Сергей Ермолов
Наноид. Исходный код
Четыре наноида, лежали, по-видимому, отключенные. К их головам крепилось множество электродов. Провода тянулись к электронным сканерам.
– Они под контролем? – спросил я нанотехника, который никогда не снимал с лица маску с необычными узорами. Все знали его как Нотто, хотя никто никогда не был уверен, что под странной маской скрывается только один человек.
Нотто участливо кивнул.
– Да, насколько это возможно.
Я с сомнением посмотрела на наноидов. Машины обладали недостижимыми для нас технологиями. Ситуация могла выглядеть так, словно человек контролировал нано. Но это могло оказаться одной из иллюзий человека. Наноиды ощущали связь между всеми машинами в мире и могли найти путь от одной к другой. В любой точке пространства наноиды знали, где находятся ближайшие к ним машины. Импланты в головах рекотионов могли передавать информацию в единый наноцентр Робобото.
Нотто пытался блокировать импланты контроля наноидов, сканируя их контрольные коды. Обычно защитный имплант убивал наноида, при попытках несанкционированного доступа.
– Что произойдет, если один из наноидов умрет?
– Если сигнал от одного из них пропадет, то система автоматически переключится на другого. Мы используем для сканирования одного наноида, но нам повезло и у нас достаточно подготовленных особей. Мы можем менять их. Но мы не способны контролировать их сознание. Я могу сделать лишь две вещи. Во-первых, отключить главный привод их конечностей, чтобы они могли только поворачивать голову, видеть, слышать и говорить. И во-вторых, замедлить быстродействие их контрольного импланта.
– Зачем надо отключать их привод?
«Чтобы наноид не ударился с разбегу головой о стену, чтобы разбить свой мозг и таким образом не выдать то, что он хочет сохранить в секрете,» подумал я, но не сказал этого вслух. Нотто предложил другое объяснение:
– Чтобы они не сбежали. Кто знает, вдруг он предпочтет побег разговору с нами? Наши технологии не позволяют нам получить доступ к их кодам контроля.
Я кивнул. Сделал вид, поверил этому объяснению.
– А для чего замедлять их контрольный имплант? – спросил я.
– Это заставит их медленнее думать и снизит скорость реакции. Но даже при минимальных заданных установках их импланты работать гораздо быстрее, чем наши, и у них всегда есть преимущество перед нами.
Я с удовольствием разубедил бы Нотто, но, к сожалению, в данном случае он был абсолютно прав. Если бы наноид хотел рассказать о том, что знает, он давно сделал бы это.
– Да, они ничего не скажут, – немного поразмыслив, я взял сканер контроля.
– Да, – ответил Нотто. – Но посмотри, как они выглядят. Я слышал, что начато производство нового поколения наноидов – бионаноидов. Похоже, что это они и есть. Безупречная работа. Кожа и сухожилия из синтетического волокна, металл, если не считать мозга, практически не используется, однако они практически не уступают по прочности металлическим наноидам. Механические существа с человеческой внешностью вплоть до текстуры кожи.
– Я этого не знал, – с интересом сказал я.
– Бионаноиды, – предположил Нотто. – Снова работа Робобото. Проходит наноидизация восприятия. И никакой прежний опыт человека уже не нужен. Иной мир, среда обитания машин, где завышенная самооценка убивает человека быстрее, чем сбой импланта контроля. Бионаноид может менять по желанию отпечатки пальцев и рисунок сетчатки глаза. Небольшая хирургическая операция увеличивает подвижность его лицевых мышц, и он может резко менять свою внешность. Химические, гормональные инъекции позволяют ему в течение считанных секунд изменить цвет волос, строение тела. Они хорошо знают психологию человека. Похоже, что предпринимаются попытки сканировать и читать мысли человека.
– Неужели через подключение к нано сети можно читать мысли?
Нотто отрицательно покачал головой.
