Сергей Абдалов
Байки старого кладбища
«Страх парализовал меня. Лишь испытав такой ужас сам, человек способен понять, что это такое"
Брэм Стокер
Квартира
Не думал, не гадал, что вот в самом расцвете сил буду бегать по родному городу в поисках съёма жилья. Однако, видать, время пришло. «Бумажная свадьба», видимо, на то и «бумажная», что рвётся на раз-два. Расстались мы с Оксанкой, не нажив ни совместного имущества, ни детей. Может, наверное, из-за этого и разошлись. У неё всё карьерный рост на уме, а у меня почти три работы. Ушёл на работу – жена ещё спит; пришёл с работы – она уже спит. Или вообще в доме нету. Под конец отношений возвращалась позже меня: пьяная, часто в засосах. В общем, махнул я на это всё рукой. Может, даже и к лучшему всё. Не представляю, если вдруг Оксана вела б себя так и при детях.
В общем, ушёл от жены. Перекантовался первые дни у знакомых, потом пожил с недельку у матери, а после и от неё съехал. Устал слушать укоры да мудрые советы. Оксана ведь матушке сразу не приглянулась. Вот мы, мужики, ведь в короткой юбке что видим? Красоту. А вот женщина в короткой юбке другой женщины видит будущее обладательницы мини. И мать моя сразу предрекла короткую семейную жизнь. Как всё та же юбка. Только жизнь моя, видимо, напоминала не мини-юбку, а стринги, раз так быстро закончилась. Причем стринги эти были съедены большой некрасивой задницей.
А как начиналось всё хорошо!
Мы с Оксанкой в одном классе учились. С восьмого стали дружить вместе, а с десятого… Ну, в общем, уже во всю репетировали взрослую жизнь. Если б я знал, что в школе, в принципе, близость-то вся и закончится. Класс у нас был небольшой, человек восемнадцать где-то. И помню я, с нами пацан учился один. Такой в каждой школе есть. Они как пришельцы все, клонированные, что ли? Про них особо ничего не знаешь: ни про их родителей, ни о том, где они сами живут и чем занимаются. Их даже на переменах не видно, а как они приходят в школу и уходят с неё – загадка вселенского масштаба.
Вот и у нас был такой же. Ну, знаете: сам толстый, в мешковатом свитере, что носит вплоть до мая месяца; в мешковатых джинсах; в истоптанных кроссовках со слабо связанными шнурками, по причине наличия большого пуза, мешающего полноценно согнуться. Волосы постоянно сальные и взъерошенные, а рот всегда открыт, как у рыбы, выброшенной на берег. Узнали такого пришельца? Нашего звали Славка.
И вроде пацан нормальный: и списать всегда даст, и вину на себя возьмёт, если кто-то стекло разобьёт в школе. Однако его скромность, его… «тихость» (если есть такое слово), бесило нашего брата. То кнопку канцелярскую ему под зад подложим, ждём, когда остриё загнётся; то на физре штаны с его толстой задницы спортивные стеням, жирные ляжки на показ выставим.
Мы-то сами были из тех, кто разбивали окна в школе; сталкивали со ступеней школьных тихонь и стреляли во время уроков из пугачей. А тут этот. Как воды в рот набрал. Сидит да скромно улыбается. Вот и давали ему «лещей» за это.
А однажды перестарались. Это было уже ближе к весне, в классе восьмом. И, видимо, предвкушение скорых каникул свело нас с ума. Вы втроём побили Славку. Побили так, что тот сознание потерял. А как отключился он, штаны с него сняли и голой задницей вверх положили на потеху девчонкам. Он потом даже пропал куда-то после этого. Вроде как переехал с родителями в другой город.
Много лет прошло с тех пор. Кому из наших армия мозги вправила, а кому и места отдалённые от общества. Двоих, кто Славку бил, уж и в живых даже нет. А сам Славка в сумасшедшем доме уж лет как пятнадцать находится. Это мне его бабушка сказала, Зинаида Степановна. Милая, добродушная старушка, что, кстати, и подсказала мне, где подешевле снять квартиру. А про Славку я больше не спрашивал. Стыдно…
***
Квартирка, надо сказать, соответствовала всем нормам холостяцкой жизни. И хоть её и сдавала женщина, подруга Степановны, было полное ощущение того, что старушка всю жизнь прожила в образе брошенного и всеми забытого мужика. В комнате имелся лишь один диван; журнальный столик; маленький телевизор на тумбочке с «видюхой» и шкаф для одежды. Кухню обогатили электрическая плита, засаленная и почерневшая, как и положено для холостяка, да холодильник, почти забитый упаковками пельменей. Пельмени, сказала женщина, можно съесть, однако перед тем как съехать, необходимо вновь заполнить его холостяцкой пищей.
