Сергей Блейк
Цветок и плоть
Четыре года назад
В тот вечер много мелочей и незначительных событий посодействовали тому, что позднее по ночам начало происходить с девятилетним Тимой. Впрочем, мелочами и незначительными событиями всё то могли посчитать лишь взрослые. Для ребёнка же с ещё несформировавшейся психикой и чересчур буйной фантазией это было тревожным предвестником чего-то… ужасающего, чего-то по-настоящему пугающего, что могло серьёзно навредить как ему самому, так и ничего не подозревающим родителям.
Днём недели, следовавшим за тем самым вечером, была суббота. Тиме не требовалось вставать рано утром – он мог спать, сколько ему заблагорассудится. И потому папа разрешил с ним на пару подольше посидеть перед экраном телевизора.
Минут за пятнадцать до того, как сын вышел из своей комнаты и присоединился к родителю, тот через DVD-плеер запустил фильм и потушил в гостиной свет, а сам удобно устроился в мягком, не очень нового вида, кресле.
Собственно, с фильма всё и началось.
– Что смотришь? – полюбопытствовал Тима.
На экране некий высокий парень со смугловатой кожей и в спортивной куртке за что-то ругал очкарика, что был пониже его ростом. А третий, видимо, самый младший, сидел и с нескрываемой тревогой наблюдал за ними. Кажется, все трое приходились друг другу братьями. Обстановка меняется, и вот они под бело-зелёным шатром посиживают на одной скамье, смотрят на жонглирующего небольшими горящими факелами мужчину, вместе с остальной публикой аплодируют. А старший вдруг целуется с какой-то светловолосой девушкой, так же сидящей рядом с ним, но по другую сторону.
– «Дом клоунов», – ответил ему папа. – Ты точно хочешь это смотреть?
«Дом клоунов, – мысленно повторил Тима. – Говорят, что клоуны – это всегда весело».
– Да, хочу! – радостно воскликнул он, запрыгивая на соседнее кресло.
Тем временем очкарик на экране принялся пародировать старшего брата, скрестив руки на расстоянии от груди, словно обняв и целуя кого-то невидимого. Вскоре целующиеся отлипли друг от друга. Девушка наклонилась, что-то, наверное, поправляя на себе снизу, а на юношу с нескрываемым презрением уставилась сидевшая поодаль девчонка с каре, отчего он, смутившись, отвёл взгляд. Жонглёр закончил представление, и ведущий в красном фраке и чёрной шляпе представил публике мужчин-близнецов, выбежавших на сцену. И тут вдруг самый младший из братьев приметил рыжеволосого клоуна, вынырнувшего из-под вертикально установленного огромного барабана, по кругу обклеенного пятью чёрными звездочками. Клоун, в свою очередь, уставился на мальчика и, как бы заигрывая с ним, начал манить к себе указательным пальцем, на что тот отрицательно мотал головой. А потом, повернувшись назад, малой понял, что жестами и мимикой артист общался с совсем другим мальчишкой, Тиминого возраста, а то и младше. Далее этот клоун, дунув в свисток, явно без приглашения выскочил на сцену (ведущему ничего не оставалось, кроме как представить его зрителям), за ним – ещё двое. Встревоженный малыш на экране не спускал с них глаз, и исходящая от него тревога, что усиливалась и за счёт не самой весёлой фоновой музыки, передавалась девятилетнему Тиме. Но пока он чувствовал лишь лёгкий дискомфорт, и, если бы в тот момент прекратил просмотр и вернулся в свою спальню или пошёл в кухню к маме, наутро остался бы всё тем же мальчиком. Однако, похоже, какой-то частью сознания ему нравился этот страх, прокрадывающийся в голову и сковывающий тело, ведь его источник находился за стеклянным экраном, где-то совершенно в другом мире, а Тима сидел здесь, в тёплой комнате, в мягком и уютном кресле, в полутора метрах от родителя.
Тима понял, что тройка клоунов неспроста мечутся по кругу – у них была определённая цель: вытянуть кого-нибудь на сцену. Сам он никогда не любил кривляться и вообще что-либо делать перед публикой и для публик. А потому его дискомфорт от просмотра заметно усилился, когда один из артистов внезапно схватил перепуганного мальчонку за руку и, прыгая с безумным выражением лица, пытался поднять того со скамьи.
