я знал, что тень прошлого будет идти за мной, пока я не найду ей покой.
ТОГДА
ГЛАВА -2: "ПЕПЕЛ И ТЕНЬ"
Дата: 13 апреля 2035 года
Я брёл сквозь пелену дождя, и мои ботинки вязли в липкой грязи Ниппон-Сина – города, застывшего в будущем, которого я сторонился, но которое теперь стало моим единственным укрытием. Ночь 13 апреля 2035 года обрушила на меня холодные струи, стекавшие по вискам и смешивавшиеся с коркой сажи, осевшей на коже с тех пор, как я покинул храм ровно месяц назад. Узкие улочки нижнего города обступали меня стенами из гнутого железа, изъеденного ржавчиной; их скрипучие изгибы дрожали под порывами ветра, источая запах промозглой пустоты, пропитанной тленом десятилетий. Над головой мерцали вывески, чьи огни – пурпурные, бирюзовые, ядовито-жёлтые – отражались в мутных лужах, напоминая мне о звёздах, которые я видел с Акико в детстве, лёжа на крыше заброшенного склада, пока мир ещё казался нам чем-то большим, чем этот клубок проводов, смога и отчаяния. Дроны прорезали небо, их гул напоминал скрежет стали о камень, знакомый мне по тем минутам, когда монахи выгоняли меня из храма, вынуждая натянуть капюшон ниже, пряча лицо от их бесстрастных линз, выискивавших каждый мой шаг в этом лабиринте из металла и теней.
Камень Они висел у груди, его жар пробивался сквозь ветхую куртку, стянутую с лотка уличного барыги три недели назад, когда последние следы моего прошлого растворились в потоках ливня, оставив лишь эхо шагов по камню святилища. Каждый его пульс отдавался в рёбрах, подобно слабому биению сердца, звучавшему в ту ночь, когда багровое сияние унесло её, бросив меня среди дымящихся обломков и угасающих голографических символов. Месяц минул с тех пор, как её голос затих в пустоте, с тех пор, как я потерял всё – храм, семью, себя. Монахи отвернулись, их взгляды сверкали холодом острее, чем лезвия, которыми они указали мне на дверь, а слова настоятеля – "Ты осквернил нас" – гудели в голове, подобно отголоскам молитв, оборвавшихся под моими пальцами. Изгнанный, я остался с этим артефактом, бросить который не мог – он был последней связью с ней, с той ночью, когда я верил, что смогу вырвать её из лап смерти. Его тепло стало моим единственным ориентиром, но оно же терзало душу, подобно раскалённому штырю, вонзавшемуся в грудь при каждом воспоминании о её лице – бледном, словно лепестки, тронутые искусственным светом, и её улыбке, растаявшей перед тем, как экран поглотила тьма.
Переулок дышал сыростью и едким дымом от жаровен, тлевших под рваными навесами; их языки пламени бросали дрожащие блики на потрескавшийся асфальт, где торговцы выкрикивали свои предложения – синтетическая лапша за три кредита, импланты с гудящими контурами, ломти хлеба, пропахшие затхлостью, но всё ещё находившие спрос среди тех, кому нечего было терять. Их голоса, хриплые и надрывные, сливались с рёвом электрокаров, оставлявших за собой шлейфы пара, поднимавшиеся к низкому небу, где кружили дроны, выслеживая добычу своими алыми огоньками. Моя киберрука скрипела под напором влаги, её ледяной металл дрожал в суставах, измученных бессонницей, грызшей меня с тех пор, как я перестал закрывать глаза. Последний кусок хлеба, проглоченный позавчера, ушёл вместе с остатками кредитов, заглушив голод, урчавший в животе, словно двигатели мастерских, гудевших за углом, где чинили обломки машин и людей.
