Сборник
Еще не сожжены мосты. Выпуск 5
– Кроме этих спортивных достижений, вы можете вспомнить еще что-либо о нем, из его жизни? – опять спросила Ольга.
Водитель подумал и заговорил:
– Это я рассказывал о далеком прошлом, о его спортивной… а что потом, потом… Что могу вспомнить и рассказать из его жизни – не из приятного.
– Говорите, не из приятного?! – произнес Валера.
– Ладно, до конечной время есть еще, и расскажу. Вижу, всерьез вы им заинтересованы, – сказал водитель и продолжил говорить: – Я же сказал вам, что жил он в одном из домов, что около той троллейбусной остановки, где вы садились. В том же доме, через один подъезд, жила семья. Могу только вспомнить, что семья была музыкальная. Из их квартиры всегда доносились звуки музыки. И была у них дочь, и звали ее, помнится, Настенька. И было у нее два младших братишки. Настеньку мы считали взрослой, училась в старших классах школы – красивая, высокая, худенькая, стройная для своих лет девочка. Когда она проходила по скверику с большим футляром от скрипки в руках, мы ее вслед, помню, окликали: «Вот скрипка идет… Скрипка, привет!» Она не сердилась на такие оклики и не расстраивалась оттого, что называли мы ее скрипкой. На это она, так же как Никола, отвечала всегда легкой, веселой улыбкой. А бабки-соседки, что засиживались на скамейках скверика, тоже встречали ее улыбками и из-за ее больших ясных карих глаз часто, переговариваясь между собой, говорили, и мы это не раз слышали: «Вот наша большеглазая девка, как у совы глаза, со своей скрипкой идет!» И она со скромной улыбкой на лице неспешно проходила мимо. Мы, детвора, может, тоже хотели ее называть из-за больших светлых глаз совой или совиными глазами, только на это не решались. И была у нас на то причина: она, совиные глаза, встречалась, а лучше сказать – дружила с Николой. Они часто бывали вместе. Гуляли по скверику, видели их вместе в городском парке, в кино, и что она часто бывала у Николы дома, это мы все знали. А Николай для нас был тогда, что сказать, очень серьезным, не только спортивным, авторитетом!.. Так что все соседи знали о их дружбе, что они встречаются… Помнится, в то время в кинотеатрах и по телевидению показывали английский фильм «Ромео и Джульетта», и в городе не было такого, кто бы не посмотрел этот фильм. А потому когда Никола и Настенька вместе проходили по скверику мимо бабок, что сидели на скамейках, те от впечатлений от того фильма, бывало, провожая их улыбками, вслух им говорили: «Ромео и Джульетта! Когда свадьбу сыграете? Мы, соседи, заждались!»
Рассказав это, водитель умолк, подрулил к следующей остановке, а когда отъехали, не сразу заговорил, продолжал молчать.
– Никола и Настенька дружили… Их называли Ромео и Джульетта, и что… потом? – спросила Ольга.
– Потом, потом то… роковое происшествие, что, вообще-то, не из тех приятных случаев, чтоб вспоминать и рассказывать… А оно-то и изменило судьбу Николая Кузьмича и, конечно, Настеньки. Так что не суждено было Ромео и Джульетте сыграть свадьбу.
Сказав это, он с минуту помолчал, казалось, задумался, а стоит ли дальше рассказывать.
– И что за происшествие с Ромео и Джульеттой, что им не суждено было сыграть свадьбу? – спросила опять Ольга.
