Сергей Бортников
Загадочные свитки
Глава 4
Минут десять подряд друзья поочередно то нажимали кнопку звонка (электричество, пусть и не всегда, но на несколько часов давали в осажденный город Ленина практически каждый день – еще с 1942 года, когда по дну Ладожского озера проложили кабель от частично восстановленной Волховской ГЭС), то что есть мочи колотили в двери восемнадцатой квартиры дома номер двадцать пять по Набережной реки Карповки – и все без результата. Напрасно.
Неприятные мысли (случались уже в этой квартире весьма неожиданные события) старались отогнать, но все же прикидывали, что можно и нужно предпринять.
А когда уже собрались уходить, услышали внизу шарканье ног, быстро переросшее в сплошное громыхание – чугунные лестницы в старых петроградских домах пока никто не отменял!
Конечно же, это была она, Прасковья.
– Вот… Бегала за хлебушком, – неловко разведя вроде бы тонкими, но жилистыми и крепкими, как у мужика, руками, пояснила Паня, когда наконец забралась на четвертый этаж и встретилась на лестничной клети со своими учеными постояльцами. – Давно ждете?
– Часа полтора! – решил немного поиздеваться над барышней Плечов.
Но не тут-то было.
Хозяйка мгновенно приняла воинственную позу (руки в боки, как у всех славянских женщин) и пошла в атаку:
– Ой, не врите, товарищ профессор… Минут сорок тому назад я еще была дома! А вы? Где так долго пропадали, шлендрали-валандались?
– Ваську проведывали, – растерянно выдавил Альметьев, пораженный ее агрессивным видом. Испугался, что ли, грозного потока столь редкостных и малоупотребляемых слов?
– Того мальчика, о котором вы мне рассказывали? Которого ранили? – с несвойственной ей напористостью в мягком и певучем голосе продолжала допытываться гражданка Пашуто.
– Ага…
– И как он? Не шибко пострадал?
– Нет. Уже бегает. И даже просится в поход, – опрометчиво брякнул Николай.
– Какой еще, черт возьми, поход? Бросить меня надумали? – возмутилась красавица.
– Заметь: это вынужденное решение, принятое на самом верху! – для пущей убедительности ткнув пальцем в небо, принялся исправлять ситуацию Ярослав. – Мы ж люди подневольные… Была б наша воля, мы бы тут возле тебя еще как минимум полгода паслись. А то и больше!
– Причем с огромным удовольствием, – совершенно искренно добавил его напарник.
– И когда запланирован этот ваш отъезд? – сменила гнев на милость Прасковья, постепенно возвращаясь в привычное благодушное состояние.
– Не знаю, – синхронно повели плечами оба «члена научной экспедиции».
– Врете ведь…
– По предварительным расчетам – послезавтра, – признался агент Вождя. – А сегодня у нас по плану прощальный ужин. На Большом проспекте. В квартире Мыльникова. С твоим, естественно, участием.
– Откупиться желаете? – недоверчиво покосилась на него хозяюшка, открыв наконец дверь.
– Можно сказать и так, – широко улыбнулся Альметьев.
– Ладно. Уговорили. Я быстренько… Вы тоже заходите, не стесняйтесь, а то стоите как вкопанные – будто не родные. Там, в ванной, кстати, чья-то зубная щетка в стакане и носки на батарее… Смотрите, ничего не забудьте!
– Все равно какая-то мелочишка должна остаться. Дабы еще раз сюда вернуться, – поучительно изрек Ярослав.
– Это уж как получится! – жестко подвела итог словесных прений Паня.
* * *
Конечно же, их ждали.
Квартира академика оказалась не заперта на замок, только на внутреннюю цепочку. Однако все равно долго никто не открывал.
– Извините, изгваздался[3]… Пришлось отмываться, – объяснил задержку Мыльников, когда все же соблаговолил впустить в свои роскошные хоромы пришедших.
– Ничего, – дружелюбно улыбнулся Плечов. – Обещанная вкусняшка-то уже готова?
– Не совсем. Еще минут десять – пятнадцать придется потерпеть, – виновато развёл руками академик.
– Меня уже червь гложет – где-то в районе любопытной печени: что же этакого вы затеяли, чем собрались удивить нас, а, дражайший Дмитрий Юрьевич?
