Сара Джио
Последняя камелия
Глава 7. Эддисон
У подножия лестницы нас остановила миссис Клейн, кухарка. С ярким розовым румянцем на щеках она обратилась к миссис Диллоуэй:
– Извините, что отвлекаю вас. Миссис Диллоуэй, вас к телефону.
– Дом недостаточно модернизирован, – извинилась миссис Диллоуэй. – На второй этаж телефонную линию так и не провели. Мне придется зайти на кухню.
– Ничего страшного, – сказала я, спускаясь вместе с ней по лестнице в гостиную, где уселась на синий бархатный диван с резными ножками красного дерева. Этот диван напоминал мне старую ванну с когтистыми лапами, какая была в моей первой квартире; я снимала ее после окончания колледжа, до того, как встретилась с Рексом на благотворительном мероприятии, собиравшем средства для Нью-Йоркского ботанического сада. Тогда жизнь не была такой сложной. Вздохнув при этом воспоминании, я взглянула на книгу у себя в руках. «Годы». Облокотившись на валик дивана, я раскрыла книгу. Было такое ощущение, что книгу не открывали десятилетиями: она заскрипела, словно говоря «а-х-х-х!», и в ноздри ударил затхлый запах с примесью чего-то приятного, цветочного. Я перелистнула хрупкий, с водяными пятнами титульный лист и в начале первой главы, озаглавленной просто «1880», прочитала несколько раз первую строчку:
«Весна была неровная»
Эта фраза показалась мне знакомой, словно я уже читала ее раньше тысячу раз. Но я точно знала, что эту книгу я никогда не читала. Я вспомнила о Нью-Йорке, об угрозах, и только тогда заметила надпись на форзаце. Синие чернила частично стерлись, но я все-таки сумела разобрать слова. Эти две строчки озадачили меня: «Флора, на самом деле мы всегда знаем, как поступить правильно. Трудность же заключается в том, чтобы именно так и поступить. Удачи! Джорджия».
Кто была эта Флора? А Джорджия? И что означали эти слова?
Я стала торопливо листать страницы, словно ответ скрывался внутри книги, и тут мне на колени что-то выпало. Я взяла маленький квадратик и перевернула его, чтобы лучше рассмотреть это сокровище – черно-белую фотографию разноцветной камелии с единственным цветком, таким потрясающим, что я вскрикнула. Прежде чем вложить фотографию обратно в книгу, я заметила, что к ней приклеена еще одна. Я осторожно разделила два изображения и обнаружила портрет красивого молодого человека в военной форме. Он стоял у подножия лестницы и улыбался, словно был влюблен в фотографа, по уши влюблен. Я узнала фон на заднем плане. Это было фойе в Ливингстон-Мэноре.
За спиной раздались шаги, и я поскорее засунула фотографию обратно в книгу.
– Ой, слава богу, это ты, – сказала я, обрадовавшись, что в дверях стоит мой муж.
Он чмокнул меня в лоб.
– Я пропустил что-то интересное?
– Да, – ответила я. – Посмотри, что я нашла.
Он взял у меня книгу и пожал плечами.
– Загляни внутрь, – сказала я. – На надпись.
– Флора?
– Да. Интересно, кто это.
– Может быть, жена лорда Ливингстона, – предположил Рекс.
– Может быть, – согласилась я. – Или его дочь. – Я снова вытащила фотографию цветка камелии и внимательно ее рассмотрела. – А почему, как ты думаешь, это фото находится здесь?
– Возможно, закладка?
Я покачала головой, вспомнив фотографию розы, которая висела над моим письменным столом дома.
– Нет, я думаю, цветок имел для нее какое-то особое значение.
– Может быть, – согласился Рекс, усаживаясь на диван.
Свет из окна сверкал на загорелой коже Рекса и отражался в его глазах орехового цвета. Рекс был красавец. Иногда мне казалось, что он слишком красив, это даже вызывало тревогу.
– Ты купил себе бритву?
Он на мгновение смешался, потом кивнул.
– Ах да. – Он потер щетину на подбородке. – Да, купил.
– А что так долго? – спросила я, вставая. – Миссис Диллоуэй сказала, что у тебя были какие-то дела в городе.