Впервые я зашёл в эту квартиру почти что хозяином уже за полночь. Не представляете, как я вспоминал эту тётку, когда сварил себе пакетик этой заначки. Набив себе живот до отвала, я прилёг на диван и включил телевизор, чтобы поскорее уснуть.
Проснулся я от внезапного чувства тревоги. Сердце стучало так сильно, что казалось, его удары разносятся по всей квартире. На лбу выступила испарина. Захотелось пить. Я дошёл до кухни и приложился к крану. Сердцебиение выровнялось. На ночь всё-таки переедать вредно. Чтобы прохладный ветер июльской ночи полностью помог развеять тревогу, я вышел на балкон. Город, естественно, спал. Не горело ни одно окно. Поймал себя на мысли, что четвёртый этаж всё же не так открывает обзор. В детстве я жил на восьмом: вот там было всё как на ладони.
Вдруг у подъезда мелькнула какая-то тень, и мой взгляд, словно за верёвочку, потянулся в её сторону. Тень была крупной, неуклюжей и медленной. Чтобы различить в ней руки и голову, мне понадобилось чуть нагнуться вперёд. Высокий человек стоял около входа в подъезд и смотрел прямо на моё окно. Да, непроглядная ночь и высота, конечно, играли большую роль в видимости. Но я точно чувствовал взгляд незнакомца на себе так же, как если бы он стоял рядом. Дуэль взглядов продолжалась довольно долго, и я, уже не выдержав, решил выйти на площадку, посмотреть на странную личность, так сказать, воочию.
Я спустился на пролёт ниже. Человека около подъезда уже не было. Пришла в голову мысль посмотреть наверх, чтобы убедиться, что незнакомец не зашёл на этаж выше быстрее, чем я вышел из квартиры. Но и там никого не было. Я вышел на улицу. Удаляющихся фигур не наблюдалось.
Зайдя обратно, прилёг на диван, почти полчаса крутясь там с боку на бок. Не покидало ощущение пристального взгляда. Он был повсюду: на стенах, на потолке, на полу. Даже зажмуриваясь, я почему-то видел перед собой суровый взгляд бледных глаз, не имеющих зрачков: просто белые глазные яблоки. А ещё я видел улыбку чёрных, одутловатых губ. От этого меня вдруг резко затошнило. Я решил ещё раз выйти на балкон и вдохнуть в себя ночной воздух. Какого же было моё удивление, когда я вновь увидал тёмную фигуру незнакомца. Тот самый мужик опять стоял около подъезда. Высокий, тучный, с выпячивающимся брюхом. Не отворачивая тёмного лица, он смотрел в мою сторону холодным, пронзающим взглядом.
Но то, что произошло дальше, заставило меня отскочить от окна и подбежать к двери. Зачем я это сделал, не понимал сам. Видимо, меня заставил это сделать испуг, когда толстый незнакомец вдруг стремглав забежал в подъезд. Его тяжёлый топот я слышал уже с первых этажей, когда сам подбежал к двери, поочерёдно закрывая дополнительные два замка. Шлёпанье босых ног стихло лишь на моей лестничной площадке. Незнакомец тяжело дышал, переводя дыхание, а когда отдохнул, начал бить кулаками по дверям, визгливо крича:
– Сашенька открой! Я дам тебе списать! Только больше не трогай меня!
Холод ледяными муравьями пробежал с макушки до пяток. Откуда здесь взялся Славик, не совсем было понятно. Однако, когда я открыл дверь, почему-то ожидая вдруг увидеть своего одноклассника, на площадке никого, кроме грязной собаки, забредшей в подъезд погреться, не было…
***
Не выспавшийся и зевая на всю площадку, утром я еле попадал в замочную скважину, чтоб закрыть дверь. И так задумался про случившееся ночью, что женский голос, раздавшийся сзади, заставил меня вскрикнуть.
– Сашенька?– женщина мелкими шагами обходила меня со спины, заглядывая в лицо. – Сашенька Фёдоров?
Не буду говорить, что не узнал женщину. Это была Серафима Игоревна, наш классный руководитель. Когда я учился в первом классе, она уже была на пенсии. Представляя, сколько ей лет, я вдруг расплылся в улыбке.
