– Какой?
– Пусть запихнет свои цацки в одно вонючее, но очень укромное местечко!
– У-ху-ху!
– А в придачу я могу подарить ему на память бронзовый бюстик Ленина, помнишь? Тот, который на письменном столе стоит.
– О-хо-хо!
– Щекочи, щекочи свою пипеточку, бастард, – процедила Маша с ненавистью. – Больше она у тебя ни на что не годится!
– Не слышу! – встревожился Артур, резко оборвав очередной взрыв хохота. – Ты что-то сказала, нет?
– Я спрашиваю, вызвать тебе такси, дарлинг? – Маша ослепительно улыбнулась.
– Если тебя не затруднит, бэби.
– Не затруднит! – весело сказала она, направившись к телефону. Номер Гарика с готовностью высветился перед ее мысленным взором.
Артур тем временем растирался махровым полотенцем и любовался своим туманным отражением в запотевшем зеркале, похожем на иллюминатор. Скольких олухов он обвел вокруг пальца, не сосчитать! Люди глупы, они млеют, когда их кормят баснями. И доверчивая Маша, наверное, уже видит себя шляющейся по Пятой авеню и заглядывающейся на тамошние шикарные витрины. Эх, темнота дремучая, простота лапотная! Прости-прощай!
– Гуд бай, май лав, гуд ба-а-ай! – с чувством заголосил Артур. Давно уже собственный голос не казался ему таким чистым и благозвучным.
После Машиного звонка Гарик пожалел, что поспешил продать золотой нательный крест знакомому барыге с площади трех вокзалов. Есть все-таки бог на свете! И, по всей вероятности, он, наконец, решил пригреть заблудшего Гарика у себя за пазухой.
– Да славится имя твое и все такое прочее, – прошептал Гарик, осторожно положив трубку на рычаги древнего эбонитового аппарата. – Спасибо, господи, что как бы не оставил в беде.
– Кто ж так молится? – с укором проскрипела бабка, расположившаяся аккурат под выцветшей фотоиконой, повешенной в крошечной кухоньке над холодильником. С наслаждением отхлебнув чай из кружки, она запихнула в рот бублик и продолжила наставлять непутевого внука: – К господу – хрум-хрум – уважительный подход требуется. Поклонился бы, а то – хрум-хрум – и на колени бы встал. Тогда и воздастся по вере.
– Заткнитесь, бабушка, ладно? – попросил Гарик. – Некогда мне тут кланяться. Тороплюсь я.
– Вечно он торопится, – доложила старуха иконе, развернувшись к ней всем корпусом. – Суета сует и вечная суета. Ох, грехи наши тяжкия-а…
Гарик ее бубнеж не дослушал. Мечась по захламленной коморке, которую называть комнатой язык не поворачивался, он спешно собирался на дело. В задний карман джинсов втиснулась заветная расческа с толстой широкой рукоятью. При нажатии на нее наружу с щелчком выдвигался плоский, как лист, клинок из вольфрама. Довольно длинный – без малого двенадцать сантиметров, – искусной двухсторонней заточки. Клинком можно было запросто бриться, хотя Гарик не пробовал. Оружие он держал при себе для совсем иных целей.
Еще вчера вечером в голове у него проплывали пьяные мысли перерезать себе клинком вены на руках и помереть в ванне, наполненной горячей водой и кровью. Теперь ему вновь захотелось жить. Гарика переполняли надежда, азарт, желание действовать. Муторное похмелье сменилось таким мощным зарядом энергии, что он не мог усидеть на месте.
– Бабушка! – крикнул он, не заглядывая в кухню, чтобы не нюхать лишний раз запах отвратительного варева, которое именовалось в этом доме овощным рагу. – Я пошел. Если к ночи не вернусь, то не ждите, спать ложитесь.
– Это куда ж ты намылился? – забеспокоилась бабка. Скрипнул проворно отодвинутый ею стул, зашаркали по полу войлочные тапки. – А как опять дружки твои с уголовными рожами заявятся? Чегой-то им говорить?
– Ничего! – отрезал Гарик. – Сказано вам: спать ложитесь. Чем раньше, тем лучше.
Он захлопнул за собой дверь на мгновение раньше, чем в прихожую вползла всполошившаяся бабкина тень. И припустил вниз по лестнице, едва касаясь подошвами кроссовок истертых ступеней. Впереди него неслась вспугнутая кошка с задранным хвостом. Если бы не необходимость притормаживать на поворотах, Гарик обязательно догнал бы четвероногую тварь и пнул ее в зад так, чтобы она кубарем летела по лестнице впереди своего гнусавого завывания.