– Да, всякие документы для отца. Их нельзя зарегистрировать из Китая, и поэтому мне пришлось заверить их получение у нотариуса. – Он указал на подъездную дорожку. – Курьер их доставил сюда как раз перед моим отъездом.
– Понятно, – сказала я, вспомнив женщину в синем кабриолете.
Внезапно в дверях появилась миссис Диллоуэй.
– Извините за вторжение, – проговорила она, и ее голос звучал так чопорно, как не говорили уже, наверное, несколько десятилетий, а то и целый век. – Если изволите, я готова начать экскурсию по поместью.
Мы поднялись вслед за ней по лестнице, и меня поразили огромные хрустальные люстры под потолком. Цепи, на которых они висели, казались слишком хрупкими для такого веса. Под скрип ступеней мы поднялись на второй этаж. Там над лестничной площадкой висел портрет прекрасной женщины. Ее светлые волосы ореолом обрамляли лицо, а под ложбинкой на шее покоился медальон с выгравированным цветком. В другое время я бы могла не обратить внимания на эту деталь, но сейчас подошла поближе, чтобы рассмотреть его, и у меня возникло ощущение, что женщина смотрит прямо на меня. Точно, она смотрела на меня! Я поняла этот взгляд. Одинокий. Встревоженный. Затравленный. Я отвела глаза, но их тянуло обратно к холсту. В правой руке женщина сжимала цветок. Розовую камелию. Я узнала знакомую структуру лепестков и форму листка и покосилась в тусклом свете на ее руку. Не кровь ли у нее под ногтями? Я потерла свои ногти. Вероятно, просто игра теней.
– Ты идешь, Эддисон? – позвал из коридора Рекс.
– Иду, – откликнулась я, приходя в себя и с трудом отрывая от картины взгляд. – Подождите, миссис Диллоуэй, – а кто эта женщина на портрете?
Она неохотно подошла ко мне и, помолчав, наконец ответила:
– Это леди Анна. Она была женой лорда Ливингстона. – Миссис Диллоуэй сильно зажмурилась, а потом снова открыла глаза. – Когда она впервые приехала в поместье, ей было всего восемнадцать. Совсем девочка. – Домоправительница рассматривала портрет так, словно ей долгое время не было позволено смотреть на него. – Все изменилось с тех пор, как… – Миссис Диллоуэй быстро отвернулась. – Пойдемте дальше.
Леди Анна. Я ощущала какие-то флюиды с первого момента, как ступила в поместье сегодня утром. В каждом дверном скрипе, в каждом дуновении ветра, проникавшем через окна из сада, крылось чье-то присутствие. Я представила, как эта женщина стоит в конце длинного коридора и смотрит на нас, таких странных современных людей, шатающихся по ее дому, трогающих ее вещи, взирающих на ее портрет. Что она подумала о нас, эта леди с медальоном на шее и камелией в руке? И почему она такая грустная?
– Это крыло занимали дети лорда Ливингстона, – сказала домоправительница, указывая в темный коридор.
– Дети? – переспросила я. – Сколько их было?
– Пятеро, – ответила она, но потом покачала головой. – То есть четверо.
Я бросила на Рекса озадаченный взгляд.
Миссис Диллоуэй остановилась у двустворчатых дверей в конце зала. Когда она открыла их, заскрипели петли, и домоправительница обернулась к Рексу.
– Этот ужасный декоратор вашей матери еще не добрался до этих комнат. – Ее лицо на мгновение потеплело. – Здесь все так, как было при детях. – Казалось, миссис Диллоуэй это нравится. – Они провели здесь много счастливых часов.
Я подошла к книжному шкафу и увидела сборники сказок. В детстве я мечтала иметь свои книги. В сказках можно было затеряться, в иных мирах – найти пристанище и покой, ведь мой мир был так суров! Вот почему каждый день после школы я ходила в библиотеку, к тому же дома меня никто не ждал.
Я со вздохом провела рукой по корешкам книг, но, ощутив тревогу миссис Диллоуэй, отошла назад. У меня было ощущение, что мы ходим по музею, который создала она.
– Пойдем дальше? – спросила я, направившись к двери.
