Семён Варкентин
Правь
Пролог
Пепел и зола после дождя смешались с грязью. Вся эта каша налипала слоями к голым ступням.
– Если мы сейчас не развернемся, то не вернемся засветло, – сказал Вятко.
– Да признайся уже, что зассал!
– Да, боюсь! С меня батя шкуру снимет.
– Я так и знал… – сплюнул мальчишка.
Вмешался Мончан:
– Ты, Завид, скажешь, что не побоишься Вяткиного батю?
Мончан был старший из трех друзей и считал своим долгом быть мудрее. После того, как посадник набрал новых мужиков на войну, в деревне осталось совсем мало мужиков. Сначала Мончану понравилась роль старшего. Другие мужики подавали ему руку, когда здоровались. Но вскоре он почувствовал груз ответственности. Младшие братья не слушались его. Матушка всю дорогу требовала решения проблем и дел. Мончан стал больше понимать своего отца и что его больше всего удивило – скучать по нему.
– А я тут при чем? Это же не мой батя. – А притом! Его взрослые многие сторонятся.
– Вы слышали?! – перебил их Вятко.
– Что?
– Плачет кто!
– Не глупи, откуда тут дети?
– Тихо! – рявкнул Мончан.
Все замерли в тишине и глупо уставились на Вятко.
– Говорю же, нет тут никого! – нарушил тишину Завид. Он перепрыгнул на другое упавшее бревно, чтобы не наступать в черную лужу грязи.
– А что, если на этой звезде кто-то прилетел? – с опаской спросил Мончан.
– Это кто же может оседлать звезду и выжить после такого прилетения?
– Падения, – поправил Вятко.
– Да, падения!
Мончан по-новому посмотрел на последствие пожара вокруг. Поваленные и обгоревшие стволы кедров и сосен. Стволы некоторых кедров не обхватить вдвоем руками, но сломлены ударом от падения звезды. Ветки сожжены, а кора обуглилась. Вся земля укрыта размытой от дождя золой.
– Вы заметили, что сосны уже лежат не ровно, а полукругом.
Вятко обвел рукой, показывая дугу.
Все остановились и стали оглядываться. Обгоревшие и заваленные сосны лежали, словно волот небрежно расчесал гигантским гребешком пол тайги.
– И правда кругом, – заметил Мончан. – Значит, мы почти у центра. Идем!
Какое-то время все шли молча, и слышно было только хлюпанье ног по грязи. Там, где раньше был густой лес, от падения звезды осталось только выгоревшее кладбище. Не слышно было даже пения птиц.
– А это слышали? – нарушил молчание Вятко.
– Что?
– Да. Как будто собака тявкнула, – нахмурился Мончан.
– У вас от страха все подряд мерещится, – посмеялся Вятко. – Ну что встали? Пошли посмотрим!
Он пошел вперед.
Вятко, не скрывая своего испуга, отломил обожженную ветку от одного из лежавших стволов и пошел за другом.
Мальчишки шли вперед к центру, а круг из поваленных сосен сужался. Завид, несмотря на низкий рост, вел Вятко и Мончана за собой.
– Теперь и я что-то слышу! – обрадовался Завид и прибавил шагу. Заскочил на невысокий вал земли и резко замер. Вятко почти не сбил его с ног.
– Смотри, куда прешь! – рявкнул Завид.
Все стояли на краю кратера, шагов двадцать в диаметре. На дне кратера были навалены зеленые ветки. Их сюда принесли уже после пожара. Оттуда отчетливо раздавался чавкающий звук.
Завид кивнул Вятко, мол, ступай вниз, посмотри. Не пойти – было равно признаться в страхе. Одно дело признаться, что боишься отцовского наказания. Но признаваться, что боишься спуститься в кратер, Вятко не хотел.
Он взялся за свою палку поудобнее и сделал первый шаг вниз. Только теперь он обратил внимание, что весь кратер был утоптан непонятными следами. Размером с детскую четырехпалую ногу с острой пяткой.