– Секрет!
– Помощь нужна?
– Нет. Сам управлюсь… А вот от Панечкиных услуг отказаться точно не смогу.
– Ради вас я на все готова! – с легкостью согласилась Пашуто.
Мыльников галантно подхватил дамское пальто, поместил его на вешалку и, приобнимая гостью за талию, увел в трапезную. В дверях остановился, повернул лицо к друзьям и снисходительно помахал им рукой:
– Мы вас позовем, когда кончим…
«Чего это он сегодня так расшалился? Или просто волнуется? Послезавтра-то в дорогу…» – мысленно отметил Ярослав.
Альметьев тем временем помыл руки и жестом предложил напарнику сделать то же самое.
Плечов сначала подставил под холодную струю лицо (так он делал всегда, когда хотел встряхнуться от усталости), затем намылил ладони, и в этот миг до его ушей донеслось:
– Готово!
Проголодавшиеся друзья заторопились на зов.
– Что-то больно быстро вы кончили, Дмитрий Юрьевич, – уже в трапезной поддел старшего коллегу-философа наш главный герой, созерцая стол, в центре которого возвышалась немалых размеров посудина, напоминающая поднос с увеличенными бортами, от которой исходил легкий и чрезвычайно аппетитный парок.
– На вас и попробую, как получилось, – отшутился Мыльников.
– Макарошки! По-флотски, – из-за командирской спины восторженно воскликнул Альметьев. – Мои любимые!
– Это и есть обещанная вкусняшка. Соседка по лестничной клети – Алевтина Игнатьевна – ее дверь справа от моей, наконец-то должок вернула. Верный признак того, что жизнь потихонечку налаживается.
– Еще как! – согласился секретный сотрудник.
– У нас родственники в одной деревне, – продолжил академик. – Мои забивали кабана обычно в конце мая, а ее – спустя месяц. И через односельчан, работавших в Ленинграде, ежегодно передавали нам гостинцы. Вот мы с Алей и устраивали, так сказать, натуральный обмен по месту жительства. Сначала я угощу ее свежиной, затем – она меня. А тут война: бац – и сломалась схема! Вы присаживайтесь, товарищи, накладывайте, кто сколько желает… Я только половину фарша использовал. Завтра еще тефтелек или же котлеток сварганю. На дорожку.
– Что ж, – поднялась со своего стула Прасковья. – Гулять так гулять! У меня для вас тоже кое-что в запасничке имеется…
Она выскочила в прихожую и спустя несколько секунд водрузила на стол высокую темную бутылку с необычно длинным и узким горлышком, которую она несколько секунд тому назад достала из своей бездонной сумки.
– Неужели обещанная настойка? – радостно потер ладони Ярослав.
– Так точно! – передразнила его Пашуто. – Я, как и вы, между прочим, слов на ветер не бросаю.
– На каких-таких ягодах? – заинтересовался академик. – А ну-ка, признавайся!
– И чего здесь только нет… – не стала таиться Паня, оседлавшая любимого (кулинарного) конька. – И травы, и коренья, и семена, а также плоды с несколькими листочками черноплодной рябины. Все наше, русское, натуральное, испытанное.
– Красотища-то какая! – довольно констатировал Николай и принялся наполнять вовремя предоставленные хозяином фужеры – нежные, воздушные, но уж больно вместительные – настолько, что за раз в них ушло все содержимое немалой бутылки. – За Победу?
– И за успех нашего безнадежного мероприятия! – хитровато улыбнулся Мыльников и, не дожидаясь остальных, пригубил напиток. – О! Знатная штука! Сладка, крепка, пахуча! Давно я такой прелести не пробовал.
– И за единственную представительницу прекрасного пола в нашем мужском дружном коллективе, – вставил Ярослав, после чего в несколько глотков первым осушил бокал.
– Короче, – за всех нас, – добавил Альметьев и сделал то же самое.
* * *
Что это было? Ранний ужин или поздний обед – никто из них так и не понял.
Да и, в принципе, какая разница?
С непривычки сразу потянуло на сон, повело-расслабило…
Дмитрий Юрьевич, несмотря на возраст, выглядел самым бодрым среди всех членов небольшой, но дружной компании. Он еще пытался наладить какие-то научные прения, что-то нес о пришельцах, Богах-планетах и гибели цивилизаций, но его никто не слушал.
