Сандрин Детомб
Близнецы из Пиолана
Что до Виктора, он был полностью выбит из колеи таким поворотом событий. Как и следовало ожидать, сначала он не поверил услышанному. Затем, когда он понял, что жандармы вновь подозревают его в похищении собственных детей, недоверие сменилась яростью. А потом, совершенно неожиданно, – слезами. Он даже не пытался скрыть или вытереть их. Успокоившись, он погрузился в оцепенение и долго сидел молча, глядя в одну точку.
Фабрегас настойчиво задавал ему один вопрос за другим, но Виктор никак не реагировал. Из него словно ушла жизнь. От этого зрелища Жану, наблюдавшему за допросом сквозь поляризованное стекло, стало не по себе. Человек, сидящий напротив, для него не был обычным подозреваемым – Жан относился к нему как к товарищу по несчастью, попутчику на долгой дороге невезения. Они с Виктором поддерживали друг друга все эти годы. Когда один из них терял надежду и готов был все бросить, другой находил нужные слова, чтобы его утешить и подбодрить. Но странная фраза Нади все изменила. Теперь Жан не вполне понимал, каким стало его отношение к Виктору.
Воспользовавшись перерывом в допросе, он подошел к Фабрегасу.
– Жюльен, разреши мне с ним поговорить.
Между двумя бывшими сослуживцами сохранялись дружеские отношения, позволявшие в разговорах наедине обходиться без чинов.
– Не могу, Жан. Сам понимаешь.
– Но ты ничего от него не добьешься!
– Может и так, но я не собираюсь давать ему поблажек, чтобы помочь выкрутиться!
– Я не прошу у тебя остаться с ним наедине. Я просто хочу, чтобы ты взял меня с собой, когда вернешься на допрос.
– Но ты сказал, что хочешь с ним поговорить.
– В твоем присутствии. Никаких проблем. Ты вызвал эксперта по давнему делу о пропаже близнецов. Кто тебя за это упрекнет?
Фабрегас некоторое время размышлял, помешивая ложечкой кофе. Он понимал, что ему вряд ли удастся «расколоть» Виктора, и было бы глупо отказываться от помощи своего бывшего начальника, которую тот предложил сам.
– О’кей, – наконец нехотя произнес он, – но имей в виду, Жан: это тебе я делаю одолжение, а не ему. И если я почувствую, что ты пытаешься подсказать ему нужные ответы, чтобы смягчить его участь, я тут же прекращу допрос и отправлю тебя домой. Безвозвратно. Договорились?
– Будь по-твоему.
Виктор не сразу заметил Жана, вошедшего в комнату для допросов, – глаза его все еще застилали слезы, – но, осознав присутствие друга, выпрямился, расправил плечи и начал забрасывать его вопросами:
– Что дословно она тебе сказала, Жанно? Какие чувства испытывала? Гнев? Печаль? Солен говорила ей что-нибудь еще? Например, о том, страдала ли она?
Жан успокаивающим жестом приподнял руки, но Виктор продолжал требовать ответов. Наконец бывшему жандарму удалось его перебить:
– Это было все, что она сказала, Виктор. И поверь, я всеми силами пытался узнать еще хоть что-то.
– Но это какая-то бессмыслица! – почти простонал Виктор.
– Вот ты и скажи мне, в чем тогда смысл?
– С какой стати?!
– Объясни мне, почему Надя заговорила именно со мной? Почему я был единственным, кому удалось услышать от нее хоть что-то?
– Откуда мне знать?
Жану не терпелось задать один-единственный вопрос, который жег ему губы:
– Виктор, что ты сделал Солен такого, за что она могла бы тебя простить?
Несколько секунд Виктор смотрел ему прямо в глаза, но затем не выдержал и отвел взгляд.
– Это не то, что ты думаешь, Жан. Клянусь тебе!
5
Слова Виктора прозвучали как гром среди ясного неба. Фабрегас уже собирался что-то сказать, но Жан его опередил – он одним прыжком оказался возле Виктора и, схватив его за воротник, принялся трясти изо всех сил.
