Мария Семёнова
Волкодав
Узловатые пальцы Вароха теребили рогожку.
– Один раз мы поехали на ярмарку к западным вельхам, – выговорил он глухо. – У нас было целых три повозки… Сыновья взяли жён и детей, хотели… порадовать… И ведь не одни ехали, большой обоз был… Кто ж знал, что половина разбойников в охранники нанялась… Жадоба… Нас с внучком за мёртвых сочли, зверям бросили на дороге…
Голос Вароха сорвался, старик не договорил. Волкодав молчал.
– Теперь ты понимаешь, почему вчера я… так хотел, чтобы ты оказался Жадобой, – справившись с собой, продолжал старый сегван. – Прости меня, парень. Вот, возьми… – Он откинул рогожу: на коленях у него лежали прекрасные ножны цвета старого дерева, перевитые длинным ремнём. – Я работал всю ночь, – сказал старик не без гордости. – Боялся… кабы ты к другому кому не пошёл… Сделай милость, прими… не обижай…
– Сейчас меч принесу, – сказал Волкодав.
Тилорн, которому лечение щенка, видно, и впрямь недёшево обошлось, спал по-прежнему крепко. Ниилит плела косу, присев на край деревянной кровати у него в ногах. Она улыбнулась Волкодаву и поклонилась ему, но тут же испуганно вскочила: он протянул руку к лежавшему на полке мечу.
Волкодав прижал палец к губам и помахал ладонью – нечего, мол, бояться. Забрал меч и кошелёк с деньгами и вернулся во двор.
Узорчатый клинок вошёл в ножны, как нога в хорошо знакомый сапог. Ни ноготка лишку, ни волоска недостачи. Крестовина легонько щёлкнула о фигурную оковку устья, снабженную ушком для «ремешка добрых намерений». Волкодав перевернул ножны и с силой встряхнул их несколько раз. Меч и не подумал вываливаться. Волкодав перекинул ремень через плечо и застегнул пряжки. Потом завёл руку, и рукоять легла в ладонь удобно и точно. Волкодав потянул меч наружу. Тот вышел спокойно и плавно, не застревая, одним движением, сулившим немедленный удар. Волкодав улыбнулся и вернул меч в ножны, без труда поймав устье кончиком лезвия.
– Ты настоящий мастер, Варох, – сказал он с уважением. – Хотя погоди! Вчера ты обмерил только меня, а меч, помнится…
Хромой сегван улыбнулся в ответ и покачал седой головой.
– Какая мерка? Мне один раз посмотреть…
Волкодав развязал кошель:
– Полчетверти серебром, так?
Мастер проворно поднялся и удержал его руку.
– Не обижай, парень, – проговорил он негромко. – Ты зарубил троих разбойников и ещё одного, говорят, застрелил, а у Жадобы меч отобрал и правую руку ему изувечил… которой он… За это я тебе не то что ножны… Всю лавку свою…
– Спасибо на добром слове, дед, – сказал Волкодав. – Только плату всё же возьми. Тебе внучка растить… самому есть-пить надо… Не возьмёшь, выйдет, опять тебя Жадоба ограбил.
Он отсчитал монеты и, не слушая уговоров, высыпал их Вароху в ладонь. Старый сегван долго смотрел на блестящее серебро, и белая борода вздрагивала всё сильнее. Потом он вдруг шагнул к Волкодаву и обнял его.
– Ты заходи к нам… сынок, – сказал он и судорожно вздохнул, тщетно пытаясь скрыть подступившие слёзы. – Заходи как-нибудь, а? Девочке твоей поясок справим… плетёный… с застёжками…
Утратив в неволе надежду на солнечный свет,
Душа замирает, и сердце смолкает в груди.
И кто-то шепнёт: «Всё равно избавления нет…»
Кто сломленным умер в темнице – ты их не суди.
И тех не суди, кто, не вынеся груза цепей,
Спастись не умея и тщась досадить палачам,
Все счёты покончил в один из безрадостных дней…
Не лучше ли сразу конец – и себе, и цепям?
Не смей укорять их за то, что они не смогли
С таким совладать, что не снилось тебе самому.
На собственной шкуре попробуй сперва кандалы…
А впрочем, не стану такого желать никому.
Я знал и иных – кто оковы едва замечал,
Строку за строкой составляя в рудничной пыли
Трактат о любви и о битве вселенских начал…
Те люди – что солнца: они и во мраке светлы.