Я шагал дальше, шаги вязли в лужах, чья поверхность рябила от капель, отражая кривые линии света, и каждый удар подошвы отзывался болью в груди, где совесть шептала мне сдаться, рухнуть в грязь и забыться. Но я не мог – её дыхание, тонкое, как шелест ткани, звучало в пульсе Камня, удерживая меня над пропастью. Её образ мелькал в отсветах на мокрых стенах, в шорохе воды, стекавшей с покосившихся карнизов, и я проклинал себя за это – за неспособность удержать её, за веру в артефакт, за цепи, которые я сам выковал, неся его на груди. Моя живая рука дрожала, пальцы цеплялись за край куртки, промокшей до костей, и слёзы обжигали веки, растворяясь в ледяных струях, проникавших под кожу. Куда я направлялся, я не знал, но продолжал идти – остановка сулила конец, а я ещё не был готов его встретить, пока Камень шептал мне, подобно монахам, чьи мантры я больше не мог произнести.
Город жил вокруг, пульсируя своим ритмом – дроны рассекали воздух, их алые точки мелькали в вышине, словно маяки, знавшие обо мне больше, чем я сам. Торговцы горланили, их крики тонули в вое машин, оставлявших за собой запах палёного пластика и озона, пропитавший воздух до удушья. Я видел людей – в лохмотьях, с мигающими имплантами, их лица, измождённые, но живые, вызывали во мне зависть: они цеплялись за этот мир, зная, ради чего, а я блуждал без цели. Моя киберрука сжималась, металл звенел под давлением, и её холод смешивался с теплом Камня, пульсировавшего под тканью, напоминая мне о том, что я утратил. Я стал тенью среди неоновых огней и смога, не понимая, кем сделаюсь дальше, но ощущая – её голос, звучащий из пустоты, держал меня, как якорь в бурю.
Я свернул в узкий проход, где стены из покорёженного железа сжимали плечи, их ледяная поверхность пробирала сквозь куртку, липнувшую к телу, а свет угасал за поворотом, оставляя лишь тусклый отблеск фонаря, мигающего вдали, словно угасающий пульс в ночи. Дождь стекал с капюшона, капли падали в грязь, смешиваясь с маслянистыми разводами под ногами, и сырость пропитывала меня, заставляя кости ныть от изнеможения, накопившегося за недели скитаний. Улочка казалась мёртвой, её тишина давила на виски, но я знал – это иллюзия; Ниппон-Син не засыпал, его тени шевелились в углах, скрытые от глаз, поджидая свою минуту. Моя киберрука дрожала, металл звенел при каждом шаге, и я сжал её, пытаясь унять озноб, терзавший меня с тех пор, как я оставил храм позади.
Шаги за спиной вспороли тишину, их звук пробился сквозь гул ливня, словно треск искр от оголённых проводов, и я застыл, ощутив, как холод сковал грудь – не от воды, а от инстинкта, кричавшего мне бежать. Обернувшись медленно, я надеялся увидеть лишь мусор, гонимый ветром по асфальту, но они уже стояли там – трое, их фигуры вырисовывались в сумраке, подобно силуэтам машин, круживших над рынком в те дни, когда я ещё мог купить еду. Киберпанки – маски с мигающими линзами, пылавшими красным, как очи статуй в храме, скрывали их лица, а руки, усиленные имплантами, гудели энергией, провода торчали из лохмотьев, напоминая жилы, проступавшие в цифровых потоках. Их лидер шагнул ближе, высокий, с клинком, чьё голубое лезвие шипело под дождём, и оскалился, его голос резанул воздух:
– Новенький, да? Гони кредиты, или мы вырежем их из тебя вместе с твоей жестянкой.
Мой киберглаз мигнул, сканируя их – трое против одного, их импланты, старые, но острые, как лезвия стражей храма, не сулили мне шансов. Я был измотан, голод грыз внутренности, ноги подгибались, словно ржавые балки подо мной, и сердце стучало, подобно барабанам той ночи, когда Акико ускользнула из моих рук. Отступив, я поскользнулся на мокром асфальте, оставляя следы в грязи, и сжал Камень, ощутив, как его жар растёкся по ладони, словно откликнувшись на мою мольбу.
– У меня ничего нет, – прохрипел я, голос дрожал, как сигнал старого передатчика, но они не слышали, их линзы мигнули, выхватив меня, подобно дронам, выслеживавшим добычу.