– Что ты ей сделал, скотина?
Виктор даже не пытался освободиться. Казалось, он не будет сопротивляться, даже если Жан ударит его – и это вполне могло бы произойти, если бы не вмешался Фабрегас.
Жан, опомнившись, снова сел и, хотя не без труда, вернул самообладание. Сжав зубы и стиснув кулаки, он сверлил взглядом Лессажа, ожидая объяснений.
Виктор, сидевший по другую сторону стола, полностью утратил самообладание. Взгляд его метался по комнате, словно в поисках поддержки, – хотя он не мог не сознавать, что сейчас только чудо Божье могло бы его спасти.
Капитан Фабрегас, воспользовавшись этим кратким затишьем, продолжил допрос:
– Будьте любезны ответить на вопрос, месье Лессаж. Что вы сделали вашей дочери?
Все, что смог сказать Виктор, – повторить дрожащим голосом уже произнесенную фразу:
– Это не то, что вы думаете. Клянусь вам.
– Мы пока ничего об этом не думаем, – сказал Фабрегас сухим, но лишенным агрессивности тоном. – Просто скажите нам, что произошло.
Виктор оперся локтями о стол и обхватил голову руками. Фабрегас с некоторым удивлением наблюдал, как задержанный в буквальном смысле рвет на себе волосы. Когда Виктор наконец поднял голову, его лицо было все в слезах.
– Это было за неделю до того, как мои малыши…
Он не смог закончить фразу – его плечи вновь затряслись от рыданий. Через какое-то время, выпив несколько глотков воды, он продолжал:
– Люс попросила меня побыть с детьми в тот вечер. Она собиралась пойти на какую-то лекцию или что-то в этом роде, не помню точно. Я даже обрадовался, что проведу весь вечер с ними – давно такого не было…
Понемногу Виктор разговорился.
Он рассказал, как дети смеялись над ним из-за его кулинарных промахов – приготовленные им макароны так сильно разварились, что все слиплись, а когда он стал поливать их кетчупом, то так сильно встряхнул бутылку, что выплеснулась сразу половина… Потом они играли в «Семь семеек»[13], и близнецы, как всегда, жульничали… Рафаэль помогал сестре, тайком передавая ей карточки под столом, а Виктор делал вид, что ничего не замечает… А потом все пошло наперекосяк. Перед сном дети захотели принять ванну вместе, как делали это каждый вечер, но Виктор под предлогом того, что сегодня он единолично распоряжается по дому, решил установить новые правила, раз и навсегда. Он сказал, что они уже большие и им пора принимать ванну раздельно. Близнецы бурно протестовали целых полчаса и наконец крайне нехотя смирились. Они все еще что-то недовольно бормотали, когда Виктор отправил их спать.
– Потом я решил к ним зайти, чтобы поцеловать их на ночь. Мне не хотелось, чтобы они заснули обиженными на меня. Мы провели такой хороший вечер… Было бы жаль, если бы он запомнился им только этой ссорой.
– И?.. – нетерпеливо произнес Жан, предчувствуя, что так долго ожидаемый ответ вот-вот прозвучит.
– А дальше между нами произошло недоразумение, – вздохнул Виктор. – Огромное недоразумение…
– Не тяни кота за хвост!
– У них была двухъярусная кровать. Рафаэль спал наверху. Я сначала поднялся наверх по ступенькам лестницы, чтобы поцеловать его. Но он повернулся ко мне спиной, и я не стал настаивать. Я спустился вниз, к Солен, но она сделала то же самое, что и ее брат. О, поверьте, этим двоим даже не надо было видеть друг друга, чтобы поступать совершенно одинаково!.. И тогда я сорвался. Я попытался взять себя в руки, но не смог – я резко схватил ее за плечо и развернул к себе. И… Жан, поверь, я совершенно не ожидал того, что произошло потом. Солен закричала, принялась меня колотить, и…
– Вы ударили ее в ответ? – спросил Фабрегас.