– Что же, столько вспомнить и не рассказать обо всем, что тогда случилось, нельзя! Я ведь все хорошо помню, до мелочей помню тот день, – произнес он задумчиво и продолжил: – И было это среди белого дня. Мы, ребятишки, были очевидцами того случая. Настенька со скрипкой в руках возвращалась домой, как обычно, через скверик. И вдруг на той скамеечке, на которой часто засиживались соседки-бабки, сидят трое взрослых ребят. Одного мы знали, был он старшеклассник из нашей школы. А вот двое были не из нашей школы, да и не из нашего квартала. Они были годами повзрослее того старшеклассника, что из нашей школы. И когда Настенька поравнялась с сидевшими на скамейке ребятами, тот, кто из нашей школы, встал, подошел к Насте, остановил ее и что-то начал ей говорить. Мы, дети с нашего двора, сидели на скамейке на противоположной стороне дорожки, чуть поодаль от них, слышали их разговор, но слов не разобрали. Помнится, Настенька хотела отступить, чтоб тот пропустил, а тот не только не пропускал, но и взялся за футляр скрипки и с силой хотел вырвать его из Настиных рук, продолжая настойчиво ей о чем-то говорить. А те двое, что сидели на скамейке, смотрели на поступок их дружка и улыбались… Помню, нас, детишек, что сидели на скамейке, было трое. Мы привстали и, видя все это, решили заступиться за Настеньку. И когда подошли, помню, я сказал:
– Эй! Не трогай ее, не забирай у нее скрипку!
А тот не обращал на нас внимания, продолжал настойчиво ей что-то говорить. И мы тогда решили побежать и позвать Николу. И только мы хотели бежать, как увидели, что Никола быстрыми шагами, почти бегом, идет в нашу сторону. А было так: Никола из окна увидел все это… и пошел навстречу. И когда Никола подошел, тот, кто из нашей школы, оглядываясь на двух дружков, что сидели на скамейке, продолжил держать скрипку за край. Мы уже стояли чуть поодаль от них, но слышали, как Никола сказал тому спокойным, но твердым голосом:
– Отпусти скрипку!
Когда Никола сказал это старшекласснику, те двое, что сидели на скамейке, встали, подошли и остановились рядом с Николой. А мы, детишки, осмелев оттого, что подошел Никола, приблизились, встали за ним и слышали их разговор. Помнится, один из тех двоих, который повзрослее, был высокий, тощий. И когда Никола сказал: «Отпусти скрипку!», а Настенька продолжала держаться за ручку футляра, тот высокий, худощавый приблизил голову к лицу Николы, а второй, помню, низкий, но плотный, с кепкой на голове, встал рядом, сбоку от Николы. И высокий сказал, обращаясь к старшекласснику, чтоб тот не отпускал скрипку. И тут пошел, как говорят на языке хулиганов, уличный, блатной разговор. Если, конечно, я сейчас вспомню… Высокий сделал еще шаг вперед, подошел близко, вплотную к лицу Николы и говорит:
– Ты, боксер, будь ты трижды чемпионом, тебе не позволено указывать, как поступать нашему другу. Тебе придется посчитаться с теми, с кем говоришь…
И второй, что стоял справа от Николы, низкий, плотный, в кепке, добавил:
– Для нас ты не чемпион, а обыкновенный фраер! И тебе не позволено перед нами кидать понты! – И, помню, добавил еще: – Знай… мы не будем разводить с тобой кипеж! – И он, кивнув головой в сторону старшеклассника, продолжил: – Он дружит с ней с первого класса, ее одноклассник, а потому ты, чемпион, уймись, понял? Понял, на что я намекаю и о чем говорю?!
А высокий добавил еще:
– Ты для нас, чемпион, – обыкновенный пацан!..
– Ты понял, что тебе сказали, кто ты есть? Тут не тебе решать, кому как поступать… – повторил опять второй, в кепке, что встал сбоку, вплотную к Николе.
Старшеклассник, все еще держал за край футляра и не отпускал его. И после последних слов, сказанных низеньким в кепке, Никола вдруг обратился к тому, кто держал футляр скрипки, тихим, но ясным голосом, чтоб тот отпустил скрипку. И тут низкий в кепке опять говорит старшекласснику, чтоб тот не отпускал скрипку, и, обратившись к Николе, сказал:
– Ты! Тебе не ясно, что тебе сказали, поц?!