Он ненавидел этот вонючий подъезд, ненавидел прожорливую бабку, ненавидел ее пронафталиненную квартиру с голыми лампочками, обсиженными мухами. Но его собственная жилплощадь вот уже неделю принадлежала другим людям. Как и новехонькая корейская тачка, которую, ввиду спешки, тоже пришлось продать за полцены.
Не то чтобы сумма, которую задолжал Гарик, была такой уж серьезной, однако волосатый азер Рауф по кличке Аладдин, которому он позорно продулся в химкинском «катране», оказался не тем человеком, чтобы с ним шутки шутить. Неделю назад Гарик вернул половину долга, а на сегодняшний день опять «торчал» азербайджанцу все те же семьдесят пять тысяч баксов, как и в начале эпопеи. Включенный на всю катушку счетчик тикал, тикал, тикал. С ума можно было сойти от этого непрерывного тиканья. Как только пришла беда, все прежние кореша вмиг отпочковались от Гарика – кто с поносом слег, кто с запором. Никого не дозовешься, ни к кому не достучишься, хоть лоб об глухие стены расшиби к едрене фене. И вдруг Машутка-Шутка с готовым решением проблемы нарисовалась.
Америкэн-бой, под завязку затаренный баксами, это ли не везуха? Вот так счастье подвалило, вот так пруха нежданная-негаданная! Сто свечек готов был поставить Гарик в церкви, если дело выгорит. Двести! Лишь бы погасить проклятый долг поскорее, потому как уже сегодня вечером срок, отпущенный Аладдином, истекал. И тогда никакими деньгами не выкупить свою жизнь обратно. Карточный долг тем и отличается от всех остальных, что любые отмазки с расписками тут не канают. Проиграл? Расплачивайся. Хоть деньгами, хоть головой своей азартной. Это тот самый долг и есть, о котором говорят, что он платежом красен. Еще как красен – цветом своим кровавым!
Добираясь на метро к Машиному дому, Гарик ощущал себя в переполненном вагоне рыбешкой, заживо закатанной в консервную банку среди спрессованной массы себе подобных. Лихорадочное желание поскорее встретиться с американским фраером заставляло его существовать совсем не в том временном измерении, в котором катила по своим делам остальная публика. Люди читали, переговаривались вполголоса, изучали рекламные нашлепки, пялились в темные окна на свои отражения, а Гарик поминутно поглядывал на часы и думал, что если бы остаток жизни ему довелось провести в таком же замедленном темпе, то умер бы он не от болезней и старости, а от невыносимой тоски. И выражением глаз он был схож с волком, угодившим в клетку.
– Станция «Пушкинская»! – торжественно провозгласили динамики. – Переход на станцию «Тверская». Просим граждан пассажиров не оставлять в вагонах…
Не дослушав потусторонний голос, Гарик просочился с толпой в подземный вестибюль, облицованный светлым мрамором, и двинулся вдоль двойного ряда колонн в центр зала. Его кроссовки нетерпеливо отталкивались от серого гранита, стремясь обогнать каждого, кто преграждал путь вперед, но в сутолоке это было непростой задачей. Очень скоро Гарику захотелось сорвать со стены один из декоративных подсвечников и подогнать медлительный человеческий поток, вынуждающий его сдерживать шаг. Живые люди казались ему не многим более расторопными, чем пушкинские персонажи, застывшие на латунных чеканках. В принципе, пока Машутка не сообщила точное время отъезда своего американца, можно было особо не спешить, но разве способен сдерживать себя человек, увидевший проблеск света в темном туннеле? А Гарик, уже похоронивший всякую надежду и вновь обретший ее, чувствовал себя именно так.
Под ногами уже тянулся красный гранит, и это означало, что выход близко. Задевая плечами людей, Гарик с облегчением вырвался в гулкий вестибюль здания «Известий», а через минуту уже вдыхал разогретые бензиновые пары московской улицы.
Высокий, жилистый, весь напружинившийся и целеустремленный, он некоторое время шагал по тротуару, а потом остановился у бордюра и принялся высматривать свободное такси. Обычная машина Гарика не устраивала. Кто знает, как поведет себя американец, если не увидит на крыше автомобиля оранжевого гребешка с черными шашечками? Тут нужно было действовать наверняка.
