Сергей Алексеев
Молчание пирамид
1
Жемчужина была невероятно крупной, с перепелиное яйцо, редкостного сиреневого цвета и совершенно круглой, скатной формы, хотя не обрабатывалась и выглядела свежей, словно только что добыта из раковины.
Более всего приковывал внимание и поражал воображение поверхностный слой перламутра, который светился сам по себе, словно внутри горел газовый рожок.
Оправу такой жемчужине подобрать было трудно – легче продать знающему толк коллекционеру…
– Сколько просите? – мимоходом поинтересовался Власов, не отрывая глаз от лупы.
– Нисколько, – ответил клиент. – Перл не продается.
– А вы знаете, что это за перл?
– Разумеется.
– Что же тогда хотите? Чтоб я произвел оценку?
– И цену я знаю… Мне нужно распилить камешек, но так, чтобы не повредить зерно.
– Какое зерно?
– Родовую песчинку. Или то, что окажется внутри. Ну, вы же представляете, как образуется жемчуг?
– Кое-что слышал…
Бизнес хоть и клеился, но ни шатко ни валко, по-настоящему развернуться было нельзя, и Власов сидел, словно одинокий волк в окладе: кругом флажки, запреты, контроль и стрелки по линии. От всего этого к концу дня он ощущал эмоциональную усталость и потому старался не вглядываться в клиентов, не замечать их, поскольку они чаще всего вызывали раздражение. Особенно богатые дамы, уже не знающие, что им нужно, и не обладающие фантазией.
Подняв голову, он обнаружил перед собой тощего старика с узким, костлявым и плохо выбритым лицом.
– Можете вразумительно объяснить, зачем это вам? – спросил он, отложив жемчужину.
– Нужно, – коротко и тупо обронил старик.
– Обратитесь к ювелирам. – Власов пододвинул бумажку с перлом клиенту. – У нас здесь камнерезная мастерская. А ювелирных в городе полно.
– Я не хотел бы к ним обращаться…
– Почему?
– Слишком жадные, завистливые и пилить откажутся. А еще опасаюсь простого обмана или мошенничества.
– А меня не опасаетесь?
– Вы – не член ассоциации ювелиров. Это во-первых. Во-вторых, вы охотник, значит, смелый человек. А смелые не бывают жадными.
– Спасибо за доверие… Но мы пилим поделочный камень и редко полудрагоценный. Наш профиль – письменные приборы из родонита, шкатулки из чароита… Грубая работа.
– Однажды вы точили кабошоны из хризопраза. Триста штук… Со всей ювелирной технологией.
О пристрастии к охоте он, конечно, мог и знать: в поисках волчьих следов Власов изъездил на снегоходе весь район вдоль и поперек, часто ночевал в глухих деревеньках у незнакомых людей и, в общем-то, не скрывал своего увлечения. Но что касается хризопраза!.. Это был левый заказ, о котором случайный, совершенно незнакомый старик знать никак не должен.
Власов насторожился: с местной милицией и налоговой у него были добрые отношения, и если бы кто-то вздумал устроить проверку, обязательно бы предупредили…
В общем-то, на провокатора он похож: старается говорить правильно, хотя это для него непривычно, изображает интеллигентного человека, а произношение какое-то деревенское, особенно иностранных слов…
– Если резать на наших станках, – терпеливо объяснил Власов, – половина жемчужины уйдет в пыль.
– В пыль?
– Ну конечно!
– А говорят, у вас хорошая импортная техника…
– И у нее свои возможности. – Власов про себя решил избавиться от этого, таящего пока неясную опасность, клиента. – Булыжник пилить годится…
– Добро, подождите минуту-две.
Старик довольно расторопно исчез. Можно было воспользоваться моментом и уйти, закрыв камнерезку на замок, поскольку мастера уже разошлись по домам. Но на столе осталась жемчужина. Власов выждал две минуты, взял ее и вышел на улицу с желанием отказать клиенту. Напротив двери он обнаружил старую, теперь редкую «Волгу» с козлом на капоте, однако же сияющую никелем и свежей краской. Клиент стоял у раскрытой задней дверцы и разговаривал с барственно раскинувшимся на сиденье человеком лет шестидесяти в зеленой военной фуражке. До Власова донесся обрывок какого-то спора, мало что значащего, однако застрявшего в ушах из-за редкостного голоса – густого, текучего баритона:
– …не надо его волновать. Иди и скажи: пусть пилят.