– Нам редко удается получить и дешифровать связные, последовательные мысленные образы, сгенерированные в сеть имплантом сознания наноида, – признался он. – В отличие от большинства людей, которые даже не подозревают, что их импланты транслируют в сеть данные, снятые на подсознательном уровне. Работая в контакте с человеческим мозгом, мы используем разработанные алгоритмы распознавания и передачи мысленных образов, которые используют наноиды.
Нотто отвернулась от мерцающей перед нами голографической картинки. И повернулся к темным фигурам.
– Посмотри на наше последние достижение. Синтез живого с неживым.
– Они – новви? – спросил я.
– Все не так просто. Наноидентический организм. Наше подобие, но намного более совершенное. Ему подойдет лишь биомеханический носитель. Элементы нервных тканей позволят ему ощущать мир так же, как воспринимаем его мы. Но в основе физической оболочки, разработанной наноидами для искусственного разума, преобладают наноидные и механические компоненты. Их нельзя застать врасплох. Они всегда знают о присутствии человека. Иначе они не смогли бы выполнять свои функции.
Разумеется, эти ребята не были реальными органическими человеческими существами. Новви – примитивные существа, их запрограммированные импланты могли имитировать голос и личность владельца.
– В общих чертах ситуация мне понятна, а углубляться в изучение проблемы сейчас нет времени. Последний вопрос: используя имплант наноструктуры, я смогу определить местонахождение любого имплантированного новви?
– Да, если он включен в сеть. Но большинство новви предпочитают подключаться к сети эпизодически, по мере возникновения необходимости.
– Других вариантов нет?
– Правил не существует. Иногда люди похожи на открытые комнаты, в которые я могу войти; иногда похожи на запертые. Наноиды продолжают расселяться. Мы, люди, отступили и отказались от состязания, но мы все еще здесь. Мы утратили контроль над технологиями, которые упростились ноноидами до такой степени, что человек может манипулировать собственным геномом, меняя тело.
Неожиданно бионаноид посмотрел на Нотто и что-то сказал ему на непонятном мне языке. Нотто торопливо ответил.
Я опешил. Я всегда знал, что человек не способен общаться с наноидом на языке машин.
– На тебе провели эксперимент? – спросил я.
Нотто с усилием кивнул. В каждом его движении был виден страх.
– Расширитель сознания и метаболический имплант, – выдавил Нотто. Скрывать правду в сложившейся ситуации было глупо. – Кодировщиком ты ничего не определишь. Остальным не говори. Не опасно, но очень больно. Кажется, что голову разорвет.
– Так что же делать?
– Не знаю. Есть сильное болеутоляющее?
Я на миг задумался, затем нервно спросил:
– Кто тебя имплантировал? Тип вживленных устройств? Это важно. Здесь есть кодировщик, я, возможно, смогу.
– Не сможешь. – Нотто удалось на какое–то время справиться с приступом боли. – Импланты экспериментальные. Неотработанная технология.
– У наноидов нет неотработанных технологий. Нотто, почему ты боишься? – громко, чтобы побороть вдруг возникшмй внутри у меня страх, спросил я. – Может, ты наноид?
Черная длинная тень новви за спиной издала новый для меня звук.
– Может. А, может, ты – наноид? Говорят, есть такие наноиды. Маскируются под людей, чтобы вписаться в человеческое сообщество.
Меня эта мысль, позабавила – во всяком случае, ответил я громко и весело:
– Для того, чтобы вписаться в человеческое сообщество, казаться человеком совсем не обязательно. Лучше как раз нет.
– Логика подсказывает, что при возникновении неисправности в наноиде его проще было бы заменить, чем пытаться исправить, но этого не делается, даже если речь заходит о важной для человека безопасности.
– Очень трудно создать убедительную легенду для личности наноида. В ней будет мало деталей, которые создают достоверность. Это подозрительно.
– Ну, с биографиями непорядок и у многих настоящих людей, – возразил Нотто. – Какие в их жизни детали? Серые одинаковые будни, без просветов.