– Я тебя тоже рада видеть, Сашенька! – приняв мою идиотскую ухмылку за радость, воскликнула женщина. – А это тебе знакомые Пети и Юры квартирку снять посоветовали? Хорошая квартирка. Добрая. В ней очень хорошие люди жили. Ой, как жаль Петечку с Юрочкой! Ведь один за другим, один за другим ушли. Такие молодые…
Я извинился перед старой учительницей, сказал, что спешу, и сбежал вниз по лестнице. Я и знать не знал, что Юра с Петром тоже эту квартиру сняли. Даже представить себе не мог этого! Это ж я с ними Славку-то избил. Жалко парней. С разницей в один месяц умерли. Ну как умерли? С собой они покончили. Ни с того ни с сего…
***
Сегодня я домой вернулся намного раньше, и на радостях набрал себе полный пакет пенного. А что? На закусь тратиться уже не надо, за квартиру уплачено на две недели вперёд. Живи и радуйся.
Телевизор смотрел под пельмени с пивом. Кто кого опередил у меня в желудке, вопрос остаётся открытым. Но вскоре я не мог ни пить, ни есть. Убрав несколько бутылок в холодильник, я решил порыться в тумбочке под телевизором, поискать там диски с фильмами. Распахнув дверцы, сразу чихнул. Пыль на полках была толщиной с палец. Дисков не оказалось, однако на верхней полке я обнаружил вздувшуюся от толщины смятых листов пожелтевшую тетрадь.
Сдунув с неё пыль, так же как один известный киношный герой сдувал её с зачётки, я присел на диван и принялся осторожно переворачивать страницы, ощущая себя археологом, откопавшим артефакт.
На жёлтых страницах были детские рисунки. Или художества не умеющего рисовать человека: толстый мальчик, похожий на круг с головой и конечностями, убивал ножом худых парней. Крови, нарисованной красной ручкой, там было на весь лист. Под рисунком была подпись: «Так им и надо».
На следующей странице художник нарисовал девушку. Этот рисунок уже был создан старательно, однако губы незнакомки были как у рыбы; глаза раскосые; рыжие косички как после удара током. Очень напоминало Таньку с нашего класса. Рыжая, косоглазая, с толстыми губами. В красном неровном сердечке покоилась надпись: «Танька».
Я аж подпрыгнул. Откуда наша Танька в этой тетради?!
От неожиданности тетрадь выпала из моих рук. Шмякнулась под ноги и тут же раскрылась, с неимоверной скоростью перелистывая одну страницу за другой. На каждой из них теперь был один и тот же рисунок, меняющий свою позицию на каждом открываемом листе. Такое бывает, когда рисуешь на уголках тетрадных листочков человечка и пытаешься оживить его, создавая кустарный мультик быстрым переворачиванием страниц.
Так и здесь. Неуклюжие рисунки ожили. Толстый мальчик выбежал из школы. Его догнали трое худых. Повалили на землю и принялись скакать на его животе, как на батуте. Комната вдруг наполнилась жалобным визгом, от которого я вздрогнул и забрался с ногами на диван. Кричали из шкафа.
И я уже не обращал внимания на тетрадь, превратившуюся в киноленту. Я и без этого знал, чем всё закончится. Ведь это были «кадры» из прошлого! В пожелтевшей тетради, почти полностью разделившейся по страницам, как по экрану маленького телевизора, транслировался ужасный фрагмент из прошлого. Но это уже всё отошло на десятый план, когда шкаф стал трястись от происходящего внутри.
Я замер. Дверцы резко и шумно распахнулись, и в комнату, прямо из шкафа, вбежал сам Славик, рыдая в ладони, закрывающие лицо. Я поднялся на ноги и вжался в стену. Славик пробежал от угла до угла, потом замер около дивана. Его руки опустились, и я увидел его раздувшееся синее лицо с вытаращенными глазами. Славик, что почти за двадцать лет так и остался в теле толстого мальчика в мешковатом свитере, смотрел мне прямо в глаза и что-то говорил. И он произносил наверняка внятную речь, которую я совершенно не слышал. Он размахивался руками, топал ногами и вроде даже кричал, но всё это было словно не здесь, не в этом мире.
Я не шевелился. Моё тело онемело от ужаса до такого состояния, что кончики пальцев покалывали. А потом Славка исчез. Я не уловил, как это произошло, но не так, как при монтаже в фильмах. Для его исчезновения хватило одного моргания, и синий, одутловатый мальчик просто пропал. Моё тело сползло на диван. Только сейчас я понял, что пиво уже давно предательски покинуло меня естественным для него способом. На улице уже посветлело. Я отзвонился на работу и сказал, что заболел.
