Между собакой и волком – Саша Соколов

Да… Меньше всего думал, что найду подобную книгу. В особенности на русском. В особенности от живого автора. Хотя, на самом деле, и то и другое – конечно же, логично.Вообще то сегодня я должен был собирать грибы. Но, знаете, сильный дождь – не лучшее время. А поход обещал быть эпичным. Там ведь еще Черное озеро, Черный ручей, поиски цели, грибов и детства, вместе с литературой. Но дождь. И я дочитал «Между собакой и волком». Потом закинулся всем, что нашел о романе и об авторе, затем выпил крепкого в надежде, что алкоголь выстроит мысли в созвучный книге ряд и сел писать.У Саши Соколова три выпущенных романа, один сгоревший, еще поэм немного, эссе и звание (кто титуловал то?) лучшего российского современного писателя или, как еще говорят, последний великий русский писатель. А еще интереснейшая биография и, продиктованное затворническим образом жизни, звание русского Сэлинджера. При этом, правда, интервью можно найти до кучи, копаться в которой достаточно быстро надоедает – такое впечатление, что каждому интервьюеру перед началом каждый раз стирают память о работе коллег – одни и те же вопросы. Иногда, случаются прозрения, кто-то вырывается из рамок и спрашивает интересное, общается на что-то немного иное, параллельное. Тогда хорошо.Но всё еще далеко до книг. Да и может ли быть иначе? Конечно, может. Но, к счастью, Саша Соколов всё таки писатель. В некотором роде – к сожалению, что живой (об этом позже)."Между собакой и волком" мне, года три назад, подарила Ю. Я тогда поставил книгу на полку. Потом, кажется, на второй ряд полки – тот, который всегда невидим. Так бывает. Книги не могут сваливаться на голову, они должны приходить. Месяцев пять назад я переставил Сашу Соколова в первый ряд. Еще через парочку объявил, что, кажется, скоро прочту. И вот за неделю прочел.Не знаю, говорил ли кто-то до меня… Может быть. Да. Тогда я повторюсь (или же буду первым) – Саша Соколов один из величайших русских писателей. Он гениальный влюбленный. Такие люди не могут писать томами. Это как… да никак, просто не могут. В этом тексте… там, понимаете, там сосредоточие, чувства, детальнейший подбор реальности, переложенной на иной манер – новый мир одновременно дополненный и лишенный всего избыточного.История, сюжет – всё просто, практически один абзац. Вначале, конечно, ничерта не ясно, черт ногу сломит, неразбериха какая-то, а потом, может быть не явь, но некая последовательность, смысл событий проступают – и вот тогда, когда что-то (или даже всё – если отвлечься от деталей) становится ясно, когда ухватываешь событийную суть – тогда то становится особенно хорошо, потому что понимаешь: да ведь это не имеет никакого смысла, т.е. вот оно – то, что происходит, но книга не о том. И перестав силиться разгадать ребус начинаешь растворяться в буквах чувствуя себя легко и свободно. Как в стихах.Понимаете, мы же не раскладываем в сюжет поэзию. Мы же не говорим, вот, мол, береза росла под окном. Там, в стихах, всегда не о сюжете, а о чувствах через музыку. Буквы помогают, не без этого. Позвольте. Разрешите читать всё что в рифму в оригинале. Можно и в переводе, но тогда в соавторстве. Вы же понимаете. Я читая Эдгара По в варианте билингво узрел пусть не тщетность, но некоторое искажение. Музыка, друзья, музыка становится иной. Ноты может быть те же, а люди играют другие, да еще и на иных инструментах. Сюжет передают (хорошо), а гармония не та. Что ты будешь делать.