Лишь седьмое по счету такси оказалось свободным, и Гарик счел это добрым знаком. Счастливый шанс, счастливое число. Фортуна не просто повернулась к Гарику лицом, она улеглась под него, предлагая пользоваться собою на всю катушку. Бери, пока дают. Когда не дают, брать гораздо труднее.
Днище притормозившей «Волги» ощетинилось сосульками застарелой грязи, будто водитель уже давно не считал нужным мыть свою развалюху. Лобовое стекло с вмятиной, заднее колесо просело почти до самого диска. Гарик невольно поморщился, как сделал бы это при вынужденном общении с чумазой вокзальной шлюхой в сползших чулках. Но выглянувший в боковое окошко таксист, к его изумлению, оказался ладным молодым пареньком с модной прической. Трудно было понять, что загнало его в эту колымагу.
– Алло, гараж! – поприветствовал его Гарик в той развязной манере, какая была свойственна ему чуть ли не с младенчества. – Задняя дверца у тебя приварена, что ли?
– Вперед садись, – предложил парень.
– Вперед я тестя своего пузатого посажу, – возразил Гарик с широкой ухмылкой, – а рядышком с собой пристрою тещу ненаглядную. Подберем их – и в Кунцевский роддом мотанем. Короче, а зохн вэй, и танки наши быстры! Наследник у меня родился! Сын!
Водитель уже отыскал в салоне плоскогубцы и с помощью их открыл капризную заднюю дверцу.
– Сын, – проговорил он уважительно, когда Гарик разместился у него за спиной. – Как назовете?
– А вот тебя как величать?
– Колей. Николаем.
– Вот пусть и будет Колей, – возбужденно засмеялся Гарик. – Николай-Нидворай! Прикольное имечко!
Парень хотел было обидеться, но не сумел, улыбнулся в ответ:
– Куда едем?
– Сначала прямо, а потом дворами, я покажу, – туманно пояснил Гарик.
– Как я понимаю, мальчонку забирать едете? – спросил парень, трогая «Волгу» с места. Стук ее клапанов с переменным успехом перекрывал надсадный скрежет двигателя.
– Какого мальчонку?
– Так сына же!
– А! – сообразил Гарик. – Разве ж он мальчонка? Пузырь с соской. Агу-агу. Сегодня под утро вылупился. Я его еще в глаза не видел.
– Сколько весит? – деловито поинтересовался парень.
– Тут налево, – скомандовал Гарик, пытаясь прикинуть, сколько может весить новорожденный. – Впереди арка, видишь? В нее сворачивай.
«Волга», распугивая голубей, малышей и старушек, запетляла между домов. В хвосте у нее пристроилась пронзительно тявкающая собачонка и, выворачивая кривые лапы, мчалась следом, пока не посчитала, что прогнала железную уродину с территории своих владений.
– Мальчики обычно тяжелее девочек, – продолжал разглагольствовать водитель, являвшийся, надо полагать, молодым папой.
– Ясный перец, – согласился Гарик. – Пацаны ведь с мозгами рождаются, а девки, известное дело, каким местом думают.
– Каким это еще местом?
– У тебя, Колян, его нет, – успокоил водителя Гарик. – Природой не предусмотрено.
– Между прочим, – тут Николай учащенно засопел, – у меня две дочурки, близняшки.
– Тогда извиняй, братишка. Не со зла я. Сам не свой от радости, понимаешь?
– Понимаю. – Это прозвучало после минутного молчания, когда обиженное сопение прекратилось. – Я тоже, когда в роддом ехал, плохо соображал. И всю дорогу лыбился, как последний дурак. Уже думал, что скулы у меня переклинило.
Слушая эту белиберду краем уха, Гарик высмотрел впереди вереницу «ракушек» и тронул словоохотливого парня за плечо:
– Сразу за гаражами повернешь направо.
– Так там тупик, похоже, – удивился водитель.
– Там не тупик, а начало большого светлого пути, – усмехнулся Гарик.
– Сомневаюсь я.
– А ты не сомневайся. Ты делай.
«Волга» притормозила на маленьком пятачке асфальта, окруженном кустами и мусорными контейнерами. Ее радиатор уперся в обшарпанную лавку, на которой не хватало примерно половины поперечных перекладин. Все пространство вокруг было усеяно бутылочными пробками, окурками и шелухой подсолнечника.