Мальчик оглянулся на друзей.
– Давай, – проговорил Завид безмолвно губами.
Вятко сглотнул застрявший ком в горле. Почувствовал, как у него намокли подмышки. Он занес палку над головой, а ногой приподнял ветку на дне кратера.
Морщась от солнечного света, на него уставились маленькие черные глазки на красной вытянутой, как у собаки, морде. Тварь лежала на спине. К ее бледно-белой груди, чавкая, присосался человеческий младенец. Животное оскалилось и завопило. Младенец, не прекращая, сосал.
Мончан на краю кратера выкрикнул:
– Гребаная навь! Тикаем!
Друзья побежали. Вятко остался на дне кратера. Со всех сторон из леса раздались похожие воющие крики. Мальчик ударил черноглазую тварь пяткой в морду. Сил десятилетнего ребенка хватило впечатать голову твари в землю. Вятко отбросил палку и схватил обоими руками младенца. В несколько шагов он уже выпрыгнул из ямы. К кратеру бежали горбатые красные твари. Мальчик побежал. Слишком страшно, чтобы оборачиваться. Мокрый и скользкий ребенок извивался в руках. Жалобно кричал. Вятко прижал младенца сильнее к груди. Втянул голову в плечи. Пятка горела от боли. Он только что понял, что поранил ногу об зубастую пасть животного. Хотелось окрикнуть друзей. Позвать на помощь. Но такой драгоценный воздух в легких нужен был ему для бега. Он прыгнул через бревно. Проскользил по грязи и упал на обгоревший ствол другого кедра. В последний момент успел отбросить ребенка, чтобы не раздавить его своим весом. Поднялся. Схватил неистово орущее дитя. Посмотрел назад. Лесные духи! Их тут с десяток. Одна из тварей подняла его палку и бежала, размахивая ею как штандартом.
– Беги! – услышал он голос Мончана.
Друг швырнул толстый сук в монстров. Дрын пролетел над головой Вятко. Твари с визгом разбежались в сторону. Оскалились и с еще большей злобой побежали в сторону мальчишек.
Ты их только сильнее разозлил!
Вятко не стал дожидаться, что будет дальше. Он сгорбился и что есть сил побежал, пытаясь не навернуться еще раз на скользкой и мокрой от дождя земле.
За спиной раздался крик Мончана:
– Отвали, мразь!
Вятко остановился на крик. Красные твари облепили его друга со всех сторон. Они держали его за руки, не давая пошевелиться. Монстр с палкой в прыжке опустил оружие на голову парня. Колени Мончана подкосились, и он упал лицом в грязь. Группа монстров все еще держала мальчика, но уже как по команде подняли свои рожи и уставились на Вятко. Младенец на плече истошно плакал. Изо рта у него пахло творогом.
Мончана убили! Это не может быть правдой…
Вятко так бы и стоял, прижимая кричащее дитя. Завид дернул его за плечо.
– Беги, осел!!!
1. Мольга (01.10.4004)
В теплое время года место у окна было самым лучшим. Через маленькое зарешеченное окно в камеру проникал свежий и теплый воздух. Судя по погоде, сейчас была луна Кота. Не хотелось верить, что прошло четыре луны. Мольга сидела в дальнем углу от окна. В том самом углу, который она раньше использовала для испражнений. Ее отец рассказывал ей, что домашняя птица гадит под себя, а когда помет перегнивает, то отдает тепло. Мольга могла поклясться чем угодно, что от ее дерьма тепла не было никогда. Она сидела в полудреме и перебирала в памяти воспоминания из прошлого.
Воспоминания – это было последнее, что осталось в ее жизни светлого.
Небо за окном было так плотно затянуто тучами, что было не различить, утро сейчас или вечер. Одно Мольга поняла из суеты за решеткой: был какой-то важный гость в узилище. Все суетились и бегали, как в разломанном муравейнике.