За последующий час впечатлительный Тима пережил настоящий ужас. Когда светлые декорации сменились тёмными и зловещими, а клоуны превратились в злобных разукрашенных чудовищ (именно так теперь мальчик воспринимал размалёванных цирковым гримом мужчин), преследующих одну-единственную цель: издеваться и убивать, комната же заполнилась устрашающей музыкой и душераздирающими криками, тогда закованный в телевизоре источник страха высвободился и окутал всю Тимину сущность, намертво вдавив его в кресло.
Мама ещё за полчаса до окончания фильма ушла в спальню, пожелав и сыну, и мужу крепких сновидений, при этом не придав никакого значения тому, что смотрит её ребенок (быть может, это оттого, что к жанру ужасов она никогда не относилась серьёзно, да и нисколечко не боялась). В общем-то, и отец совершенно не беспокоился по этому поводу, ведь как такая безобидная, по его мнению, картина, которую он сам несколько раз смотрел в подростковом возрасте, могла причинить хоть сколь-либо вреда его отважному сынишке?
– А теперь, – обратился папа к Тиме, вынимая диск из проигрывателя, – умывайся – и бегом в кроватку. Уже почти двенадцать. Надеюсь, – улыбнулся он, – тебе приснится что-нибудь доброе.
Увы, как минимум на месяц Тима позабыл о крепких и добрых сновидениях. Но родителям не смел жаловаться, потому что «настоящие мальчики ничего не боятся».
Примерно через полтора-два месяца после того вечера у Тимы нормализовался сон, как и психоэмоциональное состояние в целом. Кошмары и просто тревожные сновидения перестали его мучить, синяки под глазами, образовавшиеся от недосыпов, постепенно сходили на нет, а тревожные мысли были вытеснены детскими фантазиями и заботами. Он твёрдо решил для себя, что не посмотрит больше ни одного страшного фильма, а если кто-то насильно заставит его сделать это, то просто зажмурит глаза, ладонями закроет уши и ни за что, ни под каким предлогом не откроет их до финальных титров. Либо убежит.
И вроде бы теперь всё у него было хорошо: обычный мальчишка, особо ничем не выделяющийся среди ровесников, обожающий пластмассовые игрушки с насыщенными цветами и каждодневную беготню по двору и детской площадке. Но в то же время среди очень и очень многих детей его выделял неописуемый страх перед клоунами: стоило ему увидеть оных на каких-нибудь расклеенных по городу флаерах и афишах, по телевизору или – боже упаси – по неведомым ему причинам разгуливающим по улицам, как начинали дрожать ноги, бросало в озноб и сердце билось так, будто, заточённое в грудной клетке, желало выбраться на свободу.
Когда же многим позже их класс пошёл на цирковое представление, уже двенадцатилетний Тима остался дома, притворившись простудившимся. А учителя и родители ему поверили, ведь не мог же мальчик отказаться пропустить занятия в угоду такому развесёлому мероприятию.
А спустя почти год мать с отцом впервые узнали о фобии своего дитя и по-настоящему забеспокоились о его психическом состоянии.
13 сентября
Когда Тима проснулся, было ещё темно. Как ему показалось, чересчур темно. Даже скудный уличный свет не проникал в окно, будто во всём районе погасло электричество, а луна скрылась за густыми облаками. Обычно, пробуждаясь, он переворачивался на живот, спину или бок – в зависимости от того, в каком положении спал, – даже если знал, что пришло время подъёма. Вот и сейчас, лёжа на спине, ему непреодолимо захотелось повернуться, но он не смог этого сделать. Попытался ещё раз, однако вновь ничего не вышло, потому что тело отказывалось слушать его разум. Мальчик хотел пошевелить рукой, ногой или хотя бы повернуть голову, но даже это для него оказалось непосильным.
А в своей комнате Тима был не один. Он это чувствовал, улавливал какие-то звуки, словно у противоположной стены некто переминался с ноги на ногу. Но сколько бы ни всматривался в темноту (в данный момент глаза были единственным поддающимся его контролю), насколько позволял угол обзора, никого разглядеть не удавалось.
Ко всему прочему, ему что-то сдавливало грудную клетку. Больно не было – скорее, дискомфортно. И страшно стало только теперь, когда он обратил на это внимание. Тиме подумалось, что в их квартиру кто-то проник и привязал его к кровати, и именно верёвка ограничивала телодвижения. Но разве способна она препятствовать поворотам головой или шевелению пальцами? К сожалению, для Тимы не представлялось возможным осмотреть своё тело, и оттого, что он оставался в неведении, страх становился сильнее.