– Нет-нет, что вы! – запротестовал Виктор. – Я бы никогда не смог ударить мою девочку! Нет, она… она принялась меня оскорблять, она выкрикивала ужасные вещи – что я нарочно ее схватил, что я хотел потрогать ее за грудь…
– Вы действительно этого хотели? – невозмутимо спросил Фабрегас.
– Да вы с ума сошли! За кого вы меня принимаете? Ей было одиннадцать лет! Всего одиннадцать лет, слышите? Да у нее и груди-то еще не было, у бедняжки…
– Тогда почему она так говорила?
– Если б я знал!.. Тридцать лет я задаю себе этот вопрос! Рафаэль, услышав это, бросился ей на помощь – спрыгнул с кровати и начал бить меня кулаками…
– А вы? Вы били его?
– Нет, – ответил Виктор тихо, – то есть не совсем.
– Что значит «не совсем»?
– Я его просто оттолкнул. Может быть, слишком сильно. Он упал и заплакал. Тогда Солен заорала на меня как бешеная, и я вышел из комнаты… Вот и все.
– Все? – переспросил Фабрегас.
– Говорю вам, больше ничего не было! На следующий день оба вели себя как обычно. Они даже ни о чем не рассказали матери, и я, кретин, тоже этого не сделал! Я должен был извиниться или хотя бы попытаться с ними поговорить – но я ничего не сделал! Я надеялся, что все это забудется со временем. Откуда мне было знать, что всего через неделю они пропадут?
Жан и Фабрегас смерили Виктора скептическим взглядом и, не говоря ни слова, вышли из комнаты. Когда они вернулись в кабинет Фабрегаса, Жан буквально рухнул на стул. Этот допрос его полностью вымотал.
– Ты ему веришь? – спросил он.
– Ты давно с ним знаком, тебе лучше знать, – ответил Фабрегас уклончиво. – Пока у нас есть только его версия и никого, кто мог бы ее опровергнуть.
– В том-то и проблема.
Фабрегас тоже сел и, помолчав некоторое время, спросил:
– Жан, а ты не допускал такой возможности… еще когда только взялся за это дело… что они сами могли сбежать? – По его тону было заметно, что ему не слишком нравится эта гипотеза.
– Само собой, – ответил Жан и, словно защищаясь, поспешно добавил: – Но много ли тебе известно таких случаев, чтобы сбежавшие одиннадцатилетние подростки не оставили вообще никаких следов? К тому же, после того как нашли тело Солен, стало понятно, что речь идет не о побеге.
– Понятно. Но я все же должен был спросить.
– А я вот спрашиваю себя, откуда Надя узнала, что Виктору есть в чем себя упрекнуть.
– Да, ты прав. Либо она необыкновенно проницательна для своих лет, либо тот, кто ее похитил, знает об этом деле больше нас. Так или иначе, я думаю, нам пора вызвать ее сюда. Навести ее снова и заодно узнай, нет ли у нее новых посланий для твоего друга.
6
Мать Нади весьма сдержанно восприняла предложение явиться в жандармерию вместе с дочерью. Прошло двое суток с момента возвращения девочки домой, и она только начала понемногу приходить в себя. Надя по-прежнему отказывалась говорить о том, что с ней происходило во время двухдневного отсутствия, но захотела вернуться в школу как можно скорее, чтобы отучиться последнюю неделю учебного года. Доктор Флоран сочла это хорошим знаком. Она полагала, что не стоит нарушать привычный для девочки распорядок дня, поэтому попросила провести допрос в школе, во время обеденного перерыва, в одном из пустых классов.
Это были несколько не те условия, на которые рассчитывал капитан Фабрегас, но в этом деле Надя была жертвой, и он не хотел лишний раз травмировать ее. Он лишь попросил в качестве ответной уступки, чтобы Жану разрешили присутствовать на допросе. Он был первым, с кем девочка заговорила по возвращении, и, возможно, она захочет сообщить ему что-то еще.
Учительница Нади, мадемуазель Готье, встретила их, даже не пытаясь скрыть нервозность. Впервые в ее жизни порог класса переступили жандармы. Фабрегас, который уже допрашивал классную наставницу после исчезновения Нади, теперь воспользовался случаем, чтобы задать ей несколько дополнительных вопросов.