– Но это воля твоя, Ящер, – воспротивился клиент. – А если он не согласится?
– Да он уже забыл о жемчуге.
– Нет, так нельзя. Мне самому жалко…
– Мы отвечаем за все! – прогудел барин в фуражке. – Нам следует научиться брать ответственность на себя и оставить стариков в покое. Считаю, ничего страшного не случится, если мы пустим эти слезы в пыль. Мне нужны родовые зерна. Остальное хоть на помойку. Когда вы перестанете цепляться за прошлое?
– Погоди-ка, Ящер. Нас не поймут. Могут неправильно истолковать. Мы вызовем подозрение…
– Это моя забота, иди!
– Как хочешь… – Старик бережно закрыл дверцу и застучал тростью по тротуару.
Подслушивая эту странную перепалку, Власов не успел отскочить от двери и поэтому чуть не столкнулся с клиентом.
– А, вы здесь? – отшатнулся тот.
– Я уже собрался уходить! Вот ваша жемчужина.
– Нет, постойте! – взмолился старик. – Очень прошу вас! Ну, где нам еще найти честного ювелира? Я получил согласие, и теперь можно работать. То есть пилить.
Власов с сожалением направился обратно в офис – клиент стучал тростью сзади, как наваждение.
– Я работаю не бесплатно. – Власов еще раз попытался отпугнуть клиента. – И за работу возьму дорого, тем более сверхурочную.
– Берите. И пускайте в пыль. Главное, чтобы целым осталось родовое зерно.
– Слушайте, как вы можете?.. Портить такой экземпляр?
– Могу.
Вначале старик показался невзрачно-серым, безликим, возможно оттого, что к вечеру весь мир казался черно-белым и смазанным, а тут Власов увидел высокого, породистого человека, по виду учителя на пенсии. Правда, выглядел он так, будто недавно встал больной с постели: воспаленные, поблескивающие глаза, провалившиеся щеки, растрепанные седые волосы. И при этом без явных следов душевной болезни – чистенький, какой-то светящийся и пахнущий незнакомым и приятным дезодорантом.
Нет, это не провокатор, хотя не исключено, что выдает себя не за того, кто есть на самом деле.
– Ну, хорошо. Как говорится, воля клиента – закон, – нехотя согласился Власов и вошел в офис. – Оформим заказ… Завтра к шестнадцати устроит?
– Не устроит. – Старик оперся на трость двумя руками и ссутулился. – Распилите перл сейчас же, в моем присутствии. И чтобы никто посторонний не видел.
Рабочий день кончился, и в течение десяти минут камнерезку следовало сдать на охрану, поэтому Власов попытался уклониться от столь решительной просьбы:
– Никого из мастеров уже нет. Посмотрите на часы!
– Сделайте это сами, – мгновенно сориентировался старик.
– Предлагаете самому встать к станку?
– Вы же специалист по огранке драгоценных камней. Точили же вы кабошоны для казахов?
Он и про казахов знал, что привозили хризопраз…
– Кто вам сказал?
– Сказали… Тем более здесь не так много работы.
– Но это будет стоить денег…
Старик достал старомодный бумажник-гаманок.
– Пожалуйста. Сколько? Основное условие – конфиденциальность.
Власов привык к богатым клиентам, но на сей раз внешний вид, жемчужина и кошелек никак не сочетались. И вдруг поймал себя на мысли, что оттягивает срок лишь по одной причине – не хотелось в тот же час разрушать красоту и целостность жемчужины со столь уникальным ориентом; хотя бы сфотографировать ее, чтобы потом показывать, что держал в руках…
– То есть вам нужно сделать аншлиф? – уточнил он.