И помню, после этих слов Никола сказал Настеньке, чтоб она отступила назад. Она, не отпуская ручку футляра, сделала шаг назад. Как только Настенька отступила, Никола отвел плечи назад и вдруг с такой силой ударил старшеклассника в подбородок, что… как помнится, тот взлетел вверх, его ноги промелькнули перед лицом высокого, худощавого, и головой упал вниз около скамьи, где до того они восседали. А те двое после такого удара отскочили на шаг назад, и у обоих в руках блеснули лезвия ножей. Высокий замахнулся ножом на Николу, стараясь проткнуть его, но Никола резко увернулся, схватился правой рукой за рукав той руки, в которой тот держал нож, а левой ударил в челюсть, и высокий повис у него на руке. А второй в это время, размахивая ножом, старался обойти сбоку, чтоб ударить Николу. Но Никола правой рукой, которой держал за рукав высокого, дернул его на себя, прикрываясь им, и парень в кепке ножом прямо в живот проткнул не Николу, а своего дружка. Высокий, истекая кровью, продолжил висеть у Николы на руке. Никола, уже держа высокого сзади под мышки, прикрывался им от нападения того, что в кепке, и когда он, размахивая ножом, обходил Николу и хотел сбоку нанести удар, Никола бросил истекающего кровью высокого наземь. Когда в очередной раз тот, что в кепке, замахнулся на Николу, он и его ухватил за кисть руки, в которой был нож, и, резко потянув на себя, вывихнул руку, а низкий оказался спиной в объятиях Николы. Выворачивая руку, Никола хотел отнять нож, но низкий резким движением вывернулся всем туловищем из объятий Николы и продолжил размахивать ножом. И вот в один момент, когда Никола хотел удержать его руку с ножом и притянул к себе, произошло вдобавок такое, что трудно было воочию видеть.
Рассказав это, водитель умолк, троллейбус остановился на перекрестке на красный свет. Когда зажегся зеленый и троллейбус тронулся, Валера произнес:
– Значит, была серьезная ножевая потасовка?!
– Не то сказать – ножевая потасовка!.. – продолжил свой рассказ водитель. – Случилось дальше то, что можно назвать страшной бедой. В тот миг, когда Никола удерживал левой рукой парня в кепке, а правой пытался схватить за кисть руки, в которой был нож, низкий, подергиваясь, стал оседать, и нож с коротким взмахом руки пронесся ниже челюсти своего владельца, значительно прорезав левые шейные артерии. И помнится, кровь струями фонтана брызнула в стороны из шеи.
Рассказав тот случай, водитель умолк. От услышанного Валера и Ольга также предались молчанию. Троллейбус подрулил к следующей остановке, и, когда отъехали, Валера спрашивает водителя:
– И что же было после такой поножовщины?..
Водитель не сразу ответил. После минуты молчания он как бы нехотя произнес:
– Не драки… а резни!.. Вскоре приехала милиция, за ней скорая. Это происшествие, казалось бы ни за что, в тот день унесло три жизни.
– Почему три? – спрашивает опять Валера. – Порезали же двоих.
– Потому три, что тому высокому ножом была прорезана область живота, печень, и он скончался в машине скорой помощи, а другой, в кепке, – от потери крови. Пока скорая приехала, он был уже обескровлен и мертв.
– А тот одноклассник… которого первым ударил Николай? – произнесла Ольга.
– Про того потом мы узнали, что от удара головой о бордюр рядом со скамейкой… Унесли еще живым, но недолго он прожил без сознания, с сотрясением головного мозга. Удар Николы по челюсти оказался смертельным, и, не приходя в сознание, через несколько дней… потом узнали… он скончался в больнице.
И водитель, подруливая к следующей остановке, произнес:
– Вот что тогда там случилось, из-за чего свадьбе Ромео и Джульетты не суждено было состояться.
– Да, трагический случай, но в нем не было вины Николая, почему потом не должно было быть свадьбы? – тихим голосом произнесла Ольга.
– Почему свадьбе не суждено было случиться?.. Потому что после следствия и других судебных разбирательств, куда и нас, детей, таскали, Николу осудили и дали двенадцать лет.
– Почему столько? Он же оборонялся, не был виновен, вы в то время хоть и были детьми, но стали очевидцами… свидетелями, видели, что он не был виновен! – сказал Валера.
– Знаете, – продолжил свой рассказ водитель, – в то советское время не было такого, чтоб не дали серьезного срока за участие пусть даже в подобной драке с поножовщиной. Помнится из рассказов старших, тех, кто был на суде. Прокурор обвинял Николу, аргументируя тем, что он первым ударил… что и было причиной потасовки с поножовщиной, которая и унесла три жизни. Прокурор просил пятнадцать, а суд вынес такое решение – двенадцать лет. Да, в советское время судьи были построже, – сказав это, он умолк, но через минуту продолжил: – Вы слышали про футболиста Стрельцова?
