bannerbannerbanner
Рави, Шаши, Снежок и другие (сборник)

Сергей Баруздин
Рави, Шаши, Снежок и другие (сборник)

Полная версия

Пчелиная напасть


Жил я в детстве в деревне на Ярославщине. Всем был доволен: и рекой, и лесом, и полной свободой.

Часто сидел я с ребятами в ночном у костра.

Но было одно «но». Вот об этом «но» я и хочу рассказать.

У хозяина дома, в котором мы жили, было несколько ульев с пчёлами. Говорят, пчёлы – миролюбивые существа, если их не обижать. И верно: наши пчёлы никого не кусали, не трогали. Никого, кроме меня. Стоило мне выйти из избы, как какая-нибудь пчела обязательно меня укусит. А бывали дни, когда меня жалили и по нескольку раз.



– Балуешься ты много, – говорила мать, – вот они тебя и кусают.

– Да вовсе не балуюсь! – оправдывался я. – Совсем их не трогаю.

«Что за напасть такая! – думал я. – Может, они меня перепутали с кем-то? Ведь другие пчёлы не жалят меня – в лесу, в поле, – а свои…»



Время шло, и не было дня, чтобы я избежал этой пчелиной напасти. То под глазом у меня шишка, то на щеке, то на затылке. А однажды пчела ужалила в спину, и я совсем измучился: почесать укушенное место и то нельзя – рукой никак не дотянешься.

Хотел я спросить нашего хозяина, почему пчёлы меня не любят, но побоялся.

«Подумает ещё, что я действительно их обижаю. Как я ему докажу, что вовсе их не трогаю? А ведь пчела, говорят, после того как ужалит, умирает. Значит, немало их по моей вине погибло».

Но вышло так, что я всё равно не избежал разговора с хозяином. И хорошо, а то бы всё лето мучился.

Как-то вечером сидел я весь искусанный за столом, ужинал. Вошёл в комнату хозяин, спрашивает:

– Тебя что, пчёлы покусали?

– Покусали, – говорю. – Только вы не подумайте, что я их дразнил. Я к ульям и близко не подхожу…

Хозяин недоверчиво покачал головой.

– Странно, – говорит. – Они у меня смирные…

А сам, вижу, ко мне присматривается.

– А ты лук любишь? – спрашивает вдруг он. – Вроде луком от тебя пахнет.

Я обрадовался, что меня не ругают за пчёл, и отвечаю:

– Да, очень люблю! Каждый день, наверное, кило зелёного лука съедаю. С солью да с чёрным хлебом. Знаете, как вкусно!

– Вот, брат, за это они тебя и кусают! – рассмеялся хозяин. – Мои пчёлы прямо не переносят запаха лука. Да и вообще пчёлы к разным запахам очень привередливы. Есть такие, что одеколон не любят или керосин, а мои – лук. Придётся тебе воздержаться от лука.

С того дня я за всё лето больше ни одной стрелки лука не съел. Если в супе попадался – всё равно выбрасывал. Боялся, что пчёлы покусают.

А они, и верно, перестали меня жалить. Однажды я даже рядом с ульями стоял, когда соты из них вынимали, и то пчёлы не тронули меня!

Почему я боюсь ящериц

Давно, когда я был мальчишкой, жила у меня ящерица. Зелёная, с синими отливами и на теле и на длинном хвосте. Симпатичная.

У ящерицы был домик – я сам построил из фанеры – с маленьким стеклянным окошком. Я кормил её мучными червями, а это было непросто. За червями надо было ходить в зоомагазин на Кузнецком Мосту. Это сразу две проблемы. Деньги нужны для червей – раз. А выпросил деньги у родителей – червей нет в магазине.

Но всё было хорошо, даже слишком хорошо. Ящерица привыкла ко мне. Не кусалась, когда я брал её в руки, бегала по рукам и по плечам, по шее и по голове и смотрела на меня в ожидании: я должен её чем-то угостить. Длинный её язычок почти облизывал мои пальцы, она ждала. Я давал ей из рук мучного червя.



