Рассуждения. Газибо. Филорнит – Саша Соколов

4 луны назад, был я в канцелярии, спросил лист папируса и начертал.Извините за гегельянство. Короче, вы цените контрапункт. Картошка. А вы о кадрили? А вы о бальных танцах? Ну здравствуйте. Апсолименто кудрявый, больше не появлюсь. Я будто прохожу аттестацию в Евросоюз. Тут документ, а вы нам про мишуру. Турмалином так турмалином. Чисто логически, скромно по Лобачевски. Бубнил рядовым в обозе, духовный ментор. По утрам ел один рис. У него есть завод и я там директор. Всё. Я закончил. Раунд. Всем Пис.

Давайте еще раз пройдемся по библиографии Саши Соколова. Первый роман – 1973 г, второй – 1980-й, третий – 1985-й год. А так же четвертый, по словам автора, утерянный в пожаре. Между 1985-ым и (условно) текущим годом – ряд эссе, пара рассказов и три поэмы вышедшие в ряде журналов. Я их не читал.Но в 2011-ом вышел «Триптих» с теми тремя поэмами: Рассуждение, Газибо и Филорнит. Казалось бы – сенсация! Первая книга за 26 лет от «последнего русского писателя»? Каким бы тиражом выпустить? – так чтобы не прогадать, чтобы всем страждущим хватило? Ну? Ну? Сколько же? Я скажу – 1 500 экземпляров и не одного перевыпуска за прошедшие 8 лет.Такие дела, друзья. И я не понимаю как так. Да мне кажется, что если просто каждый, кто называет Сашу современным краеугольным камнем русской словесности купит по книжке – это уже тыщ двадцать то будет, легко. Но нет. Вот я был в том (или позатом) году на одном из московских книжных фестов. Послушал там выступления двух авторов. Один из них радовался, когда ведущий провёл наследственную связь к нему от Соколова. Понимаете? Ладно те, кто не знают этого имени, но все остальные, те, кто в курсе, кто чтит, кто любит – почему им не нужна (была) новая книга Саши Соколова? И как так на всю нашу страну хватило (да еще и осталось до сих пор) 1500 экземпляров?Может быть потому, что Триптих способен заставить растеряться и не понять, что только что было прочитано? Но ведь даже для этого вначале надо прочесть!Когда то Саша Соколов назвал свои тексты «проэзия». Не знаю, помнил ли я об этом, но (для себя) назвал его новую книгу – прозаическими стихами. И в них, всё так же, сюжет – на половину – достраивается в голове читателя, а автор сообщает его через дуновение ветра и шелест листьев. Хотя… всё таки это преимущественно относится к романам. Здесь, в этой деконструкции, Саша Соколов решительно уходит от сюжета – (кажется) среди общего строя, мы, то тут то там, слышим голоса – один, второй и снова общий строй. И мы даже можем составить… если и не историю, то театральную сценку. Но задача, всё таки, (мне кажется) не в этом.В лучшем, из виденных мною, интервью с автором, Глэд Джон спросил у Саши Соколова «Так каков же сюжет „Между собакой и волком“?» и Саша рассказал. Не знаю на сколько это существенно и насколько, вообще говоря, нужно читателю. Но вот тут, в Триптихе – я вижу не сюжет, а три состояния, которые Соколов и передаёт нам своими прозаическими стихами. Казалось бы, одно за другим сменились три ничто. Но ты чувствуешь, что они были решительно различны. И можешь даже вывести три жизненных временных этапа. По крайней мере, вывел я для себя. Может быть, мои чувства – «неправильный» ответ. Что ж, и такое возможно – если предположить, что поэзию можно чувствовать «неправильно».

Отчего вы, любезнейший, полагаете, что слово всенепременно обязано нести смысл? Смысл слова в его смысле? Вы так считаете? И думаете, что не ошиблись в этом своём легковесном утверждении? А как же, позволю себе унизить вас своим умственным контрвыпадом, слова любви, которые сплошь обман, намеренный либо самообманный? А птичье пение, которое тоже суть слова, но слова, которых мы не понимаем? А плачь ребёнка – его первое слово? А речь недоразвитого правителя, вышедшего из подворотни поуправлять? А… простите эту пошлость, которая мне самому скабрезна, «по ночам мне часто светят звёзды, только я мечтаю о любви» – слова одной песни. Вы полагаете, что слово равно смыслу? О нет, мой друг. Слово, и вы уж не отмахивайтесь от моей обнажающей правоты, не придорожный камень, отмеривший вам ещё одну версту. Слово – только канва, на которой искусник способен вышить столько витиеватых узоров, картин и смыслов, сколько может позволить его талант. Согласны? Да пусть и не согласны. Я не спорщик, а вы, видимо, из тех, кто в доказательстве своей правоты способен шагнуть за границы здравости ума.