Он решил, что стоило бы позвать маму или папу – пусть они помогут ему, пусть объяснят, в чём дело, – но не мог разжать губы. А если тот, кто находится в комнате, расправился с его родителями, накрепко привязал Тиму к кровати и склеил ему губы каким-нибудь суперклеем?
От осознания беспомощности, совершенно не владея ситуацией, Тима задышал глубоко и быстро. Шли минуты, десятки минут, но ничего не менялось и ничего не происходило. И страх никуда не девался, а только разрастался, подпитываемый гнетущими мыслями.
Он вдруг уловил взглядом какое-то движение: это, как оказалось, медленно отворялась дверь в спальню. И совсем скоро между дверью и косяком образовался небольшой, примерно четырёхдюймовый, зазор. И через него, как Тиме показалось, кто-то подглядывал за ним, кто-то смотрел, не моргая, своими неправильной формы, какими-то полуовальными и слишком большими для человека, глазами. Подглядывающий словно чего-то ждал от мальчишки. Он походил на безумного врача из разного рода пугающих историй, который сотворил с пациентом нечто ужасающее: быть может, ввёл в его организм некую вызывающую крайне стремительные мутации инъекцию, над которой работал годами. И теперь ждёт, когда тело того раздуется, запузырится, сквозь сухожилия, мышцы и кожу прорежутся органические отростки, каждый из которых заживёт своей жизнью, но всё же будет зависим от тела носителя, и тогда зародится новая форма жизни.
Глаза, огромные нечеловеческие глаза. А может, они существуют сами по себе – просто висят в воздухе и никому не принадлежат?
Но внезапно всё прекратилось. Тима всё ещё тяжело дышал, однако контроль над собственным телом вернулся. В комнате стало чуточку светлее – теперь возможно было разглядеть контуры мебели и стоящего на столе монитора, – а дверь оказалась плотно закрытой. И никаких посторонних звуков, никаких глаз.
Приподнявшись в постели, Тима скинул с себя одеяло, и прохладный воздух окутал его покрытое испариной тело. Ощупал грудную клетку и ноги и, убедившись, что всё в порядке, улёгся на бок, лицом к стене, натянув одеяло до самых ноздрей. Вновь уснуть ему удалось ещё нескоро.
В школу он пошёл невыспавшимся и разбитым, но, имея привычку умалчивать о своих проблемах (в особенности перед сверстниками), старался не подавать виду. На уроках, правда, его то и дело окликали учителя, потому что раз за разом он мысленно возвращался к событиям минувшей ночи. Тима спрашивал себя: это и правда было сновидением?
Но разве ж сны бывают столь реалистичными? Он вспомнил, как ощутил чьё-то присутствие в комнате, как приоткрылась дверь и на него кто-то уставился огроменными глазищами. Тима склонялся к тому, что всё происходило в действительности. И доказательством мог послужить тот факт, что, пробудившись, он не уловил отделяющей сон от реальности грани, которая позволяла даже после самых страшных и интенсивных кошмаров оставаться уверенным в нереальности пережитого секундами или минутами ранее.
– Эй, балда! Ты меня вообще слышишь? – Лёгкий шлепок по уху вывел Тиму из задумчивости. Вместе с другом-одноклассником, Сашей, они шли по тротуару вдоль четырёхполосного шоссе. Пока набирались знаний в школе, за окнами около полутора часов непрерывно лил сильный дождь, и вот теперь проносящиеся мимо автомобили то и дело грозились окатить их водой с ног до головы. – Да что такое сегодня с тобой? Полночи порнушку смотрел и теперь не можешь выбросить из головы какую-то актрису?
– Да нет… – промямлил Тима, смущённо улыбаясь. И решив, что, по обычаю, стоило бы ответить подколом на подкол, выдал: – С твоей сестрой до утра развлекался.
Тот загоготал так, что на них вытаращились прохожие, и одобрительно шлёпнул друга по спине, между лопаток, отчего Тима слегка выгнулся и стиснул зубы, но всё же тоже засмеялся. Сестра Саши, будучи старше их на четыре года, хоть и училась прилежно, но была той ещё гулёной и как минимум раз в неделю зависала на ночь у подруг и друзей. И хотя ни сам Саша, ни его родители не могли наверняка знать, где она на самом деле проводит время по ночам, хорошие оценки в её дневнике и в целом удовлетворительное поведение как в школе, так и дома, помогали оставаться уверенными в том, что она не связалась с дурной компанией. Прошедшей ночью её в очередной раз не было дома, а так как Тима не мог этого знать, его шутка тем более оказалась удачной, пусть и немного пошлой.