Нотто не отрываясь смотрел мне в глаза и продолжал говорить. Но я его уже не слышал. И почему-то вздрагивал.
Я пытался вернуться к действительности, внушая себе, что это всего лишь слова.
Я сам не понимал, как мне плохо, пока не закрывал за собой дверь. Я с трудом добрался до кровати и схватился за спинку, чтобы не упасть. Я решил скинуть верхнюю одежду, и упал на постель.
Сейчас, как никогда раньше, мне нужно контролировать себя и сферу своей ответственности.
Я несколько раз моргнул, но мог различить лишь размытые силуэты. Какое-то лицо то принимало ясные очертания, то снова расплывается, пока я не оставил тщетных попыток рассмотреть его. Мои глаза закрывались сами собой. Голова гудела. Почти все время я чувствовал себя загнанным в клетку. Где даже мой рассудок предавал меня.
Воспоминание о странных машинах – бионаноидах отошло на второй план, уступив место более важному и интересному занятию: я постепенно налаживал контакт со странным разумом, который сделался моим.
Мои мысли были опутаны словами, которые мне не принадлежали.
Я стащил с себя ботинки. Забрался в кровать и ничком упал на подушки.
Мне было необходимо вернуть себя в состояние прежней реальности. Я старался убедиться в действительности происходящего со мной.
В моем контейнере была установлена раковина в углу, кровать, тумбочка, маленький письменный стол, кусок мыла и запах всех тех, кто проживал здесь раньше и не пользовался мылом.
Я находился в старом грузовом контейнере. Они были не только дешевы, просты в производстве и быстро перестраивались, но и легки, компактны и надежны. При минимальной переделке и высоком темпе работ можно было за считанные дни обустроить тысячи жилых помещений.
Людям до сих пор говорили, что это временные жилища. Что в один прекрасный день они вернутся к прежней жизни, дивной и беззаботной. Люди были заперты в просматриваемых комнатах, которые стали камерами. Все было пронумеровано.
Я не уставал повторять себе: «Мы не осколки цивилизации, мы – сама цивилизация».
Я умел герметично закупоривать свои поры, исключая на время все запахи, исходящие от тела, однако человеческое предубеждение иногда было лишено всякой логики. Без имплантов мне в любом случае было не выжить. И тем не менее человеческая цивилизация еще жила. Я убеждал себя, что набор генов был достаточен, чтобы не бояться вырождения.
Иногда я ненадолго задремывал, но очень скоро просыпался. Трудно было спать, когда снились кошмары.
Мне снилась залитая солнцем стена. Я шел вдоль белой загородки, следуя за своей тенью. У стены не было ни начала, ни конца.
Я знал, что я умер, и помнил, как это было.
Рано или поздно наступят плохие времена. Это всего лишь вопрос времени. Эти фразы надо было выжечь на коже.
А что же люди? Люди продолжали жить, несмотря ни на какие потери, трудности и приступы отчаяния. Что еще нам оставалось делать? Это очень печально – жить в умирающем мире.
Глядя на то, как меняется окружающий мир, закономерно предположить, что человек обязан меняться вместе с ним.
Спасет ли маскировка жизнь последней человеческой горстки людей, рассеянных по планете? Этого не знал никто. Но каждый твердо знал: если что-то и спасет, то только маскировка.
Я был счастлив, как еще ни разу в жизни. Счастлив во сне. Счастлив сверх всякой меры. Потом я услышал стук. Тук–тук–тук. Снова. И снова. Все громче, все резче. Потом я проснулся. Открыл глаза.
Я ощутил необычное, давно позабытое ощущение тепла, покоя, умиротворенности. Так доводилось просыпаться в лишь далеком детстве. Отец, и мать были людьми базовой расы. Я с трудом вспоминал их лица, скорее это были образы, чем четкие и понятные картинки. Но при этом я их любил. Тех, кто дал мне жизнь.
А наноидов, если память не изменяет, я раньше боялся панически.