Ее мысли прервал шум в коридоре. Страх тут же сковал ее. Сердце перестало на какой-то момент биться.
Только не за мной! В соседнюю камеру! В камеру дальше! Что угодно! Только оставьте меня в покое! Ей было стыдно за эти мысли. Стыдно за страх.
Звук шагов в коридоре приближался. Их было двое, судя по разговору.
Пожалуйста, в соседнюю камеру! Женщина за стеной кричит после изнасилований всю ночь. Стоны, как от медленно умирающего животного. Но лучше этот крик, чем быть изнасилованной самой.
– Здесь, – услышала она за дверью. Зазвенели ключи.
Мольга вскочила. Ее глаза забегали по камере. Что-нибудь! Выход! Оружие! Но она знала, что в камере нет ни того, ни другого.
Дверь отворилась.
– Фу, ну и вонь, – вошел охранник. Он оглядел Мольгу с головы до ног. – Заноси.
Вошел второй и затащил за собой пытальное кресло. Мольга стояла не двигаясь. Она поняла, что сейчас будет. Она уже слышала, как допрашивают других. Как они кричат и молят о помощи. Взывают ко всем богам. Как все их мольбы и крики бесполезны.
Она вздрогнула, когда охранник хлопнул дверью.
– Садись! И без выходок! – в руке охранника была зажата кистень.
Одного взгляда на кресло хватило представить всю унизительную беспомощность. Кожаные ремни. Широкие как столешницы, замазанные спекшейся кровью подлокотники. Они сейчас увидят мой страх – поняла Мольга. Она бросилась на охранника с кистенем в руке. Поймала руку и впилась в нее зубами. Он закричал. Удар под ребра согнул Мольгу пополам. В глазах потемнело. Она не могла дышать. Из глаз побежали слезы. Еще несколько ударов ногами. Беспомощное тело подняли и бросили в кресло. Охранник слизнул кровь с укуса на руке.
– Грязная сука! – выругался и сплюнул на пол.
Прежде чем Мольга перевела дыхание, ремни на руках и ногах крепко приковали ее к креслу. Последним был широкий кожаный ремень, сдавивший груди и прижавший ее к спинке кресла.
– Лучше промой хорошенько, – посоветовал второй.
Укушенный наклонился к Мольге на расстояние поцелуя.
– Лучше тебе сдохнуть сегодня. Иначе я вернусь и заставлю тебя об этом пожалеть.
Она харкнула ему в лицо. Охранник отпрыгнул и стал утираться обеими руками, словно слюни обжигали ему кожу. Мольга засмеялась.
– Тварь! – выкрикнул он и оборвал ее смех ударом в живот.
Мольга часто захлопала ртом в попытке хлебнуть воздух. Если бы было чем, ее бы вырвало. Во рту стоял мерзкий вкус желчи.
Охранники вышли, и она осталась одна в кресле. Захотелось умереть. Волна отчаяния накатила на нее. Зачем жить дальше. Она и раньше жила лишь с мечтой иметь семью. А сейчас все, кого она когда-то любила, мертвы. Она сдалась. У нее больше не было сил. Что бы сказал сейчас отец? Она знала что. Если ты сдалась – значит проиграла. И Мольга проиграла. Больше всего на свете она мечтала стать матерью. И эту мечту у нее отобрали. Какая мать переживет убийство дитя у нее на глазах?
В коридоре снова послышались шаги. Теперь уже Мольга не сомневалась, у чьей двери они остановятся. Давай! Закончи это быстро!
В открытую дверь вошел охранник с факелом. Осмотрел камеру, размахивая пламенем. Ладонь он наспех перевязал куском ткани. За охранником в камеру лениво затек худой, невысокий старик в белоснежной робе и молодой юноша с милым, как у девушки, лицом. Старик наморщился.
– Создатель! Отчего тут так смердит!
Какой писклявый голос для старика, – подумала Мольга.