– Теперь убедился? – спросил Гарик, положив обе руки на спинку водительского сиденья. – Это и есть начало светлого пути.
Парень обернулся и уставился на него так пристально, словно хотел найти в озадачившем его типе дюжину отличий от того веселого балагура, который еще недавно заливал ему про тестя с тещей и новорожденного.
– Что за?..
Гарик молча подцепил Николая-Нидворая всеми десятью пальцами за нижнюю челюсть и рванул повернутую к нему голову на себя. Вместо аккуратно подбритого затылка перед его глазами возник подбородок с ямочкой.
– Га! – попытался крикнуть парень.
– Тих-тих-тих, – зашептал Гарик.
Парень всхлипнул и замолчал. Только сиденье все еще отчаянно скрипело под его дергающимся телом, но и эти звуки прекратились, как только в салоне раздался негромкий щелчок: крак! Когда Гарик оттолкнул обмякшего парня, его голова безвольно упала на плечо.
– Приехали, – зачем-то произнес Гарик. Перед кем он отчитался? А черт его знает.
Несколько секунд, а может быть, минут он неподвижно сидел на месте, тупо разглядывая свои руки, охваченные мелкой дрожью. Из этого транса его вывел мобильный телефон. Когда из нагрудного кармана рубашки раздалось призывное верещание, Гарик подпрыгнул так, что коснулся макушкой потолка «Волги».
– Алле-у… Алле-у… Гарик? – Машин шепот влился в подставленную ушную раковину.
– Да! – Он прокашлялся, отчего голос его сделался гораздо более отчетливым. – Слушаю.
– Через десять минут Артур выходит. Ты успеешь его встретить?
Гарик прикинул, что на погрузку мертвого тела в багажник уйдет минуты три, а езды отсюда до Машиного подъезда метров двести-триста.
– Запросто, – сказал он убежденно. – Мне сегодня еще много чего успеть нужно…
В трубке испуганно заныли гудки отбоя. И вовсе не Артур спугнул Машу, как предположил Гарик, взявшийся выволакивать труп из машины. Просто хриплый хохот, которым он сопроводил последнюю фразу, ни один здравомыслящий человек не захотел бы дослушивать до конца.
А небо над Москвой было чистым-чистым, синим-синим и таким безоблачным, как будто иных поводов омрачаться, помимо надвигающейся осени, не существовало на этом свете.
«Великая Америка спасает не только своих рядовых Райнов. Она готова прийти на помощь каждому, кто нуждается в ее поддержке. Но доверчиво протянутая рука должна быть сильной, поскольку всегда находятся желающие вцепиться в нее зубами.
После трагедии, о которой я собираюсь рассказать вам в этих строках, трудно рассчитывать на потепление отношений между США и той империей, которая не приобрела добрый нрав от того, что сменила одну аббревиатуру на другую. Русский медведь опять встает на дыбы. Возврат к прошлому? Возможно. Но как долго война может оставаться «холодной»? И знаете ли вы, какая температура достигается при взрыве мощностью…»
Начало статьи неплохое, однако насчет мощности и температуры придется навести справки, решил Артур Задов, спускаясь по лестнице. Это можно будет сделать в пути, покопавшись в Интернете. И дискету, вставленную в ноутбук, нужно изучить досконально. Как любит говорить редактор, настоящий репортер должен знать тему, о которой пишет, хотя бы чуточку лучше своих читателей. Или, по крайней мере, создавать такое впечатление.
Дверь машины захлопнулась за спиной рассеянного Артура подозрительно быстро, но он не придал этому значения. Он жил уже завтрашним днем, по нью-йоркскому времени. Московское, как всегда, безнадежно отставало. Ничего, скоро и в этом застойном пруду забушуют страсти! Дайте только Артуру добраться до своего места в самолете! Пока что не бизнес-класс, но это дело поправимое. Как говорят на исторической родине: скоро сказка сказывается, да не скоро business делается!
Артур ничуть не огорчился, обнаружив, что поданное к подъезду такси выглядит немногим лучше древней колесницы, которую не сочли нужным хотя бы малость отреставрировать, после того как извлекли ее из-под обломков Колизея. Прокатиться напоследок по Москве в такой развалюхе – тоже своеобразная экзотика. Будет что вспомнить. Тем более, если написать не только громкую статью о русском терроризме, но и по-быстрому состряпать книженцию на эту актуальную тему. Артур даже название на ходу заготовил. «В медвежьем берлогове». Подбирая английский эквивалент по пути к ожидающей «Волге», он задумчиво хмурился. Вроде бы броское название, а что-то в нем было не так.