***
Значит я уже как три дня живу в квартире родителей Славика? Спустя десятилетия, случай с унижением одноклассника вернулся ко мне. И не просто вернулся, а засунул меня в самое логово тревожных воспоминаний . Квартира была словно мозг , помнящий случившееся, и затаивший на долгие годы обиду. Мозг шизофреника . Или обиженого мальчика .И видимо квартира вспоминала всё что в ней происходило за годы жизни Славика с его родителями , которых я никогда и не видел.
В принципе, я и не забывал о случившемся никогда. Повзрослев и получив тумаков от людей сильнее меня, я однажды вспомнил о Славике. Я понял, как это больно – быть избитым толпой, без шансов дать сдачи. Однажды, проходя мимо школы, в которой учился сам, я увидел, как двое парней мутузят одного хиленького пацанёнка. Отогнав хулиганов от беззащитного мальчика, я вдруг укорил взрослых в том, что вот так, проходя мимо дерущихся детей много лет назад, они не сделали то же самое. А может, и не было никого? А Пётр с Юрием? Почему они сняли именно эту квартиру? А потом… Потом они умерли!
Я сидел на диване до обеда, до трясучки вглядываясь в непонятный журнал, валяющийся на полу. То ли это была книга учёта чего-либо, то ли ещё что-то, но не тетрадь, что я вытащил вчера из тумбочки. Никакой тетради не было!
После обеда, я всё же набрался смелости сходить в душ, наспех умыться, одеться, и выбежать вон из квартиры. Не возвращаться бы уже обратно и вернуться хоть к матери. Да хоть даже к Оксанке. Однако мне вдруг захотелось первым делом сходить в гости к матери Славика. Может спросить адрес психиатрической больницы и навестить там Славика?
Но в доме Зинаиды Степановны меня ждало очередного , не менее сильное моральное потрясение. Старушку я застал в дверях, в чёрном платке и зарёванную. Славка этой ночью умер.
***
Носик стучал о край фарфоровой чашечки, когда женщина пыталась налить мне чай. Я забрал у неё заварник и обслужил сам себя, налив чай Степановне.
А она, словно и меня-то не замечая, принялась вдруг рассказывать про внука.
Сиротой Славик остался ещё в третьем классе. Почему-то я сам не помнил этого и был потрясён услышанным. Славик потом замкнулся в себе. Поначалу даже с бабушкой не разговаривал. Подолгу сидел дома, не выходя на улицу. Его жизнью были школа и дом. Больше у мальчика ничего не было.
Повышенное опекунство над внуком привело мальчика к избыточному весу, а потом и к пороку сердца. Мальчику даже кричать запретили, тем более бегать. Это только прибавляло вес. А потом, в классе восьмом, мальчика крепко побили сверстники. Отбили ему селезёнку, сломали два ребра. Одно из них, как потом выяснилось, зацепило сердце. Операция прошла успешно, однако стресс затмил мальчику разум. Лет семь старушка ухаживала за мальчиком, а потом силы начали покидать и её.
Не дослушав Зинаиду Степановну, не притронувшись к чаю и даже забыв в прихожей кепку, я выбежал на улицу. Бежал, не разбирая дороги, и пару раз упал, содрав с ладоней кожу. Нужно было немедленно убираться из этой квартиры, иначе в ней можно сойти с ума! Пришлось, как и в прошлый раз, когда отпрашивался с работы, навестить свою бывшую классную руководительницу, живущую этажом выше. У неё был стационарный телефон. Позвонил матери и, что называется, с порога попал под упрёки. Бросил трубку, не дослушав. Собравшись с духом, позвонил Оксане и нарвался на мужской голос. Мысль о том, что придётся ночевать ещё не один раз в этой квартире, приводила в дрожь колени. Оставаться у учительницы желания не было. Молча выйдя на лестничную площадку, я неохотно побрёл в квартиру.
Теперь она уже напоминала не холостятскую берлогу, а самый настоящий склеп. В ней даже начало пахнуть как от гроба с покойником, что решили открыть спустя долгие годы. В воздухе правда витал смрад мертвечины.
Ни есть, ни включать телевизор не было желания. Наступила апатия. Я вновь и вновь прокручивал в своей голове всё, что поведала мне бабушка Славика. Подумать только: мы не только в тот день покалечили его морально, но ещё и физически. Так выходит, мы почти убили этого парня?