Как-то пришёл ко мне товарищ по школе. Я показал ему ящерицу.

– А ты её за хвост можешь схватить? – спросил товарищ.

– Не знаю, – сказал я. – Наверно, могу…

И, к удовольствию своего товарища, я храбро схватил ящерицу за хвост.

– Здорово! – сказал мой товарищ. И ушёл.

Когда ушёл, я увидел страшное: хвоста у ящерицы не было. Хвост лежал… Да что там лежал?! Хвост валялся на полу!

Я положил бесхвостую ящерицу в её фанерный домик с маленьким стеклянным окошком.

Через два дня она умерла. Она ничего не ела. Я закопал её в землю на Чистых прудах.

Много лет прошло с тех пор. Видел я всяких ящериц, и дети мои не раз просили меня: «Папа, давай купим…»

Нет! Не могу!

Будто есть у меня вина перед той, довоенной, которую я не сохранил…

Давид и Катя

Давид и Катя – пеликаны. Розовые пеликаны. Или баба-птица, как называют пеликана по-научному.

Я познакомился с ними в самолёте, когда ещё не знал, что они – Давид и Катя. Впрочем, никто не знал.

В то время не было Ту-104 и Ил-18. Были обычные винтовые самолёты Ил-14 – наши «дугласики», как мы их называли.



Рейс был трудный. То мы никак не вылетали из Москвы, то начались непредвиденные посадки – в Пензе, а потом и в Ростове. И там и там сидели. Но вот ещё одна неожиданная – в Минеральных Водах.

Я не выдержал. Я торопился.

Начальник аэропорта спросил меня:

– На грузовом полетите?

– Полечу, – сказал я.

Самолёт был грузовой. Мешки, тюки, ящики. И ни одного сиденья. Ещё две клетки. Большие клетки. В каждой – по бело-розовой птице с огромными желтоватыми клювами.

Пеликаны. Они самые. Не узнать их невозможно!

Уже интересно.

Я прыгал с мешков на ящики и с ящиков на мешки: самолёт болтало. Мы были втроём в грузовом отсеке самолёта – два пеликана и я. Три лётчика не в счёт – они отдельно от нас.

Я наблюдал за пеликанами.

Один из них побольше. Второй поменьше. Клетки стоят рядом. Тот, что поменьше, всё время волнуется, пытается просунуть клюв через решётку в сторону соседа. А сосед лежит и не обращает никакого внимания на это.

Или его укачало?

Глаза у него ярко-красные. Не помню, должны быть такие глаза у пеликана или не должны быть…

Появляется один из лётчиков. Видит, что я сижу уже возле клеток с пеликанами, спрашивает:

– Интересуетесь?

– А куда вы их везёте? – в ответ спрашиваю я. – И почему вот этот, что поменьше, так волнуется?

– В зоопарк какой или ещё куда! Нам не докладывают. Наше дело доставить, – сказал лётчик. – А насчёт волнения – вы правы. Понимаете ли, при посадке в самолёт их разделили. Я был против этого. Привезли в одной клетке, а разделили на две. Вот пеликанша и волнуется…

«Как их зовут?» – хотел спросить я, но было уже поздно. Самолёт пошёл на посадку – лётчик ушёл в свою кабину.

Я совсем забыл об этом, но недавно оказался впервые в Гагре. Погода была плохая. Даже купаться не хотелось.

– А Давида и Катю не видели? – спросили меня. – Сходите в парк, посмотрите.

В парке, помимо людей, были лебеди и утки, павлины и музыка – пластинки, которые проигрывают так, чтобы все слышали, даже кому не хочется…

Но вот островок. Кругом вода. А на островке – два пеликана. Один побольше. Из-под белых перьев видны розовые, а на груди – почти жёлтые. На голове – хохолок длинный и чуть взъерошенный. Рядом – пеликан поменьше. Всё то же, но без хохолка. Ноги красивые, светло-красные.

А глаза! Удивительно знакомые глаза! Ярко-красные! И у маленького пеликана, и у большого. Где-то я их видел?..