– В аэропорт?
– А? – Артур с недоумением уставился на таксиста, высунувшегося из окошка «Волги». Немного лба, чуть больше носа, а все остальное – подбородок, перечеркнутый линией рта. Очень глубоко и прямо перечеркнутый.
– В аэропорт едем? – повторил вопрос таксист, приоткрыв щель своего рта до размеров почтового ящика.
– Да, – кивнул Артур, безуспешно дергая ручку задней дверцы. – Откройте, пожалуйста.
– Замок сломался. Садитесь вперед.
– И с другой стороны сломался? – желчно осведомился Артур, который, как и все американцы, считал ниже своего достоинства сидеть в кэбе рядом с водителем.
– Нет, – засмеялся таксист. – Та дверца сломаться не могла, потому что вообще никогда не открывалась.
– Средневековье какое-то, – буркнул Артур. – Заповедник дикости. Может быть, багажник тоже не открывается?
– Угадали. – Смех таксиста стал похожим на металлический скрежет неисправного двигателя. – Да вы давайте свой чемодан сюда, я его на заднее сиденье суну.
– При таком сервисе на чай можете не рассчитывать, – с достоинством заявил Артур, усевшись на свое место.
– Да мы не чайком баловаться привыкши, а водочкой, – беззаботно сказал таксист, разворачивая «Волгу» на площадке перед подъездом.
Местные старухи проводили машину с двумя ее седоками такими остановившимися взглядами, словно давным-давно померли на своей лавочке. Оглянувшись на них, Артур передернул плечами. Пренеприятнейшее ощущение. Точно сосульку за шиворот сунули. Раздраженно побарабанив пальцами по черному футляру ноутбука, он покосился на таксиста и спросил:
– Почему дворами едем? Нельзя было сразу на Тверскую вырулить?
– Там только правый поворот, – пояснил водитель, лихо петляя между домами. – А на выезде гаишник пасется. Щуплый такой сержантик, маленький, а аппетит не хуже, чем у какого лейтенанта мордатого.
– Учтите, я за дополнительный километраж платить не намерен, – предупредил Артур, продолжая выстукивать на крышке чемоданчика сложный ритм с неожиданными синкопами. – Мне отлично известно, сколько стоит поездка отсюда до Шереметьева.
– Ни хрена тебе не известно! – рявкнул таксист с неожиданно прорезавшейся злостью в голосе. – Подорожал проезд!
– Когда это он подорожать успел? – запальчиво спросил Артур, вцепившись побелевшими пальцами в ноутбук.
– А вот прямо сейчас! Только что!
Скрипнув тормозами, «Волга» остановилась в каком-то грязном тупике, едва не коснувшись бампером полуразрушенной скамейки. Справа высился гараж, на боку которого неизвестный мыслитель вывел ядовито-желтой струей: «LIVE = EVIL». Артур впервые осознал, что жизнь по-английски означает то же самое, что злоба, только наоборот. А еще он понял, что эта самая жизнь лично у него теперь тоже может пойти на перекос, шиворот-навыворот.
– Я буду звать на помощь мне люди! – взвизгнул он, путая русскую грамматику с английской.
– Только погромче надо, – деловито сказал таксист. – Давай лучше вместе заорем. На счет три. Раз…
Артур открыл рот. Он так и не понял, собирался ли закричать раньше времени или просто опешил от неожиданного предложения. Чудовищной силы удар по гортани выбил из его головы почти все мысли, которые успели там появиться. Осталась только самая коротенькая: «Шиздец!»
– Хр-р, – прохрипел он, – кх-х!
Это получилось у него так тихо, что даже воробьи, клевавшие всякий сор на земле, не удосужились вспорхнуть на окружающие площадку деревья. Прыгали себе на тоненьких лапках, равнодушно косясь на машину. Им было абсолютно безразлично, что там, внутри, один человек убивает другого. Live is Evil.
Артуру хотелось плакать.
– Ну вот. – Ущипнувший его за щеку таксист выглядел не на шутку озабоченным. – Теперь голос потерял. Как же ты на помощь звать будешь?
