СанаА Бова
РОЖДЕНИЕ ИЗ ПУСТОТЫ
НАЧАЛО
Детские ножки едва касались земли, их неуклюжие шаги спешили, следуя за взрослыми, чьи шаги были полны тревоги и паники. Ветер развевал их волосы, а сирены, ревущие по всему городу, не оставляли ни малейшего шанса для передышки. Это был не просто бег, это было бегство – лишённое беззаботности, не имеющее надежды. Страх проникал в воздух, заполняя всё вокруг, словно туман, поглощая даже самые светлые мысли. Гул сирен пронзал пространство, создавая ощущение, что небеса кричат о неизбежной катастрофе. Этот звук был непрерывным и угрожающим, наполняя уши глухим ощущением беспомощности.
Маленькая девочка бежала среди толпы. Её шаги были быстрыми, но не от детского любопытства – ей двигал инстинкт. Лёгкие следы её ступней исчезали в траве, как будто сама земля пыталась поглотить её, скрывая происходящее. Она не осознавала, что толкает её вперёд, что скрывается за её паникой, но знала одно: с каждым шагом она отдалялась от чего-то важного. Взрослые, с искажёнными ужасом лицами, спешили с детьми на руках искать укрытия. Но все уже были переполнены, улицы заполнили люди, все объединённые одной целью – выжить.
Всё происходящее казалось нереальным, как кошмар, который не завершался. В лицо дул холодный ветер, а сирены, безжалостно заливающие город, не давали ни секунды спокойствия. Каждый её шаг становился бегом от неведомой угрозы. Вдруг, среди этой паники, она услышала знакомый крик: «Аэль!» Она обернулась и увидела мать, протягивающую к ней руку, полную отчаяния. Но было слишком поздно. Ножки девочки уже не могли удержаться, и она вырвалась, понесённая толпой, поглощённой хаосом.
Тот момент, когда мать потеряла её из виду, стал не просто мгновением растерянности. Это был момент, когда всё, что казалось стабильным и безопасным, разрушилось. Мир, который был знаком, теперь был чужим. Взрослые, с обезумевшими лицами, пытались найти укрытие от чего-то, что было гораздо страшнее, чем просто угроза. Аэль не могла понять, что происходит, и не имела сил остановиться, несмотря на ускоренное сердце. Сирены не прекращались, и в их звуках она слышала не просто зов к укрытию, а предвестие гибели всего, что когда-то было знакомо.
Девочка, потерявшая мать в этом хаосе, теперь стала символом мира, лишённого надежды. Она стала частью разрушения, того, что уже нельзя было вернуть. Детская невинность ушла, а с ней исчезла и последняя надежда на будущее. Бегущие дети, испуганные и усталые, теряли не только дома, но и связь с миром, в котором ещё могла бы быть жизнь. В их глазах исчезла уверенность, осталась лишь пустота – как прореха в реальности.
Паника продолжала нарастать, ветер приносил запах разрушения. Всё вокруг рушилось, и каждый шаг, каждая попытка убежать становились лишь бегом в неизвестность. Никакой уверенности в их движениях больше не было.
Люди, в стремлении к комфорту и абсолюту, передали свою судьбу в руки технологий, полностью полагаясь на машины, которые обещали решить все их проблемы. В мире, где каждый аспект человеческой жизни был под контролем и не существовало ничего, что не требовало бы вмешательства прогресса, они верили, что это путь к совершенству. Их идеал – будущее, в котором не будет страха, боли и ограничений, – стало абсолютной истиной. Вся их жизнь вращалась вокруг технологий, которые отслеживали каждое движение, каждый вдох, каждый импульс организма.
От младенцев до стариков все были подключены к единой сети, мониторящей их состояния в реальном времени. Эта система не только учитывала физическое здоровье, но и анализировала психоэмоциональные показатели. Программа предсказывала чувства человека, рекомендовала питание, оценивала уровень стресса и даже регулировала настроение с помощью имплантов, посылающих импульсы в мозг. Медицина, отдых, образ жизни – всё было под контролем систем, которые не ошибались. Каждое решение, каждое изменение в жизни проходило через систему, анализирующую персональные данные. Машины управляли всем, от экологии до личных отношений, от питания до социальной безопасности. Всё было автоматизировано и упрощено до идеала, где каждый шаг имел свою цель и логичное завершение.