– Не знаю, как это называется. Мне необходимо обнажить родовую песчинку, первоначальное зерно, – хладнокровно объяснил старик. – Чтобы я мог видеть ее.
Уворачиваться от столь необычного клиента и тем паче отпугивать больше не имело смысла, поэтому Власов надел фартук и повел старика из офиса в цех, расположенный на дне бывшего бассейна. Там он зажал жемчужину паучьими лапами держателя и включил станок, исподволь наблюдая за стариком.
Тот вынул из визитного карманчика сильную лупу и встал сбоку.
– Варварство, – сказал Власов сам себе.
– Это да, – отозвался клиент. – Мне тоже очень жаль, если откровенно…
– А если там не песчинка, а какой-нибудь мусор?
– Почему мусор?
– Мало ли что попало ему под мантию…
– Кому?
– Моллюску!
– Вот вы о чем… Нет, там непременно будет песчинка.
На то чтобы содрать алмазным кругом половину перла, ушло полторы минуты. Еще минуту Власов потратил на шлифовку срезанной поверхности, после чего взглянул на дело рук своих и, не вынимая камня из держателя, показал старику. Тот поднес лупу, прицелился, прищурив левый глаз:
– Добро… Как вы думаете, из какого минерала родовое зерно?
– Скорее всего, обыкновенный кварц. Но возможно, нечто металлосодержащее. Например, магнетит. Ценность перла была не в этом…
– А если точнее?
– Установить точнее можно под микроскопом. Если нужно, я могу… За отдельную плату.
– Не нужно, – поторопился клиент. – Это не имеет большого значения. Теперь следует извлечь это зернышко.
– Извлечь? – изумился Власов. – Почему вы сразу не сказали?
– А что бы изменилось?
– Я не стал бы срезать половину!.. Высверлил бы ваше зерно… Например, трубчатым сверлом. И сохранил жемчужину! Пусть с отверстием, но все же!..
– Это необязательно. Для лекарства требуется только зерно, ядрышко. – Он вздохнул. – Все остальное шелуха…
– Вы делаете из него лекарство?
– Не я… Люди делают.
– Ну и от какой же болезни?
Показалось, клиент надменно усмехнулся.
– От болезни пьют слабительное. А из этих зерен готовят зелье молодости и просветления.
– От слепоты, что ли? – невпопад спросил Власов, занятый мыслями о жемчужине.
– От слепоты, – подтвердил старик. – Доставайте!
– Каким образом? Выковыривать?
– Не знаю, мне все равно. Вы же мастер. Только ни в коем случае не трогайте руками!
– Но это очень тонкая… ювелирная работа!
– Я заплачу. Назовите сумму.
С тоской и ощущением неприязни к старику Власов взглянул на аншлиф, покрытый тончайшими сферическими сиреневыми кольцами, и назвал цену – непомерную:
– Двести долларов!
– Согласен. – Клиент и глазом не моргнул.
Власов же вспомнил подслушанный разговор старика с барином из «Волги».
– Это не все!.. Если удастся достать песчинку, возьму себе оставшуюся часть перла.
– К сожалению, это невозможно, – строго проговорил старик. – При всем уважении…
– Вы же сказали, это не имеет никакой ценности?
– Да, не имеет…
– Так в чем дело? Хозяин не разрешает?
– Зачем вам половина жемчужины?
– Например, в качестве сувенира… Или можно вставить в оправу.
– Я должен посоветоваться.
– Да что тут советоваться?
– Понимаете, нельзя… чтобы кто-то видел, – вдруг забормотал клиент. – У вас могут увидеть остатки…
– Лично для себя возьму! – клятвенно заверил Власов. – В сейф запру!
– Хорошо, – не сразу согласился старик. – Возьмите… Но при одном условии: наши отношения останутся в тайне. Откуда у вас эта половинка, придумайте сами. Не указывайте на меня и не называйте моего имени.
– Мне ваше имя неизвестно.
– Тем лучше. Дайте слово благородного человека.
Власов усмехнулся про себя некой старомодной напыщенности старика, явно не сочетающейся с плохо скрываемым сельским выговором.