– Аг-х… С-ст…
Массируя горло, Артур открыл и закрыл рот. Жалкое сипение, вырывавшееся оттуда, усиливало ощущение полного бессилия и обреченности.
– Ну, это ерунда, – сказал таксист, заглянув в его глаза. – Главное – сохранить жизнь. Согласен?
Артур с готовностью кивнул. В тот момент, когда его голова согласно наклонилась, новый удар едва не снес ее с плеч долой.
«Он ударил меня в висок, а хрустнула челюсть, – отстраненно подумал Артур. – И весь мир почему-то перекосило. Наверное, мозги у меня накре… набре… набекрень».
Приподнявшись, таксист с остервенением заработал кулаками. Через мгновение у Артура в голове не осталось ничего, кроме гудения и багрового тумана, в котором ритмично вспыхивали яркие огни. Впрочем, вырисовывалось в этом хаосе еще кое-что, напоминающее всполошившегося головастика. Та самая мыслишка про полный шиздец, которая металась из одного уголка сознания в другой, нигде не находя пристанища.
Вместо того чтобы нырнуть в арку, ведущую к памятнику Юрия Долгорукого, Гарик свернул в соседний двор и очень скоро вышел к бывшему архиву опять же бывшего института марксизма-ленинизма. Раскинувшийся напротив сквер еще помнил те славные времена, когда сиживали в нем совсем другие люди, идеологически выдержанные, трудовыми подвигами закаленные, умеющие с первого взгляда отличить бородатого Карла от не менее бородатого Фридриха. Теперь шлялись тут по большей части всякие тунеядцы в развернутых козырьками назад кепках, хлещущие продвинутое «Клинское» пиво. И каждый был готов доказать любовь даме своего сердца наличием презерватива в кармане. Что ж, хорошо, если хотя бы секс станет в России безопасным. Потому что жизнь здесь – только держись!
Гарик в сердцах сплюнул, попав в жирного голубя, поленившегося взлететь. Он просто вперевалочку отбежал в сторонку, раскачивая на ходу непропорционально маленькой головкой.
Завидуя его беспечности, Гарик прошелся по Столешникову переулку. Здесь он нырнул во двор перестраиваемого под офис купеческого особняка и беспрепятственно проник на второй этаж, где все напоминало последствия недавней бомбежки или землетрясения. Рабочие лениво матерились внизу, то ли разгружая грузовик, то ли, наоборот, наполняя его кузов строительным мусором. В перебранке гегемонов смысла было не больше, чем в треске бульдозера, утюжащего землю снаружи.
Пристроившись возле относительно чистого подоконника, Гарик выложил на него свой небогатый улов. Паспорт гражданина Соединенных Штатов. Бумажник, в котором, помимо пятисот долларов и рублевой мелочи, находился авиабилет в Нью-Йорк на 14.45, помеченный сегодняшней датой. Стопочка кредитных карточек, на которых, как признался американец, давно уже хоть шаром покати. Орден Ленина из золота и платины, за который, по его же словам, на Брайтоне без лишних разговоров дадут четыре сотни. Наконец, ноутбук, самый ценный трофей. Хорошая вещь, спору нет, однако выручить за нее можно было максимум полторы штуки. А чтобы дожить до завтрашнего дня, а потом – до послезавтрашнего и так далее, Гарику требовалось денег раз в пятьдесят больше.
– Ох и сука же ты, Машутка! – прошипел он, подбив неутешительный итог. – Тебе, значит, шутки, а мне – ком в желудке? Я ж двоих мужиков из-за тебя, паскуды…
Не договорив, Гарик ударил кулаком по подоконнику и, ойкнув, опустился на колени, баюкая ушибленную руку на груди. Боль скоро унялась. Смертельная тоска никуда не делась, гнездясь где-то в середине груди. Там будто червь завелся, готовый пожрать Гарика изнутри.
Идти на поклон к Рауфу с таким скромным подношением не имело смысла. Лучше просто спустить деньги суток за двое, а напоследок обколоться до одурения, чтобы ничего не соображать, когда азербанье, по-своему гыркая, казнить примется. Да только и эта надежда была слабенькой. От Рауфа легкой смерти не дождешься. Он наизнанку вывернет, толченым стеклом набьет и плясать заставит. Эти вездесущие азиаты толк в веселье знают, тут они мастаки. Что бы придумать такого, чтобы больше никогда не пересекаться с ними?