– Вы в курсе, какую тему Надя выбрала для своего доклада?
– Вы имеете в виду историю семьи Лессаж? Да, я знаю.
– Это вы ей подсказали тему?
Учительница покраснела и опустила глаза. В других обстоятельствах Жюльен Фабрегас нашел бы это очаровательным. Это была молодая женщина, не слишком красивая в общепринятом смысле слова, но с тонкими чертами лица и необычным для этих мест светлым, почти полупрозрачным оттенком кожи, который ничуть ее не портил, наоборот, придавал некий дополнительный шарм.
– Нет, не я… – пролепетала мадемуазель Готье, – я только сказала, когда узнала об этом, что это интересная тема и очень хорошо, что она ее выбрала…
– Но вы не знаете, кто подал ей такую идею?
– Нет, к сожалению… Если бы я хоть на секунду заподозрила, что это может оказаться для нее опасным…
– Вам не в чем себя упрекнуть, – поспешно заверил ее Фабрегас. – Не беспокойтесь.
Мадемуазель Готье застенчиво улыбнулась и, выслушав еще несколько ободряющих фраз капитана, покинула класс.
Надя терпеливо ожидала своей очереди, сидя между матерью и доктором Флоран. Фабрегас расположился напротив них, предоставив Жану держаться на некотором расстоянии. Детский психолог, легким предупредительным жестом попросив у капитана позволения говорить, произнесла:
– Хочу, чтобы вы знали: я сочла нужным объяснить Наде, что она ни в коем случае не обязана отвечать на ваши вопросы, если они поставят ее в затруднение тем или иным образом. То, что произошло с детьми месье Лессажа, конечно, ужасно, но я напоминаю вам, что в этой истории Надя прежде всего жертва. Именно в этом качестве вам следует ее воспринимать и обращаться с ней соответственно.
– Разумеется, доктор. Я не собираюсь обвинять ее в убийстве или похищении, – добавил Фабрегас и немедленно об этом пожалел.
Психолог буквально испепелила его взглядом и, словно собираясь защитить Надю, инстинктивным жестом положила руку ей на плечо. Фабрегас привык к тому, что в подобных ситуациях на защиту детей бросаются родители и бьются за них зубами и когтями, но сейчас осознал, что в первую очередь ему придется иметь дело с доктором Флоран. Он посмотрел на свою противницу более внимательно. На вид ей было около сорока. Суховатое лицо с резкими чертами, губы настолько узкие, что губная помада выглядела на них как тонкий горизонтальный штрих… Только глаза вызывали желание узнать ее получше. Черные, глубокие, повелительные – должно быть, повергшие в трепет не одного человека… Сейчас, однако, она смотрела на него всего лишь с легким раздражением. Фабрегас изобразил дружелюбную мину и обратился к Наде:
– Твоя мама сказала, что ты сама захотела вернуться в школу. Я рад, что ты чувствуешь себя лучше.
Надя изобразила слабое подобие улыбки, но не произнесла ни слова. Фабрегас, ничуть не смутившись, продолжал:
– Спешу тебе сообщить: мы передали твое послание отцу Солен. Он очень тебе благодарен. Он рад был узнать, что она больше не сердится на него.
Это был рискованный шаг. Жюльен Фабрегас понимал, что должен завоевать доверие Нади, чтобы получить от нее больше информации. До сих пор она демонстрировала неуступчивость в случае любого, даже слабого нажима, поэтому капитан решил избрать другую тактику.
– Тем лучше, – равнодушно ответила Надя, словно не до конца осознав смысл услышанного.
Фабрегас продолжал тем же беззаботным тоном, хотя про себя и понимал, что ему трудно будет разбить ледяную стену, которой девочка отгородилась от него:
– Солен говорила тебе что-то еще? Она упоминала о своем брате?
– Нет. Она ничего не говорила о Рафаэле.
Снова тот же холодный, равнодушный тон, слабым эхом отдающийся в пустом классе.
– А о чем тогда говорила? Ты можешь рассказать?