– Даю слово.
Песчинка была довольно крупной, около миллиметра, и, будучи другого цвета, хорошо выделялась на светло-сиреневом радужном перламутре. Сначала Власов попробовал окантовать ее резцом, однако твердосплавная острейшая напайка скользила по отшлифованной поверхности, оставляя едва заметные следы. Несколько минут он безрезультатно царапал оказавшийся слишком твердым минерал, потом зажал в патрон пустотелое сверло и под сильной лупой осверлил песчинку. Оставшийся на гранях перламутр он снял алмазными надфилями, после чего сделал подрез снизу и сколол ее победитовой иглой.
– Это ваше. – Взяв пинцетом песчинку, он показал ее старику.
Тот, даже не взглянув на результат кропотливого труда, подставил стеклянную ампулу из-под интерферона, заткнул ватой и спрятал в карман.
– Благодарю, – удовлетворенно сказал старик и улыбнулся застенчивой, мальчишеской улыбкой. – Знаете, я пытался сам расколоть и извлечь – не получилось… А вы настоящий мастер!
– Как – расколоть? – непроизвольно спросил Власов.
– Молотком… Родовая песчинка раскрошилась в прах, вместе с перлом. Наверное, была из слабого перламутра.
– У вас была еще одна такая жемчужина?
– Была… – Старик положил деньги на станок. – И оказалась очень хрупкой…
– Под молотком все хрупкое… – проворчал камнерез, доставая из держателя оставшуюся половинку. – Это я беру себе.
– Как условились. – Старик натянул на голову синий берет и раскланялся. – Взамен на конфи… В общем, взамен на молчание. Еще раз благодарю.
Глядя в его сутулую спину, Власов как-то запоздало подумал, что клиент, по всей вероятности, страдает какой-нибудь скрытой формой шизофрении: к подобному навязчивому увлечению может подтолкнуть человека лишь больное воображение…
Вечером того же дня ему позвонил ювелир по прозвищу Буре, который, кроме мастерской, держал антикварный магазин, скупал в основном старинные часы и драгоценности и, кроме всего, возглавлял ассоциацию ювелиров, куда Власов и еще две частные мастерские не входили. Эта хитрая клановая организация была создана, чтобы пожирать своих конкурентов, что она и делала вполне успешно: заказчиков становилось все меньше, а цены ниже, и от разорения спасало то, что камнерезная мастерская была единственной в городе.
– Дорогой коллега, никак не мог дозвониться до вас, – заговорил он ласково, что сразу же насторожило Власова. – А дело у меня важное. К вам может прийти клиент с жемчужиной… Очень крупной… И совершенно безумной просьбой…
Власов лишь покачал головой – ничего себе, конфиденциальность! Едва успел распилить жемчужину, а Буре уже знает!
Впрочем, что тут удивительного? Самый дорогой товар – информация, особенно в области антиквариата, а председатель ассоциации должен знать все…
– С какой просьбой? – коротко спросил Власов.
– Распилить.
– Пусть приходит, распилю.
– Да вы с ума сошли! Это же редкостный экземпляр! Таких денег стоит! Я вас прошу, не пилите. Задержите под любым предлогом и дайте знать.
Ассоциация варилась в собственном жирном соку, Буре лишь выжидал время, когда «дикие» мастерские разорятся, и никогда не обращался с просьбами.
– А что вы собираетесь делать с этой жемчужиной?
– Куплю ее. Вас же перлы не интересуют, коллега?
– Нет, я к ним равнодушен. – Власов ухмыльнулся. – Поэтому, если хорошо заплатят, распилю что угодно.
– Не пугайте меня, коллега!
– Желание клиента, принципы…
– Это не клиент! Это счастье! – застонал Буре.
– А почему он должен прийти ко мне?
– Потому, что вас не интересует жемчуг. Вы любите охоту на волков.