Поэтому вскоре академик убрался в свой кабинет и попросил его не беспокоить.
Николай привычно дремал в широком королевском кресле.
Ярослав наводил порядок на кухне.
А Паня нашла на книжной полке какой-то древний фолиант с разноцветными рисунками и, уткнувшись в него, молча размышляла о чем-то вечном, неизменно добром и светлом.
Но уже в шесть вечера она очнулась и стала собираться домой.
Друзья предлагали остаться. Мол, последний день… Давай проведем вместе…
Однако та была неумолима.
Бедняге Альметьеву пришлось прогонять нахлынувшую дрему, покидать полюбившееся «лежбище» и провожать барышню домой.
Что он и сделал.
Глава 5
Следующие сутки были всецело посвящены предстоящему отъезду, точнее, сбору вещей в дорогу по стопам Радищева: из Петербурга в Москву. Причем академику пришлось потрудиться гораздо активнее остальных наших героев. Пять лет он не был в Первопрестольной, не виделся со своими столичными коллегами и теперь собирался «осчастливить» каждого из них ценным подарком.
Да таким, чтобы непременно подошел, понравился!
Остановился в конце концов на раритетной книге какого-то подзабытого английского философа для Лосева и совершенно сенсационной средневековой итальянской карте – для Рыбакова.
Остальным, менее выдающимся личностям, Мыльников заготовил целый портфель разных безделушек: карандашей, блокнотов, стирательной резинки или, как говорят чванливые москвичи – ластика, да прочей канцелярии, в основном импортного производства, для хранения которой, как выяснилось, был оборудован целый склад в одном из подсобных помещений его роскошных апартаментов.
Где Дмитрий Юрьевич набрал столько «хлама» (именно такое определение пришло в голову острого на язык агента), оставалось загадкой. Скорее всего, привез с многочисленных зарубежных симпозиумов, частым участником которых он был в середине и конце славных тридцатых годов.
Какая-никакая, а все же знаменитость в научном мире!
Не забыл Мыльников и семью нашего главного героя, в квартире которого он собирался обосноваться на время поездки, «дабы почтить память моего кумира Федора Алексеевича Фролушкина и хоть немного прикоснуться к обстановке, окружавшей величайшего русского ученого».
Лично для Фигиной предназначался какой-то хорошо упакованный в тонкую и нежную бумагу набор китайской посуды, а «хлопцам» – пластилин и редкостные русские дореволюционные книжки, которых оказалось так много, что можно было хоть сегодня открывать торговлю ими на какой-нибудь из быстро оживающих центральных улиц Ленинграда.
После обеда разбежались по разным комнатам (благо в квартире академика их было аж четыре). Но уже через час стали неспешно собираться в гости – на Карповку. О том, что Прасковья устроит для них прощальное чаепитие, договорились еще вчера.
Описывать, кто как сел, на кого как посмотрел и какие слова при этом произнес, не имеет никакого смысла. Выделю лишь главные тезисы состоявшейся беседы: соседка Татьяна Самойловна так и не нашлась. Пока. И… Победа непременно будет за нами! Тогда и свидимся!
* * *
На ночь, естественно, вернулись «домой». То бишь в квартиру академика Мыльникова на проспекте Карла Либкнехта, которая для командированных стала практически родной.
А там – сразу завалились спать.
Встать ведь предстояло гораздо раньше обычного. В шесть утра. Что, конечно же, не было уж очень большой проблемой ни для Ярослава, ни для Дмитрия Юрьевича.
А вот Альметьева пришлось будить.
Причем – неоднократно.
Ибо сколько его ни поднимали – ровно столько же раз он и отключался снова. Буквально через минуту.
Однако из дому вышли, как и было запланировано, ровно в девять. И вперед – «топ-топусом» (а как же иначе!) до знаменитой Свердловки.
…Виктор Степанович сидел в своем служебном кабинете за рабочим столом и делал вид, что записывает что-то в большущую клетчатую тетрадь. А на самом деле доктор просто «кемарил» после очередной бессонной ночи.
Агенту пришлось громко кашлянуть, чтобы вернуть его к жизни.
– А… Это вы? – наконец поднял усталые мутные глаза военный врач. – У меня все готово.