– Нет. Я ей обещала, что буду молчать.
Капитан начинал терять терпение. Этот разговор не имел никакого смысла. Солен умерла и похоронена почти тридцать лет назад, а он пытается узнать что-то у одиннадцатилетней девочки, ведущей доверительные беседы с воображаемой подругой. Судя по всему, он зря теряет время… Однако профессиональный инстинкт побуждал его продолжать:
– Я все понимаю, Надя, я не прошу тебя предавать свою подругу, – но подумай о ее отце. Ты ведь с ним знакома. Ты знаешь, как он мучается от неизвестности. Солен хотя бы объяснила тебе, что с ней произошло?
– Не совсем… – На сей раз голос Нади прозвучал неуверенно.
– Не совсем? – переспросил Фабрегас, боясь спугнуть неожиданную удачу.
– Она сказала только, что он не должен ее забывать. И если вдруг еще что-то случится, ему не надо беспокоиться. В этот раз все пройдет хорошо.
Эти слова Фабрегасу очень не понравились. Еще не полностью осознавая их смысл, он уже понимал, что они предвещают плохие новости. Он еще не успел мысленно углубиться в эту тему, как его опасения подтвердились.
На пороге класса появилась мадемуазель Готье. Голова ее была опущена, руки скрещены на груди. Фабрегас тут же понял, что возникла какая-то проблема. Он быстро встал, подошел к учительнице и кивнул, давая понять, что слушает.
– Может быть, это еще ничего не значит… – тихо заговорила она. – Но одной из моих учениц не было сегодня в столовой во время обеда. На всякий случай я позвонила ее родителям, чтобы выяснить, не ходит ли она обедать домой, – оказалось, что нет. Мы с коллегами всюду ее искали, но не нашли. И при этом никто не видел, чтобы Зелия выходила из школы.
7
Первоочередная задача Фабрегаса заключалась в том, чтобы не дать этой новости распространиться. Нельзя было допустить паники в «Ла Рока». Ученики все еще оставались в столовой, и капитан попросил учителей возобновить уроки после обеденного перерыва, как обычно.
Мать Зелии прибыла в школу через десять минут после телефонного звонка, ее муж – почти сразу вслед за ней. Фабрегас уже знал, чего ждать. Слезы и растерянность должны были вскоре уступить место гневу. Родители девочки, скорее всего, будут настаивать, чтобы в действие ввели план «Алерт»[14], хотя в данной ситуации от него никакой пользы.
Слишком мало времени прошло после пропажи Зелии, чтобы точно установить, что речь идет именно о похищении и что ее жизнь в опасности. К тому же у жандармов пока не было никакой информации, которую имело смысл массово распространить. Эту систему поиска, внедренную двенадцать лет назад, можно было задействовать лишь при определенных условиях. Фабрегас о них знал, хотя в глубине души считал их не слишком целесообразными. Как объяснить обезумевшим от тревоги родителям, что в картотеке пропавших детей около пятидесяти тысяч имен и при этом план «Алерт» с момента своего появления осуществлялся в среднем два раза в год? Прежде всего нужно было убедиться, что Зелия попросту не задержалась где-то на несколько часов или что она не сбежала из дома умышленно. Хотя это последнее предположение и казалось родителям абсурдным, его нельзя было отметать с порога. Затем, чтобы план мог быть осуществлен наиболее эффективно, нужно было собрать как можно больше конкретных деталей. Признаки, по которым можно было бы установить местонахождение жертвы или подозреваемого. Описание автомобиля, в который ребенок мог сесть, или внешности похитителя… Ко всему прочему добавлялось и неожиданное возвращение Нади. Это еще больше усложняло ситуацию. Прокурор Республики, разумеется, потребует, чтобы любая информация проверялась как минимум дважды. Он и только он имеет полномочия на введение в действие тревожного плана, а последние двое суток явно были не самыми приятными в его жизни. Тот факт, что Надя вернулась живой и здоровой, был, конечно, из разряда хороших новостей, но именно поэтому ко второму подобному исчезновению министерство юстиции отнесется, скорее всего, скептически. Все эти причины побуждали Фабрегаса пока не предавать дело широкой огласке.
