Сарина Боуэн
Год наших тайн
– Тоже верно. Но некоторые вещи прекрасны независимо от того, понимаешь ты их или нет.
Она улыбнулась, и эффект был мощный. Из серьезной красотки она превратилась в ослепительную.
– Ну да, не важно, понимаешь или нет… Как живопись, да?
– Именно. Или как женское тело. – Я широко улыбнулся, выжидая. Точно – она снова покраснела.
Она сглотнула слюну.
– Но разве эти вещи не становятся еще лучше, если их понимаешь?
– Я об этом подумаю, Следопыт.
Она перевела на меня взгляд.
– Пожалуйста, не называй меня так.
– А что мне делать? Ты же не сказала, как тебя зовут.
Она покраснела еще больше.
– Ну да. Скарлетт[2].
И сама вся заалела. Через стол я протянул ей руку. В конце концов, притвориться джентльменом я мог. – Рад познакомиться, Скарлетт. А я Бриджер.
– Бриджер. – Мы обменялись рукопожатием, и она нахмурилась. – Ты хоккеист, Бриджер?
– Допустим, бывший, – вопрос удивил меня. Я же не был звездой в команде. – А что? Ты хоккейная фанатка?
Ее лицо приблизилось к моему.
– Допустим, бывшая, – сказала она, передразнивая меня. – В последнее время хоккей приносит мне одни неприятности.
Я взялся за сэндвич.
– Может быть, неприятности тебе приносит хоккеист?
Ее улыбка была какой-то странной.
– Можно и так сказать.
– Ну, понятно. Слушай, давай договоримся. Если я буду утопать в музыкальной фене, ты бросишь мне веревку. А если тебе понадобится помощь со статистикой, посмотрим, что я смогу сделать.
Она снова выдала свою убийственную улыбку.
– Договорились, Бриджер. Но, кажется, для меня эта сделка выгоднее. – Она насадила на вилку оливку.
После этого Скарлетт несколько расслабилась. Я рассказал ей часть моей истории – пристойную часть. Рассказал, что учусь на предпоследнем курсе, что прохожу параллельно бакалаврскую и магистерскую программы по биологии.
– Думал пойти на медицинский, но вряд ли смогу перевестись, когда закончу. – Конечно, я умолчал об истинных неблаговидных причинах этого. – Надеюсь, что диплом магистра поможет мне быстрее найти работу.
– Звучит разумно, – заметила она.
– Посмотрим. От нагрузок я уже валюсь с ног.
Она сообщила, что родом из Майами-Бич, где я никогда не был. Конечно же, спросила, откуда я.
– Санни-Харкнесс, Коннектикут, – ответил я.
– Близко ездить, – отреагировала она.
– Конечно. Но иногда хотелось бы уезжать отсюда. А я будто мотаю пожизненный срок. – Черт возьми, с чего это я разнылся. Вообще-то я благодарил небеса, что учусь в Харкнесс-колледже. Большинство жителей городка не были здесь даже на экскурсии.
Мои часы запикали, напоминая, что пора забирать Люси из школы.
– Долг зовет, – сказал я, скомкав обертку от сэндвича. – Увидимся в четверг на лекциях?
Скарлетт улыбнулась мне – широко, будто солнышко выглянуло над берегом.
– Я приду, – сказала она.
Хоть какая-то радость.
– Классно. Пока. – Я подобрал свои манатки и выскочил из студенческого центра.
Глава 3. Кое-что въехало
Скарлетт
Первая неделя прошла без серьезных неприятностей. Я запомнила время обеда и разобралась, которая из библиотек какая.
Я выяснила, что все девять студентов в моей итальянской группе славные ребята, но преподаватель ужасный гад. Это была группа языкового погружения, так что в аудитории запрещалось говорить по-английски. И любое неитальянское словечко, вылетевшее изо рта студента, встречалось рычанием со стороны препротивного магистранта, который вел занятия.
– Ну… ой! – Маленькая девушка в квадратных очках, сидевшая напротив меня за большим переговорным столом, хлопнула себя по губам.
– EN ITALIANO! – рявкнул Эдуардо.
Я дружески подмигнула перепуганной девчонке, за что Эдуардо наградил меня злобным взглядом.
Давай-давай, болван. – В течение года на меня рявкал целый город. – Валяй, показывай худшее, на что ты способен.