Власов на самом деле занимался волчьей охотой, особенно перед весной, с началом гона, когда звери разбивались парами, и потому коллекционировал ружья, карабины и снегоходы. За последние годы у него скопилось около двух десятков шкур, и однажды в трудное время он попросил Буре выставить их на продажу в своем антикварном магазине. Ювелир тогда не подозревал, чем занимается Власов в свободное от камнерезных дел время, и, увидев шкуры матерых волков, в первый момент чего-то устрашился, а потом зауважал и стал называть коллегой, чего раньше не было.
– Неужели вы сами их убили? – с изумлением и страхом то и дело спрашивал он.
Шкуры он взял и заплатил неплохо, но в магазине не выставил – кому-то перепродал.
– Очень прошу вас, задержите этого клиента! – взмолился Буре. – Вы же смелый и отважный человек!
– Как же я задержу его? Ноги связать, что ли?
– Обещайте что-нибудь! Ну, сошлитесь на неисправность станка. Скажите, сейчас отремонтируют… Потяните время! И еще на всякий случай оформите заказ. Чтобы узнать его имя, адрес… Желательно заглянуть в паспорт или другой документ. Это если он вдруг что-то заподозрит и уйдет раньше.
Просьба была очень серьезная для их отношений, и прозвучи она несколькими часами раньше, до того, как жемчужина попала на алмазный круг, можно было выторговать у Буре прием в ассоциацию, то есть определить свое будущее: чувствовалось, председатель ради этого перла пошел бы на все. Но дело уже было сделано, и все-таки Власов рискнул без всякой надежды – более всего, чтобы поморочить мозги конкурентам.
– Что же обещаете вы? – с сарказмом спросил он.
– Договоримся, коллега.
– Хотелось бы услышать что-нибудь конкретное.
– Вы берете меня, как волка! Если бы я решал один!.. Вы же понимаете, все нужно согласовать с надзирателями. Да, коллега, такова жизнь. Мне легче заплатить вам за услугу.
– Деньги мне не нужны.
– Получится с перлом – будем решать вопрос, – сдался Буре. – Так что молитесь, коллега, чтобы этот человек пришел к вам.
Власов посожалел об упущенной возможности, потом плюнул на Буре, его ассоциацию и сел на кухне составлять отчет для налоговой, разумеется, липовый, поскольку покажи он действительное положение дел, через месяц предприятия не станет. Ненавистная эта работа отвлекала, будто горчичник, он почти забыл о жемчужине и уснул спокойно. Однако просыпался дважды и всякий раз, вспоминая о старике, с каким-то навязчивым недоумением пытался понять, зачем ему потребовалось доставать эту песчинку.
Не для лекарства же от слепоты, в самом деле…
Наутро он неожиданно увидел старика возле запертой двери камнерезки. Кажется, клиент поджидал его давно, поскольку отстраненно и самоуглубленно бродил взад-вперед вдоль мрачной бетонной стены бывшего городского бассейна, где располагалась мастерская, иногда останавливался, наклонял ветку сирени и блаженно нюхал цветы. На его сутулых плечах дыбился объемистый и тяжелый рюкзак, в руке была в общем-то ненужная ему трость, а на ногах почему-то резиновые сапоги с высокими голенищами.
Похоже, пришел пешком: по крайней мере, вчерашней «Волги» с козлом поблизости не было.
– Я к вам, – сообщил он, заметив Власова.
– Что-нибудь не так?
– Нет, все в порядке. Пришел пораньше, чтобы поговорить с глазу на глаз.
Клиент проследовал за Власовым в офис, снял на ходу свою ношу, развязал веревку, стягивающую горловину рюкзака, и поставил его на стол.
– Вот, – сказал он бесцветно, – теперь прими настоящий заказ. Давай оговорим сроки. А условия прежние и единственные – строгая конфиден… В общем, надо молчать как рыба. Взамен на остатки перлов.
Рюкзак был до отказа набит крупным голубым, черным и даже невиданным розовым драгоценным жемчугом, словно это был простой речной галечник…
2
Текущий доклад по своей теме Самохин приготовился сделать еще два дня назад, но никак не мог попасть на прием к руководителю «Бурводстроя». Обычно Диана Васильевна сама напоминала о сроках и требовала строгого исполнения; сейчас же сначала перенесла доклад на следующее утро, затем не приняла без объяснения причин, и Самохин два часа просидел в приемной, пока исполнявший обязанности секретаря Баринов не посоветовал ему вернуться на рабочее место.