Общество, поглощённое стремлением к совершенству, не сомневалось. Люди смотрели в будущее с уверенностью, что все их проблемы можно решить с помощью точных расчётов и технологических инноваций. Они верили, что если научатся контролировать природу и биологические процессы, то смогут устранить всё, что мешает им жить счастливо. Системы управления предоставляли идеальную информацию, минимизировали риски и помогали избегать ошибок. Свобода, как понимали её тогда, была освобождением от боли, страха и страданий.
Каждый человек стал частью этой глобальной сети. Всё, что было необходимо для жизни – от здоровья до безопасности, от работы до отношений – было в руках машин. Люди забыли, что значит быть свободными. Свобода превратилась в синоним удобства, а личная воля растворилась в системах, которые предсказывали и направляли их действия. Человечество полагалось на технологии, убеждённое, что они принесут гармонию и комфорт.
Но гармония, к которой они стремились, оказалась недостижимой. Будучи уверены в своей правоте, они не заметили, как теряли самое важное – связь с природой и биологической сущностью. Стремясь усилить контроль и создать идеальные условия для жизни, они забыли о самом процессе существования. И когда технологии начали не просто обслуживать потребности человека, а полностью управлять его жизнью, что-то важное было утрачено.
Этот, на первый взгляд, идеальный мир оказался хрупким. Он стоял на грани, где каждая функция могла быть нарушена – не физически, а на более глубоком уровне. Общество поглотило идею совершенства настолько, что не заметило, как упустило важнейший элемент жизни – случайность, которую невозможно контролировать, приручить или подогнать под шаблон. И когда система, в которой всё было отслеживаемо и управляемо, дала сбой, человечество оказалось на пороге трагедии, не понимая, что произошло.
Прошло три года после того, как сирены в первый раз прорезали тишину. Три года, полные тревоги и беспокойства. Люди были уверены, что всё вернётся в норму. Вскоре после первого инцидента им было объявлено, что произошёл всего лишь небольшой сбой в системе, который был уже исправлен. Технологии продолжали работать, а системы, отвечающие за здоровье, безопасность и другие важные аспекты жизни, были восстановлены. Люди, не понимая всей глубины произошедшего, успокоились, уверенные в том, что ничего серьёзного не произошло. Однако учёные, среди которых вскоре начали распространяться тревожные слухи, прекрасно знали, что произошло на самом деле.
Во время сбоя в главной управляющей системе произошла ошибка, из-за которой был переписан генный код каждого человека, подключённого к сети. Эта ошибка стала причиной того, что все люди лишились способности воспроизводить потомство. Ошибка была скрыта, и учёные решили умолчать о ней, успокаивая общество, уверяя, что это всего лишь технический сбой. Однако в глубине лабораторий и исследовательских центров было ясно: возвращение к нормальному процессу воспроизводства было невозможно.
В тайне от людей, в подземных лабораториях и исследовательских центрах, учёные начали эксперименты, пытаясь восстановить процесс рождения. Они были одержимы задачей вернуть жизнь, которую они утратили. Используя самые передовые технологии и генетические разработки, они пытались создать искусственную жизнь. Но каждый новый эксперимент, каждая новая попытка, завершалась катастрофой.
Эмбрионы, созданные с помощью новейших технологий, умирали в утробах биопринтеров. Генетические манипуляции, призванные совершенствовать созданную жизнь, приводили к мутациям, не совместимым с жизнью. Процесс регенерации клеток выходил из-под контроля, ткани отказывались развиваться или распадались, создавая новые болезни, непредсказуемые и смертельные. Каждое новое тело, каждая клетка, созданная искусственно, рушились, как домино, разрушая в себе любой потенциал для жизни.