Я был не таков. Я был зол и отчаянно горд.
Я знал, для чего меня Боги от смерти хранят.
Сперва отомстить за измену, за лютый разор —
Тогда только пращуры примут с почётом меня.
Я смертью за смерть расплатился и кровью за кровь.
За всех, кто до срока ушёл в беспредельную тьму.
За всех, превращённых в клубки из когтей и клыков…
Такого я тоже не стану желать никому.
5. Переспорить жреца
Меч висел за спиной, прихваченный к ножнам за крестовину «ремешком добрых намерений». Нелетучий Мыш успел уже подробно исследовать ножны и нашёл их малосъедобными, зато очень удобными для лазания туда и сюда.
Волкодав не спеша шёл по улице, и настроение у него было вполне под стать небу, сплошь затянутому серыми облаками. Вот уже битых три дня он безо всякого толку обходил ремесленные мастерские. Кузнецы, кожемяки и мостники, подгонявшие один к другому деревянные горбыли мостовой, с уважением поглядывали на его широкие плечи и покрытые мозолями ладони. Но разбойничья, как выразился Бравлин, рожа и шрамы, оставленные оружием и кандалами, раз за разом делали своё дело. Никто не спешил брать к себе бывшего каторжника, человека наверняка беспокойного, а то и опасного… да ещё венна. Волкодав знал, что всегда может разыскать седоусого старшину. Тот наверняка поможет, раз обещал. Но при мысли о том, чтобы куда-то бежать и по приказу того же Бравлина рубить какого-нибудь «вора», ни в чём, как потом выяснится, не виноватого… Нет уж.
Волкодав шёл по улице и думал о родных лесах, и делалось ему всё тошней. Дома ему хватило бы с собой простого поясного ножа, ну там – лука со стрелами для охоты. Меч, оружие воинское, в лесу не потребен. А здесь?.. После происшествия у Вароха Волкодав без меча за ворота не выходил. И ремешок, перехлестнувший рукоять, был таков, чтобы в случае чего удара не задержал.
Ещё он думал о том, как хорошо было бы приберечь оставшиеся деньжата, купить парусную лодку и уйти на ней в верховья Светыни, в коренные веннские земли… кабы не замок Людоеда, обугленные развалины которого поганили берег в самом начале пути.
Будь он, как прежде, один, он легко обошёл бы замок лесами. Со спутниками вроде Тилорна и Ниилит придётся ждать осени, когда купцы поедут из Галирада назад.
Нет, всё же слава Богам, что он был теперь не один…
Иногда Волкодаву казалось – он так и не придумает выхода. Иногда же – всё как-нибудь образуется, надо лишь чуть-чуть подождать.
Сегодня утром Тилорн в очередной раз осмотрел крыло Мыша и велел Волкодаву купить крепкого вина, убивающего заразу. Шагая вперёд, венн неспешно высматривал харчевню почище, и было ему, правду сказать, слегка жутковато. Как если бы покупка вина таила в себе нечто необратимое, вроде первого надреза ножом. Тилорн обещал, что Мышу больно не будет. Но кто поручится наверняка?..
Нелетучий Мыш чувствовал его состояние, и, не понимая причины, ластился к человеку. От этого совесть мучила Волкодава ещё больше. Наконец, облюбовав дверь, из которой вкусно пахло свежими пирожками, Волкодав нагнул голову и вошёл.
Он сразу заметил стражников, добрый десяток которых – с Бравлином во главе – расположился за столом возле двери. Молодые стражники баловались рукоборством. Закатывали рукава, утверждали локти на столе и мерились силой, ругаясь и хохоча.
Волкодаву, точно мальчишке, захотелось немного поглазеть на борцов, однако сначала следовало исполнить задуманное. Он ограничился поклоном Бравлину и сразу прошёл к стойке.
Корчмарь ему не понравился. Посмотрев на него один раз, Волкодав понял, что до Айр-Донна этому типу было далеко. Случается, человек, привыкший иметь дело по преимуществу с иноземцами, задумывается о неоглядной ширине мира и обретает мудрость, а с нею и доброту. Бывает и наоборот: иной начинает драть нос и вроде бы даже стесняться кровной родни.
И не поговоришь с таким, и путешественника, попавшего в беду, он удавится, а даром не приютит…
– Что подать, почтенный? – спросил он Волкодава.