Еще одно правило, принятое в колледже, я твердо усвоила в четверг вечером. Я зашла на час в библиотеку перечитать свой конспект по статистике. А вернувшись в блок, недолго думая, распахнула дверь в спальню без стука. То, что я узрела, пришлось долго осмысливать. На кровати Кэти находилось тело на четвереньках. Но широкий голый зад, который я увидела, ни с чем не вязался. Я что, попала в чужую комнату? Нет. Но эти ягодицы не могли принадлежать стройненькой Кэти-Блондинке. И стоп… этот зад еще и волосатый?
Не одна, а две головы поднялись и увидели, как я пялюсь на них. Тут-то до меня дошло. Как можно скорее я развернулась и закрыла дверь снаружи. Не зная, что делать дальше, подошла к кушетке у окна и бросила сумку на пол. Глядя в окно, услышала два звука. Один из них был шлепаньем крупных дождевых капель о старинные стекла. Пока я смотрела в окно, небо потемнело, и дождь хлынул как из ведра.
Но вторым звуком, заглушавшим первый, было приглушенное, ритмичное кряхтенье парня, который вот сейчас…
Крак!
С треском я быстро распахнула окно, впустив в комнату шум и свежий запах дождя.
Хотя в спальне была не я, внезапно на меня на-хлынула необъяснимая волна стыда. Нет, я не младенец, и мысль о том, что мои сверстники могут заниматься сексом, не должна меня отпугивать. И все равно я была потрясена, как маленький ребенок, только что заставший в постели своих родителей.
Со мной такое в первый раз.
Нужно было подумать о чем-то другом, причем немедленно. На улице лил дождь, так что на прогулку не выйдешь. Я надела наушники и врубила плейлист из гитарных соло, которые надеялась разучить. И очень старалась не думать, чем там заняты в соседней комнате Кэти-Блондинка и Волосатый Зад.
Если подумать, я была в некотором смысле самой искушенной из первокурсниц. За прошлый год я прочитала о криминальных половых извращениях больше, чем кто-либо. Но здоровый секс девятнадцатилетних был для меня загадкой. Дома у нас никогда не говорили о сексе. Мы же уроженцы Новой Англии. Мы беседуем о спорте и о погоде.
Конечно, я знала основы репродуктивной деятельности человека. Из уроков анатомии и статей в «Космо», которые я почитывала в парикмахерской, мне была известна механика. Но отсутствовал контекст. Более того, я стыдилась своего любопытства. Но если в выпускном классе школы ты полностью оторвана от одноклассников, то нет никакой возможности выяснить, как это делается на практике. В то время как мои сверстницы были поглощены первой любовью и первым флиртом, я сидела в одиночестве в своей комнате и играла на Джордане.
Я не случайно назвала гитару мужским именем. Инструмент был для меня примерно тем, чем мог стать парень.
Жаль, что Джордана сейчас нет со мной, ведь я держала его под кроватью, а это всего в нескольких шагах от…
Ха-ха.
Час спустя, когда я все еще притворялась, что поглощена музыкой, дверь спальни открылась. Кэти проводила гостя в коридор и вернулась в гостиную. Устроившись перед кушеткой у окна, она раздраженно посмотрела на меня.
– Ты что, не видела моего флага?
Вытащив наушники, я перевела взгляд на дверь спальни. Точно, на ручке висит красная бандана. Так вот она зачем. Я-то подумала, что Кэти просто забыла ее там.
– Извини. Я не въехала.
Она хихикнула.
– Зато кое-что отлично въехало. – Она ушла в спальню, оставив меня с пылающими щеками.
Позже обе Кэти обсуждали перспективу танцевальной вечеринки в общежитии, на которую собирались идти. Но разразился кризис – обеим требовались новые чулки, при том что не было никакой возможности попасть в магазин.
Через дорогу на парковке стоимостью 300 долларов в месяц стояла моя машина. Но я и не подумала предложить их подвезти.
Настала суббота, и я выполнила повинность, которой все это время пыталась избежать. Я села в новую машину, которую мне купили родители, и поехала в соседний городок Орандж, по адресу, который узнала из справочника.
Подъехав к дому, я увидела в гараже машину и еще одну на подъездной дорожке. Значит, скорее всего, она дома.
Тренер Саманта Смит открыла дверь, едва я позвонила в звонок.