За окном начало темнеть. Проснувшийся во мне инстинкт самосохранения вдруг начал творить что-то выходящее за рамки. Я оборвал в ванной комнате бельевую верёвку и обмотал ею шкаф, чтоб из него никто не вышел. Потом я приставил к балконной двери диван; отодвинул тумбочку с телевизором и забился за ними в угол. Я так в школе не прятался, как сейчас, почти в сорокалетнем возрасте.
Ночь накрыла город. Люди заснули. Я же ожидал, когда вновь в этой квартире случится что-то страшное. Но квартира молчала. Меня уже начало, как говорится, «рубить», когда в окно вдруг громко застучали.
Боясь пошевелиться, я съёжился в комок, затаив дыхание. Удары продолжались. Кто-то напористо пытался ворваться в квартиру, разбив окно. И только сейчас я понял, что этот "кто-то" уже стоит на моём балконе.
– Вы меня больше не тронете! – пискляво проорали с улицы. – Вы теперь меня больше никогда не тронете!
Я выругался про себя, от нахлынувшей злости, пнув тумбочку с телевизором. Пузатым экраном аппарат грохнулся на пол и глухо выстрелил, словно лопнул большой шарик.
Это был голос Славика! За окном, за моим окном, сейчас стоял призрак Славика! Однако какого Черта! ? Если это призрак, почему б ему не проникнуть внутрь дома прямо сквозь дверь, как в фильмах, где для привидений не существует препятствий?
Я поднялся на ноги и повернулся на стук. За треснутым от ударов раздувшегося кулака стеклом стоял мальчик. С багровым, отёкшим лицом; обнажённый, с крупными трупными пятнами по всему телу. От лобка до шеи толстой змеёй проползал неровный шов, какой бывает от вскрытия тела. Здесь моя злость и смелость улетучились.
Побелевшие, выпученные глаза обнажённого мальчика не имели зрачков, но я точно знал, что они сейчас смотрят на меня. Чёрные, толстые губы мертвеца улыбались мне. Вздутые, синие руки тянулись ко мне, и я понимал, что между нами нет преграды в виде стекла балконной двери и дивана. Холодный и липкий, мальчик пытался меня обнять. И он уже прижался своей лысой, почерневшей головой к моему животу. Я погладил его по мягкой макушке, оставляя на пальцах липкую слизь.
– Прости меня, – начиная плакать, произнёс я. – Прости, Славочка.
Мальчик мне не ответил. Он крепко вцепился жёсткими пальцами мне в футболку и резко потащил к краю балкона. Я и охнуть не успел, как неуклюжий, мягкотелый покойник перекинул меня через парапет, нервно провизжав: " Прощаю! "
***
С ужасной болью в голове и в ногах я проснулся на больничной койке. Врачи, боровшиеся за мою жизнь несколько часов, всё же вытащили меня с того света. Первым человеком, которого я увидел, была бабушка Славика. Без каких-либо эмоций она сидела на стульчике и долго смотрела на меня в упор.
– Славика похоронили? – первое, что я решил спросить.
– Восемнадцать лет назад, – сухо ответила старушка, всё же отводя от меня свой колючий взгляд. – После того как вы его избили, ребра прошили ему сердце. Он умер через месяц после шести проведённых операций. Никто об этом так и не узнал… Три дня назад приснился он мне. Говорит: прости Александра и не держи зла на него… Простил он тебя, выродка…
Когда Зинаида Степановна собралась с духом, пришла ко мне ещё раз. Рассказала про квартиру, что сдавала мне её знакомая. Рассказала о психотропных препаратах, что смешала с фаршем для пельменей. Эти вещества способны пробуждать в людях чувство страха, а если поддавать масло в огонь всяческими байками, то можно спровоцировать и галлюцинации.
Таким образом бабушка Славика расправилась с Юрой и Петром. Потом очередь дошла до меня. Да ещё и труп крысы за шкафом спрятала, для пущего эффекта. Он-то и вонял на всю квартиру, усиливая присутствие мертвеца в квартире. И у Зинаиды Степановны получилось свернуть мне мозги, ведь в ту ночь я сбросился с балкона.
После того как старушка рассказала о содеянном, я её больше не видел. Люди говорили, что после меня она прямиком отправилась в полицию.
Я отыскал могилу Славика. Яркая, ухоженная, с цветной фотографией улыбающегося мальчика на памятнике. Парню было всего тринадцать лет. И видит Бог, мы этого не хотели! Но Славик простил меня. Добрый, милый, светлый мальчик. Хотя: как сон Зинаиды Степановны мог совпасть с моей галлюцинацией? Да и пельмени я в тот вечер не ел…