Теперь они проходили мимо автобусной остановки, метрах в пяти от которой, как обычно, на складном стульчике без спинки сидел дедуля лет шестидесяти или старше и продавал пирожки, сваленные в кучу в большой стальной кастрюле, накрытой полотенцем. Он торговал ими довольно часто, появившись здесь примерно в середине мая, и Тима всегда удивлялся, почему этим занимался именно дедушка, ведь тот, по его мнению, чуть ли не порочил светлый образ добрых бабушек, торгующих собственноручно сготовленной выпечкой. Но увидев деда теперь, он просто подумал: в жизни ведь всякое случается. Быть может, пирожки делает его супруга, которая ввиду какой-нибудь тяжёлой болезни не может или не хочет выходить из дома. Или он давно живёт один, и занятие выпечкой даёт ему шанс лишний раз выбраться в люди, поболтать, подышать свежим воздухом и немного заработать на лекарства. В любом случае, и Тиме, и Саше нравились его пирожки, начинкой которых неизменно служило вкуснейшее, по их общему мнению, мясо.
Подойдя к старику, они купили себе по два пирожка, каждый из которых дедуля завернул в бумажные салфетки.
– Приятного аппетита, – сузив глаза, улыбнулся он, обнажив жёлтые зубы и возвращая полотенце на посудину.
– Спасибо, – ответили подростки хором.
Оставшуюся до развилки дорогу они шли молча, смакуя еду, потом пожали друг другу руки, перекинулись шуточками и разошлись в разные стороны.
Не дойдя до своего подъезда, Тима остановился: ему показалось, что он мельком заметил человека с устрашающим гримом на лице. Осмотрелся по сторонам. Видимо, именно что показалось.
Тщательно вытерев руки, он выбросил салфетки в урну и, приложив магнитный ключ к домофону, вошёл в подъезд.
Девятью днями ранее
Стоял погожий воскресный день, и Тима, встав пораньше и наскоро справившись с завтраком, запрыгнул в уличную одежду и обувь и выбежал на улицу, предупредив отца, что вернётся ближе к вечеру (мама же по воскресеньям работала, а потому и предупреждать её ни о чем не требовалось). Вместо того, что позвать Сашку или ещё кого-то, он решил в одиночку забрести в одно место на окраине северо-восточной части города, которое недавно приметил, когда вместе с другом они проходили мимо. К слову, между ними, друзьями, уже на протяжении нескольких месяцев проходило негласное соревнование, условием которого являлось нахождение интересных и, если повезёт, необычных безделушек. По количеству находок они шли почти что рука об руку, однако Тима проигрывал. И если буквально на прошлой неделе их счёт разнился на одну единицу, то теперь разница составляла все четыре. А всё потому, что подле одного сгоревшего частного дома, который на днях они намеревались обследовать, в высокой траве Саше удалось обнаружить фотографию, на которой совершенно обнажённая молодая девушка, лёжа на кровати, руками сжимала груди и, вытянув трубочкой губы, с закрытыми глазами посылала воздушный поцелуй то ли фотографирующему её человеку, то ли объективу. И не было бы в этой фотографии ничего необычного, если бы не одно но: у девушки, судя по всему, были ампутированы ноги. Именно поэтому Саша настоял на том, что по своей значимости снимок заменяет целых три безделушки. Тиме ничего не оставалось, кроме как согласиться с ним, но в то же время он надеялся, что тот избавился от сомнительного сокровища.
А сегодня ему хотелось раздобыть нечто такое, за что к его счёту приплюсуются не меньше пяти баллов, чтобы наконец-то выйти в выигрыш. И где же ещё можно найти что-то настолько интересное и необычное, как не в месте, куда ведёт узенькая тропа, начало которой сопровождается металлической табличкой с броским текстом: «ВНИМАНИЕ! НЕБЕЗОПАСНАЯ ЗОНА. ПРОСЬБА НЕ ПРОХОДИТЬ В ОТКРЫТОЙ ОДЕЖДЕ И ОБУВИ». И что бы это значило – одному дьяволу известно. Вполне вероятно, до появления этой таблички и тропинки-то никакой здесь не было. Но, раз есть загадочная предупреждающая надпись, значит, объявятся и люди, внимание которых она привлечёт. И вот подойдя к ней, Тима понадеялся, что где-то по другую сторону «небезопасной зоны» протоптана хотя бы ещё одна подобная тропа, чтобы, в случае его, было больше путей к отступлению.