Дальше…Слово есть звук, а звук, как ни крутите вы кавалерийские усы в тщетной подмоге своему пониманию, гипнотичен, волшебен, чарующ. Если не дать шаману его излюбленный бубен и залепить рот банкой геологической тушёнки, то многим ли он исцелит нутряные хвори, пупочный лишай и нежелательные беременности? Увы, такой ничего не исцелит. Будет смешон и нелеп такой шаман. Но дайте шаману свободу, тогда мановением бубна, первым же утробным клокотанием он одолеет и псориаз, и гранулёму, и полиартрит верхних дыхательных конечностей, и даже кишечные полипы, которые ещё даже ничего плохого не подумали, а лишь разомкнули младенческие чистые очи и с премилым восхищением взглянули на свой дивный мир, будут сокрушены его медицинскими познаниями в области плясок у костра.К чему это я? А вы так и не поняли? Хорошо, я объясняю, хотя в вашем возрасте уже можно бы и самому кое-что понимать. Ведь ваш язык – русский? Мне всё равно кто вы, но язык ваш каков? Нет-нет, не стыдитесь. Это не язык имперской войны и национального превосходства. Эта вариация русского выковалась в гнилых пенатах пролетариата, в вольготных анфиладах лагерей, в роскошных кельях аппаратных работников и, в целом, в среде манкуртов, которые прежде учат Пушкина и читают Толстого, а потом, чуть позже по времени, но умом как бы откатясь назад, испытывают блаженство от… Впрочем, избавляю вас от примеров авторского дурновкусия как в поэзии, так и в литературе, ибо я милосерден.Что же касается Соколова, о котором я уже писал в высшей степени комплиментарно, но чего вы, очевидно, изволили не читать по причине своих осоловелого скудомыслия и неприлично набрягшего самомнения, то тут надо бы опять-таки привести аналогию. Вот, к примеру, бриллиант. Вы ведь любите бриллиант, люди вашего круга всегда их любят. Но никогда вам не объяснить то, за что именно вы его любите или, по крайней мере, желаете иметь. Всё потому, что этот невзрачный минерал, именуемый алмазом, который вы не отличите от бутылочного стекла, становится ценностью после огранки: тонкой, точной, мастерски умелой и уместной. И вот ваш язык, милейший вы мой, ваш обиходный язык, не говоря уже об основном – языке грязной ругани, а других вы и не знаете, это даже не алмаз, а лишь пепел, углерод, который ничего не стоит и который не подчеркнёт ваш социальный статус, исчертите вы себя этим пеплом хоть с ног до головы, не исключая промежности ног и ума. Язык же Соколова – бриллиант, то есть русский язык в его непознаваемом для вас совершенстве. Пожалуй, соглашусь с вами только в том, что филигранные работы этого мастера не несут того смысла, который вы привыкли растаскивать по своим черепным норам. Нет там ни заурядной назидательности, ни круто, как говорят вешатели лапши, закрученного сюжета, ни даже какой-нибудь фандорин, блистательный в своей вторичной, но отечественной и потому родной, манерности не увлечёт невзыскательного читателя своей дедукцией. Там есть другое, то самое, чем и является искусство – рукотворность прекрасного без примеси торгашеского желания продаться читателю, выраженного в понятных читателю словах, образах, поступках. Бриллиант и Соколов: в том только и разница, что один гранён для продажи, а другой – для красоты.Ну да что вы понимаете о красоте в своей сетчатой маечке и шлёпанцах, сидящий у мангала с бутылкой пивного напитка? Ничего, уверяю, совершенно ничего. Для вас красота – иное, ибо и мир ваш иной: страшный, убогий, калечный, но милый вам, так как вы часть его. А мой мир – мир Соколова, с его буффонадой, нарциссической изящностью и куртуазностью. О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись, как сказал один джентльмен. Не сойтись и нам, хотя оба мы, к сожалению, русские. К сожалению – потому что вы всё же победите в этом необъявленном противостоянии искусств, потому что вас элементарно больше. А нас единицы, и для нас – единичный писатель с уникальным языком и уникальным стилем. И если уж эта культура, задавленная вкусами масс, умрёт, то пусть «Триптих» Соколова отметит время и место этой смерти своим неповторимым очарованием.А теперь позвольте, милейший, я доведу вас до дому, а то не ровён час упадёте в канаву да найдёте там книги, предназначенные вам. Греха не оберёшься.