– Танечка, – рыдал в трубку голос матери, – Танечка.
Всхлипывания глушили дальнейшие слова, и Таня с трудом разобрала – бабушке плохо. Таня слушала, и чувствовала, как намокает носок, глянула вниз – по линолеуму растекалась кровавая лужица.
– Мам, я ногу порезала, сейчас на телефон перезвоню, – сказала она, положила трубку и шагнула вперед.
Все вдруг поплыло, стена резко приблизилась и Таня оперлась об стену. Голова кружилась, черные пятна шли перед глазами.
– Надо хоть до кровати дойти, – подумала Таня и провалилась в обморок.
Пробуждение было очень болезненным – висок сильно болел, голова раскалывалась, трясло руки, и Таня с трудом доползла до дивана.
– Тридцать пропущенных, – она включила телефон и набрала номер.
– Все в порядке, – сразу начала она разговор, – просто зеркало разбила и порезала ногу, сейчас все уже в порядке.
Она выслушала про сердечный приступ бабушки, про свое косорукое обращение с подарками и наконец мама распрощалась и Таня поплелась в ванную.
– Тридцать шесть лет, – сердилась она, старательно обливая водой из душевого шланга ногу в носке, – а все нотации мне читают, нет, чтобы спросить, как ты. Нет, им важнее какие-то дурацкие нотации.
Она вытащила ногу из ванны и стащила носок. Попрыгала на одной ноге обратно – пластырь оставила на диване.
Телефон снова зазвонил.
– Танечка, – голос начальницы был очень недоволен, – у нас тут сокращения наметили, и ты попадаешь под него. Завтра напиши заявление по собственному, не подведи коллектив.