Осмотревшись вокруг и убедившись, что никто его не видит, он шагнул за табличку и побрёл вперед, представляя себя персонажем «Секретных материалов» (фильмы ужасов он больше не смотрит, но почему-то считает, что позднее будет сильно жалеть, если хотя бы изредка не позволит себе наслаждаться этим сериалом), прокравшимся на территорию «Зоны 51». И чем дальше он шёл, тем сильнее становилось волнение, которое, впрочем, отчасти даже было немного приятным.
Метров через триста или четыреста плавно, можно сказать, незаметно начинался подъём (который, впрочем, невозможно было не заметить, если смотреть прямо, а не исключительно под ноги), угол которого резко возрастал через каждые метров тридцать. И в какой-то момент, когда часть собственного веса пришлось распределить даже на руки, чтобы не полететь обратно вниз кубарем, остаток пути Тиме начал казаться непреодолимым. Но, найдя в себе силы, он всё же героически вскарабкался на самую вершину. И увидел резкий обрыв, низ которого занимало что-то вроде закрытой лесной чащи диаметром, наверное, не меньше километра. Это походило на то, словно на некогда ровную поляну свалился гигантский метеорит, и теперь в образовавшейся лунке разросся лес, живущий независимо от мира на поверхности. А небесное тело могло давно рассыпаться и слиться с природой.
Изрядно запыхавшись, Тима сел на землю, обхватив руками колени. Тяжело дыша, потирая саднящее горло, отхаркиваясь и заливаясь потом, он с толикой сожаления думал о том, что не взял с собой воды. А теперь ещё задался вопросом: стоит ли рисковать спускаться вниз? Что, если он споткнётся и полетит кубарем, ударится о ствол дерева или камень и сломает себе что-нибудь? Или если не сможет обратно подняться по такому крутому склону? Или если его съест что-то, что живёт в самой гуще чащи?
Получается, он зря сюда топал? Получается, он так и останется навсегда в проигрыше перед Сашей? А если тот найдёт что-то такое, что раз и навсегда поставит жирный крест на возможности обогнать его по количеству очков? Что, если Сашка возьмёт да сам спустится в этот зелёный кратер?
С неохотой встав на ноги и подступив к самому краю, Тима постарался оценить, каким путём и образом ему лучше всего начать спуск, при этом обратив внимание на отсутствие хоть какой-нибудь тропинки, даже самой узенькой, шириной в две детские стопы. Хорошенько, насколько позволяли опыт и знания, взвесив все за и против, он принял решение спуститься лишь на самую малость и, если ничего занятного не увидит, тут же подняться наверх.
И мальчик, опять сев на землю, продолжил путь, крайне осторожно перебирая ногами и руками и высматривая каждый сучок, каждый камушек, за который, в случае чего, мог бы уцепиться. Земля комочками скатывалась куда-то в траву и к деревьям, высоко стоящее солнце нещадно било в глаза и нагревало его чёрно-серую футболку, а подошвы кроссовок так и норовили соскользнуть вниз и утянуть за собой мальчишку. И хотя Тима обещал себе держаться поближе к поверхности, что-то подсказывало ему: всё самое интересное ожидает там, в самой глуби.
К его ужасу, спуск становился всё более крутым, и он испугался, что в какой-то момент сорвётся и, пролетев десятки метров, пластом упадёт прямо на толстые и искривлённые сучья одного из сотен деревьев или расшибётся о какой-нибудь булыжник. И вдруг метрах в трёх под собой увидел земляной выступ, походивший на неприлично выделяющийся на гладкой коже нарост. Опустившись на него ногами, он не без труда развернулся на сто восемьдесят градусов и, перебирая всеми конечностями, обогнул сбоку.
Как-то раз отец сказал ему: иногда фортуна может подыграть трусам, но большее предпочтение отдаёт храбрым малым. И Тима вновь убедился в правоте его слов. Смотря вглубь того, что было похоже на нору какого-то средних размеров животного, он не верил своим глазам и на секунду-другую подумал, что мозг вознамерился показать ему пару фокусов.