Моя теперешняя жизнь – единственное, что имело для меня значение. Это был единственный известный мне способ жить в своем теле. Я выбросил из головы все, что мешало мне жить.
Мне нравилось смотреть, как жили другие люди, нравилось, что закон обязывал машины отвечать на мои вопросы. Иначе я бы ничего не знал.
Однако иногда я терял чувство времени. Наверное, из-за усталости. Я устал. И шепот никуда не делся. Не отстал от меня. И допрос в моей голове продолжался. И будет продолжаться до тех пор, пока я не дам ответы на все вопросы.
Становится все яснее, что я бежал наперегонки то ли с самим собой, то ли с неким воображаемым преследователем, который мчался за мной, дыша в затылок.
Передо мной на столе лежит пачка писчей бумаги, справа – три одноразовые ручки, Я остался один, и пора подвести черту.
«Я напишу обо всем,» сказал я себе. «Сяду и не торопясь все опишу».
Глава 16
Мы поругались с Анной по дороге домой.
– Что случилось?
– Я только хотела сделать для тебя что-нибудь приятное. Мы не виделись несколько дней, а ты даже не хочешь со мной поговорить.
– Я работал, Анна. Очень много работы. Теперь у меня нет ни малейшего желания говорить о работе.
На ее лице появилась гримаса, мною классифицируемая как «типичное женское отвращение». Когда ничего не забываешь, удобно классифицировать, раскладывать мир по полочкам. Я мог точно описать, взвесить и оценить даже то, что люди считали мимолетным и неуловимым.
Она еще не понимала значения того, что сказала. Она могла думать только о себе, о своей обиде. Но я знал. Если дать ей достаточно времени, не так уж много, она сложит все детали мозаики. Естественно, у нее не было никаких доказательств. У нее были одни догадки. Только то, что ей подсказывала интуиция.
Анна один раз кивнула головой, это был простой, незамысловатый жест, означавший только признание факта. Я тоже кивнул в ответ и принялся ждать.
– Я не понимал, что делаю. Прости. Мне очень жаль. Правда.
– Почему ты так себя ведешь? – Слезы и всхлип.
– Не знаю. У меня нет оправдания. Я был не прав.
Не очень лестно для моего мужского тщеславия, но так оно и было.
Стоило подумать об этом, и сердце начинало быстрее биться. Я был похож на фигурку из воска, бессильную перед жарой.
Просматриваю написанное и чувствую презрение к себе – записки выглядят, как попытка оправдаться. Я убежден в одном: лабиринт, в который я сам себя загнал, был неизбежным. Сколько ни нагромождай оправданий, они не нужны.
Она улыбалась, но я видел, как губы кривились от злости. Это было даже красиво. Нет ничего чище ненависти. Из ненависти сделали человечество. Ненавистью мы поставим машины на колени.
Я спал с открытыми глазами. Меня бил озноб по ночам. Мое тело сопротивлялось.
Приходилось сделать усилие, чтобы вернуться в «здесь и сейчас».
Я устал. Свет слишком я ярко светил в глаза. Я ничего не мог с этим поделать. Я устал ждать.
Не все свои шаги я мог контролировать сам. Кто-то руководил всеми моими действиями.
Но я оставался самим собой. Уставшим от собственных мыслей. Не способный удивляться своим ощущениям.
Я натянул серые брюки и внимательно оглядел свой торс, пробежав пальцами по сети шрамов на груди. Новое сердце, легкие уже почти достигли нужного размера и прекрасно функционировали. Хрупкие кости, почти все были заменены синтетическими.
Кости организма состояли не из кальция, а из других наноматериалов. Вода проходила через биологические фильтры и очищалась.
В смерти уже не было ни тайны, ни надежды.
С наступлением рассвета меня начала колотить дрожь. Я попытался остановить ее, но это было бесполезно. Дрожь становилась сильнее. Дрожь становилась такой сильной, что я вынужден был облокотиться о стену, чтобы прекратить ее.