– Вы имеете в виду футболиста Эдуарда Стрельцова? Да, конечно, слышал, – произнес Валера. – Он, Эдуард Стрельцов, заслуженный мастер спорта СССР. Играл в составе «Торпедо», в шестидесятых годах был чемпионом СССР. В составе сборной в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году завоевал титул олимпийского чемпиона. Дважды обладатель приза как лучший футболист. А в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году занял седьмое место среди претендентов на «Золотой мяч» – «Франсе Футбол».
– Вот видите, приятно слышать… как хорошо вы разбираетесь в спорте. Да, вы же тоже спортсмен, сказали, гимнастикой занимались – значит, понимаете спорт. Так вот, этому большому, знаменитому уже на весь мир футболисту, которого в семидесятые сравнивали с легендарным Пеле… Ну а кто Пеле, вы, конечно, знаете… Так вот, Эдуарда Стрельцова за изнасилование девушки в советское время посадили в тюрьму на двенадцать лет. А тут с Николой три смерти – и тоже двенадцать лет. Такими жестокими были законы в то время.
– Но потом-то с Настенькой и Николой… Их отношения… Свадьба-то после… состоялась? – спросила Ольга.
Водитель не сразу ответил, после минуты молчания тихим голосом продолжил:
– Как ни тяжело вспоминать и говорить, но тот случай в скверике унес не три жизни, а… четыре.
– Как четыре?! – произнесла опять Ольга.
– После того случая девочка-то эта, Настенька, узнав, что Николу посадили на двенадцать лет, начала часто болеть. Оказалось, была слаба сердцем. И когда Николу посадили, соседи говорили – я еще жил в том квартале, – что она часто ездила к нему в тюрьму, потом и в лагерь, где он отбывал наказание. Но она была слаба здоровьем и через года два или три, а может, больше проболела и… тоже отдала Богу душу. Так что тот случай в этом небольшом скверике унес не три, а четыре жизни.
Рассказав подробно обо всем этом, водитель после минуты молчания произнес:
– Но будет не все сказано о несчастии Николы, если не расскажу и об этом. После того как посадили Николу, Настенька очень дружна была с его матерью. Она часто ходила к ней на квартиру. И потом… потом, когда Настеньки не стало, и мать тоже через год или два скончалась. Помню, все соседи ее хоронили.
Сказав это, водитель умолк, молчанию предались и Ольга с Валерой.
После минуты молчания Валера спрашивает:
– А он до звонка просидел все двенадцать лет?
– Не двенадцать, а полных пятнадцать просидел Никола в лагерях… А это из-за, как сейчас говорят, блатных, или воровских, разборок уже в лагере. И там, в лагере, при этих… разборках тоже ему пришлось отколотить кого-то из тех – «законных» блатных. И ему подбавили срок.
Сказав это, он умолк, подрулил к остановке и, прежде чем остановить троллейбус, произнес:
– Как раз, как обещал, закончил подробный рассказ о Николе… и подъехали к конечной остановке. Чего недосказал… Возможно, Никола уже у себя будет… и остальное он вам расскажет. А туда, к баракам, где живет Никола, вас сам Амур и подведет.
Троллейбус остановился, Ольга и Валера встали, душевно поблагодарили водителя за то внимание, что он им уделил, подробно рассказав историю Николы. Только троллейбус остановился, Амур уже стоял у дверей, ожидая открытия. И как только двери открылись, Амур неспешно опустился передними лапами на ступеньки и, оттолкнувшись задними, спрыгнул на тротуар остановки. За ним вышли Ольга и Валера. Выйдя из троллейбуса, они еще раз попрощались с водителем и пошли вслед за Амуром, который неспешно, опустив голову, шел в сторону бараков. Амур шел медленно, лениво ступая, несколько раз останавливался, поворачивал голову и задумчивым взглядом смотрел на Ольгу и Валеру: не отстают ли те двое, что идут за ним вслед? Убедившись, что они не отстают, продолжал идти дальше.