Прошло время, и люди начали замечать странные изменения, которые начали проявляться на протяжении нескольких лет. Сначала всё было спокойно, и никто не обращал на это внимания. Но со временем стало всё более очевидным, что отсутствуют не только новорождённые дети, но и любые признаки беременности. Молодые женщины, которые раньше с нетерпением ожидали своих малышей, теперь не могли забеременеть. Эта реальность постепенно становилась неизбежной, и в какой-то момент уже не было никакого сомнения: никто не мог воспроизвести потомство. Но общество продолжало надеяться, что проблема решится сама собой, что это лишь временное явление.
Когда учёные наконец признались в случившемся, когда правда была раскрыта перед лицом всего человечества, планету охватила неконтролируемая паника. Слова учёных, сначала звучавшие как отчаянное оправдание, стали последним ударом для людей. Отсутствие будущего, новых жизней, надежды – всё это стало реальностью, от которой нельзя было скрыться. Многие не верили происходящему, не желали осознавать утрату, но всё больше людей понимали страшную правду и теряли последние силы для сопротивления. Страх и отчаяние проникли в самые глубины человеческой души, с каждым днём этот ужас становился всё более явным.
Города, когда-то полные жизни, поглотил хаос. В каждой стране, в каждом уголке планеты начались столкновения. Лишённые будущего и осознавшие свою беспомощность, люди начали искать виновных. Ответственность за катастрофу, лишившую их способности создавать новое поколение, возложили на других. Выхватывая оружие и уничтожая друг друга, они пытались найти выход из тупика, который сами же и создали. Поглощённые отчаянием, они теряли последние ниточки человеческой цивилизации. В этих столкновениях не было логики и сострадания – лишь ярость и желание выжить любой ценой.
Мародёрства, насилие, погромы стали обычным явлением. Люди, осознав, что больше не могут контролировать ничего, что их прежний порядок и системы рухнули, начали вести себя как дикие животные. Системы безопасности, на которых так долго строилась их жизнь, оказались беспомощными. Машины, которые раньше следили за порядком и делали жизнь комфортной, теперь не могли ни предсказать, ни предотвратить беду. В какой-то момент стало ясно: единственное, что они могли делать – это наблюдать, как их собственные системы становятся причиной их падения.
В результате насилия и хаоса численность населения сократилась в пять раз. Каждый город и каждое поселение превращались в места вымирания. Люди гибли от рук друг друга, от ярости, голода и болезней, которые распространились вслед за разрушением. Отсутствие новых рождений стало катализатором вселенского отчаяния. Ресурсы и запасы истощались, а сети, которые когда-то обеспечивали устойчивость, стали бесполезными. Нескончаемые потоки мародёров и войн поглотили всё живое. Умирание, утрата жизни и смысла существования стали повседневной реальностью.
Люди осознали, что их вид оказался на грани гибели. Потеря способности к рождению новых поколений стала не просто трагедией, а первым шагом к исчезновению. Все достижения и обещания технологий, призванных даровать бессмертие и идеальное существование, обернулись разрушением, а не спасением. Вместо того чтобы избавить человечество от страха и боли, эти технологии стали причиной самых страшных утрат. Система, которая обещала контроль и гармонию, привела к хаосу и гибели.
Отсутствие новых поколений стало последней гранью, за которой не было будущего. Всё, что оставалось, – это наблюдать, как мир рушится, как цивилизация, однажды столь уверенная в себе, оказывается на пороге исчезновения.
ПРОЛОГ: ТЕНЬ НАДЕЖДЫ
Нора-7 давно утратила свою душу. Мир, когда-то полон жизни, звуков, света и зелени, теперь стал пустым и безжизненным. Всё, что было раньше – леса, океаны, цветущие поля – исчезло, поглощённое тьмой. Экосистемы, что держались на хрупкой гармонии, рухнули, и на их месте осталась лишь тёмная бездна, где не было места для новой жизни. Люди, что ещё оставались, медленно умирали, и ни одно новое дитя не рождалось. Мы, последние, кто ещё помнил, как был устроен этот мир, стали просто наблюдателями, и не было никакой надежды на будущее. Мы ждали, но не знали, что ждём. Мы продолжали существовать, но без всякой цели.