– И не сомневаюсь, – улыбаясь, протянул руку Плечов. – Где он?
– Васька? У себя. Палата номер шесть, – сообщил доктор, протягивая нашему главному герою свидетельство о выписке, до сего времени хранившееся между листами уже упомянутой тетради.
– По Чехову? – пошутил Ярослав.
– Нет. По нашей госпитальной нумерации, – не понял юмора доктор. – Вот здесь, пожалуйста, распишитесь. На всякий случай. Фамилию разборчиво укажите. Паренек-то, как я понимаю, несовершеннолетний. Может, еще какие претенденты на его душу объявятся?
– Не объявятся. Сирота он. Круглый… – моментально сменил веселый тон на грустный Ярослав Иванович.
* * *
Когда спустя несколько минут Плечов в сопровождении сияющего от радости Василия покинул медицинское учреждение, то первым делом стал искать глазами своего напарника Альметьева. Но того нигде не было…
На ближайшем перекрестке, где, согласно их предварительной договоренности, и должен был находиться Николай (сразу за оградой исторического помещения больницы), виднелся передок какого-то «студебекера». Ярослав уже собрался направиться к машине, чтобы поинтересоваться у ее водителя, устало покуривавшего за рулем, не видел ли тот явно кого-то поджидавшего гражданина в штатском, когда на его плечо легла чья-то рука.
Разведчик обернулся.
Перед ним стоял… Шниперзон.
– Ваш коллега уже в кузове, – сияя, как солнце в майский день, сообщил он. – Я с мальцом лезу туда же… А вы…
– Ты! – оскалил зубы разведчик, таким образом окончательно отдавая предпочтение более доверительному стилю общения.
(С этой секунды от былой конфронтации между ними не осталось и следа.)
– Ты, как старший по званию, отправишься в кабину, – все же не преминул поддеть напоследок своего визави Израиль Соломонович, припоминая тому уж слишком высокомерное поведение в недалеком прошлом. – Тем более что с шофером вы уже знакомы.
– Согласен, – пропустив мимо ушей последнюю фразу, кивнул наш главный герой, не преминув, однако, добавить: – Мог бы подогнать машину прямо на Большой, чтобы мы не били ноги в дороге. Прости за каламбур…
Добравшись до искомого автомобиля, Плечов рванул на себя его дверцу, которая, к счастью, не отвалилась (хотя для достижения такого эффекта было совсем недалеко), и оторопел от неожиданности. Ибо за баранкой «студера» гордо восседал «лихой наездник» Пашуто.
Они обнялись.
– Ну, как тебе моя красотка? – небрежно бросил Семен, запуская двигатель.
– Что или кого ты имеешь в виду? – как обычно в таких случаях, предпочел «прикинуться шлангом» Яра. – Тачку или жену?
– Супругу, конечно.
– Ну, что вам сказать, товарищ ефрейтор? Повезло тебе в жизни. Лелей и береги ее, как знамя полка.
– Согласен… Вот только я сам, так сказать, далек от идеала, – как-то уж больно горестно протянул Пашуто и сразу же привычно впихнул в рот свежую папироску. – Все пороки налицо: пью-курю… Вот только не гуляю!
– И то хорошо. Всему свое время. Взяться за ум – никогда не поздно.
– Думаешь?
– Уверен… Куда ехать, знаешь?
– У меня один годами накатанный маршрут. Ни влево, ни вправо свернуть не имею права…
– О, как ты заговорил! Стихами… Прям Янка Купала.
– Это кто еще такой? – выбрасывая за ненадобностью очередной жеваный-пережеваный мундштук, устало поинтересовался геройский водитель и тут же, что-то вспомнив, исправился: – А… Иван Доминикович… Наш народный белорусский поэт. Он того… Из-под Молодечно, туда – ближе к Литве. – И Пашуто махнул рукой в неопределенном направлении.
– Знаю.
– Год назад вся страна была потрясена его смертью. Кстати, что там у вас в Москве с ним стряслось?
– Разбился, упавши в лестничный проем, – сухо сообщил Ярослав, которому, со слов Копытцева, были хорошо известны все обстоятельства гибели гениального земляка. – С девятого этажа. За десять, между прочим, дней до собственного шестидесятилетия.