Судя по всему, в «проектном бюро», как всегда неслышно и почти незаметно, происходил очередной ажиотаж по поводу какого-нибудь очередного открытия, которое в очередной раз на самом деле окажется чьим-то мошенничеством, только весьма искусным. Спрашивать, что происходит, было не принято, да и не у кого: каждый работал автономно в режиме строгой секретности, запрещалось даже входить в чужие комнаты без особой на то причины. Поэтому коллектива, как такового, не существовало, сотрудники не знали друг друга, практически не общались, встречались только в коридоре, да и то редко, поскольку большей частью пребывали в постоянных и длительных командировках. К тому же в «Бурводстрое» существовала нескончаемая и незримая ротация: вдруг ни с того ни с сего появлялся новый человек, а кто-нибудь уже примелькавшийся бесследно исчезал, к примеру, на год и более.
Правда, изредка случалось невольное сближение двух работников, если объединялись темы, однако чаще всего одного потом куда-то переводили, а оставшийся долго не показывался на глаза. Вхожими в любую комнату и подчеркнуто коммуникабельными были только помощник Дианы Васильевны генерал Хлопец и режимник Баринов – ее правая рука, а скорее, глаза, следящие за соблюдением секретности. С его подачи руководителя группы стали называть Леди Ди, прозвищем естественным, почтенным и, как подозревал Самохин, придуманным не без участия самой Дианы Васильевны. И еще Баринов был знаменит вечным серым пиджаком в черную искру, который носил круглый год и, похоже, не одно десятилетие, старомодными нарукавниками и навязшим у всех на зубах изречением, которое расценивалось как девиз «проектного бюро»: «Кто обладает информацией о будущем, тот обладает абсолютной властью».
Работая в столь серьезном учреждении, этот человек в грош не ставил результаты его труда и считал, что только он, допущенный чуть ли не ко всем гостайнам, знает, что произойдет через десять или двадцать лет.
О том, откуда и кто приходит в группу, чем потом занимается и куда исчезает, можно было лишь догадываться или судить по отдельным косвенным замечаниям Хлопца, видимо, человека веселого, разговорчивого и теперь явно скучающего на новом месте службы. Выведенный за штат генерал занимался неким общим руководством и выполнял отдельные поручения Леди Ди, а попросту каждый день, словно доктор, делал обход всех девяти палат сотрудников, разговаривал о погоде, о боксерских поединках профессионалов, футболе, рыбалке, магнитных бурях и птицах.
Опытному контрразведчику этого было достаточно, чтобы определить общее морально-психологическое состояние группы и, в случае необходимости, незаметно повлиять на него. А еще он отвечал за хозяйственную часть, которая сводилась в основном к контролю за единственной уборщицей и техническим состоянием здания, а точнее, борьбе с вездесущими голубями, галками и воронами, неведомым образом попадающими на внутренний чердак режимного объекта.
Дело в том, что три года назад, сразу же после создания, рабочую группу временно разместили в особняке ликвидированного проектного бюро «Бурводстроя» – пустом, гулком и мрачноватом, некогда перестроенном из католического храма, пообещав, что скоро переведут в место, более достойное для структуры Администрации Президента. Вывеска была хорошим прикрытием и так понравилась руководству, что группа получила соответствующее кодовое название. Вроде бы целый год потом искали подходящее здание, пока не решили, что и здесь хорошо, сделали косметический ремонт, сложную систему охраны, сигнализации и оставили навсегда.