– О, Шеннон! – воскликнула она, широко улыбаясь. – Что тебя привело? – Она вышла на крыльцо. – Садись. Тут так хорошо, надо побыть на воздухе.
Я безрадостно уселась в кресло-качалку. На самом деле я приехала к тренеру домой, потому что невыносимо было бы прийти к ней на каток. Я бы наверняка расплакалась там.
– В общем, – я прокашлялась. – Я не буду играть. И хочу, чтобы вы знали об этом заранее.
По ее лицу видно было, что она удивлена, и удивлена неприятно.
– Но как же… – забормотала она. – Мы ж приняли тебя, несмотря ни на что!
И прикусила язык, сообразив, что этого говорить не следовало. «Несмотря ни на что» означало «несмотря на то, что твой отец был арестован и обвинен».
– И я вам очень благодарна, правда, – быстро проговорила я. – Многие команды отбросили меня, как горячую головешку.
С широко открытыми влажными глазами она ждала, когда я договорю.
– Но я не могу играть. Я люблю хоккей, но… – в глотке стоял огромный ком. – Я сменила имя, – выпалила я.
Она со свистом втянула воздух.
– Ну ладно… – Она покачала головой. – Я стараюсь понять… Но, Шеннон… – Она склонила голову набок.
– Скарлетт Кроули, – подсказала я.
– Скарлетт Кроули, мы намерены из кожи вон вылезти в этом году. И нам очень нужна поддержка в воротах. Ты же достаточно хорошо играешь…
– Знаю, – тоненьким голоском ответила я. – Но я не могу… Я уже не она. Я… прошу прощения.
Тренер подперла подбородок руками.
– Мне правда жаль, что ты так чувствуешь. Но, может быть, если играть, не обращая ни на что внимания, ты просто докажешь всем, кто ты на самом деле?
Такое хорошо звучит в книжках. Но тренер не пережила этот год так, как пережила его я. Она просто не представляла, как все паршиво.
– Извините, – прошептала я. – Я хотела играть у вас. Правда, хотела.
Она перестала хмуриться, теперь на ее лице была написана покорность судьбе.
– Мало кому из игроков я бы это сказала, Скарлетт. Но, если не потеряешь форму, приходи через год или два. Чутье мне подсказывает, что место для тебя у нас всегда найдется.
Я глубоко вздохнула.
– Спасибо вам, тренер. Спасибо.
Говорить больше было не о чем. Я поднялась и поехала назад.
Без хоккея, который занимал бы все мое время, я не знала, куда себя приткнуть. Хоть я и поклялась, что этот год будет не таким, как прошлый, я только тем и занималась, что сидела на кровати и упражнялась в игре на гитаре. Я уже почти научилась играть вступление к «Лайле» Эрика Клэптона, с которым мучилась несколько месяцев. И еще – снаружи не караулили никакие телефургоны. Уже прогресс.
К тому же я с нетерпением ждала вторников и четвергов. Они быстро стали для меня лучшими днями недели, потому что мы с Бриджером становились друзьями. Когда я приходила на лекцию по статистике, я всякий раз оглядывала аудиторию, чтобы убедиться, что он на месте.
А он всегда там был.
На статистике я всегда садилась на ряд впереди него. Иначе слишком велик бы был соблазн смотреть на Бриджера, а не на профессора. Но на мою оценку по этому предмету блуждание взора повлияло бы губительно. А я собиралась очень-очень хорошо учиться в Харкнессе. Колледж был частью моих жизненных планов, и я не собиралась эту часть провалить.
После статистики день становился еще лучше. Тщательно рассчитав время (вратарь такие штуки проделывать умеет), я всегда встречала Бриджера на пути в зал, где проходила теория музыки.
– Следопыт! Как думаешь, что сегодня будем слушать на занятиях? – спрашивал он.
Кроме ужасной клички, которую он мне дал, все в Бриджере мне нравилось. Я делала несколько предположений о том, что мы будем разбирать на теории музыки, изо всех сил стараясь не утонуть с головой в его зеленых глазах.
После занятий мы обычно вместе шли перекусить в студенческий центр. И потом еще какое-то время проводили вместе, помогая друг другу делать задания по общим предметам.