Саша Соколов пишет стихами. Его строчки словно законченное творение божье, под которым я подразумеваю шелест листьев с дуновением ветра. И он, как истинный творец, не удовлетворяется существующими видами – не уставая порождать всё новые и новые формы, звуки, смыслы.Если понадобится с кем-то его сравнить, я назову Джойса. Да, ужасного Джойса. Я читал его (Джойса) и спрашивал себя: какого читать «Улисса» в оригинале? Какого наслаждаться джойсовским словом. Теперь я знаю. Ровно настолько насколько непереводной «Улисс» – ровно на столько же неподдельно моноязычен «Между собакой и волком». И какая же радость копаться в тексте! Непереводимость – не проклятие. Она лишь следствие глубочайшего погружения в единую языковую среду, туда где каждая буква, каждый звук становится микромиром. О словах я уж и не говорю.На самом же деле сравнение с Джойсом не верно. Просто, если нужны теги, вы понимаете. Мы должны к чему то всё свести. Джойс, если можно так выразиться – математический абсолют. Он вывел кучу формул, наплодил загадок и вышвырнул всё это в мир. Вот вам, говорит, теорема Ферма. Доказывайте.Или Беккет. К нему, мне кажется, тоже при желание можно подойти. Но Беккет бессмысленен. Т.е. его звуки уже далеко за пределами произносящих их ртов. Слов может и не быть, а звуки всё равно множатся. Такой, мне кажется, Беккет.Конечно, говоря о красоте слов, нельзя не придти к Набокову. Но я даже не остановлюсь. Здесь разница очевидна. Набоков очень, очень силён. Он каждое слово держит в ежовых рукавицах. И плетет из них самые невероятные истории. Его слова описывают действия.А Саша Соколов, наконец то, поёт, слагает стихи и выходит с ними в ночь, чтобы пропеть всё сочинённое им стоящему впереди черному лесному массиву и там же похоронить всё. Вот эти три романа (один мною прочитанный и два предстоящих) – они, зацепившаяся за лёд, случайность – чудом выжившее. Потому что он не мусолит, не обсасывает, не носится со своими песнями. При том, что не позволит ни единому словечку выпасть из стройного ряда.Я не видел никого, кто был бы так же влюблен в русский язык. Это, если честно, уже безумие какое-то. Шизофрения, серьезно. Пусть он имеет историю. Пусть у него есть крутое название. Но всё это тьфу. Не важно о чем. Важно – как. И вот тут я снова пою дифирамбы и поражаюсь силе любви. Так бережно, с такой любовью – весь, весь русский язык в уютной сашиной колыбели.Может быть что-то подобное чувствовали англичане читая «Улисса». Кстати, показательны сайты Лабиринта и ЛивЛиба – места обитания читающей публики, вместилища кучи частных рецензий и отзывов – там произведения Саши Соколова пропадают даром. Да, совершенная джойсовщина – такое трудно переварить. Сломать язык, ничего не понять. Уйти разочарованным.Что ж, торопить события не будем, но, возможно, автор должен умереть – не как факт отчего то необходимой смерти, но как признак течения времени. Тогда его имя, его книги обрастут регалиями, эпитетами. Может быть ими даже начнут пугать детей. А за вопросом: читал ли ты Улисса, будет следовать: а Волка?И главный плюс смерти – она очищает. Мы ведь уже не паримся тем какова была личность Джойса, как человека. Как он здоровался, как прощался, кому говорил здрасьте, кому соль под хвост сыпал. Мы забываем индивида, предаем его забвению, оставляя ровно столько, чтобы хватило на привязку к созданному им самому себе памятнику. Смерть очищает. А пока Саша где-то между собакой и волком.