Но как бы ни переделывали, ни приспосабливали этот костел, все равно начальник «Бурводстроя» Леди Ди сидела в алтаре, ее помощник и режимник – на клиросах, а сотрудники – в общем зале, разгороженном деревянными переборками с мощнейшей звукоизоляцией. Обжить всю высоту готического храма было невозможно, поэтому сделали дощатые перекрытия, подвесные потолки, а все остальное подкупольное пространство осталось пустым, пыльным и гулким. Сюда никто не заглядывал, если не считать стеклянных глаз охранных видеокамер, датчиков сигнализации и птиц: неведомо как, но на чердак особенно часто попадали галки и голуби, отчего над головами начиналась усиленная эхом птичья свистопляска, от которой не спасала даже двойная шумоизоляция.
В общем-то, никого особенно не волновали воркованье голубей и посвист крыльев – иногда даже было приятно услышать живые звуки в мертвой тишине костела, когда целый день приходится тихо сидеть над бумагами или у компьютерного монитора. Птицы отвлекали от глобальных проблем, умопомрачительных теорий и невеселых аналитических выводов, возвращая к обыкновенной человеческой жизни, и как-то сразу хотелось на свет, на воздух, под ветер или дождь: в комнатах сотрудников не было даже окон…
Однако это сосуществование с птицами, а точнее пыль, возникающая от пересохшего птичьего помета, как и бывает с принцессами, вызывала у Дианы Васильевны сильнейший приступ аллергии, а попросту, насморк и чих. Красноносая, со слезами на глазах и несчастная, она убегала с работы домой и руководила по телефону. Поэтому каждое утро «служба» в храме начиналась с того, что охрана забиралась на чердак и отлавливала, а когда никого не было, то под руководством и при личном участии Хлопца отстреливала птиц, после чего уборщица собирала трупики, мела и пылесосила весь чердак.
После долгой и бесполезной борьбы наконец-то приехали кремлевские верхолазы, допущенные обслуживать секретные объекты, поднялись на крышу и тщательно заделали все дыры, щели и забрали мелкой сеткой вентиляционные отверстия.
С неделю было тихо, Леди Ди успокоилась, но прошлым летом, накануне бури и объявленного по Москве штормового предупреждения, на чердак набилось столько птиц, что охранник с помповым ружьем даже стрелять не стал, отговорился, что, мол, никаких патронов не хватит. Но сам отчего-то был напуганным и подавленно задумчивым.
Вся эта летающая тварь благополучно отсиделась в укрытии, пока над городом бушевал ураган, после чего таким же неведомым образом покинула чердак, оставив после себя горы неистребимого аллергена. Верхолазы вновь обследовали костел от фундамента до готических шпилей, пошатали и замазали раствором подозрительные кирпичи, заменили ненадежную черепицу и не обнаружили ни одного отверстия, сквозь которые проникали либо могли проникнуть даже колибри. Помет убрали, перекрытия обработали каким-то раствором и установили приборы, что на аэродромах отпугивают птиц. Но все равно у Принцессы началась почти нескончаемая аллергия, и теперь Самохин подозревал, что Леди Ди не принимает его из-за очередного приступа и своего непрезентабельного вида.
Не могла она показаться на глаза подданным с красным носом и слезливыми глазами.
Ее фаворит и помощник Хлопец о состоянии здоровья своей госпожи помалкивал, тем более что с некоторых пор их отношения с Самохиным были натянуто-официальными и холодноватыми. У генерала была, пожалуй, самая тяжкая житейская проблема – выдать замуж младшую дочь Алину, которая по большой и страстной любви уже выходила за сына некоего арабского шейха, впоследствии оказавшегося многоженцем и просто богатым мошенником, который с помощью влиятельного генерала проделывал свои дела в Москве. Теперь Хлопец сам искал ей мужа, и в один прекрасный день его выбор пал на Самохина, два года назад ставшего холостяком.
Сергей Николаевич об этом не подозревал, поскольку практически ничего не знал о семейных страстях генерала, напрочь скрытых от постороннего взора, а пристальный интерес к собственной персоне, в том числе и к деталям личной жизни, относил к его служебным обязанностям. Да и сравнивать отношение к себе фаворита было не с чем, возможно, он со всеми разговаривал так и у всех засиживался, отвлекая от работы, поскольку самому делать было нечего.