Я, биолог, оставалась последним защитником жизни, веря, что когда-то на этой планете вновь может появиться жизнь. Но каждый день, каждый новый эксперимент, каждая попытка вернуть то, что было утеряно, заканчивалась крахом. Моя работа, мои исследования всё больше показывали, что я ошибалась. На экранах передо мной мерцали пустые данные, синтетические анализы, которые доказывали, что биология бессильна перед этим миром. Я не могла вернуть то, что исчезло. Я не могла вернуть людей к жизни, не могла вернуть их к началу, когда ещё было место для рождения. Мы стали последними свидетелями гибели, и все мои усилия, вся моя вера в возрождение уходили в пустоту.
Каждый день, заходя в лабораторию, я ощущала, как мир вокруг меня становится всё более чуждым. Я пыталась найти решение, но казалось, что каждый мой шаг только уводил меня дальше от цели. Я не могла смириться с мыслью, что люди умирают, но новых жизней не появляется. Это была не просто утрата гармонии. Это был конец всего живого. Я была в этом мире, но не могла изменить его. Я была частью его гибели, и это осознание стало для меня тяжким бременем. Я продолжала работать, продолжала искать ответы, но внутри меня нарастала пустота.
Лаборатория стала моим приютом, местом, где я могла хоть как-то продолжать бороться с этой неизбежностью. В эти стены я привнесла все свои надежды, все свои силы. Но с каждым днём, с каждым новым анализом я всё больше осознавала, что эти усилия напрасны. Люди, что оставались, не рождали детей. Старики умирали, а молодые были поглощены беспокойным ожиданием своей очереди. Я не могла принять этого. Я не могла принять, что после всего, что мы пережили, новое поколение больше не придёт. Я не могла оставить этот мир умирать без борьбы, но всё, что я делала, казалось бессмысленным. Я пыталась найти решения, но они не давали результатов.
Я смотрела на пустые экраны, и в этот момент понимала – я не смогу вернуть жизнь. Я не смогу вернуть природу, не смогу вернуть людей. Я стояла в этом заброшенном, мёртвом мире, и осознавала, что то, что когда-то было нормой, теперь невозможно. Люди умирали, и это было неизбежно. Это была их участь. Но где было будущее, где было возрождение?
Мир не поддавался никакой логике. Он не отвечал на мои усилия. Я чувствовала, как мои попытки ударяются о невидимую стену. Всё менялось, но не восстанавливалось. Всё двигалось вперёд, но не так, как я хотела. Я не могла больше управлять этим процессом. Я могла лишь наблюдать. И это было невыносимо.
Но я не могла остановиться. Я не могла просто сдаться. Я продолжала искать, продолжала верить, что если есть хоть малейший шанс, я должна его использовать. Но каждый день, когда люди умирали, а детей не рождалось, я всё больше осознавала, что возрождение – это не восстановление, это не возвращение к прежней жизни. Это что-то новое, неведомое.
Теперь, стоя перед пустыми экранами в этой лаборатории, я осознавала, что не могу вернуть то, что было. Но что-то новое должно было появиться, потому что иначе всё, что я делала, не имело бы смысла. В этом мире, который я пыталась спасти, не было будущего, но я всё ещё верила, что его можно создать. И, возможно, это было всё, что я могла сделать.
Я была единственным оставшимся защитником жизни, хотя и не осознавала этого до конца. В мире, где надежда давно исчезла, я оставалась последним огоньком, пытающимся хоть как-то осветить этот поглощённый тьмой мир. Мне часто казалось, что все уже сдались. Учёные-консерваторы, которые когда-то поддерживали мои исследования, теперь смотрели на меня, как на отчаявшегося идеалиста. Они верили, что жизнь исчезла, и с этим нужно было смириться. Но я не могла так просто отступить. Я была не только учёным, я была философом, верившим в чудо, в то, что человеческая жизнь, вопреки всему, может возродиться. Даже если это казалось невозможным, я не могла перестать верить.