– Посмотри-ка! – воскликнул Рекс, подзывая меня к ящику с игрушками у дальней стены. Он вытащил жестяной самолетик. Красная краска на нем давно облупилась. – Это одна из старых заводных моделей. Один мой друг их коллекционирует. Теперь это большая редкость. Наверное, стоит целое состояние.
Миссис Диллоуэй смотрела на самолетик, словно стараясь его защитить, пока Рекс не положил его обратно в ящик.
– Это была игрушка лорда Эббота, одного их сыновей лорда Ливингстона. – Она повернулась и направилась к двери, что означало команду следовать за ней.
– Я что-то не то сказал? – шепнул мне Рекс.
Я пожала плечами, и мы быстро двинулись по коридору вслед за домоправительницей.
– Там, дальше, гостевые комнаты, – сказала она. – В них останавливались гости Ливингстонов. А теперь, – продолжила миссис Диллоуэй, – я должна проверить шторы на третьем этаже. Этот дьявол-декоратор повесил их на прошлой неделе, и они такие тоненькие, что, боюсь, свет повредит картины лорда Ливингстона.
Я повернулась, чтобы подняться вслед за ней по лестнице, и положила руку на перила, но миссис Диллоуэй положила сверху свою ледяную ладонь.
– Там нет ничего интересного, – проговорила она.
– О! – удивленно воскликнула я.
– Увидимся с вами вечером, – не обращая внимания на мое восклицание, сказала домоправительница.
Когда она ушла, Рекс повернулся ко мне:
– Как странно.
Я кивнула.
– Эдди, – прошептал он, – она говорит о лорде Ливингстоне, как будто он по-прежнему жив.
Глава 8. Флора
В час миссис Диллоуэй встретила меня в гостиной.
– Здравствуйте, мисс Льюис, – поздоровалась она из дверей.
Неужели это в самом деле домоправительница? Она выглядела как моя ровесница. Ее светло-русые волосы были убраны назад в аккуратный узел, так что не выбивался ни один волосок. Лицо ее с высокими скулами и чувственным ртом казалось царственным. В ней чувствовалась чопорность, но одновременно и теплота. Я задумалась, сможем ли мы быть друзьями.
– Здравствуйте, – ответила я.
Она с любопытством посмотрела на меня и улыбнулась:
– Вы ожидали увидеть кого-то другого?
– Нет, нет, – забормотала я. – Это просто так, так…
– Я знаю, о чем вы подумали, – сказала она с мимолетной улыбкой. – Я слишком молода для домоправительницы такого большого хозяйства. Но могу вас уверить: я вполне подхожу для этого места. Ее светлость, да упокоит Господь ее душу, не желала никого другого, чтобы вести хозяйство.
– Разумеется, – ответила я. – Ничуть в этом не сомневаюсь.
Лицо миссис Диллоуэй смягчилось – искренняя попытка замять неловкое начало.
– Что ж, – сказала она, – я рада, что вы наконец прибыли. А то еще один день присмотра за детьми мог бы вогнать меня в гроб. – Она снова улыбнулась и повернулась к лестнице. – Хорошо, что теперь вы займетесь этой работой.
Лампа над нашей головой задребезжала, и тут же загремели шаги по лестнице. Я вцепилась в край стола, чтобы совладать с собой.
– Напоминает топот носорогов, – нервно заметила я.
– Носороги так не топают, – пробормотала миссис Диллоуэй и крикнула несущимся по лестнице сорванцам: – Дети! Вам известно, что ваш отец не позволяет бегать по дому! Мистер Эббот, немедленно слезьте с перил.
Из-за угла показался светловолосый мальчик.
– Мистер Эббот, – продолжала миссис Диллоуэй, – пожалуйста, подойдите и познакомьтесь с вашей новой няней, мисс Льюис.
– Нам не нужна новая нянька! – завопил из-за спины брата другой мальчик, этот черноволосый сорванец был помоложе.
– Мистер Николас, так не положено говорить о мисс Льюис, которая проделала столь долгий путь, чтобы вас увидеть. Пожалуйста, будьте вежливы и поздоровайтесь с ней.
Николас высунул язык и плюхнулся в кресло у окна.
– Не хочу с ней здороваться. И вы меня не заставите!