Рядом были люди. Из их слов я понял, что большой пеликан – Давид, а маленький – Катя.

Пеликаны вошли в воду. И поплыли горделиво рядом с утками и лебедями, не обращая на них внимания. Давид плыл впереди. Катя – за ним.

Теперь я вспомнил их. Точно вспомнил. Это те пеликаны, которые летели со мной в самолёте.

Катя начала нырять на дно маленького пруда.

Она захлёбывала в свой огромный клюв что-то и догоняла Давида. Потом опять захлёбывала и опять догоняла.

Давид вёл себя слишком гордо. Он даже не замечал, что Катя плывёт за ним и призывно просит: «Крыр-вы! Крыр-вы!..»

Но вот Давид остановился, и Катя догнала его. Её мешок под клювом был наполнен рыбой.

Давид открыл свой клюв. Спокойно открыл, словно только и ждал этого случая.

Катя осторожно сунула свой клюв в клюв Давида. И долго кормила его.

– Почему Катя кормит Давида? – спросил я потом у женщины, которая опекает птиц в Гагринском парке.

– Так у него зубы болели! – сказала мне женщина. – Ну, не зубы, а это, как у них, пеликанов, тонкие валики. Был в больнице на операции. После того сам не ест. А Катя его кормит…

Странный ослик

В Могадишо – это столица африканской страны Сомали – мы попали не в лучшее время года: весна, а в Африке это период ливневых дождей. Было жарко. Было страшно душно. Было очень влажно. Ливни хлестали один за другим. И ещё беда – я забыл взять из Москвы сапожную щётку и гуталин.

А по такой погоде чистить ботинки каждый час просто необходимо. Там – встреча, и опять – встреча. С грязными, забрызганными жёлтой глинистой водой ботинками на встречу не пойдёшь…

У дверей нашей гостиницы всегда крутились чистильщики ботинок. Мальчишки шести – восьми лет. И не только чистильщики. Стоит тебе выйти из гостиницы – какой-то мальчуган открывает тебе дверь. Ему надо заплатить за эту услугу. А тут следующий останавливает для тебя такси и открывает дверцы – опять заплати. И ещё чистильщики…

Раз в два-три дня почистишь ботинки, а потом воздерживаешься: увы, денег не так много…

Вот тут и начинается рассказ.

Я заметил из окна гостиницы ослика. Не такого, как у нас на Кавказе или в Средней Азии. Длинные тяжёлые уши, небольшая грива и тонкий, с кисточкой хвост. Не ослик, а почти лошадка. Шерсть рыже-серая, чуть облезлая по бокам. На спине вместо седла два маленьких ящика с какими-то надписями. С одной стороны – английской, с другой – французской.

 

Я видел, как мальчишки-чистильщики да и остальные их друзья, кто зарабатывает мелочь у гостиницы, гоняли бедного осла, а он, упрямый, не уходил. Отбрыкивался от них, семенил в сторону, словно играя, и вновь возвращался назад.

Иногда кто-то из живущих в гостинице мужчин, выйдя на улицу, приветливо махал ослику и вместе с ним уходил куда-то влево, за угол.

Странный ослик!

Почему он крутится всё время у гостиницы? Почему его гоняют мальчишки? И что у него за надписи по бокам: английская и французская? И куда он уводит мужчин?

Я вышел из гостиницы. Ослик был тут как тут. Он подбежал ко мне, нагнул голову, посмотрел и, как мне показалось, даже понюхал мои ботинки и куда-то повёл меня.



Мы свернули влево, и через десять метров я увидел чистильщика. Ослик подвёл меня к нему и радостно замахал головой.

А чистильщик, пожилой сомалиец, был очень доволен: он вскочил навстречу мне со щетками в руках, моментально схватил меня за ноги и начал работать. И говорил, говорил, говорил при этом на всех языках, которые он как-то знал, а я не знал совсем.

Я кивал: что ж, чистить так чистить!