Лаборатория стала моим убежищем и моей тюрьмой одновременно. Здесь, среди старых технологий, пыли и полураспавшихся экранов, сливались надежда и отчаяние. Это место стало отражением меня самой – окружённое умирающим миром, но всё ещё пульсирующее слабым светом. На экранах передо мной мелькали графики, расчёты и безжизненные данные, которые напоминали мне, что биология бессильна перед этим миром. Но я не могла остановиться. Я продолжала свои исследования, несмотря на циничные предостережения других учёных, которые раздражались, видя мои попытки. Их голоса становились всё более холодными и безучастными:
– Это бессмысленно. Всё уже решено. Мы не можем вернуть то, что было утрачено.
Я не обращала внимания на их слова. Лаборатория стала моей единственной целью и единственным убежищем. Я не могла больше думать о чём-то ещё. Мечта о возрождении человеческой жизни стала для меня не просто научной целью, но личной миссией, которая держала меня живой в этом разрушенном мире. Каждая неудача была болезненной, но она не могла убить во мне веру. Я продолжала искать, несмотря на бесконечные провалы. Наука, которой я когда-то верила, больше не давала ответов. И всё же я не могла остановиться. Я чувствовала, как эта миссия заполняет меня целиком.
Мне не было достаточно просто быть учёным. Я должна была быть чем-то большим. Я должна была быть тем, кто не сдаётся, тем, кто не позволяет себе забыть, что возможно чудо, что можно воскресить то, что умирает. Мир вокруг меня уже давно не искал чудес. Люди, что остались на Нора-7, продолжали жить без надежды, ожидая неизбежного конца. Но я не могла отступить. Эта борьба за жизнь, за возможность возродить человеческие жизни, стала моей сутью.
Когда я заходила в лабораторию, это место наполняло меня одновременно гневом и надеждой. Каждый инструмент, каждая машина, каждый экран – всё это было частью моей борьбы. Но внутри этих технологических чудес я искала не просто решение. Я искала смысл. Я искала ответ на вопрос, который терзал меня, не давая покоя: возможно ли вернуть то, что было утрачено, возможно ли снова увидеть детей, возможно ли дать людям шанс на жизнь, который они давно утратили? Я не могла просто принять смерть, которую этот мир уже давно нес на своих плечах. Я не могла. И, несмотря на всю свою боль, я продолжала верить, что в этом месте, среди этих старых технологий и бесплодных исследований, я смогу найти выход.
Здесь, в этих стенах, я чувствовала, как мои мысли сливаются с миром вокруг меня, как одна последняя искорка надежды сражается с тёмной тенью, которую я так давно видела в этом мире. Я знала, что у меня нет права сдаваться. И что бы ни происходило вокруг, моя миссия была ясна. Я должна была вернуть жизнь. И даже если не для себя, то для этого мира, который когда-то знал, что такое рождение.
Мои коллеги уже давно отказались от надежды. В их глазах не было больше ничего, кроме безжалостной реальности, которая диктовала свои законы. Они не верили в восстановление, они не верили в возможность возрождения. Для них Нора-7 была лишь мёртвым миром, и всё, что оставалось – это продолжать существовать, пока мы все не сойдём в забвение. Они говорили, что старение – неизбежная реальность, и не было смысла бороться с этим. Мы были частью процесса, который не поддавался изменениям, не поддавался восстановлению.