Может, евнух? Бытуют же слухи, что мальчиков оскопляют на белом холме, чтобы не ломался их голос.
– Прошу прощения, ваше святейшество. Несколько лун назад она разбила нужник и ранила охранника заточенными осколками.
– Сколько волка в клетке не держи, а он останется диким… – пробубнил старик.
Не выдержав холодного взгляда старика, Мольга посмотрела на юношу. Тот в свою очередь уткнулся себе под ноги.
– Можешь идти.
– Что?
– Ступай прочь. Я тебя кликну, – произнес старик чуть громче.
– Факел? – неуверенно протянул старику.
– Мирин, возьми.
Юноша вздрогнул, услышав свое имя, и поспешил забрать факел.
Охранник вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. Какое-то время старик молча смотрел на заключенную, теребя в руках омофор. Красная атласная ткань, расшитая золотой ниткой, лежала поверх белой робы на его плечах и свисала почти до пояса.
Когда шаги утихли, он заговорил:
– Мольга, не так ли?
– Д… – она сглотнула. Собралась с мыслями. Пусть она сейчас умрет, но страха не покажет. – Да, – выдавила она уже увереннее.
– Откуда ты, Мольга? – еле слышно пропищал старик.
– С Крысиной улицы.
– Ужасный район. Но я спрашиваю о местах, где ты родилась.
– Волчий лес.
Старик мило улыбнулся, словно хочет очаровать дитя.
– Мирин, наклони факел, а то масло накапает тебе на руку.
– Да, ваше святейшество.
– Я прочел твое дело, Мольга. Твоего отца казнили за колдовство. Сына убили при задержании. Что держит тебя в этом мире?
– Что тебе надо, старый пес! – прошипела она, чтобы скрыть свой страх.
Мальчишка замер от удивления, но старик не подал виду.
– Хочу предложить тебе работу, Мольга. Но не знаю, что предложить тебе взамен. Помоги мне. – От расплывшейся улыбки число морщин на лице старика удвоилось.
Мольга уставилась на него с непониманием.
– Я хочу одного, – промямлила она.
– Говори. Не стесняйся. Но ребенка твоего я вернуть не смогу, – он развел руками. – Я лишь слуга божий, не Творец.
Он уже знает, – поняла Мольга.
– Хочу отмщения. Выдавить своими руками глаза ублюдку, который убил моего сына.
Старик глянул кратко на своего подмастерья.
– Понимаю. Ты увидишь его в этом самом кресле. А в твоем распоряжении будет набор инструментов и все отведенное создателем тебе время.
– Ты явно играешь со мной.
– Мирин! – мальчишка опять вздрогнул. – Скажи нашей дражайшей подруге, как часто я обманывал людей?
– Ни разу, ваше святейшество, – выстрелил как из арбалета ответом подмастерье. И опасливо глянул на Патриарха.
– Охранник! – похожим на крик забиваемой козы провизжал старик.
В коридоре раздались шаги. Он бежал.
Дверь распахнулась.
– Да, ваше святейшество!
Мольга была рада видеть, как повязка на руке пропиталась кровью.
– Бумагу, чернила и воск. Немедля.
Было забавно наблюдать страх в глазах охранника. Как быстро с него слетела спесь. Мольга даже позавидовала святоше в белой рясе.
А он стоял ровный как стрела и перебирал в руках омофор, разглаживая золотую вышивку.
Снова бег по коридору. Открылась дверь.
– Принес еще аспидную доску, чтобы писать.
– Очень кстати. Огромное спасибо. Можешь снова нас оставить.
Охранник быстро закивал. Так болтается от ветра на заборе сохнущий горшок. Покинул камеру и прикрыл тихо дверь. Мирин уже расставил чернила на подлокотник кресла. Вооружился пером и с ожиданием уставился на патриарха. Старик замер, словно наслаждался ожиданием.