На данный момент наилучшей из всех зацепок в этом деле, которые имелись в распоряжении полиции, была Надя. Возможно, она держала в руках ключи ко всем загадкам, но, увы, по-прежнему хранила молчание. Сказать, что эта ситуация крайне раздражала Фабрегаса, было бы, пожалуй, слишком мягко. Капитан был вынужден постоянно напоминать себе о том, что имеет дело с ребенком одиннадцати лет, который совсем недавно пережил сильное душевное потрясение. Если бы Надя была взрослой, он бы охотно отправил ее под арест за намеренное создание помех следствию.
Детский психиатр, понимая, что теперь опасности подвергается другая девочка, приложила все усилия, чтобы разговорить Надю, позволяя себе даже слегка на нее давить. Капитан распорядился отвезти обеих домой, чтобы не допустить их встречи с родителями Зелии.
Директор школы, казалось, с трудом осознавал сообщенную ему новость. Фабрегас наблюдал за этим растерянным человеком, сидевшим напротив него с другой стороны стола. Два исчезновения детей меньше чем за неделю – это был рекорд, которым ни одна школа не захотела бы гордиться. Однако надо отдать ему должное – предвидя дальнейшие вопросы, он распорядился как можно скорее собрать все сведения, имевшиеся в распоряжении школы, – личное дело Зелии, план школы со всеми входами и выходами, а также список всех посторонних лиц, которые предположительно могли оказаться в здании «Ла Рока» во время обеденного перерыва.
Камер наблюдения в школе не было. После исчезновения Нади их собирались установить, но не успел еще административный совет распорядиться на этот счет, как девочка вернулась. Директор твердо пообещал себе, что, каков бы ни был исход этой новой истории и какое решение ни принял бы совет, камеры будут установлены, даже если ему придется оплатить их из собственного кармана.
Фабрегас быстро пролистал досье Зелии. Ее учительница, мадемуазель Готье, отзывалась о ней как о способной, но не слишком старательной ученице. Капитан невольно вспомнил свои собственные школьные характеристики, в которых неизбывно присутствовало то же самое – «способен на большее»; он настолько свыкся с этой формулировкой, что повторял ее сам себе в тех случаях, когда расследование продвигалось не так быстро, как хотелось бы. На фото, прикрепленном к первой странице, у Зелии Мурье были каштановые волосы, красивые голубые глаза и лукавая улыбка. При взгляде на нее у Фабрегаса на мгновение защемило сердце.
Сосредоточившись на сведениях об успеваемости, он констатировал, что оценки Зелии резко ухудшились во втором триместре[15], и спросил у директора, не знает ли тот, в чем причина.
– Мадемуазель Готье и в самом деле отметила это по итогам проверочных работ, которые проходили в конце прошлого года… Тем не менее она согласилась, что уровень успеваемости Зелии достаточно высок, чтобы перевести ее в следующий, шестой класс. Зелия – энергичная, жизнерадостная девочка, эти качества мы очень ценим в наших учениках… Хотя, конечно, я не назвал бы ее одной из самых дисциплинированных…
После каждой фразы директор улыбался одними уголками губ – словно речь шла о каких-то ностальгических воспоминаниях, полностью относящихся к прошлому.
– Но как объяснить такое резкое снижение успеваемости? – продолжал настаивать Фабрегас.
– Не знаю. Скорее всего, мадемуазель Готье сможет дать ответ на этот вопрос. Она проводит много времени с учениками и в курсе многих событий их жизни.
Затем капитан изучил график работы школьного персонала. Особенно его интересовали технические работники, отсутствующие в данный момент (что до учителей, все они с самого утра находились в стенах школы). У «Ла Рока» был заключен договор с одним из сетевых ресторанов о доставке в школу готовых обедов. Работники службы доставки пользовались входом, расположенным с обратной стороны здания, откуда вел коридор на кухню, – и директор специально уточнил, что их никто никогда не видит.