Спросил вроде вежливо, но так, что венн сразу вспомнил и свою рубаху, залатанную на локтях, и уродливый шрам на левой щеке, и пыльные сапоги. Он сказал:
– Маленькую склянку прозрачного вина. Очень крепкого, такого, чтобы горело.
Корчмарь слегка поднял брови. То ли просьба Волкодава показалась ему странноватой, то ли веннское оканье уж очень резало слух. Так или иначе, он кивнул и скрылся в низенькой двери позади стойки.
– …жрецы Богов-Близнецов, – коснулся ушей Волкодава обрывок случайного разговора. – Проповедуют на площади. Сходим, что ли, послушаем?..
Волкодав повернулся к стойке спиной, и, облокотившись, стал смотреть, как боролись стражники. Верх держал белоголовый верзила с плечами, проходившими, должно быть, не во всякую дверь. Могучие парни громогласно подбадривали схлестнувшихся в единоборстве друзей. Кто-то вгорячах уже бился об заклад на вынутую из уха серьгу…
Седоусый Бравлин поймал взгляд Волкодава и, казалось, хотел что-то сказать, но не успел: вернулся корчмарь и с лёгким пристуком поставил на стойку изящный пузырёк, в котором плескалось с полчашки бесцветной жидкости. Волкодав вытащил пробку и понюхал. Как раз то, что надо. Любопытный Мыш тоже сунул нос к отверстию скляночки и, чихнув, брезгливо отпрянул.
– Сколько с меня? – спросил Волкодав.
– Шесть медных монет. Надеюсь, ты умеешь считать до шести, – ответил корчмарь чуть-чуть громче, чем следовало. Волкодав заметил краем глаза, что головы начали поворачиваться в их сторону. – Но я, – продолжал хозяин заведения, – с удовольствием отдам тебе даром это вино, если ты покажешь нам прямо здесь, как пьют его у вас, в веннских лесах. Поистине лишь дикарская глотка способна…
– Я бы показал, только мне оно не для питья, – медленно и очень спокойно выговорил Волкодав. – Ты человек просвещённый, знаешь, наверное, что значит «продезинфицировать»…
Развязал кошелёк и принялся отсчитывать монеты.
Судя по выражению лица корчмаря, он ждал, что лесной житель расшумится, а то и грохнет скляницу об пол, – десять стражников, надо думать, вмиг его утихомирили бы. Или вправду попытается проглотить содержимое на потеху гостям…
– Не знаешь, – удовлетворённо кивнул Волкодав. И посоветовал: – Книжку почитай, может, найдёшь где.
Аккуратно выложил на стойку одну подле другой шесть медных монет, взял пузырёк и направился к двери.
На сей раз, однако, он не смог преодолеть искушения и задержался возле стола, у которого сгрудились стражники. Один из молодых воинов сейчас же заметил:
– Ишь какой славный меч у этого венна. А драться им он, интересно, умеет?
Длинные языки немедленно завертелись:
– Да вряд ли: он, как все венны, больше дубиной…
– То-то ему нос на сторону и свернули.
Бравлин счёл за благо предостеречь молодцов:
– Потише, ребята. Что толку попусту ссориться.
Волкодав молча повернулся и пошёл прочь, а Нелетучий Мыш презрительно плюнул в обидчиков.
– Эй, венн! – немедленно раздалось сзади. – Ты куда?
Волкодав остановился. Потом не спеша повернулся к ним лицом.
– Морды вам бить пока вроде не за что, – задумчиво проговорил он, пожимая плечами. – Да только и всё слушать, что вы несёте…
Кто-то из стражников захохотал, хотя, по мнению Волкодава, ничего смешного в его словах не было. Ещё один весело бросил:
– Чего ждать, если у них бабы верховодят.
Дружный смех сопроводил это замечание, и Волкодав призадумался, не слишком ли поспешным было его замечание насчёт битья морд.
– Иди сюда, парень, – сказал ему Бравлин. – Покажи моим дуралеям, каких мужчин рожают ваши женщины.
Уйти сделалось невозможно. Волкодав нахмурился и шагнул обратно к столу.