– Ты понимаешь, что на бумаге я тебе расправу над человеком обещать не могу. Только словом. Слову Патриарха Всея Тверди можно верить, – он обратился к мальчишке. – Мирин, пиши! Свободную грамоту и пропуск на лобное место.
– Хорошо, – принял он и заторопился скрипеть пером по бумаге.
– Служивый! – завизжал старик. И Мольга злорадно улыбнулась, радуясь, как гоняют надзирателя. Топот ног. Открывающаяся дверь.
– Вот кошель, – в руках патриарха появился кошель. – Отмыть. Одеть. Отпустить. Грамота сейчас будет написана, – он кивнул головой в сторону юноши. – Под твою ответственность. И создателя ради, приберите тут. Смрад невыносимый!
– Готово, – расплылся в улыбке мальчишка. Явно гордый собой. Почерк ровный, – отметила Мольга. Патриарх поставил закорючку, подобрал лежащий на полу факел и, растопив воск, поставил печать перстнем на двух бумагах.
– Вот так в подвалах узилища мы блюдем законы империи, – усмехнулся он. – Освободи ее и веди во двор. И вот еще!
– Да?
– Чтобы больше никаких побоев. Женщина теперь на службе церкви.
– Конечно, ваше святейшество!
Дрожащие руки забегали по застежкам ремней. Мольга видела, как волнуется охранник. Перевязь на руке уже вся пропиталась кровью.
Старик и его помощник вышли первыми в коридор. За ними на два шага отставали Мольга и охранник. Мольга улыбнулась охраннику. Тот инстинктивно улыбнулся в ответ. А после этого она специально с размаху врезалась в каменную стену. В голове раздался хруст. Мольга почувствовала его всем телом. Глаза словно лопнули и полились слезы. Ноги подкосило, и Мольга упала. Уже на полу она закричала:
– Нееет! За что?
– Что произошло? – завизжал, обернувшись, старик.
– Я не знаю! – закричал охранник.
Мольга, опираясь о стену рукой и обливаясь кровью из носа, проскулила:
– Он ударил меня об стену.
– Нет! Она сама!
– Сама сломала себе нос? Ты явно держишь меня за слабоума? – прошипел писклявым голосом сквозь зубы старик.
– Молю, святейшество! Я ее пальцем не трогал.
Боль была ужасная. Мольга закрывала руками лицо, скрывая свою улыбку. – Веди нас на свежий воздух! Я не могу более терпеть этот смрад!
В конце коридора была дверь. Дважды Мольга натыкалась на нее при попытке побегов. И дважды она была закрыта с обратной стороны. Сейчас дверь поддалась, и в сопровождении святош и охранника она вошла в небольшую комнату. Большой камин. Завалинка у стены. В казане над огнем что-то кипит. На противоположной стене полка с оружием. А по центру стоит круглый стол.
Они вышли на улицу. Холодный воздух немного ослабил боль разбитого носа. Руки уже по локоть были в крови.
Старик окликнул ратника возле кареты:
– Найдите ей цирюльника. А этого высечь здесь и сейчас.
– Будет исполнено.
Охранник рыдал как ребенок, божась, что не трогал Мольгу. Но и она, и он знали правду. Он трогал ее. Не сейчас, но трогал. И эти плети заслужил.
Никто из его дружков не вмешался. А Мольга лишь смотрела на курносого. Вот кого она бы хотела видеть еще под ударами кнута.
Босая, с кровоточащим носом, завернутая в мешковину, с двумя грамотами за поясом. Вот в таком виде ее вызволили из узилища и оставили. Старик-освободитель сел в высокую карету и в сопровождении дюжины ратников уехал. В какой-то момент ей показалось, что охранники разорвут ее на куски. Но высеченный на глазах друг – хороший мотив оставить женщину в покое.
Переживая, что кто-то увидит ее страх, она сама сделала первый шаг в их сторону.
– Отдай мне кошель, – сказала она плачущему охраннику.
Он поднял на нее глаза. О да! Ты ненавидишь меня. Как это приятно. Мужчина отсыпал из кошеля пару монет и протянул ей.