– Не царское это дело – в чужом дерьме ковыряться… – философски изрек Пашуто. – Если классики гибнут, значит, кому-то это надо!
– Вот и я о том же, Маяковский. Береги себя… Не высовывайся слишком далеко.
– Не… Я свое место знаю! – честно признался Семен Александрович, которому были чужды всякие карьерные устремления, на которые в конечном счете и намекал его собеседник. А потом несколько неожиданно добавил: – Лучше Пани все равно на всем белом свете не найти!
– Согласен, – откликнулся Плечов.
Глава 6
Около пятидесяти верст от Ленинграда до заложенной еще в 1323 году новгородским князем Юрием Даниловичем знаменитой русской крепости Орешек, или, как в те годы, когда происходят описываемые действия (да и сейчас!), Ключ-города (именно так переводится с немецкого его официальное название – Шлиссельбург), казалось, сложились в одну – настолько быстро пролетело время в пути.
Пашуто не замолкал и курить не переставал ни на миг, но вел машину четко, уверенно, без лишних, как он сам говорил, «телодвижений и нервов».
А у причала наших героев ждал еще один (второй после Шниперзона) сюрприз. Хотя и ожидаемый. Катер! Вроде с виду все тот же. Не новый и весьма потрепанный в прошлых походах (видавший виды, как любят выражаться в нашем народе), но совсем не такой «раздолбанный», как некоторое время тому назад. Свежевыкрашенный, идеально вылизанный и наверняка с тщательно отремонтированной ходовой частью (правда, последнее утверждение еще нуждалось в проверке).
И Иван Кириллович возле него ну точно как «новая копейка». Помытый, побритый, ухоженный. Василий первым узнал бравого капитана и немедля бросился в его объятия. Спустя мгновение они оба только что не рыдали от счастья.
Следующим на борт судна взошел Альметьев и сразу же принялся искать на нем самое удобное место для сна и отдыха.
А Плечов еще долго прощался на берегу. То с Семеном, то с Израилем – поочередно. Пока до его ушей не долетела капитана команда: «Отдать швартовы!» и последовавший за ней крик юнги:
– Дядя Яра! Давайте быстрее! А то еще останетесь на берегу!
– Бегу, – в рифму ответил разведчик.
* * *
Первым делом спешу признаться: никаких значимых событий по пути в Белокаменную с персонажами этого повествования не случилось.
Враг все дальше на запад; в русских городах – все тише, все спокойнее. Ярослав, правда, ни на минуту не забывал о существовании Пчоловского и все время был настороже, но «бывший коллега» себя не проявлял.
В общем, их существование на славном суденышке можно было характеризовать так: не жизнь, а малина.
«Поели? Теперь можно поспать! Поспали? Теперь можно поесть!»
Альметьев «на ура» воспринял такое положение дел и практически не выходил из Васькиной каюты, где он составил компанию законному хозяину, а вот гиперактивного (как сказали бы сейчас) Плечова поселили вместе с академиком Мыльниковым – таким же «шилом», как и наш главный герой.
Однако секретному сотруднику все равно постоянно чего-то не хватало.
Чего?
И так ясно!
Привычной бурной деятельности. «Движухи», как говорил он сам.
Хорошо, хоть Дмитрий Юрьевич все время рядом.
Вот и в первый вечер их совместного плавания академик вышел на палубу, чтобы подышать перед сном свежим воздухом спустя ровно секунду после того, как аналогичный шаг предпринял Ярослав. Естественно, между ними сразу же разгорелся очередной жаркий спор:
– А ну, дражайший, расскажите-ка мне какую-нибудь историю из нашего славного прошлого. Чтобы не терять зря время. С перчиком, с непременной изюминкой, – подначил Плечов. – Али кончились инопланетяне?
– Нет. Не закончились. Однако сегодня мне хотелось бы подискутировать о чем-нибудь другом, не менее значимом и в то же время более приземленном. Например, о целях предстоящей миссии, – элегантно «спрыгнул с темы» Мыльников.
– «Русский код», и в первую очередь Ломоносовские свитки как главная составляющая успеха в деле его последующей расшифровки, – сформулировал главную задачу Ярослав Иванович.
– Да понял я, понял… – скривил рот академик. – Все их хотят. Но не все получат.