Вообще-то венны не жаловали состязаний, полагая их лишним поводом для обид. «Если я тебя одолею – ты огорчишься. Если ты одолеешь – я огорчусь. Зачем?» Сам Волкодав одно время зарабатывал на жизнь, нанимаясь стражником, телохранителем, вышибалой в кабак. Надо ли говорить, что у каждого нового хозяина его обычно встречал отказ. И косой взгляд уже нанятого молодца. Тогда-то, вдохновлённый отчаянием, Волкодав впервые воспользовался старой, как мир, уловкой, славно выручившей его в Большом Погосте. Он стал предлагать сопернику помериться сноровкой и силой – конечно, у хозяина на глазах. Тут уж отказа не случалось. Поначалу Волкодав нередко бывал бит. И жестоко. Он не горевал. Он умел терпеть. Он учился, благо Кан-Кендарат была тогда ещё с ним. Он знал, что должен очень многому научиться, если вправду хочет вернуться домой и разыскать Людоеда…
Бравлин освободил ему место рядом с собой. Волкодав поправил за спиной меч и сел на скамью. Напротив ухмылялся тот белоголовый верзила; ладони у него были что сковородки, а правый рукав закатан выше локтя. Раздень обоих, и он выглядел бы куда внушительнее Волкодава. Венн тоже распутал тесьму на запястье. При виде кандальных рубцов сзади послышалось одобрительное «О-о-о!». Волкодава это всегда раздражало. Молокососы, близко не нюхавшие неволи, почему-то любили предстать этакими знатоками, намекнуть неизвестно на что. Дурачьё. Щенки бестолковые.
Они поставили локти на стол и сцепили ладони. Свободной рукой Волкодав на всякий случай накрыл Мыша, беспокойно возившегося на плече. Откуда было знать маленькому зверьку, что тут затевалось – безобидная возня или нешуточный поединок? Ещё укусит кого.
…Соперник Волкодава удивительно долго пристраивался и примеривался, ёрзая туда-сюда по скамье. И только когда он из румяного сделался багровым и, тяжело дыша, навалился грудью на кромку стола, венн запоздало сообразил, что молодой стражник давно уже боролся всерьёз. Просто он даже издали не видал Самоцветных гор. Не говоря уж о том, чтобы ворочать там неподъёмные глыбы. И, что гораздо важнее, не знал, на что способны люди, для которых давно истёрлась разница, жить или умереть. Волкодав вздохнул. Унижать парня ему не хотелось.
– Всё, – сказал он и распрямил пальцы.
Ещё мгновение его соперник продолжал давить что было сил. Потом до него дошло. Его ладонь обмякла, и он перевёл дух. Как показалось Волкодаву, с большим облегчением.
При виде такого чуда половина стражников пришла в большую задумчивость и умолкла. Другая половина, наоборот, зашумела: каждый рвался самолично помериться с венном.
Волкодав поднялся и перешагнул скамью, выбираясь из-за стола.
– Постой, парень, – начал было Бравлин.
Волкодав мотнул головой:
– Всё, хватит. Дел много.
На сей раз никто не напутствовал его ядовитыми замечаниями и не проезжался по поводу мужчин, которые слушаются женщин. Тем не менее Волкодаву было почти совестно. Честь племени отстаивают не в дурацком рукоборстве за корчемным столом. И силу, если есть, по каждому пустяку в ход не пускают. Оставалось утешаться тем, что он, вообще говоря, не напрашивался.
И надеяться, что всё случившееся не повлияет на лечебные свойства вина…
Выходя, Волкодав заметил краем глаза, что Бравлин покинул стол и направился за ним.
Ноги сами собой понесли его на торговую площадь, к изваянию Медного Бога. Всё-таки ему часто вспоминался седобородый жрец, с которым когда-то давно, в детстве, свела его жизнь. Послушать старика, так на всех девяти небесах не было никого великодушнее, милосерднее и мудрее его Близнецов. Он говорил о них точно отец о рано умерших сыновьях. Вот уже одиннадцать лет Волкодав тщетно силился понять, какое отношение имели Боги старика к тем злопамятным и недобрым созданиям, которыми пугали людей другие носители двухцветных одежд…
Площадь была запружена любопытным народом, но высокий рост, позволявший смотреть поверх большинства голов, в который раз выручил Волкодава.