… В Лето от изобретения булавки пятьсот сорок первое, когда месяц ясен, а за числами не уследишь.... Редко встретишь такой образно-живой русский язык. Читаешь словно просчитываешь многосложную комбинацию. Пытаясь вникнуть, вынужден постоянно возвращаться назад, к уже пройденному. Словно заезженная пластинка, в потрёпанном граммофоне. Крякает, цокает, перескакивает с дорожки на дорожку, а ты хватаешься за голову и пытаешься послушать эту вроде бы хорошую песню. Герои романа обычные работяги. Жизнь их чудна и неказиста, нелепы поступки, а ещё более бессмысленно заканчивалась их жизнь. Живут они в Заволчье – в местности за Волчьей-рекой. Другое название реки – Итиль. Да и как иначе, если обстоятельства не радуют, а как их менять, непонятно, так уж жизнь устроена. Герои сами повествуют историю Заволчья. Текст перекликается с прозой, которая является частью истории. Здесь Саша Соколов точно следует названию своего романа, между собакой и волком, сумерки, некое состояние полудрема, какие-то расплывчатые образы и постоянная путаница (например, с именами героев, то Орина , то Оря, она же Мария; то Дзынзырэла, то Зынзырелла). Лишь в стихах четко прослеживается конкретный герой, их сочинитель, условный, но вполне узнаваемый – это запойный охотник. Одноногий Илья Петрикеич Дзынзырэла, точильщик в артели инвалидов, жалуется следователю по особым делам Сидору Фомичу Пожилых о своей жизни. Он жалуется на мелкоплесовских егерей, которые украли у него костыли и оставили без опор. Живёт Илья с бобылкой, к которой прибился по своему калечеству. Но любит он совсем другую женщину – Орину Неклину. Любовь к Орине не принесла ему счастья. Работая на железнодорожной станции, Орина гуляла со всем ремонтным хамьём. Она и давно была такою – ещё когда молоденькой девчонкой в Анапе миловалась со всеми мариупольскими матросами. И все, кому принадлежала эта женщина, не могут её забыть так же, как Илья Петрикеич. Где теперь Орина, он не знает: то ли погибла под колёсами поезда, то ли уехала вместе с их сыном в неизвестном направлении. Образ Орины мерцает, двоится в его сознании (иногда он зовёт её Марией). Со странным «серединным» существом : то ли собакой, то ли волком – чекалкой – Иван Петрикеич однажды , применив куском хлеба, вступает в бой на льду, по дороге через Волчью-реку.В Заволчье есть деревни Городнище, Быдогоща, Вышелбауши, Мыломукомолово. После работы жители Заволчья – точильщики, утильщики, рыбаки, егеря – заходят в «тошниловку», «кубарэ», чтобы выпить «сиволдая». Они помнят простую жизненную истину: «Со товарищи не гулять – зачем тогда лямку тянуть?». Историю Заволчья пишет и Запойный Охотник. Как и Дзынзырэла, он любит час меж волка и собаки – сумерки, когда «ласка перемешана с тоской». Охотник пишет свои «Ловчие повести» в классически простых стихах. Он описывает судьбы обитателей Заволчья. В его летописи – история «калики из калик», слепоглухонемого утильщика Николая Угодникова. Жена Николая поладила с волкобоем и сжила Угодникова со двора. Ни в приютах, ни в богадельне Николая не приняли, пригрела его только артель по сбору утиля. Однажды артель направилась к портному на постой. Утильщики взяли вина и «насосались в лоскуты». Проснувшись утром, они увидели летящего Николая Угодникова. Над головой его, как два крыла, были подняты костыли. Больше его никто не видел.Другой герой летописи Запойного Охотника – татарин Аладдин Батрутдинов. Аладдин как-то ехал на коньках в кино через замёрзшую реку и провалился в промоину. Выплыл он только через год – «в карманах чекушка и домино, и трачен рыбами рот». Дед Петр и дед Павел, выловившие Аладдина, распили чекушку, сыграли в домино и вызвали кого следовало.Многие из тех, кого описывает Запойный Охотник, лежат на Быдогощенском погосте. Там лежит Петр по прозвищу Багор, которого все звали Федором, а сам он звал себя Егором. На спор он повесился на краденой слеге. Лежит на кладбище горбатый перевозчик Павел. Он думал, что могила избавит его от горба, и поэтому утопился. А Гурий-Охотник пропил берданку и умер от горя.Запойный Охотник любит своих земляков и своё Заволчье. В пору между собакой и волком трудно различить образы людей и людские судьбы. Кажется, что Илья Петрикеич уходит в небытие, но рассказ его продолжается. Саша Соколов живо передал дух деревни, с её обитателями. По полной они зачерпнули «сивухи страстей человеческих». Однозначно стоит прочитать ещё раз.