Я многое узнала от Бриджера. Узнала, что статистика вовсе не так страшна, как казалась, главное – разобраться в терминологии. А задания были гораздо интереснее, чем те, что я когда-либо делала по математике, потому что все примеры были практическими, из жизни. На уроках статистики мир не был ни предвзятым, ни абстрактным. Любую тайну можно было разложить по полочкам, расчертить по графикам и объяснить.
Помимо премудростей статистики, я узнала, что у Бриджера бледные веснушки на тыльных сторонах ладоней и чуть кривоватая улыбка. И что, когда он откидывается на спинку стула, футболка обтягивает все рельефные мышцы на его груди.
Каждый раз, когда мы оставались после занятий, будильник в его часах звонил ровно в два десять. «Пора на работу», – говорил он, заталкивая учебники в рюкзак.
– А где ты работаешь? – как-то спросила я.
– Где я только не работаю, – был ответ.
Однажды звонок раздался как раз тогда, когда Бриджер объяснял мне Z-распределение.
– Блин, – сказала я. – А мы никак не можем продолжить попозже? – Вопрос был, конечно, чисто эгоистический. Я порядком запала на Бриджера, хотя и понимала, что он, скорее всего, игрок из лиги повыше.
– Если понадобится помощь, позвони, – сказал он. – Дай ручку. – Он нацарапал номер телефона на моем конспекте. – Но я могу заниматься с тобой только в это время.
Он подвигал плечами, влезая в куртку.
– Днем я время от времени варю кофе в дорогом кафе, по вечерам вожу автопогрузчик, а по выходным приходится поработать нянькой.
– Серьезно? – спросила я. – Работаешь на трех работах, да еще проходишь одновременно бакалаврский и магистерский курс?
– Нет покоя нечестивым.
Он бесцеремонно подмигнул мне и вышел из библиотеки.
Только раз я видела Бриджера вне временных рамок вторника/четверга. Однажды в теплую субботу на стыке сентября и октября я отправилась на пробежку. Пробежав четыре мили, решила перестать издеваться над собой и чего-нибудь попить. Пытаясь отдышаться на задах маленького фермерского рынка на Чепел-стрит, я рассматривала витрину с прохладительными напитками и тут услышала знакомый голос.
– Не думаю, Люси, – говорил Бриджер своим мягким баритоном. – Крекеры с зайкой вдвое дороже тех, что мы обычно покупаем. Может быть, в другой раз.
Обернувшись, я успела увидеть, как они дошли до конца ряда и скрылись из виду.
Конечно, неудивительно, что Бриджер был с девчонкой. Но в этой девчонке было четыре фута росту, а на голове у нее – розовый велосипедный шлем. И хотя я видела ее только мельком, из-под шлема явно торчал каштаново-рыжий конский хвост.
Бриджер говорил что-то о работе нянькой. Но эта девочка явно родственница. Мне ничего не стоило догнать их и поздороваться. И я уж было собралась. Но после пробежки была вся потная. И, самое главное, мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я следила за ним. Так что я продолжала изучать банки с напитками. Когда я наконец выбрала одну, заплатила и вышла из магазинчика, их и след простыл.
Бриджер
Сентябрь я пережил без неприятностей, но причин для радости не было. Моя жизнь напоминала карточный домик. Каждое утро, просыпаясь, я думал: не сегодня ли подует тот легкий ветерок, от которого все рухнет.
Занятия. Люси. Работа. Все то же самое по новой. Да, и еще тревога. На нее всегда хватало времени. Вот такая у меня жизнь. Всего две недели прошло, как приятели перестали заваливать меня эсэмэсками. Поскольку я не реагировал на их новости и приглашения, неудивительно, что все наконец отстали.
Все, да не совсем. Хартли слал сообщения каждый день, я не отвечал, но чувствовал себя при этом последним поганцем. В среду в конце октября он заявился в кофейню в мою смену.
– Засранец, – сказал он, облокотившись о прилавок. – Где ты, нахрен, шляешься? И почему не отвечаешь на сообщения?
– Работаю, – быстро ответил я.
Он минуту помолчал, разглядывая меня. Черт возьми, мы ведь не виделись с самого заезда.
– Совсем хреново, Бридж?
Черт возьми, он попал в точку. Я быстро исчерпал свой короткий список отговорок; крыть было нечем.
– Почему ты столько работаешь, что даже не ходишь в столовую обедать? – продолжал допрос Хартли.