Неподалёку от Медного Бога возвышался дощатый помост, сколоченный плотниками накануне. Перед помостом плечом к плечу стояли стражники, и за их спинами, в окружении отцовской дружины, сидела в резном деревянном кресле кнесинка Елень. Насаждение новой веры часто начинают с правителей. Что примет вождь, то рано или поздно примут и люди. А кроме того, хмыкнул про себя Волкодав, в присутствии кнесинки возмущённые горожане всё же вряд ли набросятся на жрецов и побросают их, как водилось в Галираде, с пристани в воду.
На помосте стояло несколько священнослужителей, но Волкодав первым долгом посмотрел не на них. Его внимание привлёк воин, державшийся позади жрецов и как бы ожидавший своего часа. Это был настоящий гигант, облачённый в двухцветную броню. Лицо скрывала кованая личина, повторявшая черты усатого человеческого лица и тоже разрисованная в две краски. Волкодав знал, что Ученики Близнецов весьма придирчиво отбирали воинов, достойных носить двухцветные брони. И выбирать было из кого. Наёмники слетались к ним, как мухи на мёд. Ещё бы! Платили жрецы хорошо, а кроме того, стоило надеть освящённую кольчугу, и любой удар кулака становился подвигом в святой битве за веру.
Что он тут делает? Охраняет жрецов?..
Потом Волкодав разглядел на помосте ещё одного человека. Этот был одет по-аррантски – в сандалии да тонкую льняную рубаху без рукавов, длиной по колено. Человек был примерно ровесником Волкодаву, но, в отличие от него, очень хорош собой. Вот только выглядел он заморенным и голодным; Волкодаву бросились в глаза синяки на голых ногах и подозрительные пятна на грязной рубахе. Юноша стоял неподвижно, низко опустив кудрявую голову и крепко прижимая к груди несколько толстых растрёпанных книг…
А у переднего края помоста стоял проповедник. Он тяжело дышал – видимо, только что кончил вдохновенную речь. Волкодав с сожалением понял, что опоздал. Что ж, вряд ли они приплыли сюда ради одной-единственной проповеди. Подождём, услышим ещё.
– Скажи пожалуйста, досточтимый Ученик, – заговорила кнесинка Елень. – Я, наверное, недослышала. Ты рассказывал, что твой Бог един. Как же вышло, что вы поклоняетесь Близнецам?
– Это я, в скудости разума своего, не сумел внятно выразиться, госпожа, – с поклоном ответствовал жрец. – Когда Бог решил явить себя людям, человеческая плоть была измерена и найдена слишком хрупким сосудом, неспособным вместить Его дух. И была избрана женщина, ожидавшая рождения двойни. И воссияло над нею…
Дальше Волкодав не слушал. Он ощутил, как над губой выступил внезапный пот, и торопливо провёл рукой по усам. Он никогда не забывал мест, увиденных хотя бы однажды. Лица он запоминал куда хуже. Но этот голос остался в его памяти навсегда. «Догнивай же в мерзости, ничтожный язычник…»
Нелетучий Мыш взъерошил чёрную шёрстку и негромко, но с вызовом зашипел. Всякому, кто вздумает обижать Волкодава, придётся сперва иметь дело с ним!
Волкодав снова посмотрел на арранта. Тот вдруг поднял золотоволосую голову, и взгляды их на мгновение встретились. Только на мгновение, но Волкодав вздрогнул. В зелёных глазах парня ему почудился отчаянный призыв, чуть не вопль: «Помоги!» Вопль, впрочем, тут же оборванный. Аррант знал, что выручать его было слишком опасно.
Волкодав немного подумал и начал протискиваться вперёд.
Спустя некоторое время дошла очередь до юноши с книгами. Его толкнули в спину, и он обречённо шагнул вперёд, оказавшись подле жреца.
– А вот живое свидетельство того, до какой низости может докатиться пренебрёгший священными истинами Близнецов, – указывая на молодого арранта, провозгласил жрец. – Этот человек пытался спасти от очистительного костра книги лжепророков и лжеучителей, дабы смущать и вводить в искушение умы и души непосвящённых… – Проповедник осенил себя знамением Разделённого Круга. – Вот эти книги: он сам носит их, ибо людям благочестивым грешно до них даже дотрагиваться…
– Каждое учение драгоценно! – неожиданно громко и убеждённо перебил пленник. Зелёные глаза непокорно блеснули: – Уничтожь их, и мир обеднеет!