Лидер метнулся ко мне, его клинок – плазменный резак с раскалённым краем – сверкнул, как дуга разряда, осветив переулок вспышкой, что напомнила мне ночь, когда энергосети города мигнули и погасли под перегрузкой. Я рухнул назад, колени врезались в бетон, отдача загудела в суставах, а лезвие рассекло воздух над головой, оставив шлейф ионизированного газа, чей резкий запах смешался с вонью мокрой грязи и ржавчины. Его оружие шипело, треск разрядов дразнил меня, пока двое других заходили сбоку, их экзоскелеты гудели низким тоном, сервоприводы в кулаках щелкали, готовые размозжить мне рёбра, как прессы дробят металл в цехах. Мой киберглаз сканировал их – тепловые контуры мелькали в интерфейсе, отслеживая движения, – но разум онемел, паника сжала виски, как токовые клещи, что я видел в руках техов, и пот стекал по лицу, солёный и липкий, смешиваясь с дождём, что хлестал по асфальту.
Я сжал Камень сильнее – твёрдый, холодный, с острыми гранями, что впивались в кожу цепляясь за него, как за провод под напряжением, что я однажды схватил в мастерской, надеясь, что он выдержит. Я не знал, кому кричал внутри себя: "лишь бы выжить, лишь бы не стать ещё одним пятном в этом переулке". И тогда жар вспыхнул в груди – ток, пробежавший от ладони вверх по нервам, где адреналин смешался с биотоком, что гудел в моём теле под ударами сердца.
Камень отозвался – его структура завибрировала, кристаллы внутри сжались под давлением моих пальцев, и накопленная энергия, что дремала в его ядре, высвободилась. Стресс – мой скачок пульса, дрожь мышц, ток в венах – стал катализатором: биоток усилил резонанс кристаллов, и они преобразовали его в поле сжатой энергии, что рвануло наружу, как ударная волна от взрыва. Она ударила их – плотная, невидимая, но ощутимая, как порыв ветра от турбин, – швырнув тела в стены с глухим треском, что отозвался в узком пространстве. Железные панели прогнулись под их весом, как листы в ангарах под молотом, и они рухнули, маски на их лицах мигали, теряя питание, а плазменный клинок лидера коротнул в луже, его свет угас в воде, как гаснут фонари, когда цепь рвётся. Задыхаясь, я смотрел на свои руки, дрожавшие под ливнем, и видел, как тонкие линии света проступили на Камне – алые, мерцающие, точно следы разрядов на его поверхности.
Они пульсировали – траектории энергии, что вырвалась из кристаллической решётки, и тепло от них проникало в кожу, отдаваясь током по нервам, как гудение старых генераторов в цехах. Мой киберглаз фиксировал их, проецируя данные на сетчатку – температура Камня подскочила, излучение усилилось, – но я не понимал, как это сработало. Они стонали в грязи, их голоса тонули в шуме дождя, смывавшего их кровь, смешанную с маслом из треснувших экзоскелетов, и я стоял, дрожа под ливнем, заливавшим переулок. Разум кричал бежать, бросить Камень, забыть, но я не мог – его жар стал частью меня, как киберрука, как шрамы, что ныли в костях. Взглянув на них, корчившихся в месиве, я ощутил, как страх смешался с силой, что я не звал, но теперь владел. Сжав Камень крепче, я почувствовал его отклик – слабый гул, пробивший холод, – и понял: это не конец, а начало пути, остановить который я не в силах.
Я остался один под ливнем, и красные линии на руке угасали, оставляя слабое тепло, струившееся сквозь холод кожи, подобно углям, тлевшим в храме в ту ночь краха. Дождь барабанил по капюшону, заглушая стоны киберпанков, корчившихся у моих ног, их голоса растворялись в потоках воды, смывавших их кровь с асфальта, оставляя тёмные пятна, блестевшие под тусклым светом фонаря вдали. Моя киберрука дрожала, металл скрипел под напором влаги, и я смотрел на Камень в ладони – чёрный, как безлунная ночь над городом, его гладкая поверхность напоминала обсидиановые статуи храма, но внутри что-то шевелилось, подобно зверю, выпущенному мной в ту ночь, когда я пытался спасти её. Это был не просто артефакт, не просто память – это была сила, непостижимая и пугающая, заставлявшая меня дрожать сильнее, чем клинки, лежавшие теперь в лужах, их плазма угасла, как надежда, растаявшая месяц назад.