– Все? И кого вы имеете в виду, товарищ профессор? – удивленно поинтересовался Плечов. (Такого поворота в развитии событий даже он при всей своей проницательности предвидеть не мог.)
– Врагов! – многозначительно подмигнул его собеседник. – Сначала это были фрицы, а теперь к ним присоединились еще и американцы. Янки. Все хотят первыми заполучить, а после – вскрыть и понять пресловутый «русский код», познать загадочную русскую душу. Но без свитков ничего у них не выйдет.
– Согласен! – вернулся к привычной стилистике секретный сотрудник. – С этого момента, пожалуйста, подробнее. Начните, если можно, с наших заморских союзников.
– Что ж… Правильное решение… Ведь с какой стороны ни взгляни, эти парни – точно не промах. Они уже сейчас понимают, что Гитлеру – капут, и начинают потихоньку прибирать к рукам рычаги управления нашим бренным миром, собирая и концентрируя в одном месте все символы верховной власти, – выдал академик, после чего сразу же понизил голос: – Скажите… Вот вам… Приходилось бывать в Конгрессе Соединенных Штатов Америки?
– Нет, конечно. Кто ж меня, непутевого, туда пустит? – рассмеялся Плечов, с интересом ожидавший, что еще выдаст Мыльников.
– А мне приходилось… – сообщил Дмитрий Юрьевич, положив правую ладонь на сердце, как это делают заморские союзники, давая клятву своему флагу[4].
– Ну да? – вырвалось из уст нашего главного героя.
– Причем – неоднократно. То есть дважды, – уточнил Мыльников. – В свое время мне даже посчастливилось выступить в Зале представителей, то бишь – нижней палате их парламента. С центральной трибуны, за которой сразу – флаг США. По бокам – какие-то барельефы с фасциями[5] – ни дать ни взять Римская империя, – настойчиво продолжал вспоминать философ. – За левым – Кадуцей, библейский посох. Тот самый, с помощью которого Моисей совершал свои чудеса…
– Ну да, помню… Добывал воду со скал и рассекал Чермное[6] море, дабы перейти через него, – уточнил Ярослав.
– Совершенно верно, – согласился Мыльников.
– А не морочите ли вы мне голову, господин хороший? – с подозрением посмотрел на него Плечов. – Что бы вы ни говорили, но данная реликвия должна храниться в Стамбуле. Обещаю: как только доберемся до Москвы, сразу помчусь в Ленинку и найду официальное фото из американского Конгресса. Дабы лично убедиться.
– Да я собственными глазами все это видел, – возмутился в ответ академик. – Вот скажи честно: разве у тебя есть хоть малейшие основания не доверять мне?
– Доверяй, но проверяй, – напомнил ему известное изречение Ярослав.
– А вот это правильно! – не замедлил с похвалой «отец-наставник».
– Тем более что, как мне кажется, Кадуцей все же принадлежал не Моисею, а Гермесу, брату Аполлона, – подсуммировал свои сомнения секретный сотрудник.
– Совершенно верно… Именно Бог торговли и счастливого случая, хитрости, воровства, юношества и красноречия – так звучат полностью его титулы в греческой мифологии – последним из небожителей владел волшебным жезлом, – кивнул Дмитрий Юрьевич, похоже, искренне радуясь многогранности познаний своего молодого коллеги (такого не обманешь, не собьешь с толку!). – А теперь включайте мозги, уважаемый соратник…
– Признаюсь, я их и не выключал, – не удержался от реплики Плечов. – Ни на одно мгновенье. В общении с такими интриганами, как вы, надо быть постоянно начеку! – и он широко улыбнулся.
– Ты, кстати, обращал внимание на то, что рукоять жезла украшают две змеи? – явно оценив несколько сомнительный комплимент, довольно потер руки корифей науки.
– Нет, – признался Ярослав.
– Все дело в том, что одна из них символизирует медицину, а вторая – торговлю (финансы, если хочешь), то есть главные сферы деятельности евреев.
– И о чем это говорит?
– Откроем Ветхий Завет или Тору… Что мы там находим? Что иудеи заключают соглашение с неким Богом, которого они будут считать единственным, а тот взамен научит их, как достигать своих целей, возвышаться над остальными народами Земли…
– Но вы же сами говорили, что этот Бог – Янус или Яхве… – перебил его секретный агент.