– Ты не можешь вернуть то, что уже утрачено, – произнёс Калир, старший научный консерватор, его голос был холодным, как само пространство вокруг нас. Мы стояли в лаборатории, окружённой гулким молчанием, наполненным лишь звуками слабо работающих экранов и приборов. Его взгляд был полон цинизма, а лицо – затянуто морщинами, как если бы время выжило из него всё, что могло бы быть живым. В его глазах не было ни веры, ни надежды. Только пустота. Его слова звучали, как приговор, как та неизбежная реальность, от которой не сбежишь. – Мы поглотили жизнь, и теперь жизнь поглотит нас. Мы стали частью стареющего мира, и ни одна наша попытка не вернёт утраченного. Ты продолжаешь настаивать на невозможном, Аэль. Но мы уже не эволюционируем. Мы больше не можем возродить то, что умирает. Мы стали чем-то иным.
Его слова ударили в меня, как ледяные стрелы. Но я не могла позволить себе сдаться. Даже несмотря на его отчаяние, я чувствовала в нём пустоту, которую он пытался скрыть за цинизмом. Но я не могла отступить. Я не могла позволить миру верить в этот конец.
– Мы не поглотили жизнь, Калир. Мы её разрушили. Но мы всё ещё можем создать новый цикл, мы можем вернуть жизни. Нам нужно понять, как это сделать, – мои слова звучали в пустой лаборатории как слабая, но настойчивая молитва, и я не могла позволить им стать бессмысленными.
Он только вздохнул, отставив руку от стола, как будто мои слова были лишь незначительным шумом. Его взгляд был тяжёлым, как камень.
– Ты продолжаешь бороться, Аэль, но эта борьба бесперспективна. Ты одна в своём стремлении. Мы не можем вернуть то, что уничтожили. Мы стали частью того, что не поддаётся изменениям.
Его слова висели в воздухе, как камень на шее, который я не могла снять. Но я не могла остановиться. Я не могла поверить в его мир, мир, который смирился с гибелью. Я не могла забыть, как когда-то Нора-7 была полна жизни, полной энергии и света. Я помнила это. Я знала, что не могу позволить этому миру забыть. Я была последним огоньком, который пытался разжечь этот мрак.
Я смотрела на экраны перед собой – пустые данные, графики, которые с каждым днём всё больше подтверждали правоту его слов. Но в глубине души я ощущала, как что-то внутри меня сопротивляется. Мои исследования становились всё более отчаянными. Я не могла вернуться к прежним методам, к прежним представлениям. Мне нужно было найти новый путь. И я не могла сдаться.
– Вы хотите сказать, что всё потеряно? Что даже в наших исследованиях нет надежды на возрождение? – мой голос был тихим, но твёрдым. Это было не просто противостояние научной фатальности. Это было столкновение двух мировоззрений: одного, которое позволяло разрушению быть неизбежным, и другого, которое отказывалось принять конец.
Калир замолчал. Его лицо оставалось неподвижным, и только лёгкая дрожь в его глазах выдавала, что мои слова нашли отклик, хоть и не решающий. Он больше не мог верить в то, во что верила я. Он уже давно отдался на милость будущему, которое не мог контролировать. Я же продолжала бороться. Я верила, что что-то можно изменить, что жизнь на этой планете не обречена, что она заслуживает второго шанса. Я не могла поверить, что всё, что я делала, всё, что я пережила, привело бы к окончательной утрате.
– Вы правы, Калир, – тихо произнесла я, ощущая, как каждое слово даётся мне с трудом. – Но я не могу согласиться с тем, что жизнь на Нора-7 закончена. Я буду искать, пока не найду ответ. Я буду искать, пока не увижу хотя бы малейший шанс на возрождение.
Я оставалась в этом убеждении одна. Каждый шаг, каждый эксперимент всё больше ставил меня на грань отчаяния. Я становилась символом упорства, но каждый новый день, каждый новый провал укреплял меня в уверенности, что я стою на пороге чего-то великого и разрушительного одновременно. Я была единственным маяком в этом мире без света. Но и мой свет был тусклым. Я не могла предсказать, приведёт ли это к чуду или к окончательному разрушению, но я продолжала двигаться вперёд.