Ослик тем временем постоял рядом с нами, опять опустил голову к моим ботинкам, уже пахнущим свежим гуталином, и направился назад к гостинице. Сам направился. Хозяин ему ни слова не сказал, а может быть, и сказал, но я не расслышал.

А чистильщик старался так, что мне даже неловко стало. И говорил что-то очень дружелюбное. Я стоял, меняя ноги, и молчал. Но вот «спектакль» закончился, и я протянул чистильщику деньги – две бумажки, сомалийские франки.

– Спасибо! – сказал я по-русски.

Чистильщик взметнулся:

– Рашен! Рус! Но! Но!

И бросил деньги на землю. Затоптал их и начал что-то кричать.

Признаюсь, я чувствовал себя не очень ловко. Деньги остались на земле. Чистильщик был раздосадован.

Я попрощался с ним и пошёл в гостиницу. Не дойдя до поворота, я повстречал знакомого ослика, который вёл за собой какого-то важного господина в грязных ботинках.

Мальчишки-чистильщики возле гостиницы негодовали.

Наутро ослик опять был возле гостиницы.

Но что это? Рядом с двумя маленькими ящиками у ослика и слева и справа были два куска белой материи, на которых русскими буквами написано:

«Рашен – хорошьё!»

«Хорошьё» значит «хорошо». А «рашен» – это «русский». Тоже – хорошо!

На шее у ослика висела верёвочка, а на ней – красный кусок материи с серпом и молотом.

Ослик встретил меня как старого знакомого. Только я вышел из гостиницы, подбежал ко мне, наклонил голову и обнюхал ботинки. Ботинки были чистые, блестящие, ещё со вчерашнего дня. Ослик лизнул меня в руку и пошёл в сторону – искать новых клиентов для своего хозяина. Ведь они оба работают: хозяин – работник и ослик – реклама…

Жаль только, что не узнал я тогда имени этого ослика.

Желтопузик

В Туркмении, в каракумских песках, мы остановились в колхозе. Приехали поздно, но нас ждали. Глубокой ночью мы расстались с друзьями, и меня повели спать – в маленький домик в саду, милый и спокойный. Там я и устроился и сразу уснул.



То ли во сне мне приснилось, то ли наяву я услышал страшную возню в комнате – и писк, и крик какой-то с придыханием. Показалось – змея!

Я зажёг свет, закурил и ничего не увидел. Никого. И звуки все стихли.

«Может, приснилось? – подумал я. – Я немного знаю змей. Когда-то ужи у меня водились. Давно – в детстве. Да и потом видел – разных».

Всё было тихо. И я опять попытался уснуть, выключив свет. Но только выключил – на полу началась возня. Сначала под моей кроватью. Потом шуршание, опять писк и крик с придыханием.

Я включил свет.

На полу было непонятное. Лежали две змеи. Одна – тонкая, длинная, плоская, с тёмными зигзагами на чешуе. Голова её, маленькая, но шире, чем тело, лежала отдельно. Гадюка! А рядом с ней победоносно лежал желтопузик. Как длинная, вытянутая шина. Сверху серо-чёрный, а по брюху жёлтый. Желтопузик!

Он лежал как победитель и смотрел на меня круглыми, очень круглыми глазами. Извивался, и хвост его дрыгал. Как у собак, в удовольствии.

Я позвал его, поманил, но он не пополз ко мне, а сильнее вцепился в голову гадюки и, извиваясь, поволок её куда-то, видимо на улицу, поскольку дверь я не закрывал. Потом вернулся, вновь бросил на меня взгляд круглых глаз и схватил остальное – потащил туловище гадюки.

Время шло к рассвету. И уже гудели Каракумы голосами птиц и насекомых – всё пело, жужжало и ожидало нового дня.

Конечно, я не уснул, хотя и старался. Лежал и думал, как утром расскажу своим новым друзьям про ночное приключение. И добавлю, между прочим, что если бы не этот желтопузик, то гадюка могла…

Настало утро.

– Как спали? – спросили друзья.

– Отлично спал! – ответил я.