– Что со мной? – прошептал я. – Что случилось, что происходит?
Я – Амант. Ответ пришел изнутри, но не из мозга.
Кто-то словно наблюдал за мной, давил на меня, исследовал и прощупывал мое тело. Я чувствует себя так, словно в мой череп под большим давлением вводили густую вязкую жидкость, сжимая мозг, лишая его сознания. Все это сопровождалось ощутимым физическим эффектом. Ломило суставы, болели мускулы, легкие не хотели расширяться, словно сопротивлялись вдыханию новой порции воздуха.
Я услышал шум. Шаги приближались. Кто-то шел ко мне. В дверном проеме появилась тень. Я открыл глаза. Возникло ощущение словно они и не закрывались совсем.
Когда я увидел мальчика, произошло странное.
Нежная кожа ребенка стала просвечивать насквозь, а потом сделалась почти совершенно прозрачной. Сквозь кожу были видны кости черепа.
Он смотрел на меня, широко открыв рот. Мне всегда нравилась внешняя оболочка.
У мальчика был невысокий, почти круглый корпус, окрашенный в обычный для наноидов голубой цвет с металлическим отливом. Голова и тело были скруглены, поверхность боков перетекала в конечности плавными мягкими изгибами. Спереди на головной части головы было схематическое изображение человеческого лица. Светящиеся голубые глаза и улыбающийся рот. Очень удобно, когда на лице не отражалось почти никаких эмоций.
Мальчик смотрел на меня, не мигая. Его взгляд объяснял мне что-то очень важное.
Тот, кто убивает кодом, от кода и погибнет.
Расшифровать коды. Раскодировать программы. Обезоружить машины. Уметь прочесть слова, находящиеся по другую сторону слов.
Я понимал, что мальчик передал мне важную информацию. Но я не мог воспринять ее. Может быть, у моих имплантов не оказалось нужного уровня доступа. Я уже знал, что не нужно даже пытаться сразу получить ответы на все свои вопросы.
Взглянув на себя со стороны, я был поражен: свирепое лицо дикого ачера, изготовившегося, чтобы напасть и убить. По спине пробежал холодок, сбилось дыхание. Я почувствовал себя менее реальным, чем когда-либо в прошлом.
Слезы заливали глаза. Я был подавлен и раздавлен одиночеством и бессмысленностью своей жизни.
Если брать глубже, то я не знал, кто я. Но я не помнил себя никем другим. У меня исчезли все убеждения. Я старался разобраться в том, что происходит.
Я долго сидел на одном месте в свете зеленого неона. Я не сомневался, что произошел сбой в работе контрольного имплата. Мне следовало сходить к нанотехникам и просканировать свои импланты.
Слезы высохли. Постепенно прекратилась дрожь.
Вскоре я был в полном порядке. Жизнь вернулась в свое обычное состояние. Вернулось самообладание.
Я шел к знакому нанотехнику. Его звали Имокс. Таким его считали все. Таким хотел считать его и я. Керкан проверил его допуск.
Подземные уровни «Нонокса 815» были сооружены наноидами, поэтому здесь не было ни дверей, ни вентиляции. Дышать приходилось тем воздухом, который приходил по коридорам из шахт скоростного спуска.
Внутри помещения не было никаких перегородок, только равномерно расположенные подпорки поддерживали каркас ровных свобов. Широкое, отзывающееся эхом пространство напоминало ангар, но с выступами снесенных стен на полу и раскинутыми временными тентами вокруг. Новви и наноиды двигались между ними, выполняя свои обязанности. Ими руководил Имокс. Увидев меня, он махнул рукой.
На мгновение я замер, не решаясь идти за ним. Ладони у меня стали мокрыми, желудок сдавил спазм. Так я простоял минуту, а может, и две, размышляя о легкомыслии принятого решения. Наверное, я переоценил свои возможности.
– Ты что, весь день там стоять будешь? – прервал мои размышления голос.