Миссис Диллоуэй бросила на меня сочувственный взгляд.
– Мисс Кэтрин и мисс Джейн?
Появилась темноволосая серьезная на вид девочка, она держала в руке грязную растрепанную куклу. За ее спиной пряталась светленькая малышка.
– А вы поздороваетесь с мисс Льюис?
Я опустилась на колени перед девочками и смущенно улыбнулась.
– Здравствуй, – сказала я старшей. – Скажи, сколько тебе лет?
– Десять, – ответила она. – А Джени два. – Она недовольно вздохнула. – А ты нам вовсе не мама.
– Я вас оставлю, – сказала миссис Диллоуэй и, улыбаясь, направилась к двери.
Эббот плотно скрестил руки на груди.
– Я приехала, чтобы заботиться о вас, и надеюсь, мы подружимся, – нервно проговорила я и направилась к дивану. Мне было неприятно притворяться перед этими детьми, особенно после того, что они пережили. Я ведь знала, что вряд ли пробуду здесь долго. Но мне требовалась их помощь, чтобы отыскать в саду ту камелию. – Думаете, мы сможем подружиться?
– Я не дружу с девчонками, – пискнул Николас.
– И я тоже, – присоединился Эббот.
Я сложила руки на коленях и вздохнула. Старые часы на стене повторяли свое «тик-так».
– Ладно, – сказала я. – Понятно.
– А я буду с тобой дружить, – проговорила ласковым голоском Джени, растопив ледяное молчание.
Она подошла, забралась ко мне на колени и начала гладить меня пухлой ручкой по щеке. Я не удержалась от улыбки.
– Спасибо, – сказала я малышке.
Кэтрин раздраженно пожала плечами и хмыкнула:
– Джени не понимает, что несет. Она еще маленькая.
– Нет, – запротестовала крошка, – я большая.
– Кэтрин права, – проговорил Николас. – Джени даже не помнит маму.
Джени посмотрела на меня, а потом перевела унылый взгляд на себя.
– Ничего, милая, – шепнула я ей и обратилась к старшим детям: – Как вы уже знаете, я приехала из Америки. У нас там более свободные нравы, поэтому я спрошу вас: должна я называть вас «леди» и «лорд»? Дело не в неуважении, но это звучит как-то нелепо и слишком официально. А вы ведь дети.
– Ну, я, например, терпеть не могу этого титула, – сказал Эббот, наконец убрав руки с груди.
– И я тоже, – проговорил Николас вроде бы с облегчением, но потом на мгновение задумался. – Можете называть меня Николасом Великим? Я читал в книжке про одного смешного человека, которого так звали.
– Что ж, значит, Николас Великий, – улыбнулась я.
– А меня называйте леди Кэтрин, – с раздраженным видом промолвила Кэтрин. – А няня нам не нужна. Мы сами о себе позаботимся.
Эббот усмехнулся:
– Это мистер Бердсли устроил ваш приезд, верно?
– Да, – ответила я. – Полагаю, он.
– Мистер Бердсли – противный старый болван! – заявил Николас, скрестив на груди руки.
– А теперь, Николас, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех, – то есть Николас Великий, – его улыбка выявила отсутствие переднего зуба, – я не думаю, что это очень красиво – звать мистера Бердсли… – Я зажала рот рукой, но не смогла удержать вырывающийся смех, – болваном.
Николас улыбнулся:
– Вы и сами считаете его болваном, ведь так?
Все затихли в ожидании моего ответа. Я взглянула через плечо посмотреть, нет ли поблизости миссис Диллоуэй; ее, к счастью, не было. Тогда я, улыбаясь, снова посмотрела на детей.
– Думаю, можно сказать, что он обладает некоторыми чертами болвана.
Дети рассмеялись – кроме Кэтрин, которая нахмурилась, сосредоточенно рассматривая ленты в своих волосах.
Джени, сидевшая у меня на коленях, посмотрела на меня и хихикнула:
– Болван!
Я улыбнулась. Да, придется нелегко, но пока все идет нормально.
Позже в зале для прислуги миссис Диллоуэй проинструктировала меня:
– Дети пьют чай в три. Сразу после этого Николас и Эббот берут уроки верховой езды, а Кэтрин и Джени – уроки фортепиано.