Если вы никогда не читали Саши Соколова, то вы никогда не прочувствовали русский язык как экзистенциальный опыт вселенской тьмы и вселенского света, которые вне времени и пространства соединяются где-то на самой конечности писательского пера.

⠀

Саша Соколов, «Между собакой и волком» (1980)

Москва, ОГИ, 2017. – 320 с.

⠀

Читаешь, читаешь, бредёшь с рассказчиком Ильёй Петрикеичем Дзынзырелой (фамилия которого постоянно меняется по ходу), – словно в пути всея земли вместе с охотниками с картины Питера Пауля Брейгеля-старшего «Охотники на снегу» (1565), но по Руси-матушке. Продираешься через множество слов и смыслов, через метафоры, через жизнь охотников, лудильщиков, егерей, точильщиков…всей этой братии честной, которая проживает единой артелью инвалидов имени Д. Заточника (отсыл к средневековой русской литературе!), в Заволчье – в местности за Волчьей-рекой. Другое название реки – Итиль, и, значит, местность можно называть так же, как и рассказ Ильи Петрикеича, – „Заитильщиной“.

⠀

«Пригляделся, а это Вечная Жизнь уже»⠀

Не ищите здесь сюжета (хотя он имеется), не пытайтесь охватить неохватимое, Саша Соколов через данный речевой-словесный-филологческий перформанс рассказывает и о себе (за Заитильщиной видится Заволжье, где Соколов два года работал егерем в одном из охотничьих хозяйств в 1972 – 1973 гг.), и о времени вне времени (словно перемешаны эпохи и стили), и о жизни и смерти (взаимопроникающих и всегда соединённых), и о страстях людских, и о небожителях, но главный действующий герой у Соколова – это сам Русский Язык, а главное действие – Речь.

⠀

Илья Петрикеич Дзынзырэла пишет следователю по особым делам Сидору Фомичу Пожилых о своей жизни. Он жалуется на мелкоплесовских егерей, которые украли у него костыли и оставили без опор. Историю Заволчья пишет не только Иван Петрикеич, но и Запойный Охотник. Как и Дзынзырэла, он любит час меж волка и собаки – сумерки, когда «ласка перемешана с тоской». Но в отличие от Дзынзырэлы, который выражается замысловато, Охотник пишет свои «Ловчие повести» в классически простых стихах. Он описывает судьбы обитателей Заволчья. И это просто филологический восторг и оргазм, если позволите так выразиться.

⠀

«Россия-матерь огромна, игрива и лает, будто волчица во мгле, а мы ровно блохи скачем по ней, а она по очереди выкусывает нас на ходу, и куда лучше прыгнуть, не разберёшь, ау, никогда»⠀

«Тут похоронен Пётр

По прозвищу Багор,

Его все звали Фёдор,

А он себя – Егор.

Он был хороший егерь,

Но спорщик был и вор,

На краденой на слеге

Повесился на спор.

Кто спорил с ним – живите,

Да с вами благодать,

Его к себе не ждите,

А он вас будет ждать»⠀

Роман «Между собакой и волком» – какое-то фантасмагорическое месиво из русского языка. Это тёмная чащоба слов, в которой абзацы встречаются только по большим праздникам и в которой почти невозможно вычленить внятное действие-тропинку. Склонившись над Соколовым, не только Джойса вспомнишь, но и Гоголя, Пушкина, былины и эпосы… да чего только не вспомнишь, честно говоря. Это настоящий гипертекст с десятками и сотнями аллюзий и перекрестий, а ты чувствуешь здесь себя то одиноким путником-юродивым с одинокой Луной на небе, то единомышленником меж ватаги шумных мужиков, распивающих брагу и распевающих песни о жизни – между собакой и волком прошлого и будущего, жизни и смерти, яви и наваждения…

⠀

«Попробуй пожги только, дурья башка,

Мои гениальные строчки»