Семён Исаакович Волошин
Родина
Вцепившись решётку кассы мёртвой хваткой и раскачиваясь, как на молитве, стоял полусогнувшись в дупель пьяный мужик. Одежда его, если то, во что он был помещён, можно было так назвать, была очень грязной и ветхой, кроме того, источала дичайшее амбре, по сравнению с которым, вонь на конюшне или в свинском хлеву, могла легко сойти за аромат французских духов. В такт покачиванию, он бормотал себе под нос что-то абсолютно бессмысленное.
Подошёл ближе. Спрашиваю: "Пошто дяденька железнодорожное добро крушим?". Ноль эмоций. Отойди, говорю, мужик времени нет, спросить на счёт билета надобно. Поезд вот-вот отходит. После решётку доломаешь.
Тебе это, видать, не к спеху.
Окошко кассы отворилось и зычный голос кассирши пророкотал, вот я ему выломаю. Сейчас милицию вызову, пусть в вытрезвителе мебель ломает.
Превозмогая источаемый запах, хватаю его за плечи, пытаясь оторвать от кассовой решётки. Безрезультатно, хоть руки пили. Насилу отодвинул, чтобы вопрос по поводу билета задать. Вдруг он заплакал навзрыд,как малое дитя, и изрёк фразу :"Пустите, суки, меня на родину"! А ты, спрашиваю, где, в Париже что ли пребываешь?