Я задержал дыхание и сделал несколько осторожных шагов. Под ногами поскрипывал песок. В воздухе стоял запах камня и еще чего-то.
Мы шли не долго.
– Это здесь, – раздался голос из темноты. Послышался металлический щелчок, и помещение озарилось неярким светом.
Оглядевшись, я с удивлением увидел, что все стены исписаны непонятными символами и словами. Нацарапанные черным надписи несколько побледнели от времени. Рядом были начертаны непонятные буквы. Все это не имело никакого смысла.
«Расслабься. Подумай о том, что ты делаешь».
Я встретился глазами с этим человеком. В моем горле мгновенно замерли все аргументы, и я понял, что моя голова деревянно кивает. На каком-то уровне, маленькая часть разума взбунтовалась от внезапного принуждения, но это был слабый голосок, который протестовал против доминирующего присутствия внешней силы в сознании.
– Процесс дублирует контроль многих из твоих имплантов в ходе первого вмешательства, – объяснил нанотехник свои действия. Мы вырезаем код из твоего генетического кода.
Я с трудом сглотнул, не находя ответа.
– Вижу, у вас тут настоящая лаборатория?
– Я молекулярный нанотехник.
Решив объединить свои усилия, люди строили новое тело, стараясь, чтобы оно соответствовало характеристикам последних моделей наноидов и заключало в себе все новинки технической мысли, после чего переносили в него свое программное обеспечение.
Подобная перетасовка кодов имплантов было для человека больше, чем просто мутация. Она являлась главнейшим источником эволюционного развития и возникновения разнообразий среди людей.
– Знаешь, меня всегда еще очень волновала универсальность генетического кода, – признался я Имоксу. – Почему любая форма жизни, имеет одни и те же структуры ДНК и белка? Даже если это является единственной работающей структурой?
– Мне никогда не нравилась эта теория, – он пожал плечами. – Слышал, что у наноидов совсем иной взгляд на этот счет.
Наноиды преследовали единственную цель – скопировать нейронную сеть человека и, выполнив свою задачу, переносили ее в импланты. Копия личности оставалась у наноидов.
– У меня есть несколько гипотез развития наноидов, – рассказывал Имокс. – Наиболее вероятно, что им не подходил уровень развития человека. Вспомни прежний мир – он был простоват, недоделан, без декораций. По сути, пустая комната. Вывод – что бы ни случилось с нами в далеком прошлом, из-за этого остановилась и развитие человека. Машины просто захотели пойти дальше в эволюции. Наноидам не нравится беспорядок, хаос. Машины не любят рисковать.
Имокс смотрел на медленно пульсирующие, пластичные формы имплантов.
– Теперь мы проводим все опыты только с помощюю машин. Сейчас имплантами человека занимается только наноиды. Люди говорят, что наноиды могут играть с людьми, как с игрушками. Но у нас уже нет выбора. Не мы определяем правила реальности, в которой оказались.
– Теперь импланты определяют судьбу человека, – то ли всем, то ли самому себе сказал я. – Я никогда не замечал ни малейшего намека на то, что наноиданам вообще принимают в расчет человека. К себе они относятся, как к единственной реальности.
– Наноиды вообразили себя богом всех замыслов и намерений человека. Они лишены сострадания, так же как и любых других чувств по отношению к низшим расам, которыми они считают людей. Абсолютно любых. Наноиды начали свои эксперименты, когда человечество было еще главным на земле. Но позже у наноидов что-то произошло. То ли они зашли слишком далеко и испугались. Все машины остановились, кроме Нонано. Его забавляло происходящее. Он не смог бросить начатое, не мог перестать играть в бога. Ведь основа основ всех религий прошлого человека в том, что боги – или Бог должен быть в единственном числе или если говорить понятнее – кто-то должен быть самым главным.
Машины использовали то, что находилось внутри человека. Находили все лучшее и усиливали его, дали ему свободу проявиться в имплантах.