– Это, так сказать, наше закулисье, – добавил он. – Мы работаем с ресторанной сетью «Элита» вот уже много лет, и у нас с ними никогда не возникало проблем. Мы знаем почти всех их сотрудников и предоставляем им самим организовывать доставку.
– Почти? – повторил Фабрегас.
– Иногда они нанимают кого-то на время, это распространенная практика…
– Этих временных работников вы вносите в свои списки?
– Нет, конечно! Я даже не знаю, кто сегодня приезжал. Надо уточнить…
– Уточните, пожалуйста. Заодно узнайте, кто привозил обеды в тот день, когда исчезла Надя.
– Но Надя исчезла уже после того, как вышла из школы! – запротестовал директор.
Фабрегас лишь бросил на него тяжелый взгляд, пресекающий любые возражения.
8
Жюльен Фабрегас уединился в учительской. За тот час, что прошел с момента исчезновения Зелии, капитан не терял времени даром. Все его люди уже прочесывали окрестности в поисках малейших следов предполагаемого похищения, доктор Флоран прикладывала все усилия, чтобы получить дополнительную информацию от Нади, по всему региону велись проверки на дорогах. Но Фабрегас по-прежнему считал, что этого недостаточно. Всю последнюю неделю его не оставляло неприятное ощущение, будто он простой зритель какого-то спектакля. Еще до того, как его подчиненные организовали масштабные поиски Нади, она вернулась домой сама – без посторонней помощи, равно как без всякого желания объяснить, что, собственно, с ней произошло. Только он собрался изучить ее школьное досье, чтобы попытаться найти возможную причину ее исчезновения, как пропала еще одна девочка – буквально у него из-под носа. То ли похититель откровенно насмехался над ним, то ли просто не знал о его присутствии в школе в этот день?.. Необходимо было правильно ответить на этот вопрос, чтобы составить точный психологический портрет преступника.
Была и другая проблема – Виктор Лессаж; эту проблему тоже нужно было решать как можно скорее. Оставлять его под арестом означало дать повод для сплетен журналистам, которые, без сомнения, нагромоздят кучу невероятных гипотез – с самыми непредсказуемыми, в том числе и катастрофическими, последствиями. Так или иначе, Фабрегас не располагал никакими новыми сведениями по «Делу близнецов», и уж точно их отец не имел никакого отношения к исчезновению Зелии Мурье. Итак, придется подписать приказ о его освобождении и сосредоточиться на тех данных, которые имелись в распоряжении капитана на сегодняшний день.
После первого похищения комиссия психологов, специализирующихся на кризисных состояниях, попыталась создать как можно более точный портрет похитителя, но до сих пор он оставался довольно-таки размытым. Предполагалось, что это мужчина, житель данного региона, белый, в возрасте от двадцати пяти до пятидесяти лет, с большой долей вероятности имеющий семью, а также постоянную работу. Ознакомившись с этими данными, Фабрегас почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Если все они были верны, под такое описание подходило более двадцати процентов мужского населения департамента Воклюз – иными словами, около ста тысяч человек. Пользы от подобных сведений, мягко говоря, немного.
Зато совсем недавние события вызвали к жизни вопросы куда более интересные. Почему человек, похитивший одиннадцатилетнюю девочку, через два дня отпустил ее, чтобы почти сразу похитить другую? Возможно ли, что в первый раз он ошибся с выбором жертвы? Это казалось маловероятным. А как он сумел заставить Надю молчать о том, что случилось? Угрозами? Но она не выглядела ни слишком потрясенной, ни тем более запуганной. Напротив, она держалась уверенно и явно по собственной воле отказывалась отвечать на расспросы взрослых. Фабрегас еще раз перечитал свои записи и повторил вслух то, что услышал от нее чуть раньше: «И если вдруг еще что-то случится, ему не надо беспокоиться. В этот раз все пройдет хорошо».