Когда подошли к баракам, собака встала у дверей небольшого, сколоченного из досок строения, обернулась, присела и стала ждать идущих за ней Ольгу и Валеру. Они подошли, Амур завилял хвостом, несколько раз приветливо мотнул головой и прилег у двери барака.
Подойдя и остановившись у двери, которая была закрыта металлической задвижкой без замка, Ольга и Валера поняли, что их не ждал хозяин этого барачного строения.
Постояв немного, Ольга произнесла:
– Надо спросить… Видать, Николай еще не выписался из больницы…
Валера приоткрыл невысокую, примыкавшую к стенке барака калитку и заглянул внутрь маленького дворика, где рядом с барачной стеной была пристроена большая собачья конура.
– Ну да, а это жилье Амура, – вполголоса произнес он.
Потом прикрыл калитку и посмотрел вдоль бараков с маленькими, примыкавшими к ветхим стенам двориками, в конце которых, ближе к полесью, чуть больше полста метров от поселка, виднелась большая возвышенность мусорной свалки – городского свалочного мусорного пункта. И, с минуту поглядев в сторону горки мусорной свалки, над которой, кружа стаями, парили вороны, тихим голосом, как бы про себя, произнес:
– А тут немало этих бараков, а рядом мусорная свалка. И как могут тут жить люди?!
– Видимо, их тоже будут сносить, – сказала Ольга, стоя рядом и тоже глядя вдаль, в сторону горки мусорной свалки, откуда доносилось карканье парящих черных ворон и шум двигателей экскаватора, самосвала и другой уборочной техники.
– Н-да! Оно, видимо, так… Вскоре будут сносить и эти бараки, – произнес Валера. – А Николая-то нет… Видать, его еще не выписали из больницы. Надо поспрашивать у соседей.
Вдоль бараков тянулась небольшая кривая узкая улочка, и на противоположной стороне, через три барака, у подножья ствола липы с широкой кроной, был пристроен дощатый навес, а под ним четырехугольный деревянный столик со скамейками вокруг. На скамейке сидел, опираясь локтем одной руки на стол, а второй держась за ручку трости, обросший сединой старик в темной азиатской тюбетейке и смотрел в их сторону.
– Подойду спрошу, – произнес Валера и пошел в сторону навеса.
А Ольга с собакой Амуром остались на месте, у входа в барак. Валера подошел к навесу и поздоровался. Старик вместо ответа на приветствие хриплым, глухим голосом произнес, указывая дрожащей рукой в сторону барака, у входа в который стояла Ольга с собакой Амуром:
– Все-о-о!.. Нету! Ку-умича нету!.. Уже нету!..
– Как нету?! Николая еще не выписали из больницы?
Старик, дрожащими руками задвигав тростью и глядя на Валеру узкими тусклыми влажными глазами из-под густых седых бровей, прежним хриплым, дрожащим голосом произнес опять, повторяя:
– Все-о-о! Нету, уже нету!.. Николая Ку-умича… нету!..
Валера хотел переспросить старика, но увидел, что к ним приближаются два таких же по возрасту, пожилых человека, и воздержался от расспросов. Один из них был в шляпе, а второй в вязаном чепчике, рубашке и безрукавке. Когда они подошли и поздоровались, Валера повторил свой вопрос:
– Я спрашиваю его, – указал он на старика, – по поводу вашего соседа Николая, а он говорит, повторяя, и я не могу разобрать… Говорит: «Нету, Николая нету!..» Мне известно, что его забрала скорая в больницу, а он повторяет: «Нету, Николая нету!..»
– Акимыч говорит правду… Хочет сказать, что Николая уже нет в живых, – сказал пожилой в шляпе.
– Как нет в живых?! – произнес Валера.
– На следующий день, как увезли… – продолжил старик, – Николая не стало!..
– Да-а-а, да!.. Николая нету!.. Нету уже Николая! – слушая разговор Валеры с подошедшими, повторил старик в темной тюбетейке, что сидел на скамье.
– Вы сказали, на второй день его не стало? – произнес Валера.
– Да, на второй день, как увезли, его не стало, – повторил пожилой в безрукавке.