– Я? – огорченно даже удивился Мыльников, как бы мысленно поражаясь самому себе.
(Это ж надо, чтобы какой-то сосунок умудрился поймать его – академика, признанного авторитета в философской науке! – на такой нелепой неточности.)
– Да! – подтвердил Ярослав.
– Будь добр, не беги впереди паровоза. Придет время, и я все тебе объясню, – сердито пробурчал Дмитрий Юрьевич, пытаясь выкарабкаться из собственноручно выкопанной ямы. – А пока… Давай вернемся к нашим баранам, то есть к свиткам.
– Давно пора!
– Чтобы осознать их важность, следует перенестись ненадолго в то далекое время, когда самого Михайла Васильевича Ломоносова еще и в помине не было на нашем белом свете…
– Давайте попробуем, – не стал спорить Плечов.
– В то время на Севере нашей необъятной Родины еще обитали люди с уникальными, удивительными способностями. Нагнать ниоткуда снежную вьюгу или устроить на море шторм для них – пара пустяков, проще пареной репы, – закрутил интригу Мыльников.
– Полагаю, вы имеете в виду шаманов? – как бы между прочим вставил Плечов, направляя в нужное русло дальнейший ход беседы.
– Совершенно верно, дорогой мой друг. Выражаясь вашим языком: так точно, – по-военному подтвердил его догадку оппонент. – Так вот… Однажды группа этих самых колдунов-шаманов заявилась к местному жителю Василию Дорофеевичу Ломоносову и предложила его еще не родившемуся первенцу работу, с которой, по их мнению, мог справиться только он один. В качестве аванса дали столько денег, что Василий мгновенно стал одним из богатейших людей края: заимел усадьбу с домом, пруд для рыбы и даже собственный корабль.
– Что-то такое я уже читал, – поспешил вставить неизменные «пять копеек» агент Вождя. – Кажется, у Костомарова.
– Ты прав… Именно Николай Иванович в своих трудах неоднократно намекал на подобные обстоятельства, – подтвердил «светоч философской мысли», с привычной легкостью переходя с «вы» на «ты». – Мол, корни, истоки гениальности Ломоносова следует искать на его малой родине.
– И что же эти самые шаманы хотели взамен?
– А то ты не догадываешься? – с хитрецой посмотрел на него Мыльников.
– Нет! – добродушно признался его молодой оппонент, хотя многое из того, что собирался сказать коллега, было ему хорошо известно.
Но кто-то же должен быть умнее?
И вовремя промолчать!
– Выяснилось сие через несколько лет, когда они передали Василию Дорофеевичу футляр со странными свитками, – не догадываясь о планах московского гостя развязать ему язык, спокойно продолжил объяснять свою позицию академик. – Мол, «дай сыну – пусть прочтет».
– Хотите сказать, что это были тексты мудрецов Гипербореи? – в конечном итоге все же предпочел не скрывать свою осведомленность в теме, которой он посвятил немало лет, Ярослав Иванович.
Ну сколько можно прикидываться дурачком?
Так и квалификацию утратить недолго.
– Лично у меня по этому поводу никаких сомнений нет. Особенно после консультаций с моим отцом, – с гордым видом заявил Дмитрий Юрьевич и продолжил: – Михайло вырос и подался в странствия. Не за деньгами – за знаниями. Учился он сначала в России. Потом пять лет обивал пороги иностранных университетов. И всюду возил с собой футляр с гиперборейскими свитками. Первым, кто удостоился чести их лицезреть, стал профессор Славяно-греко-латинской академии Феофан Прокопович. Он-то впоследствии и прикрыл любимого ученика, заверив руководство заведения, что Михайло – сын сельского священника (простых смертных туда не брали)! И даже помог осилить латынь – язык языков, без которого в те годы – никуда. Однако и ему не удалось расшифровать странные тексты. Феофан лишь предположил, кстати, не без оснований, что они очень напоминают писания средневековых алхимиков.
– Откуда вам все это известно, товарищ академик?
– От верблюда, – буркнул Мыльников, выражаясь явно в стиле главного героя нашего повествования. Недаром говорят: с кем поведешься – от того и наберешься. – Двугорбого… Ты меня на слове больше не лови, ладно? Не люблю я этого!