– Учения, о которых глаголешь ты, неразумный, – что грязь на ногах, – едва ли не с жалостью покачал головой жрец. – Её трудно избежать, пока идёшь по дороге. Но прежде нежели входить в дом и ступать на прекрасные ковры, грязь следует смыть.
– Ты называешь грязью золотую пыль, по крупице собранную человеческим разумом! – не сдавался аррант.
– С каких это пор божественные истины собираются нашим разумом, тёмным и бедным? – спросил жрец.
Волкодав, успевший достичь передних рядов, только вздохнул. Когда заходила речь о какой-нибудь бредовой, совершенно невыполнимой затее, венны предлагали натаскать воды решетом, сегваны советовали вычерпать море, арранты же – переспорить жреца. Парень, похоже, забыл поговорку. А может, просто нечего было терять…
Проповедник взирал на книжного юношу со скорбью и сожалением, словно на опасно больного:
– Если к божественным откровениям подходят с убогими мерками разума, значит, можно подходить к ним и со столь же убогими мерками силы… Осмелюсь назвать это последнее даже более оправданным, ибо Боги в своём всемогуществе даруют победу не тому, кто крепче телесно, а тому, за кем правда. Вот наш воин…
Рука в красном рукаве вытянулась в сторону окованного сталью верзилы. Всё правильно, подумал Волкодав. Боги могущественны и справедливы, однако всё-таки лучше, если правдоборец сноровист, сыт и силён.
– На его благородном клинке пребывает благословение Близнецов, – продолжал жрец. – Я знаю, ваше племя чтит праведность поединка. Найдётся ли здесь кто-нибудь, кто дерзнёт…
– Найдётся! – почти сразу отозвались из толпы. К помосту уже проталкивался светловолосый детина в тяжёлой сольвеннской кольчуге. Если он чем и уступал полосатому, то ненамного.
– Я не хотела бы осквернять убийством сегодняшний день, добрый Ученик, – заметила кнесинка.
– Мы проехали уже семь городов, государыня, – с поклоном ответствовал жрец. – Наш воин всего только даст твоим подданным убедиться в могуществе истинной веры. Для этого нет нужды отнимать жизнь.
Светловолосый миновал стражников и забрался на помост. Развязав ремешок, он вытащил из ножен длинный прямой меч. Невежа, поморщился про себя Волкодав. Меч у парня был хорошей нарлакской работы, красивый и дорогой, с двумя красными камнями, вделанными в рукоять.
– Доброго слова не стоят твои Близнецы! – дерзко бросил жрецу сольвенн.
Проповедник усмехнулся:
– Посмотрим, как ты это докажешь…
И отошёл благословить своего воина на праведный бой.
Волкодав покосился на галирадских волхвов, сидевших чуть позади резного кресла кнесинки Елень. Волхвы слушали молча, с непроницаемыми лицами. Они не вмешивались в спор. Вероучений в Галираде бытовало бессчётное множество – по числу стран, откуда прибывали в город купцы, а уж съезжались сюда воистину со всего света. И никто не посягал изгонять или свергать чуждых Богов, и даже Медный Бог, аррантский Морской Хозяин, терпеливо сносил не всегда почтительное обращение…
Вот начался поединок, и Волкодав сразу понял, что противники были вполне достойны друг друга. Тяжёлые мечи невесомо порхали в крепких руках, мелькая, точно серебристые рыбки, играющие в пруду. Волкодав слышал, как неподалёку от него шёпотом переговаривались две девушки. Обеим хотелось, чтобы сольвенн изловчился и сшиб с двухцветного шлем. Вот бы глянуть, хорош ли собой?..
Волкодав внимательно смотрел на поединщиков, придерживая одной рукой кошель с деньгами. Он всегда так делал, когда оказывался в толпе.
Между тем происходившее на помосте нравилось ему всё меньше и меньше. Сначала он сам толком не понимал почему. Потом понял. И снова начал потихоньку проталкиваться вперёд.
Бой был подстроен. Подстроен от начала и до конца. Но подстроен здорово. Волкодав это заметил только потому, что сам полных четыре года немногое видел, кроме сражений и поединков.
Он ещё додумывал эту мысль, когда великан ударил. Рослый, тяжёлый телом, он был быстр. Очень быстр. Зато сольвенн как будто вообще не заметил угрожающего движения. Волкодав, которого самого тысячу раз выручала именно быстрота, распознал смертоносный замах в самом зародыше. Он видел, как вспыхнул на солнце, чертя великолепную дугу, отточенный меч. И как этот меч в последний миг обернулся плашмя, и удар, которому полагалось бы рассечь хулителя Близнецов пополам, только швырнул его на колени.