И через минуту молчания он посмотрел в сторону Ольги, потом на Валеру и спросил:
– А вы кем Николаю будете – родственники?
– Мы, мы да… Нет, не родственники. Но… но не чужие.
– Из социальной службы?.. – спросил пожилой в шляпе.
– Считайте, что из соцслужбы, – тихим голосом произнес Валера. – Мы из редакции, журналисты и хотели о вашем поселке, а заодно и о Николае в прессе написать статью… Да и вообще написать о вашем бытье-житье в этом барачном поселке. Если можно назвать то, что вижу, поселком…
– Да, скоро поселка этого не будет. – И пожилой в шляпе кивнул в сторону мусорной горки, от подножья которой доносился шум моторов трактора и экскаватора, продолжавших вываливать ковшами мусор в кузов самосвала.
Когда Валера у навеса вел разговор с жителями бараков, в их сторону скорым шагом шли двое, должно быть, работники организации, занятой уборкой мусорной свалки. Они подошли, поздоровались, и, обращаясь к присутствующим, один из них сказал:
– Мы из стройорганизации городской мэрии и пришли предупредить, что с середины новой недели приступят к сносу этих бараков, а тем, кому уже выделено жилье в других районах города или где… следует поспешить с переселением. Работу мы не будем останавливать!
Второй добавил:
– Следует поторопиться с переселением! Еще два-три дня – и начнем сносить бараки с того края. – И указал рукой в сторону горки мусора. – Кто еще не переселились и остались в бараках, пожалуйста, известите, чтоб поспешили с переселением. Им же всем мэрия выделила жилье!..
Объявив предупреждение, работники со стройорганизации пошли дальше по кривой улочке, дошли до края барачного поселка и, не дойдя до барака Николая, остановились, переговорили и отправились обратно, в обход поселка, в сторону мусорной горки.
Пожилой в безрукавке посмотрел вслед уходящим в сторону мусорной горки и сказал:
– Наконец-то взялись и за бараки.
Другой, стоящий рядом, в шляпе, произнес:
– А все же в поселке знают, что переселяют… и будут все тут ломать, разве что только Кузьмич?.. А ему…
– Да, но у него ведь с роднёй!.. Мы же знали, что близкой родни у Кузьмича не было, – сказал пожилой в безрукавке. – Только вот товарищ. – И он кивнул на Валеру. – Кажется, он к Кузьмичу в гости и тоже не знал, что его уже нет в живых!
Постояв так с минуту молча, пожилой в шляпе, обращаясь к Валере, произнес:
– Вы знаете, если вы и не родня Кузьмичу, а хотели о нем и о поселке что написать… У Кузьмича в хате-то особого добра и нет, кроме, конечно, книг… Мы тут как старосты поселка и можем оставить на ваше усмотрение. Барак-то будут ломать!
– Да, у Кузьмича там немало книг, – сказал стоящий рядом в безрукавке. И, посмотрев на пожилого в шляпе, продолжил: – Если он писатель и хочет о Кузьмиче писать книгу, пусть, что там… на его усмотрение… Может, он и разберется с книгами Кузьмича. Им-то все равно. – Он кивнул в сторону пыхтевшей вдали уборочной техники. – Они книги вместе с мусором… Кому теперь книги нужны? Пропадут. Только вот как с Амуром, что с собакой?..
– Я его заберу, – спокойным голосом произнес Валера, – и в собачий приют устрою.
– Вот это правильно! – живо произнес старик в шляпе. – И собаке тоже определено место – собачий приют!
– Что ж, решили, – произнес другой, в безрукавке, и обратился к Валере: – Хата у Кузьмича на защелке, замок он никогда не ставил. Пойдите посмотрите, что у него там за книги… а остальное…
– А остальное, – произнес пожилой в шляпе, – одежда!.. Да и какая там у него одежда! Что есть, было все на нем… Только что постель и… может, посуда. Но вот собака, Амур!.. – И обратился к Валере: – Вы точно собаку не оставите? Она станет бездомной – жалко, пропадет…
– Я не оставлю собаку, – сказал Валера. – Я позабочусь о ней… обязательно устрою в собачий приют.