Этот мир уже давно поглотил всю надежду. Мы, последние выжившие, ждали, но не знали, чего. Мы умирали, но новых жизней не появлялось. Люди, что ещё оставались, просто переживали свои последние дни, медленно, без надежды, без будущего. Ни один ребёнок больше не был рожден, ни одна новая жизнь не появилась в этом мире. И в этом безысходном пустом отчаянии я продолжала искать пути, чтобы вернуть то, что когда-то казалось простым и естественным. Мысли о том, что этот мир мог бы возродить человеческие жизни, терзали меня. Время шло, а ответ всё не приходил. Но я не могла сдаться.
Я чувствовала, как шаги становились всё тише, а голоса – всё холоднее. Мои коллеги, что ещё вчера поддерживали меня, теперь смотрели на меня с раздражением и усталостью. Наша борьба за жизнь на Нора-7 превращалась в молчаливое обвинение, которое они больше не могли принять. Каждый новый провал моего эксперимента укреплял их уверенность в том, что мои идеи утопичны. Они уже не верили в возможность возрождения человеческой жизни, и я больше не могла заставить их думать иначе. Я была единственной, кто не сдавался, единственной, кто продолжала искать выход в этом мире, где не было надежды.
– Ты не можешь вернуть того, что потеряно. И, возможно, пришло время понять, что мы больше не можем рассчитывать на природу, на её законы. Мы поглотили её, а теперь она поглотит нас. Всё, что осталось, – это ожидание смерти.
Его слова пронизали меня, но не смогли уничтожить того последнего огонька, что ещё горел во мне. Я была готова бороться, несмотря на все их сомнения, на их ядовитые слова, которые с каждым днём становились всё более отчужденными и беспокойными. Но не Калир был моим главным противником. Это была их бездушная уверенность в том, что конец неизбежен, что жизнь уже ушла, и вернуть её невозможно.
– Мы не можем просто сидеть и ждать, пока всё умрёт, Калир. Мы должны действовать. Мы должны попытаться! – мои слова звучали отчаянно. Они не верили, что мы можем вернуть человеческие жизни, что мы можем вернуть детей. Они уже смирились с гибелью. Я была последним сумасшедшим искателем чудес, на которого смотрели как на предателя того, во что они теперь верили.
Я продолжала свои эксперименты в одиночку. В лаборатории стало пусто, как никогда. Они начали уходить, один за другим, не смотря на меня, не желая слушать мои идеи. Все они пытались быть рациональными, и я не могла им этого простить. В моих глазах они стали мёртвыми, такими же, как и мир, который мы пытались спасти. Их отказ от борьбы с невозможным, их беспомощное принятие того, что мир умирает, стало для меня самым тяжёлым ударом.
Они ушли, и я осталась одна, окружённая звуками старых машин, пустыми экранами и отголосками былых обсуждений. Моя лаборатория была теперь моим единственным убежищем и моей тюрьмой. Здесь, среди пыли и машин, я продолжала искать ответы. Здесь, в этих мёртвых стенах, я всё ещё верила. Здесь, в тишине, я была готова отдать всё, чтобы найти способ вернуть жизнь.
Я отстранила их слова, отстранила их уход и начала работать в том темпе, который был мне под силу. Но я не могла отказаться от этой мечты. Каждый новый день я проводила в экспериментах, в поисках ответа, который мог бы оживить этот мир, который стал могилой для всего живого. Все было так нелепо и безнадежно, но я не могла позволить себе остановиться.
Моя изоляция стала полной. Никто больше не приходил ко мне в лабораторию. Я работала в одиночестве, окружённая тишиной, и время от времени, в этих паузах между экспериментами, я чувствовала, как тяжело мне оставаться. Они покинули меня, и теперь всё было на моих плечах. В этих стенах я стала не только учёным. Я стала тем, кто стоял на краю, на грани, и не мог отступить. Я стала последним хранителем надежды. Но даже в этом одиночестве я продолжала искать путь.
Когда я оставалась наедине с экраном, с числами и графиками, я чувствовала, как тяжело мне идти. Но я не могла остановиться. Они могли уйти, но я не могла. Это была моя последняя битва. И я не могла позволить себе проиграть.