– Весь кошель. Или ты хочешь, чтобы завтра святоша услышал, как ты не дал мне и гроша?
Он долго смотрел на нее. Потом вернул монеты в кошель, затянул шнурок и, морщась от боли, протянул все монеты Мольге.
– Подавись.
В одной этой фразе было больше ненависти, чем Мольга сама испытывала к охраннику.
Она сплюнула ему в ноги кровавую кашу и забрала деньги. Бросила последний взгляд на Курноса, развернулась на месте и пошла прочь. Кровь из носа капала с подбородка на землю.
***
Солнце было в зените, но не согревало. Мольга еще раз погладила рукой полы нового плаща из коровьей кожи. Она была рада покупке. Кошель существенно потерял в весе, но теперь у нее была шерстяная одежда, плотный плащ, теплые сапоги с деревянной подошвой и длинный кинжал.
Еще она истратила два медяка на баню, но почти сразу пожалела об этом. После холодных подземелий и попыток согреться собственными испражнениями она хотела просидеть в бане до самого утра. Но Мольга не учла, что ее сломанный нос от жары разболится еще сильнее. От боли у нее закружилась голова. Она окатила себя кадкой холодной воды и поспешила на улицу, пока не потеряла сознание.
Теперь Мольга спускалась по портовой улице. Миновав склады и разменники, она вышла к харчевням и блудильням. Там она свернула в Крысиный район. Уже издалека она приметила струйку дыма из дымохода ее хижины. Сердце забилось быстрее. Она оглянулась по сторонам. Кто может заметить ее волнение. Только какая-то старуха, сгорбившись, брела вдоль стен, уткнувшись себе под ноги.
Все та же старая дверь, но на новых петлях. Старые петли остались на месте. Никто не удосужился их срезать. Мольга дернула ручку. Заперто. Она постучала в дверь. Шорохи. Дверь открылась внутрь. В двери стояла невысокая молодая девушка. Из-под лохматых кудрей снизу вверх на Мольгу смотрели испуганные глаза.
Взгляд сразу напомнил, что разбитый нос не только ужасно болит при каждом вздохе и сглатывании, но еще и ужасно выглядит.
– Ты кто? – рявкнула Мольга.
– Марта, – пропищала неуверенно девушка. – Это мой дом, – сказала Мольга и вошла внутрь, оттолкнув девочку.
– Но я уплатила за три луны!
Мольга ничего не ответила, а новая хозяйка так и стояла у открытой двери, не понимая, что ей делать.
– Мама, кто эта тетя? – из-за занавески, где стояло ведро для испражнений, выбежал маленький мальчик лет четырех.
– Иди ко мне! – Девушка схватила ребенка на руки и закрыла дверь. – Послушай, я уплатила за три луны вперед.
Мольга заглянула в котел. Прозрачная похлебка, на поверхности которой плавали две куриных лапы и какие-то овощи. На потолке все так же висели свертки трав, которые собирала еще Мольга. Она глянула на женщину с ребенком. Худые конечности мальчишки. Впалые щеки матери. Мольга подвинула в сторону скамейку, которая служит новой семье еще и столом, достала кинжал и, поднявшись на скамью, срезала с потолочной балки два свертка трав. После этого залезла под балку и достала оттуда сверток.
Все еще там, где я его оставила.
Она убрала сверток и кинжал под плащ, а два веника с травами протянула девушке.
– Добавь несколько листьев в похлебку. У мальчишки желтые глаза. Ему нужно прочистить мочевой.
– Откуда ты знаешь?
– У него болит поясница. Верно?
– Да.
– И пописать не может.
– Да. Ты ведунья?
Злость накатила на нее. Дура! Боги дали тебе дитя! Цени этот дар!
– Намотай ему лохмотья на босые ноги. Сгубишь дитя на холоде, – не скрывая злость, велела Мольга.