И на всякий случай посмотрел на пол. Следов гадюки не было. Но не было и желтопузика. А жаль!

Грустный рассказ

В начале лета были мы с сыном в Крыму. Когда ходили в горы, поймали черепаху.

– Давай отпустим? – предложил я сыну.

– Давай возьмём? – предложил мне сын.

– Давай, – согласился я.

Взяли черепаху. Она оказалась почти ручная. Не прятала голову под панцирь, когда мы кормили её салатом и капустой и какой-то особо вкусной травой, которую находил для черепахи сын. Салат черепаха брала даже из рук.

Три недели прошло – вернулись в Москву с черепахой.

А в Москве у нас собака.

Как собака встретит черепаху? Как черепаха отнесётся к собаке?

Но всё обошлось. Собака полаяла удивлённо на незнакомое существо. Черепаха не с меньшим удивлением смотрела на собаку, но голову под панцирь не прятала.

Через два дня они стали друзьями.

Черепаха спокойно ползала рядом с лежавшей собакой, а собака смотрела на черепаху полузакрытыми глазами, а иногда и бросалась её лизать. И панцирь, и голову. И черепаха терпела. Вроде ей это и нравилось.

Вскоре мы уехали на дачу – до осени.



Для собаки это счастье: бегай и гуляй весь день, и не то что в Москве – три раза прогулка и то на поводке.

– И для черепахи – счастье, – сказал мне сын. – Она будет гулять по траве…

Прошёл июль, и август был на исходе.

Сын каждое утро выпускал собаку и черепаху на волю, они гуляли и даже играли. И ели какие-то травы: собака – свои, черепаха – свои.

К концу августа погода испортилась.

Похолодало. Пошли дожди.

Но жизнь шла по-прежнему. С утра сын выпускал на улицу черепаху и собаку.

Было сыро, промозгло, дождливо. Собака радовалась. И черепаха ползала…

Но вот исчезла.

– Папа, черепахи нигде нет!

Собака прибежала домой, и вид у неё был тоже виноватый.

Мы пошли с сыном искать черепаху. Облазили под дождём всё: и кусты крапивы, и кусты малины, и заросли бузины, – но черепахи нигде не нашли.

Вернулись грустные. Ничего не поделаешь!

Первого сентября сыну – в школу. Мы уехали с дачи.

Прошёл год, и наступило следующее лето.

И опять мы на даче. И опять для собаки это – радость. Бегай, гуляй, не так, как в Москве.

Собака бегала и гуляла, пока мы разбирали вещи.

И вдруг примчалась к нам мокрая, взъерошенная и очень беспокойная и о чём-то явно просила нас – то сына, то меня.

– Пойдём посмотрим, – сказал мне сын.

Мы пошли.

Собака суетилась, но привела нас туда, куда надо.

Возле трубы, по которой идёт тепло на дачу, она раскопала землю, и там…

Там лежала наша черепаха. Вернее, панцирь её лежал.

Значит, черепаха искала тепло. И забивалась под землю, ближе к трубе.

Мы с сыном закопали останки черепахи.

Собака всё поняла и не стала вновь разгребать насыпанную землю. Поняла, что у нас с сыном невесёлое настроение, и так же грустно, опустив уши, побрела за нами.

…Недавно мы с сыном, который уже подрос, совершили путешествие на Кавказ.

Там на одном склоне горы мы увидели в траве черепаху. Такую же, как наша – бывшая.

– Давай не будем её ловить? – сказал мне сын.

– Конечно, не будем, – ответил я.

Собаки нашей с нами не было. Но если бы она и была, то правильно бы поняла наш разговор.

Хитрый Симпатяга

Когда я был на Дальнем Востоке, то долго думал, что бы поинтереснее привезти оттуда в подарок своим ребятам.

Тигра, пожалуй, не довезёшь, мишку – тоже, ну а кита – и подавно.

– А вы бурундучка отвезите, – подсказали мне охотники. – Мы его мигом словим. Он безобидный, симпатичный, в дороге удобный.