Стало тихо. Ни стука клинков, ни выкриков зрителей. Сольвенн охнул и выронил оружие. И опустил голову, униженно стоя на четвереньках. Боги-Близнецы восторжествовали.
– Лишь чистая вера святит меч воина, даруя победу! – торжественно провозгласил жрец. И обратился к толпе: – Пусть этот человек идёт с миром. Не гибели людской мы ищем, но лишь вразумления. Дерзнёт ли ещё кто-нибудь из вас сразиться с воителем, осенённым…
– Дерзнёт, – проворчал Волкодав. Раздвинул плечом обернувшихся стражников и оказался лицом к лицу со жрецом.
Тот со спокойным презрением смотрел на него с высоты помоста:
– Кто ты, восстающий на Тех, чьи имена прославлены в трёх мирах?
Не узнал, подумалось Волкодаву. Ещё он не отказался бы выяснить, почему жрец обошёл этим вопросом первого поединщика. А впрочем, не всё ли равно.
– Я молюсь своим Богам и не восстаю на чужих, – сказал он мрачно. Потом кивнул на арранта: – Скажи лучше, отдашь ты его мне, если побью твоего молодца?
Жрец окинул его оценивающим взглядом.
– Не слишком ли ты самонадеян, язычник?
Волкодав промолчал.
– Ты не победишь, – сказал жрец. – Хотя… мне ли, неприметному, судить о путях Близнецов? Победи, – тут он улыбнулся, – и твори над ним, что пожелаешь.
Волкодав кивнул и, расстегнув нагрудную пряжку, снял перевязь с ножнами. Подошёл к кнесинке и с поклоном протянул ей рукоять:
– Развяжи, государыня, ремешок.
Кнесинка Елень распутала узел и тихо сказала:
– Не погуби себя, Волкодав.
Запомнила, радостно поразился он. А вслух сказал:
– Как уж получится, госпожа.
Потом он посмотрел на то место в толпе, где только что стоял сам, и не слишком удивился, увидев там Бравлина. Волкодав сунул ему в руки ножны и скляночку с вином:
– Подержи!
Склянка могла разбиться, а к новым ножнам он ещё попросту не привык и боялся, что они ему помешают. Бравлин взял то и другое и неуверенно протянул руку к Мышу:
– Зверюшку-то…
Мыш громко щёлкнул зубами, и седоусый старшина поспешно отдёрнул ладонь. Вокруг с облегчением засмеялись. Бравлин сперва нахмурился и покраснел, но затем разгладил усы и тоже улыбнулся.
– Давай, парень! – сказал он Волкодаву. – Не посрами!
Тот уже шёл к помосту, и привычный Мыш хватался за косы, перебираясь с его плеча на затылок.
Взобравшись на возвышение, Волкодав всей шкурой ощутил взгляды толпы. Не самое большое удовольствие, когда на тебя таращится полгорода. Дикий венн, как всегда лезущий не в своё дело. Волкодав нахмурился и погнал лишние мысли прочь.
Вытащив из поясного кармашка кусок тесьмы, он повязал им лоб, чтобы пот не тёк в глаза и не мешал драться. Двухцветный воин преклонил колени, и жрец, что-то шепча, начертал в воздухе над его шлемом Разделённый Круг. Волкодав повернулся лицом к солнцу, проглянувшему в разрыве туч.
«Око Богов, Податель Всех Благ, пресветлое Солнце, – мысленно обратился он к небесному пламени. – Пускай Близнецы мирно правят теми, кто им поклоняется. Но зачем этот человек говорит мне, будто Тебя – нет?..»
Кое-кто потом утверждал, будто серебристый узор на лезвии его меча блестел удивительно ярко.
– Зови, зови своих божков, – прервал его молитву насмешливый голос жреца.
Толпа ответила обиженным гулом, а кнесинка Елень, нахмурившись, покосилась на могучих бояр, стоявших слева и справа от её кресла. Не пора ли, мол, намекнуть заезжему проповеднику, чтобы выражался учтивей?..