– Хорошо, – закивала девушка.
Если она это и сделает, то только из-за страха, который внушила ей высокая дикарка с тесаком и сломанным носом.
Мольга проверила наличие под плащом тряпичного свертка, который достала с потолочной балки, и молча ушла.
***
Уже стемнело. В луну Кота дни становятся короче, а ночи длиннее. Она простояла тут уже несколько колоколов и, хотя подмерзла, радовалась холодному воздуху. На морозе нос болел меньше. На улицах стало совсем безлюдно, и чтобы не привлекать внимание, Мольга спряталась в темном углу. Иногда в тишине она слышала крики из камер узилища. Еще сегодня утром она была в соседних камерах, но сейчас эти крики не вызывали у нее никаких эмоций. Просто кому-то плохо. Каждый день, каждый колокол в мире кому-то плохо. Что с того?
Наконец-то покрытая железными полосами дверь отворилась, и из узилища вышли двое мужчин.
– Мозоли не натри, – сказал один другому, и оба засмеялись. Мольга узнала гавкающий смех.
Курнос! Мужчины пожали друг другу руки и разошлись. Мольга выждала какое-то время и пошла за охранником.
Сохраняя дистанцию, она старалась мягко ступать деревянными подошвами по уличной брусчатке. Она спустилась в портовый район за охранником. Тут жизнь кипит всегда. Моряки, чьи корабли ждут погрузки, разгрузки и ремонта, сливают свои деньги в местных блудильнях и харчевнях. В одну из таких блудилень зашел и Курнос. Мольга осталась на улице, ровно под вывеской какой-то харчевни. Под надписью «У Мидны» была нарисована свинья с непропорционально длинными лапами. О том, что это свинья, говорил лишь ее закрученный хвост. Художник был либо пьян, либо ни разу не встречал свиней. Когда к Мольге пристал какой-то пьяница, она ушла в дальний угол улицы, откуда могла наблюдать за входом. Тут в нише между зданиями воняло мочой и какой-то кислятиной. Что ж, это будет длинная ночь. И холодная. Она снова проверила сверток под плащом. На месте. Будет время подумать над предложением святоши в белой рясе. Размазав лужу блевотины сапогом по земле, Мольга поняла, что за запах кислятины она почувствовала.
***
Она прошмыгнула в узкий дверной проем. Бесшумно ступила деревянной подошвой на деревянный пол и замерла. Курнос спал, степенно похрапывая своим обрубленным носом. Мольга подождала, когда глаза привыкнут к темноте. Как и положено для блудильни, большое ложе стояло по центру комнаты. Курнос спал на животе, раскинув руки в стороны. Она залезла на него, усевшись на ягодицы. Охранник лениво заерзал, полагая, что это одна из девок. Клинок мелькнул в темноте. Резким движением она вонзила лезвие в правое легкое. Бедрами Мольга почувствовала, как все тело охранника напряглось. С лезвием в легком закричать он не смог. Тогда Курнос попытался подняться, и Мольга повернула лезвие.
– Не дергайся, псина, будет больнее. В ответ тишина. Она выдернула лезвие кинжала так же быстро, как вонзила. Услышав его вздох. Ей показалось, воздух он втянул не через нос, а через отверстие в спине. Мольга знала, что легкие его наполняются кровью и скоро он задохнется.
Слишком легкая смерть для тебя, мразь.
– Не волнуйся, я люблю сзади, – прошептала она на ухо.
Ослабевшее тело задергалось под Мольгой. Курнос узнал фразу, которую шептал каждый раз Мольге на ухо. Он осознал, с кем находится в комнате. Мольга тем временем поднялась над охранником. Надавила на кинжал и почувствовала, как лезвие медленно раздвигает плоть. Гарда уперлась в голые ягодицы Курноса. Мольга резко выдернула лезвие. Обтерла кровь об постель и вышла через дверь.
Потрепанные девки стояли в конце коридора. Мольга поспешила к выходу.