Достали они мне бурундучка. Маленький – меньше белки, рыжеватый, с чёрными полосами на спине и хвосте. На мордочке большие любопытные глаза и такие же любопытные уши. В общем, не зверь, а симпатяга. Так я его и назвал.

Приготовили Симпатяге небольшой ящичек с дырками, насыпали туда немного зерна и ягод. Только на дорогу!

Я взял ящичек и поехал на аэродром. На Ту-104 до Москвы одиннадцать часов полёта. Погода хорошая. Доберусь!

В самолёте Симпатяга вёл себя настолько спокойно, что мои соседи даже не обратили внимания на незнакомого пассажира. Взревели моторы, и наша машина поднялась за облака. Теперь совсем хорошо: никто не услышит, как шевелится Симпатяга.



А Симпатяга шевелился, подставлял свою мордочку к дыркам ящика, пыхтел. Видно, очень ему было любопытно посмотреть, где он находится.

Прошло несколько часов полёта, и мы – в Иркутске. Посадка, опять взлёт, и вскоре Новосибирск. А от Новосибирска до Москвы рукой подать!

Вот уже самолёт наш идёт на посадку. Я прислушиваюсь. Симпатяга что-то замолк. Только что грыз зерно, поминутно подбегал к дыркам – и вдруг всё тихо.

Вышли мы из самолёта. Я сразу же приоткрыл ящик – хотел посмотреть, что случилось, но не тут-то было. Не успел я опомниться, как мой Симпатяга уже бежал по бетонному полю аэродрома в сторону леса. Да так бежал, что, наверно, на машине его не догонишь – не только пешком. Через минуту и хвоста его не было видно.

– Вот вам наказание за провоз незаконных пассажиров! – пошутил один из лётчиков.

– Да! Обидно. Перехитрил меня Симпатяга, – сказал я. – Доставил его бесплатно из Владивостока в Москву, а он удрал!

Прошёл месяц. Как-то в выходной день поехали мы с дочкой в лес. Он как раз неподалёку от аэродрома находился.

Ходим мы по лесу, грибы собираем.

Вдруг дочка как закричит:

– Папа! Папа! Смотри, зверёк!

Я подбежал. Гляжу – своим глазам не верю: сидит на суку мой Симпатяга. Сидит и на нас хитро так поглядывает.

– Это белочка, – говорит дочка. – Только почему-то очень смешная – полосатая вся.

Ну я уж не стал огорчать её – рассказывать, как сбежал мой дальневосточный подарок. А про себя подумал: «Определённо это мой! Иначе откуда же появился бурундук в Подмосковье!»

Топ-топ

С крокодилами я познакомился давно, но вот случай, которого я и сам не ожидал.

В Дакаре – столице Сенегала – я оказался проездом. Меня встретили наши земляки, хорошие люди. По стране повозили, всё объяснили, потом привезли домой.

Дом наш, советский, посольский, а за рубежом нет большего счастья, чем оказаться в советском доме.

– Заходи, заходи! – говорил мне хозяин дома и познакомил с женой и с дочкой своей – восьмилетней Наташей.

Наташа прильнула ко мне, потянула куда-то, и папа её вслед за ней:

– Да вот – главное! Наташина гордость! Посмотрите!..



Наташа провела меня в ванную и показала крокодила. Точнее, крокодильчика. Маленького, в половину метра длиной, зеленовато-серого, в бородавках.

– Посмотрите, какой он симпатичный, наш Топ-Топ! – сказала Наташа.

Крокодил плеснул воду в ванной и потянулся длинной своей мордой к Наташе, и глаза его – большие глаза – были при этом добрые и ласковые.

Наташа что-то сунула ему в пасть и тут же сказала:

– Я сейчас…

Она вернулась с бутербродом – хлеб и кусочек мяса – и сунула его мне:

– Дайте ему! Вы увидите, какой он ласковый, наш Топ-Топ!

Я взял у Наташи бутерброд.

 

– А почему он – Топ-Топ? – спросил я Наташу.