Я кивнула, а она направилась в коридор.
– Позвольте спросить: почему Кэтрин не позволяют ездить верхом с братьями? – спросила я сидевшую рядом со мной Сэди.
Та вздохнула.
– Лорд Ливингстон против. С тех пор, как умерла леди Анна.
Я понизила голос:
– Она погибла, катаясь верхом?
– Нет, нет, – ответила Сэди. – Что вы, если бы катаясь верхом! – Она сжала бусы у себя на шее и вздохнула. – С тех пор как она умерла, лорд Ливингстон стал совершенно другим человеком.
– Как это?
Сэди осмотрелась по сторонам, словно опасаясь, что среди чашек, выстроившихся на полке, могли прятаться шпионы.
– Он совсем переменился. Замкнулся в себе. Ну, пожалуй, он всегда был замкнутым, но теперь совсем другое дело – стало гораздо хуже. Я бы сказала, в день, когда умерла леди Анна, дети потеряли обоих родителей. Он не обращает на них никакого внимания. Жаль.
Я придвинулась поближе к Сэди.
– А как она умерла?
Девушка пожала плечами.
– На самом деле никто не знает. Ее тело нашли там. – Она махнула рукой, помолчала, а потом понизила голос до шепота: – В саду.
Я прикрыла рот рукой.
– Ужасно. Наверное, лорд Ливингстон очень ее любил.
Сэди как будто боролась с собой. Она откусила булочку и, не успев прожевать, сказала:
– Наверное, можно и так сказать, но леди Анна не была здесь счастлива. Никогда. Ей никогда не нравились болота, уединение. Она скучала по Америке. Конечно, лорд Ливингстон пытался сделать ее счастливой. – Девушка указала на окно. – Он привозил всевозможные растения, деревья и кусты, какие только можно себе представить. И редкие. Надо было видеть, как тут дефилировали садовники с цветами из дебрей амазонских лесов. – Она вздохнула. – И этот сад… Лорд Ливингстон помог ей отыскать все камелии. Боже, как она любила камелии! Когда дело касалось сада леди Анны, никакие траты не принимались в расчет. Но знаете, он все равно не мог сравниться с ее садом в Америке. – Сэди кивнула своим мыслям. – Никогда не забуду ее лица в дни, когда она получала оттуда письма. Можно было подумать, что у нее вот-вот разорвется сердце.
– И она никогда не ездила домой?
Девушка покачала головой:
– Леди Анна была из богатой семьи. Насколько я знаю, его светлости нужно было состояние, чтобы сберечь это поместье. А ее отец хотел, чтобы она жила как можно дальше от Чарлстона.
– Почему?
– Поговаривали, что она влюбилась в парня, который был беден. Они не могли быть вместе. Поэтому ее послали в Англию. Но лорд Ливингстон не понимал, что нельзя держать жену, живую женщину, под замком. Даже в компании редчайших цветов. Она тосковала по жизни в Чарлстоне, но лорд Ливингстон и слышать об этом не хотел. А когда родились дети, ее приговор был подписан. Она уже не могла уехать. И, думаю, это ее и сломило.
– Неудивительно, что дети так горюют, – сказала я, качая головой. – Сколько им, наверное, пришлось пережить!
Сэди кивнула.
– Ты говоришь, ее нашли в саду?
– Да. В то утро между ней и его светлостью произошла ссора. Тяжелая ссора. Я знаю, потому что скребла полы рядом с гостиной. Леди Анна выбежала, и я видела, что она плачет. Она попила чай на террасе с этим ужасным садовником мистером Блитом, а потом отправилась на прогулку в сад. Там ее вечером и нашли.
– Что же случилось? – с волнением спросила я.
– Никто не знает, – приглушенным голосом произнесла Сэди. – Но мне никогда не нравилась вся эта история. Его светлость немедленно уволил мистера Блита. – Она вздохнула. – Одному Господу известно, что произошло в этом саду. Бедная леди Анна, она…
– И на этом все, Сэди, – из дверей послышался голос миссис Диллоуэй.
Как долго она там стояла? Ни я, ни Сэди ее не заметили.