– Вот и хорошо! – произнес опять пожилой в шляпе. – И с хатой Кузьмича решили. Кто еще остается в поселке?.. Вот Акимыч, но за ним завтра подойдут родственники, – сказав это, он оглянулся и, держа руки на поясе, со спокойным видом посмотрел вдоль кривой улочки барачного поселка.
– Я извиняюсь, – произнес Валера. – Меня жена ждет у барака Николая, я пойду.
– Да-да! Видим, – произнес тот, что в безрукавке.
– Не забудьте, заберите, заберите книги… У Кузьмича было много книг, – прощаясь, произнес второй, в шляпе.
– Хорошо, – произнес Валера, попрощался, повернулся и пошел в сторону поджидавших его у барака Николая Ольги и Амура.
Когда Валера подошел, Ольга спросила:
– Почему так долго?.. Как с Николаем?!
Валера, глядя на Амура, тихим голосом сказал:
– Николая больше нет в живых!
– Как нет в живых?! – вопрошающе глядя на Валеру, произнесла Ольга.
– На второй день, когда увезли, его не стало, – смотря на Амура, грустным голосом сказал Валера. – И теперь надо…
И он передал Ольге разговор у липы, под навесом.
После минуты молчания, в котором Ольга и Валера пребывали, глядя на Амура, Валера сказал:
– Завтра воскресенье, и нам нужно с позволения соседей Николая разобраться с тем, что есть внутри его хаты, как называют здесь бараки… Они говорили, что у него в хате немало книг и какое-то имущество… Впрочем, сегодня не будем заходить и смотреть… Отложим все это на завтра. Заодно и наведем справки о приюте для Амура.
Ольга после услышанной вести о смерти Николая дальше не слышала слова, что говорил Валера. Она стояла и, не отводя взгляда, смотрела на Амура. И Амур, присев на задние лапы, подняв голову, так же сосредоточив внимание, смотрел на Ольгу, будто ожидая, что она должна ему что-то сказать… важное. С минуту Ольга таким взглядом смотрела на Амура, и собака, тоже не отводя глаз, смотрела на Ольгу.
Глядя так, Ольга вдруг произнесла тихим, спокойным голосом:
– Валера, посмотри, как он, Амур, смотрит!.. Какими глазами он смотрит!.. Он… он, кажется, понял все, все… о чем мы говорили. Он понял, Валера!.. Собака поняла, что ее хозяина уже нет и что для нее все кончено. Посмотри, как он смотрит!..
Ольга медленно опустилась на корточки перед Амуром, протянула правую, затем и левую руку к его головке, положила их на уши и, легонько пошевелив их, начала ласково гладить по головке, приговаривая:
– Милая собака Амур… Вижу… вижу, и ясно, что ты понял все… все! Что хозяина твоего уже нет в живых! Но, Амурка, милый, не оставим тебя так, без внимания. Позаботимся, обязательно позаботимся. Заберем, устроим в приют и будем часто навещать…
Поглаживая Амура по голове и заглядывая ему в глаза, Ольга тихим, слабым голосом произнесла опять:
– Валера, не могу!.. Посмотри!.. Посмотри, какими глазами он смотрит. Невозможно в них смотреть!.. Он все, все понял, все, что произошло с хозяином, и… и какая жизнь теперь его ждет без него, которого любил и которого уже нет в живых… – И, опять обращаясь к Амуру, произнесла опять: – Милая, умная ты собака!.. Не оставим, не оставим тебя так, одиноко, мы позаботимся, обязательно позаботимся!..
Валера подошел, встал рядом и сказал:
– Полно, Ольга!.. Время, пора уезжать… Да, чуткое у тебя сердце, собака учуяла это, и ясно… потому так смотрит, видит сочувствие. Она, Амурка, ведь умная собака!
После слов Валеры Ольга медленно привстала и, продолжая смотреть на Амура, произнесла:
– Валера, посмотри… какими глазами она смотрит, будто навсегда прощаемся с ней… Валера, мы же никогда ее не оставим без внимания?..