Я, похоже, вздрогнул. Мы с Хартли дружили уже давно. Много лет вместе играли в хоккей. Даже в прошлом году, когда Хартли выбыл из команды из-за травмы, мы очень тесно общались. И никакие отговорки на свете не убедят его, что моя жизнь не катится под откос. Все меня знали не только как зубрилу, но и как тусовщика. А мой новый режим был таков, что я с июля не появлялся ни на одной тусовке.
– Привет, Хартли!
Друг повернул голову и увидел, как моя сестрица машет ему из-за столика, куда я усадил ее с двумя булочками и книжкой про Нэнси Дрю в бумажной обложке.
– Люси! Как дела, барышня? – Он направился к ней, чтобы дать пять.
Я спасен восьмилетним ребенком. Хартли не сможет пытать меня о моей так называемой жизни, пока в разговоре участвует Люлю. Если она сама не проболтается, все будет в порядке.
Мне даже думать не хотелось, сколько секретов я просил Люси хранить в этом году. Вряд ли для психики третьеклассницы двойная жизнь полезна. Но выбора не было.
Мне пришлось приготовить три эспрессо с финтифлюшками для каких-то студенток, прежде чем мы с Хартли смогли возобновить разговор.
– Тебе кофе или ты просто зашел посмотреть на мое прелестное личико? – спросил я.
Он ухмыльнулся.
– Можно маленький, французской обжарки? – Хотя у Хартли в кошельке сейчас побольше денег, чем раньше, он не оставил своих привычек голодранца. У нас с ним с детства работает инстинкт: выбирать из меню самое дешевое. В столовой – суп. В забегаловке с фастфудом – меню «все за доллар».
Маленький, французской обжарки.
– Как Тереза? – спросил я, наливая ему кофе. – Все еще жалуется, что нужно делать домашние задания?
Хартли заулыбался.
– Да, забавно слушать, как она ноет из-за контрольной работы.
Мать Хартли только что поступила в школу медсестер. Двадцать лет она, мать-одиночка, билась как рыба об лед и теперь занялась собой.
Я любил Терезу и несчетное количество раз вваливался к ним в дом. Я думал о том, что надо бы позвонить матери Хартли и попросить взять Люси к себе. Блин, я думал об этом каждый день. И знал, что она согласится. Но тогда она бросит свою школу ради того только, чтобы вытащить нас. А этого я допустить не мог.
– А твоя мама как? – спросил Хартли, отхлебнув кофе.
Я был готов к этому вопросу.
– Все так же, – ответил я.
Хотя это было вранье чистой воды. Потому что с лета все стало намного хуже. Ее пристрастие к наркоте и жуткие дружки заставили меня забрать у нее Люси. А сейчас я даже толком не знаю, что там у нее делается. Я не виделся с ней несколько недель.
И Люси тоже.
Хартли пристально рассматривал меня.
– Люси часто бывает у тебя? – спросил он.
– Не очень, – соврал я. – Она по средам на продленке, а сегодня почему-то занятия отменили. Я сказал матери, что могу взять ее с собой в кофейню. Ну а как в этом году команда?
Вот как отчаянно я старался уйти от разговора о Люси – даже готов был говорить о хоккее. Ведь именно из-за этого я месяц избегал своих друзей. Все темы для меня были болезненными.
Теперь поморщился Хартли:
– Команда лучше некуда, честно. Жаль, тебя там нет. Молодняк не понимает моих шуток. К тому же половина не говорит по-английски.
– Фу ты.
– Именно. Тренер заманил к нам кучу канадцев, которым надоело сидеть на скамейке запасных в команде полупрофессионалов. Всем двадцать один год, и все говорят только по-французски. Не знаю, как они будут сдавать экзамены, если деканат не вмешается. Но на коньках стоят.
Я оперся локтями о стойку.
– И каково должно быть нам, парням из Коннектикута? Если Лига Плюща незаконно тащит к себе легионеров.
Хартли пожал плечами и положил на стойку два доллара.
– Может быть, наши с тобой лучшие деньки уже прошли.
– Может быть. Но твой последний сезон мог бы быть довольно интересным. – Хартли был на курс старше меня.
– Посмотрим.
– Как Каллахан? – Подружка Хартли была и моим хорошим другом. Черт, как же мне их обоих не хватало.
– В порядке. Я не говорил тебе, что в этом году она менеджер женской команды?