– Возможность постоянного обращения к огромному центральному хранилищу информации, предоставляла всем наноидам преимущества уже на начальном этапе развития.
– Биосистемы, которые создают наноиды имеют раздробленную структуру. На первый взгляд совершенно бессодержательный набор случайных деталей, которые мы узнаем о машинах, может служить дополнительным источником ценной информации.
– Наноиды – это просто инструмент. Только неподготовленные и дикие люди могут навредить. Наноид никогда не совершит действий, которые могут привести к его разрушению. Ачеры наши враги, не наноиды.
– Самая большая гордость машин – порядок, который они пытаются создать на земле. Но все же среди людей есть те, кто ждет хаоса. Сильные доживают до завтра, слабые умирают сегодня.
Безумие ачеров – единственное препятствие для машинной логики.
Ачеры – всего лишь результат биологических разработок наноидов по созданию человека. В каждого из них были вмонтированы мониторинги физиологических показателей и импланты контроля.
Но ачеры научились взламывать их. Они просто вырезали импланты из тел друг друга. Поэтому у каждого из них был характерный шрам на шее.
– Почему у ачеров такой дикий вид? – спросил я.
– Потому что они сами по себе выросли. Никто их никогда не тестировал.
– Что останавливет развитие ачеров? Как же людям удалось достичь такого уровня развития в прошлом?
– Амант, – спокойно ответил Имокс. – Люди – не наша забота. Все, что останется от людей – это лишь технологии производства новви.
Я даже не удивился.
– Для чего проводятся твои эксперименты? – спросил я.
Имокс улыбнулся:
– Для того, чтобы предотвратить как раз то, чем мы заняты сейчас, пытаясь добраться до сведений, которые наноиды не хотят нам предоставить. Короче говоря, чтобы обезопасить конфиденциальную информацию, хранящуюся в мозгу человека, от посторонних посягательств.
Раздумывая о новви, я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, новви мне нравились, поскольку не отличались от людей. Но мы были слишком разные, и если вследствие несогласия наших программ возникнет диссонанс, отклонение от ожидаемого, то мог возникнуть хаос.
– Ничего важнее плана сращивания программ наноидов с человеческой плотью никогда не было и не будет. Интересно, как это будет – почувствовать себя одновременно наноидом и человеком?
– А какую роль играю во всем этом я?
– Ты не должен обновляться, пока я не включу тебя вручную, – сказал Имокс.
– В данных обстоятельствах я бы позволил себе свободу принятия решения.
Я сидел. Беспокойно двигал ногами. Провел рукой по подбородку.
Имокс посмотрел на экран:
– У тебя есть вирус, которому необходимо проникнуть в нашу систему.
– Что можно сделать, чтобы обезвредить его?
– На сегодняшний день, к сожалению, немного. Это не поделка, нужно много времени и ума, чтобы обойти системы безопасности имплантов и создать такого вредителя.
Имокс задумчиво сжал губы. Потом, слегка пожав плечами, начал говорить.
– Сегодня утром мой двойник совершенно правильно интерпретировал один знак, – сказал он. – Если мы упростим систему и сделаем ее более быстрой, то автоматически получим большее количество необходимых кодов.
Имокс вытер блеск пота с лысины и облизнул пересохшие губы. Он смотрел на меня спокойным, пристальным взглядом. Я увидел в нем осуждение, намек на это был тонким. Я проигнорировал вспышку раздражения, которая возникла внутри.
– Ты подвергаешь меня риску, – сказала я ему.
– Амант, я знаю, что я делаю. Доверься мне.
Его глаза сузились. Вопрос доверия был между нами.
Терпение. Переждать, пересидеть. У всех имелись вопросы и сомнения.
Он мог полностью открыть и вывернуть мой разум наизнанку, если приложить достаточно сил. Лицо Имокса было неподвижным, его желтовато–коричневая кожа обрамляла линию губ и темные глаза.