– Конечно, нет, – ответил Валера. И, минуту помолчав, сказала опять: – А мы же ничего не принесли… и собака ведь голодна? Я осмотрелся, и рядом нет магазина… так что Амуру придется еще одну ночь провести без еды. Утром приедем на машине и привезем… А так, после сегодняшней встречи и разговоров, он вряд ли прикоснется к пище. А завтра заодно и Амурку, после того как наведем справки, заберем…
Сказав это, Валера помолчал, потом произнес:
– Да, но… Завтра ведь воскресенье, справки как наведем?.. Придется потерпеть до понедельника. Но завтра приедем, обязательно приедем и привезем ей еду.
Ольга опять присела и, погладив по головке Амура, сказала:
– Милый Амурка, мы не прощаемся… только потерпи до утра… Потерпи еще эту ночь, утром мы опять приедем и увидимся, еду привезем.
Сказав это, она еще с минуту посидела так, поглаживая по голове, заглядывая ему в глаза, и медленно встала.
Амур оставался на месте, продолжал сидеть на задних лапах, и, когда Ольга вставала, собака по-прежнему задумчивым взглядом, не шевелясь, продолжала смотреть на нее.
Валера и Ольга с минуту постояли так, потом повернулись и медленно, неспешно пошли в сторону троллейбусной остановки. Ольга несколько раз останавливалась, оборачивалась и смотрела в сторону барака Николая, у входа в который по-прежнему на задних лапах сидел Амур и прежним взглядом смотрел вслед уходящим в сторону троллейбусной остановки Ольге и Валере.
На следующий, воскресный, день, к полудню, Валера с Ольгой подъехали к поселку на машине и остановились у барака Николая. Выйдя из машины, Валера подошел к дверям, отодвинул затвор, открыл дверь и вошел внутрь. А Ольга, держа в руках кульки с приготовленной для Амура едой, подошла к приоткрытой калитке дворика.
– Валера, тут Амурки нет. Не пропустили ли мы седьмой номер троллейбуса, а он опять там, на остановке? – сказала она громко, чтоб Валера услышал ее.
Из комнаты послышался голос Валеры:
– Нет, мы же сюда за седьмым почти вслед ехали и наблюдали… мы не могли Амурку упустить… Возможно, он пошел к мусорной свалке. Обычно бездомные собаки там крутятся в поисках пищи. Амуркой займемся потом… Давай лучше иди сюда, здесь немало книг, посмотрим, может, что найдем интересного и, как решили… отберем для школьной библиотеки.
– Хорошо!.. – произнесла она, вышла из дворика и вошла в барак.
В помещении она подошла к окну и отодвинула занавески. Комната озарилась лучами полуденного солнца.
Валера стоял справа от окна, у стены, и проводил взглядом по корешкам книг, которыми были забиты полки.
– Да, тут столько полок, занимают почти целую стену, – произнес Валера.
Рядом, возле стены с полками книг, к углу примыкал диван, который, видимо, был и постелью Николая. И над диваном, посередине стены, висела рамка с фотографиями двух пожилых людей. Валера и Ольга подошли к ней. Стоя и смотря на фотографии, Валера произнес:
– Видать, родители Николая.
Ольга не отвечала, с минуту молча стояла рядом и тоже смотрела на фотографии двух пожилых людей, потом перевела взгляд на столик, затем на шкафчик в углу и отошла к полкам книг.
Валера тоже отошел от дивана, подошел к полкам книг, провел взглядом по корешкам и сказал:
– Да, тут немало книг, и вижу по корешкам, большинство, должно быть, старинные издания. Видать, он был любителем почитать.
Потом присел на корточки и начал просматривать нижние полки с книгами. Они оба, Валера и Ольга, принялись со вниманием разглядывать книги. Валера, проводя рукой по корешкам обложек, вынимал некоторые книги из стиснутых рядов и читал названия.
– Да тут, на этой полке, большинство – старинные издания, их не очень много, но книги интересные. Смотри, какие авторы! Николай Островский – «Как закалялась…», рядом «Война и мир» Толстого. Тут и Чехов, и Александр Куприн… «Гранатовый браслет», смотри… издана в тысяча девятьсот тринадцатом году. И «Поднятая целина», «Судьба человека» Шолохова. И все они ранее пятидесятых-шестидесятых годов издания.