– Без дураков? Вот это круто. – Каллахан раньше тоже играла в хоккей. Пока травма не приковала ее к костылям на всю жизнь.
Хартли пожал плечами:
– Она, похоже, в восторге. Женская команда в этом году тоже хороша. Только летом от них сбежал вратарь.
– Елки. Эту позицию не так легко заполнить.
– Знаю. Эта девчонка – дочь Эллисона. Помнишь, того тренера, которого арестовали за… – Хартли прикусил язык как раз вовремя, бросив через плечо виноватый взгляд на Люси. Но Люси, забыв обо всем на свете, читала свою книжку.
– Ага. Мерзкая история. Я не знал, что у него есть дочь.
– Она должна была в этом году стоять на воротах. Но не приехала. Да, кстати… – Хартли посмотрел на часы. Ему пора было на тренировку. Черт, как бы я хотел пойти с ним. Он перегнулся через стойку и ткнул меня кулаком в плечо. – Позвони, ладно? А то я выслежу тебя и силой затащу на вечеринку.
Как бы не так.
– Хорошо, позвоню.
Еще одна ложь.
В пятницу утром я удрал с лекции по нейробиологии, чтобы выполнить обязанность, которой давно старался избежать. Я выехал на велосипеде из кампуса, проехал мимо начальной школы, в которую ходила Люси. Она где-то там внутри, учит дроби и правописание. Все эти дни я проверял ее домашние задания и в программе третьего класса знал толк. Чем дальше я отъезжал от кампуса, тем меньше становились дома. Заехав на велосипедную стоянку на улице моего детства, я приблизился к нашему дому. На подъездной дорожке стоял незнакомый автомобиль. А входная дверь была открыта настежь.
Я затащил велосипед под навес и стал наблюдать за домом.
Через несколько минут оттуда появился какой-то тощий мужик с ящиком в руках. На нем была джинсовая куртка явно с чужого плеча, волосы давно не мыты. Он поставил ящик на заднее сиденье автомобиля. Потом снова поднялся на крошечное крыльцо и заговорил с кем-то в доме.
Потом я увидел, как изнутри выползла мать, и при виде ее мое сердце сжалось.
Он вел ее под руку. Но она все равно шла нетвердо. На ней была мятая, мешковатая одежда, волосы растрепаны, выражение лица совершенно пустое.
Блин.
Немытый засранец затолкал ее на пассажирское сиденье. И они уехали вдвоем. Когда машина проезжала мимо меня, я отвернулся и стал изучать автобусное расписание так, будто в нем были записаны тайны вселенной.
Даже после того, как автомобиль скрылся, я несколько минут не двигался с места. Я смотрел на дом и гадал, кто еще может оказаться внутри. Но у меня был всего час, а в доме, похоже, все спокойно. Так что я вместе с великом двинулся по подъездной дорожке, прислонил его к стенке, чтобы с улицы не было видно. Нащупывая в кармане связку ключей, я увидел, что в задней двери поблескивает новый замок. Какого дьявола? Я подергал дверь. Заперто.
Холодный ужас расползался у меня внутри, пока я дергал ручку кухонного окна. Школьником я частенько попадал домой таким манером, если забывал дома ключи. Подоконник был на уровне груди, потому что под ним находилась раковина. Но я еще не так плох, дамы и господа. Подтянуть задницу вверх могу без особого труда.
Первым делом мне в нос ударила вонь.
Бог ты мой, на кухне смердело. Стол был завален мусором, раковина – грязной посудой. Я опустил ногу на стол и спрыгнул.
Мое сердце чуть не остановилось: мимо что-то пробежало.
Крыса. Всего лишь крыса.
Минуту я стоял с колотящимся сердцем. Еще не так давно кухня была безупречно чистой. Я частенько являлся таким путем субботними вечерами, когда мне давно полагалось быть дома. Тогда здесь могло пахнуть, на худой конец, сигаретным дымом – отец никогда не бросал курить. Но все поверхности блестели в лунном свете, в то время как я на цыпочках крался в свою комнату. Я слышал, как отец пилил дрова для камина по его сторону кровати. Мать иногда засыпала в гостиной, и тогда телевизор смотрел на нее, а не наоборот. Я тряс ее за плечо, пока она не просыпалась – она смотрела сквозь пальцы на мои поздние возвращения. Папа был еще жив, его фургон стоял на подъездной дорожке. «Макколли. Сантехника и отопление», гласила надпись на стенке.