– Да, мэм, – быстро ответила девушка, покраснев. – Я только рассказывала мисс Льюис о…
– Да, я знаю, что вы обсуждали с мисс Льюис – то, о чем ты не должна говорить. А теперь тебе пора начинать уборку. Пора собирать белье для стирки. Пожалуйста, займись этим.
– Да, мэм, – сказала Сэди, вскакивая.
Миссис Диллоуэй неодобрительно посмотрела на меня и повернулась на каблуках.
Позднее в зале для прислуги (на самом деле это был совсем не зал, но так называли людскую; там вдоль одной стены стоял длинный стол со скамьей, а вдоль другой – ряд стульев) Сэди спросила:
– А как там, в Америке?
– О, я бы сказала, прекрасно, – ответила я.
– Я всегда недолюбливала американцев, – сказала миссис Марден, бросив на меня взгляд. – Но мне нравится их акцент. У леди Анны было такое же произношение. – Кухарка нахмурилась, словно вспомнив что-то неприятное. – Насколько я поняла, в Америке не едят рагу?
– Простите, я не совсем вас понимаю, – встревожилась я.
– Сегодня ты почти не прикоснулась к обеду, – усмехнулась она.
– Извините, у меня как-то нет аппетита с тех пор, как я покинула дом.
Кухарка была крупная: рослая и полная. У нее была короткая стрижка, а когда она улыбалась, что случалось не часто, был виден ее кривой передний зуб.
– Если тебе не нравится моя стряпня, можешь так и сказать. Нечего ходить вокруг да около.
– Я вовсе не это хотела сказать, мэм, – вспыхнула я и, чтобы оправдаться, указала на хлебную доску на столе. – У вас прекрасная выпечка.
Миссис Марден удивленно изогнула брови.
– А тебе-то откуда знать?
– Я разбираюсь в выпечке. Я выросла в булочной.
– Боже, боже, – проговорила она, словно мое замечание подлило масла в огонь. – В Ливингстон-Мэноре поселилась дочка пекаря.
Миссис Диллоуэй прокашлялась.
– Миссис Марден, возможно, она сумеет дать вам несколько дельных советов по поводу ваших лепешек.
Усмехнувшись, кухарка вернулась к своей миске.
В дверях зала для прислуги появился большой мужчина с темными волосами и выпирающим кадыком. Он был так высок, что ему пришлось наклониться, чтобы войти. Он остановился у раковины у окна, чтобы помыть руки, прежде чем сесть за стол. Ища мыло, он встретился со мной глазами, но, не улыбнувшись, отвернулся. С его рук потекла грязноватая вода.
– Мисс Льюис, это мистер Хэмфри, шофер лорда Ливингстона, – представила его миссис Диллоуэй, когда он сел и начал есть, помогая себе куском хлеба. – Мистер Хэмфри, мисс Льюис – наша новая няня.
Он кивнул и спросил:
– И что вы думаете о них?
– Простите? – не поняла я.
– О детях, – пояснил он, твердой рукой намазывая маслом толстый ломоть хлеба. Под ногтями у него оставалась грязь, которую не удалось выскрести.
– Ах да. Я надеюсь, они привыкнут ко мне после всего, что им пришлось пережить.
Жуя, он пробурчал что-то невнятное.
– Следите за старшим, – сказал шофер, когда приступил к чаю. – Говорю вам: это просто черт с вилами.
– Не знаю, пока я бы так не сказала.
– Говорите, что хотите, – хмыкнул он, – но этот мальчишка – воплощение дьявола.
– Мисс Льюис, – вмешалась миссис Диллоуэй, – мистер Хэмфри просто сердится, полагая, что это Эббот проколол ему шину на прошлой неделе.
– Что заставляет вас думать, что это сделал он?
Мистер Хэмфри откинулся на спинку стула.
– Я узнаю виновного по лицу. К тому же вы, наверное, видели его ухмылку, когда мне пришлось поставить на шину заплатку.
– Возможно, вы неправильно его поняли, – сказала я. – И его братьев, и сестер тоже. В конце концов, они ведь недавно потеряли мать.
В помещении воцарилась тишина, и я ощутила, как мои щеки покраснели.