Как-то раз поздней осенью генерал неожиданно пригласил Самохина к себе на дачу порыбачить с острогой. Удочек, спиннингов и прочих ловушек Самохин не любил, впрочем, как и сам процесс ловли, а тут надо было плыть на лодке ночью вдоль отмелей, с факелом или мощным прожектором, на свет которых перед ледоставом выплывала крупная рыба. Эта рыбалка ему понравилась, и добыча была богатая – девять щук и три десятка налимов вспоминали потом до Нового года, собирались съездить еще раз, теперь на весеннюю, за сомами и попутно пострелять уток и вальдшнепов.
Весной, накануне выезда, Леди Ди ни с того ни с сего, будто бы в качестве лирического отступления, рассказала о драматической судьбе несчастной дочери фаворита, красавицы Алины.
Принцессе нравилось устраивать жизнь своих подданных…
Самохина всю сознательную жизнь учили сопоставлять факты и делать неожиданные выводы, но даже сопоставив их и допустив, что в возрасте тридцати семи лет можно жениться и по расчету, коль нет любви, он не мог представить себя в роли генеральского зятя и мужа бывшей шейхини. И не потому, что у них был совершенно разный образ жизни, другие нравы, привычки и почти неприемлемые условия существования в виде охраны и строго регламентированного поведения; причина состояла в заведомо предвзятом, брезгливом и даже расистском отношении к «невесте», ибо он никогда бы не смог вызвать в себе хоть каких-нибудь приятных чувств, а тем более жить с женщиной, бывшей в гареме у араба. В страстную любовь Алины к коварному мавру Самохин не верил лишь по той причине, что у таких несчастных девочек она возникает почему-то всегда к сынкам шейхов, эмиров, но не к простым бедуинам.
А Хлопец решил, что Сергея Николаевича можно уже знакомить с дочерью, и когда они приехали на рыбалку, туда неожиданно явилась Алина, вдруг захотевшая навестить родителей и заодно посидеть с удочкой на берегу. С самого начала стало ясно, что не сомов позвали ловить, а эту золотую рыбку, у которой после всех судебных передряг остались пентхаус и пакет акций туристической фирмы. Самохин надеялся на профессионализм генерала и не предполагал, что все будет происходить стремительно и откровенно. А портить отношения с ним и Принцессой (они были явно в сговоре) и терять работу так не хотелось, что в какой-то момент поколебались и чувства, и расистские убеждения, касавшиеся их. Тем более что генеральская дочка была хорошенькой, ухоженной, да и сынок шейха не оставил на ней никаких особенных следов, вызывающих омерзение.
По генеральскому плану Сергей Николаевич должен был отчалить вдвоем с Алиной на необитаемый остров, где вечером на куски тухлого мяса хорошо брали сомы, однако претерпевшая неудачный брак дочери несостоявшаяся теща перестраховалась и, на счастье, все испортила. Отозвав кандидата в сторонку, сказала открытым текстом, что его берут в семью из грязи в князи и что будет, если Сергей Николаевич не оправдает надежд.
После развода Самохин жил на съемной квартире, ездил на служебной машине и отлично понимал, что в «Бурводстрой» попал не как ценнейший специалист, а как рабочая лошадка, которую можно и заменить даже на переправе. Он не стал более искушать судьбу, вежливо попрощался с Алиной, с Хлопцем и даже его женой, сослался на неотложные дела в городе и уехал.
В понедельник Сергей Николаевич пришел на работу и начал собирать свои вещички, поджидая, когда Баринов объявит об увольнении, однако до обеда к нему в комнату никто не пришел. Зато в четвертом часу позвонил секретарь и сообщил, что его приглашает Леди Ди с материалами по теме, дабы выслушать текущий доклад – это значило, что изгонять его из храма будет сама Принцесса.
Но произошло невероятное: Диана Васильевна, в то время еще не замечавшая Самохина, как и других вновь прибывших в «Бурводстрой» сотрудников, будто наконец-то разглядела его, снизошла, похвалила за работу и вообще резко изменила к нему отношение – заговорила тогда незнакомым еще томно-чарующим голосом, впервые назвав просто Сережей.