Меня окружили призраки лучших времен. Я глубоко вздохнул, пытаясь прогнать их. Но только набрал полные легкие вонючего воздуха.
Дерьмо.
Я перешел из кухни в столовую. Тут воняло слабее, но от этого было не легче. Потому что обеденный стол был уставлен странными приспособлениями. Здесь стояло в ряд несколько стеклянных банок и два баллончика с пропаном. На полу валялась куча смятых коробок, некогда содержавших упаковки с лекарством от аллергии, продававшимся без рецепта.
Кто-то тут поработал, изготовляя что-то противозаконное и опасное. Моим первым побуждением было выхватить телефон и все это сфотографировать. Но я тут же спохватился. Я не хотел иметь к этому отношения.
Оставив все как было, я двинулся в спальни. Я знал, что в моей ничего стоящего не осталось. Так, некоторые сентиментальные штучки. Правда, когда я вошел, то увидел, что в моей коробке с сокровищами, которую я хранил в тумбочке с девяти лет, рылся какой-то жадный говнюк. Но внутри было только несколько фотографий. Я сунул их в нагрудный карман хоккейной куртки и вышел. Комната Люси выглядела немногим лучше. Судя по запаху, в ней кто-то ночевал. На полках оставалось еще много книжек и игрушек. Но я не мог все унести в кампус. Я сунул под мышку коробку с томиками «Гарри Поттера». Потом открыл шкаф и сгреб с полки стопку свитеров. Из кармана джинсов я достал принесенный с собой пластиковый пакет. Засунул в него пять свитеров, и он так раздулся, что ручки едва сходились.
На зиму ей понадобятся пальто и ботинки. Что еще? Длинные панталоны. Теплые носки. Все это придется купить. В прошлогоднее она вряд ли влезет. К чертовой матери. Пора отсюда выметаться.
Через тридцать секунд я вышел из задней двери, оставив ее незапертой. Сел на велосипед и поехал с пачкой книжек под мышкой и пакетом, висящим на запястье другой руки. Я доехал почти до самого дома, когда произошедшее наконец до меня дошло. Стало так грустно, что я остановился напротив больницы, слез с велосипеда и уперся руками в колени.
Я знал, что все кончится плохо. Шесть недель назад я выкатил из гаража велосипед Люси и велел ей ехать со мной. Мы сложили в рюкзаки кое-какие ее вещи. И уехали вдвоем. Забрав Люси, я как будто дал матери разрешение опускаться на дно. И она им воспользовалась.
Шесть недель. И хоть бы раз она позвонила и спросила, в порядке ли Люси. Какая она мать после этого? Так что я понимал: тут безнадега полная. Но… Бог ты мой. Этот дом. Эта вонь.
В мыслях я начал прокручивать уже привычные «А что, если…».
А что, если я притворюсь, будто в дом вломились грабители? Если сейчас же вызову полицию? Обо всем этом я уже думал, так что единственный ответ пришел быстро.
Не выйдет. Что бы я ни попытался сделать, чтобы спасти маму, Люси в результате попадет под опеку. Даже если я всю ночь буду гуглить «лечение от наркомании в Коннектикуте» – другой семьи у нас нет. Если мама попадет в больницу – или в тюрьму, – Люси назначат посторонних опекунов. А этого я не мог допустить.
Невозможно спасти всех, напомнил я себе. Беда в том, что я едва ли могу спасти хоть кого-нибудь. Даже себя самого.
Я выпрямился, заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Сегодня пятница. Через сорок минут у меня лабораторная по биологии. В кофейне моя смена. А в пять нужно забрать Люси из группы продленного дня. У нее что ни день другое расписание, и у меня тоже. Я написал себе график, чтобы успевать всюду. Это я умел.
Если, конечно, все шло как положено.
Я снова сел на велик и поехал к кампусу. В выходные я отведу Люси на футбольную секцию в парк, а потом мы вместе пойдем есть пиццу. Потом сделаем домашние задания, каждый свое. Потом начнется новая неделя, с ее распорядками и сроками.
А во вторник я увижу Скарлетт. Это была радостная мысль – Скарлетт с ее точеными скулами и задумчивыми глазами орехового цвета. Я снова сделал глубокий вдох и попытался выпихнуть стресс из легких вместе с воздухом. Почти сработало.