– Мисс Льюис, – начала миссис Диллоуэй, – если у вас нет аппетита, почему бы мне не показать вам дом?
Я кивнула:
– Это было бы здорово. Спасибо.
Мы поднялись по лестнице и миновали дверь в фойе. Миссис Диллоуэй сразу подошла к золоченому канделябру на дальней стене и потерла его рукавом.
– Ох уж эта Сэди! – буркнула она. – Вечно забывает про эти штуки. – Домоправительница сделала шаг назад, рассматривая канделябр, и нахмурилась. – Лорд Ливингстон не любит, когда на предметах заметны отпечатки пальцев.
Я оглядела фойе, занимавшее по высоте все три этажа. Стены были обшиты резными деревянными панелями и украшены картинами, изображавшими конные прогулки, охоту на лис и другие сцены из жизни помещиков прошлых веков. Мне вдруг вспомнился Десмонд, и я подумала, что он, наверное, вырос в подобном доме.
– Неплохо, а? – с гордостью проговорила миссис Диллоуэй.
– О да, – ответила я.
– Помню мой первый день здесь. Тогда я подумала, что в жизни не видела ничего прекраснее.
– Понимаю, – в восхищении согласилась я. – Это так не похоже на места, откуда я приехала.
– Вы полюбите это место, как полюбила его я, – доверительно произнесла домоправительница.
Я посмотрела на портрет сурового мужчины с собакой у ног и подумала о папе с его простой улыбкой и розовыми щеками.
– А мистер Ливингстон, хм, то есть лорд Ливингстон, какой он?
Миссис Диллоуэй с нежностью посмотрела на портрет.
– Он сложный человек. Он…
Передняя дверь распахнулась, и в фойе ворвался большой желтый лабрадор. Его светлую шерсть покрывал толстый слой грязи. Пес завилял хвостом и положил к моим ногам резиновый мячик. Через мгновение робко появились Эббот и Николас в заляпанных грязью штанах.
– Мистер Эббот! Мистер Николас! – возмущенно воскликнула миссис Диллоуэй. – Где вы были?
– Мы просто вывели Ферриса на прогулку в розовый сад, мэм, – ответил старший из братьев.
– Мальчики, ваш отец запретил это, – продолжала домоправительница. – Почему вы не слушаетесь?
– Это все Феррис, – сказал Николас. – Он убежал. И нам пришлось преследовать его.
Миссис Диллоуэй сняла с рубашки Эббота розовый лепесток, приставший туда вместе с грязью. Для розы он казался слишком большим.
– Вижу, вы были со мной не вполне искренни, – проговорила она, рассматривая лепесток. – Вы снова были у камелий?
У камелий.
Мальчик виновато кивнул.
– Мистер Эббот, вам двенадцать лет. Вы лучше меня это знаете. Живо наверх и принять ванну. И вы тоже, мистер Николас. Времени как раз хватит, чтобы помыться и до ужина убрать в фойе. Вам очень повезло, что у мисс Льюис и у меня такое доброе сердце и мы не сообщим об этом вашему отцу. А теперь поторопитесь!
Мальчики взлетели по лестнице наверх, и миссис Диллоуэй вздохнула.
– Нужно заставить мистера Хэмфри мыть Ферриса. Если он так хочет держать собаку, то должен ухаживать за ней. Я говорила лорду Ливингстону, что эта затея с собакой к добру не приведет, но мистер Хэмфри уговорил его. – Она снова вздохнула. – Ступайте к детям. Проследите, чтобы помыли за ушами и чтобы их одежду выгладили к ужину. Я представлю вас лорду Ливингстону в шесть часов в столовой. Прислуга не ест вместе с членами семьи, но для няни делают исключение.
– Да, мэм, – ответила я, поднимаясь по лестнице.
На площадке было прислонено к перилам что-то большое, накрытое белой простыней. Я приподняла угол и увидела портрет женщины, сжимающей в руке розовый цветок. Ее печальные глаза буквально впились в мои, и меня поразило, как художник сумел передать выражение ее лица: женщина словно кричала: «Пожалуйста, спасите!» Содрогнувшись, я поскорее накинула простыню обратно на холст, пока никто не увидел.