Выпрямившись, Гарик тщательно отряхнул перепачканные пылью колени, провел по волосам расческой, в рукоятке которой таилось обоюдоострое вольфрамовое жало. Нельзя ходить по центру Москвы в растрепанном виде, привлекая к себе внимание. Хорошо еще, что клинок не пришлось пускать в ход, а то кровью бы с ног до головы измарался. Но обошлось. Американец легко умер, легко и быстро. Во всяком случае, так показалось Гарику.
Он помотал головой, отгоняя от себя видение. Зрачки у мистера Задова под конец такими огромными сделались, словно он глядел на своего мучителя сквозь невидимые линзы. Так и подох с этими выпученными глазами. Не дай бог, во снах теперь являться повадится, фраер забугорный. Это произошло, когда Гарик, разложив американца на заднем сиденье, уселся на него верхом, держа в руке штопор, выуженный из бардачка «Волги». В кредитных карточках Гарик разбирался еще хуже, чем свинья в апельсинах, а потому он намеревался как следует допросить пленника, прежде чем накинуть ему на голову полиэтиленовый кулек и, не церемонясь, перерезать ему глотку.
В ноздрях у человека нервных окончаний – что корешков у травы, хрен сосчитаешь. Плюс всякие сосуды да нежные хрящики. Каково им приходится под грубым напором, Гарик на собственном опыте знал, побывав однажды в очень похожей переделке, только на месте американца. Он тогда таким говорливым сделался, что его по голове колотить пришлось, чтобы заткнуться заставить.
Ну, и мистер Задов отмалчиваться не стал, все как на духу выложил, как только заприметил, куда нацелен сверкающий буравчик. Гарик за штопор на всякий случай взялся: а вдруг американец недоговаривает чего-то, темнит? Да только через пару секунд вопросы стало задавать некому. Слабенькое сердечко у Задова оказалось, трусливое. Гарик даже поднажать как следует не успел и – здрасьте, приехали! Был американец, а стал неопознанный труп в машине. Пока неопознанный, мысленно поправился Гарик.
Очень скоро ментура на Машутку выйдет, а там и до Гарика рукой подать. Не будь долга перед Рауфом, он не пропал бы, нашел, где переждать трудные времена. Но в том-то и дело, что на «малинах» да хазах теперь не отсидеться, слух мигом до азербонов дойдет, и тогда пожалуйте, Гарик, из огня да в полымя. Короче, как говаривал кто-то из великих, велика Россия, а отступать некуда. Куда ни кинь, всюду клин.
А почему, собственно говоря, Россия? На ней что, свет клином сошелся?
Гарик медленно протянул руку к американскому паспорту, раскрыл его, поднес к глазам. Разумеется, найти какое-то сходство между собой и Задовым он не надеялся. Просто проверял, насколько прочно держится на странице фотография, можно ли поддеть ее бритвенным острием своей выкидухи.
Оказалось – раз плюнуть. Соплями американцы свои портреты в паспорт клеят, что ли?
Через пятнадцать минут Гарик вышел из ближайшей фотостудии, унося в кармане четыре своих еще теплых цветных портретика и тюбик канцелярского клея, приобретенный в первом попавшемся киоске. Еще пятью минутами позже он стоял на лестничной площадке жилого дома и, высунув кончик языка, старательно вырезал свой снимок, до миллиметра подгоняя его под нужный размер.
Побывав во рту Гарика, прямоугольник фотобумаги сделался влажным и эластичным. Разложив его на согнутом колене, Гарик с помощью монеты и ключа выдавил на снимке что-то вроде уголка объемной печати. Подержал немного на солнце и, затаив дыхание, наклеил свое фото в американский паспорт.
Получилось довольно сносно, как определил он, полюбовавшись творением рук своих. Вложив в паспорт билет из бумажника, Гарик припустился было бежать вниз, но тут же вернулся за сиротливо стоящим у батареи компьютерным кейсом. Не годится проходить таможню с пустыми руками. Когда идешь ва-банк, отчаянно при этом блефуя, нельзя упускать из виду ни одну мелочь.
Сидя в такси, везущем его в аэропорт, Гарик то и дело оглаживал паспорт, засунутый в задний карман. Это был его пропуск в рай, его вид на жительство в Забубенных Штатах Америки, где можно было начать все заново. Как будто не было у Гарика за спиной двух еще не остывших трупов. Как будто судьба когда-нибудь позволяет отыграться своим должникам, откладывая на время свою крапленую колоду.