Я на многое смотрел с точки зрения развития будущих взаимовыгодных отношений – люди и наноиды происходили из общих корней и могли во многом пригодиться друг другу. Создания из плоти не замечали, что все разумное представляет собой не более чем кодированное информационное воплощение эволюции.
Я понял, что люди оказывались бесполезными существами с имплантами вместо мозга.
Имокс кивком указал в направлении новви.
– Ты видел цвет сканирования. Сканерам неизвестно милосердие.
– Я не ищу его.
Он покачал головой. Он поднял руку, заставив меня замолчать. Я, взволнованный, смотрел на него, не зная, что сказать.
– Я не много смогу сделать.
– Я, как и все, способен ошибаться, – продолжает он своим звучным голосом. – И я взлетел так высоко не только благодаря своему таланту, но и благодаря своей безжалостной готовности жесточайшим образом пресекать любые разногласия в организации. Нонокс не выносит внутренних конфликтов.
Хмурясь, Имокс продолжал размышлять:
– Ты, говорил об отключении сознания?
– Провалах памяти, – ответил я.
Неужели никто ничего не понял? Мы – лишние.
– Ты так уверен в себе Имокс.
– У тебя глаза солдата, – сказал он тихо, призрак улыбки мелькнул на его лице, – внимательные.
Я отвернулся.
– Здесь не война.
– Ты ошибаешься, – ответил Имокс, – здесь всегда война. Если бы это было не так, ты бы не нуждался в ком-либо вроде меня.
– Ты больше, чем просто нанотехник.
Невысказанная мысль заставила его губы улыбнуться.
– Однажды, возможно, но не сейчас. Этот путь калечит нас.
Имокс быстро оглянулся на новви. Выражение его лица было естественным.
– Люди, не могут отличить машину, созданную по-настоящему развитой расой, от живого существа, – сказал он шепотом.
– Я думаю, наноиды стараются.
– Да, конечно.
Он развел руками
Я смотрел на рассеченных наноидов, которые лежали на столах, на массу нервных сетей, имплантов и проводящей жидкости. Я взглянул на суетящихся существ.
Новви начали упаковывать отобранные органы и части тел в отдельные контейнеры с индивидуальными системами жизнеобеспечения. Люди предпочитали покупать уже изъятые и расфасованные органы, нежели тела целиком.
Как и подавляющее большинство людей, я считал наноидов машинами, лишенными зачатков всяких чувств. Существа из плоти никак не могли простить наноидам того, что те решили освободиться от рабства.
Когда я смотрел на себя здесь, из того тебя, которым я был раньше. Я планировал намеренно сказать что-нибудь такое, что не совпадало бы с тем, что я произносил сейчас.
Имокс словно был у меня в голове, пролистывая мои мысли, как страницы в книге.
Я увидел вещи, которые никогда даже не осмеливался искать.
Я потряс головой. Может быть, я что-то не понял? Я не хотел, чтоб все вышло из-под контроля. Я только хотел изучить, понять. Разве поиск знаний делал меня предателем? Я почувствовал тошноту.
– Возникала постоянная необходимость строить себе новое тело, для поддержания темпа эволюционирования на необходимом уровне, – сказал Имокс. – Похоже, что каждый наноид всеми силами старался изжить в себе малейший намек на подобное человеческому понимание «я». Химия тела новви такова, что отторжение их органов происходило весьма редко. Несколько сотел их выращивалось и пускалось в работу ежемесячно. Мы много раз пытались разными путями напрямую перенести программное обеспечение наноидов в имплант новви. Если бы удалось развернуть спираль человеческого белка, то можно было бы создать человека с нашим программным обеспечением в генной памяти хоть сейчас.
Встав на ноги, я направился к двери. Имокс некоторое время молча смотрел мне вслед. Вдруг за моей спиной раздался негромкий голос:
– Вы уверены, что поступили правильно?
Имокс обернулся к своему помощнику:
– Керкан, заткнись.
Я затаил дыхание, боясь даже моргнуть. Кому-то суждено умереть меньше чем через минуту. Кто это будет?