«Благослови мой меч, прадед Солнце, – не снисходя до перебранки со жрецом, молча попросил Волкодав. – Я хочу вызволить этого парня: ну разве дело – силой заставлять верить в Богов…»
– Он не мешал тебе, когда ты заклинал Близнецов, – бесстрашно подал голос аррант.
– Когда говорят с истинными Богами, помешать не может ничто, – сказал жрец и отступил в сторону, освобождая место для поединка.
Переспорить жреца, зло подумал Волкодав и повернулся к сопернику. Человек, способный согласиться на подставной бой, ни доверия, ни уважения ему не внушал. Но с ним по крайней мере можно поспорить на понятном языке, без зауми и словесных кудрей…
Они приветствовали друг друга взмахом меча, потом сошлись, и народ загудел снова. Двухцветный был до того здоров и могуч, что жилистый, как ремень, Волкодав рядом с ним казался щуплым подростком.
– Куда ему, – раздавалось из толпы. – Да полосатый его живьём съест!
– Мыслимо ли, против этакой силы…
Молодой аррант горестно покачал головой и крепче прижал к себе книги…
Сыт и силён, думал Волкодав, ловя и отбивая удар за ударом. Очень силён. И всегда был сыт. Вот только силушкой привык тешиться всё больше над безответными. Как этот книгочей. А когда-то, небось, был доблестным воином…
Волкодав медленно пятился вдоль кромки помоста, оценивая соперника, привыкая и приспосабливаясь к нему. Площадь за его спиной разочарованно вздыхала. И правда, мол, – мыслимое ли дело?.. Волкодав знал: на взгляд обычного человека, он выглядел куда менее проворным, чем светловолосый сольвенн. Потому что тот заранее знал, каким будет каждый удар, а он дрался по-настоящему, без подсказки, и полосатый был противником, каких поискать. Помалкивали только опытные рубаки да немногочисленные венны, стоявшие в толпе. Они-то видели: двухцветный злился и вкладывал в свои удары всё большую силу, нападал всё стремительней и опасней. Вот только цели его удары почему-то не достигали.
Потом Волкодав отчётливо услышал голос Бравлина, обращавшегося к кому-то из горожан:
– На сколько бьёмся, что венн победит?
– Никак лишние деньги завелись, старшина, – прозвучало в ответ. Волкодаву некогда было рассматривать, с кем там договаривался его нечаянный знакомец.
– Вчера жалованье получил за две седмицы, – усмехнулся Бравлин.
Собеседники начали спорить и наконец сошлись на полутора четвертях серебра, из чего Волкодав заключил, что стражники жили не бедно. Или Бравлин просто рассчитывал, что отдавать не придётся…
Двухцветный между тем свирепел. Сумасшедшему венну с великолепным мечом просто неоткуда было взяться. Но ведь взялся же. И дрался всерьёз. Очень даже всерьёз. Полосатый хорошо знал себе цену. Вдобавок он загодя усвоил приёмы, любимые галирадскими витязями, и вполне был готов если не к лёгкой победе, то к равному спору с любым здешним воителем. Белобрысый Плишка был тоже силён, но он побил бы его и в настоящем бою. Что за нелёгкая принесла сюда венна? Этот венн дрался, словно забытый Богами хулитель веры был его родным братом. И дрался мастерски! Весь натиск гиганта точно проваливался в пустоту, только на мече неведомо каким образом возникали зарубки.
Два тяжёлых клинка взлетали, кружились, ткали в воздухе стремительную паутину. Потом всё кончилось.
Полосатый злился всё больше, теряя терпение и осторожность. Каждый раз, соприкасаясь с клинком Волкодава, его меч выходил из повиновения и словно по собственной воле чертил в воздухе кренделя, норовя выскочить из ладони. Воин жрецов был готов сожрать венна живьём. Все уговоры насчёт непролития крови были давно и прочно забыты. Он убьёт этого дикаря, так унижавшего его своим мастерством. Беда только – после каждого выпада приходилось заново отыскивать венна взглядом: тот всякий раз успевал пропасть неизвестно куда. Глаза начала затягивать багровая пелена бешенства. Никогда ещё двухцветный не ведал поражения в поединке. Очередной свистящий замах канул в никуда, полосатого развернуло кругом. И прямо перед собой он увидел испуганные глаза пленного книгочея, следившего за схваткой. Из-под расписной личины донёсся сдавленный рык. Меч стремительно и кровожадно взмыл над головой…