Папа посмотрел на неё сурово, а Наташа на папу просительно:

– Ну можно, папочка? Я дяде Серёже объясню!..

– Можно, – улыбнулся папа.

– А потому, – сказала Наташа, – что, когда папы и мамы нет, я выпускаю Топ-Топа из ванной и он ходит по комнатам, и топает, и…

– И ест мамины туфли и мои ботинки! – добавил папа. – И вообще всё, что попадётся…

– Ну папа! – сказала Наташа.

– Молчу! Молчу! – произнёс Наташин папа. – А вообще он нас всех забавляет.

Крокодил в это время опять взбудоражил воду, обрызгал нас и, встав передними лапами на край скользкой ванны, протянул ко мне открытую пасть. Я заметил серьёзные зубы и забыл, что держу в руках бутерброд.

– Вы не бойтесь! – сказала Наташа. – Дайте ему! Он ждёт!

Я сунул в крокодилью пасть бутерброд вместе с бумажной салфеткой.

– Ничего, Топ-Топ переварит, – сказала Наташа.

– Он всё переварит, – подтвердил папа. – Милейшее существо. И не подумаешь, что крокодил. Правда, Наташу ругаем, когда пускает его топать по комнатам, а так и не знаю, как мы жили без этого Топ-Топа вот уже… сколько, дочка?

– Пять месяцев! Даже шестой! – сказала Наташа.

Топ-Топ проглотил бутерброд и опять смотрел на меня. Он верно был симпатичный. Вовсе не такой, как огромные и скучные его собратья, которых я видел в других странах.

Зеленовато-серая кожа. Длинная, узкая мордочка с морщинками. И конечно, глаза. В чём-то поросячьи, но умные, когда он смотрит на Наташу, её папу и меня. Глаза будто просили чего-то…

– Он славный у нас, Топ-Топ, – повторил Наташин папа, когда мы выходили из ванной.

Скоро я вновь оказался в Дакаре и был очень рад, что Наташин папа и ещё один знакомый человек встретили меня в аэропорту.

Мы о чём-то говорили, но вдруг я спросил после расспросов о Наташе:

– А Топ-Топ как?

– Не говорите, ужасно! Вас месяц не было? Да, месяц! Так этот Топ-Топ пожрал у нас все занавески, все постели поел, и мы никак не можем с ним справиться…

– А зачем же Наташа его выпускает из ванной? – спросил я.

– Как – выпускает?! Он теперь сам выходит. И что вытворяет – трудно представить!..

– А как Наташа? – спросил я.

– Наташка плачет, но любит его, – сказал Наташин папа. – И стервец этот Топ-Топ, никого не признаёт, кроме Наташки. Ни меня, ни жену. А она ему скажет – и он топ-топ назад и сам даже в ванную залезает. Сейчас приедем – увидите.

Я действительно всё увидел. За месяц моего отсутствия маленький симпатичный Топ-Топ подрос и стал недобрым.

Слушался он только Наташу. От неё принимал еду. Ей позволял трогать себя.

Меня к себе Топ-Топ не подпустил.

Перед моим отлётом на родину Наташин папа спросил:

– А может, вы его с собой возьмёте? Я всё оформлю, поверьте! Устройте его там в зоопарк или куда?

Я люблю всякое зверьё, но, представив себе путешествие вместе с нынешним Топ-Топом, ужаснулся:

– Простите!

– Ну пожалуйста, дядя Серёжа, очень прошу! – сказала Наташа.

– Не сердись, Наташенька! Но сейчас – нет! Я что-нибудь придумаю.

Придумал не я один. Многие люди думали. И придумали. Доставили Топ-Топа грузовым рейсом в Москву.

Сейчас Наташа дома. На родине. В своём городе.

Когда у неё есть свободное время, она идёт в зоопарк, чтобы увидеть своего Топ-Топа.

Я тоже был в этом зоопарке. Меня Топ-Топ явно не узнал. А Наташу, говорят, узнаёт…

1  2  3  4  5  6  7  8 
Рейтинг@Mail.ru