Эта фраза стала для Фабрегаса доказательством того, что они с самого начала ступили на ложный путь. С Надей кто-то говорил, но не воображаемая подруга – по той простой причине, что такой фантом не смог бы предсказать будущее. Солен?.. Но Солен умерла тридцать с лишним лет назад, это бесспорный факт. Кто же тогда? Капитан только что осознал, что даже не пытался пойти по этому следу. Принимая во внимание слова детского психолога, а также сам факт благополучного возвращения девочки домой, Фабрегас расспрашивал ее не слишком настойчиво. Теперь вопросы так и роились у него в голове. Как выглядит эта «лже-Солен»? Она ровесница Нади или взрослая женщина? Видела ли Надя ее или только слышала? Фабрегас чувствовал, что ему становится трудно дышать. Ему нужны ответы на эти вопросы, и как можно быстрей, если он хочет сохранить контроль над этим делом. Фраза «В этот раз все пройдет хорошо» звучала в его ушах словно тиканье бомбы с часовым механизмом. Как будто на самом деле стоило ожидать чего-то прямо противоположного…
Фабрегас оставил на дежурстве в «Ла Рока» двух жандармов, а сам отправился к родителям Нади. Усевшись за руль, он включил на полную громкость сирену, как бы предупреждая, что находится не в лучшем расположении духа. Время поджимало, и проявлять особую деликатность во время допроса больше не имело смысла. Если Надя и в самом деле скрывает ценные сведения, которые могли бы помочь в поисках Зелии, он добудет их во что бы то ни стало.
Мать Нади встретила его и проводила в гостиную, не сказав ни слова. Глаза ее были красны от слез, плечи опущены – из нее как будто ушли все силы. Фабрегас подумал, что такое состояние, скорее всего, вызвано двойным шоком – от внезапного исчезновения и столь же неожиданного возвращения дочери, – но, как вскоре выяснилось из объяснений доктора Флоран, ситуация продолжала развиваться, и весьма беспокоящим образом.
Детский психолог, как и обещала, поговорила с Надей уже в более жесткой манере и объяснила ей всю серьезность происходящего, а также ценность любой информации, которую Надя до сих пор не сообщила. Но девочка, ничего не ответив, сразу же ушла и заперлась у себя в комнате, где и остается последние полчаса, отказываясь от любых контактов.
– Избавлю вас от пересказа всех тех оскорблений, которыми она осыпала нас обеих – меня и свою мать, – выкрикивая их через дверь. Лишний раз убеждаюсь, что нынешние дети знают слишком много из того, что знать им еще рано.
Доктор Флоран произнесла эти слова без всякого осуждения, с легкой ироничной улыбкой, но Фабрегас почувствовал, что от ее былой доброжелательности по отношению к Наде не осталось и следа. Стыдно признаться, но и у него самого промелькнула мысль, что на этом одиннадцатилетнем ребенке лежит часть вины за похищение Зелии. Молчание Нади стало для ее соученицы роковым.
– У вас есть ключ или какой-то инструмент, чтобы открыть дверь? – спросил он у матери Нади.
– Она никогда раньше не запиралась… – всхлипнула та, не ответив на его вопрос. – Я не узнаю свою дочь, капитан!
В других обстоятельствах Фабрегас постарался бы найти нужные слова, чтобы утешить эту несчастную женщину. Но сейчас он вместо этого буквально прорычал:
– Мадам Вернуа, я взломаю дверь, если потребуется! В последний раз спрашиваю: у вас есть ключ?
Он подумал, что женщина сейчас упадет в обморок, но вместо этого она ушла и вскоре вернулась с плоской отверткой в руке.
– Недавно в ванной заклинило замок, – дрожащим голосом произнесла она, – и мой муж сумел открыть его вот этой штукой. Может быть, у вас тоже получится?..
На хрупкую, дрожащую мадам Вернуа было жалко смотреть. Капитан ободряюще улыбнулся и взял отвертку, хотя понимал, что причинил женщине боль своим резким тоном, и это уже поздно исправлять.
Равно как поздно было и ломать дверь в комнату Нади.
9
– Все указывает на самоубийство, – произнес Жан.
– Да вы там все рехнулись, что ли? Когда это одиннадцатилетние дети кончали жизнь самоубийством, скажи на милость?!