Я смотрел на него, и мой киберглаз мигнул, фиксируя его пульс, отдавшийся в ладони, подобно эху её дыхания, звучавшего в ту ночь, когда её веки сомкнулись. Его жар был живым, пробиваясь сквозь кожу, как ток мастерских, и я ощущал его взгляд – не глазами, а чем-то глубинным, цеплявшимся за мою душу, подобно монахам, державшимся за свои молитвы, когда я ещё был среди них. Мой разум закружился от вопросов, терзавших меня острее, чем лезвия этих бандитов – что это было? Почему он откликнулся на мой страх? Что он сделал со мной?
Дождь стекал по щекам, смывая грязь и слёзы, обжигавшие веки, и я ненавидел себя за это – за неспособность удержать её, за веру в артефакт, за цепи, которые я сам себе надел. Моя живая рука дрожала, пальцы цеплялись за край куртки, и холод пробирал до костей, смешиваясь с жаром Камня, пульсировавшего в такт моему сердцу. Я хотел швырнуть его в лужу, утопить в грязи вместе с кровью этих бандитов, но не мог – он стал частью меня, как шрамы, выжженные в душе, как её голос, шептавший из пустоты. Сжимая его сильнее, я впился ногтями в его гладкую поверхность, и он отозвался – слабым толчком, пробившим ладонь, подобно обещанию или угрозе, которых я не мог разгадать.
Я вспомнил, как монахи напевали мантры, их голоса сливались с гулом серверов в ту ночь, когда я думал, что перепишу судьбу, и как их глаза резали меня, выгоняя из храма. Теперь я был изгнанником, тенью в городе, сиявшем неоном и дымом, не зная, кем стану, но чувствуя – Камень был больше, чем память. Он жил, он был силой, вызванной мной, и он требовал чего-то – понимания, контроля, может быть, подчинения. Мой киберглаз фиксировал его, отражая красный свет в лужах, и я видел, как он пульсировал, подобно сердцу, бившемуся в ту ночь краха. Я не мог уничтожить его, не мог забыть, и страх смешался с решимостью, поднимавшейся во мне, как жар, струившийся по руке.
Сеть – там были ответы. Я слышал о ней от торговцев, выкрикивавших о товарах под навесами, от хакеров, шептавшихся в барах о цифровой бездне, где можно найти всё – следы ушедших, тайны города, может быть, её. В храме монахи говорили о мантрах, плывших в воздухе, но я никогда не погружался в её глубины, как они. Теперь я должен был – Камень звал меня туда, его шёпот напоминал голос Акико, звучавший в ту ночь, и я не мог отвернуться. Разум кричал бежать, бросить его в грязь, забыть, но я знал – это невозможно. Он был моим проклятием, моим якорем, и я должен был понять его, узнать, что он сделал, чего хотел от меня.
Прошептав:
– Что ты такое? – я утопил голос в шуме ливня, и Камень отозвался слабым толчком, его тепло пробилось сквозь ладонь, подобно свету, озарявшему храм, когда её улыбка угасла.
Сжимая его сильнее, я дрожал, но знал – это мой путь. Я больше не монах, не брат, я – кто-то иной, и сеть стала моим следующим шагом. Дроны гудели в вышине, их алые огоньки мелькали, словно глаза, следившие за мной, и я шагал вперёд, оставляя киберпанков в грязи, их стоны затихали за спиной, подобно эху той ночи, которую я не мог забыть. Дождь смывал кровь с рук, но не вину, жегшую меня изнутри, и я чувствовал – Камень вёл меня, как тень, которую я не мог сбросить, как голос Акико, шептавший из пустоты.
