Сергей Лысков
Бусы из камушков
Сеанс ночной психотерапии
Когда я услышал от своего психотерапевта утверждение, что дабы побороть страх кладбища, нужно переночевать в этом месте, подумал, он шутит. Специально, зная о панических атаках, пытается меня спровоцировать.
– Вы серьёзно?
– Да, и пусть это будет домашним заданием, – с невозмутимостью ответил доктор. – В идеале – ночь возле знакомой могилки, воссоздадим ситуацию из детства, а значит, завтра, в субботу, жду фотографию, желательно в ватсап: заря, кресты, надгробье – всё в лучших традициях жанра хоррор.
Меня даже передёрнуло от мысли о реальной возможности заночевать в этом месте. Конечно, эти новые методы психотерапии и лечения страхов немного нестандартные, но справедливости ради психотерапевт должен провести эту ночь со мной. Так было бы спокойнее как минимум мне. Впрочем, доктор отказался, сказав, что всё и так будет под контролем и он всю ночь будет на связи. Я кивнул, мол, хорошо, а сам мысленно возмущался: «На фига мне твой контроль? Я там буду один! Среди могил, призраков, светящихся крестов и кромешной тьмы!»
– Что ж, хорошего вам дня, и помните о задании, – протягивая руку, стоял на своем доктор.
Немного замешкавшись, я все-таки попрощался и, не понимая, как решиться на такое, пошел на работу. Благо, работаю в офисе, однообразный и скучный труд, за которым можно поразмыслить над страхами. Буду откровенен, фиаско было мощным: два замечания от шефа и с десяток вопросов от коллег: «Ты не заболел?»
Поэтому вечером, понурый и озадаченный, я как мог ехал домой, ну, как ехал – стоял в пробке. Но мысль о предстоящем задании, как навязчивая мелодия, не оставляла меня, я даже подумал сменить к чёртовой матери психотерапевта. И это всего-то час в пятничной пробке; мало того, я уговорил себя, что этот доктор – полная бездарность и ничего не смыслит в страхах. Правда, я так и не решился высказать посетившие меня умозаключения врачу, вспомнив его же слова: «Массовая агрессия, подогреваемая общим простаиванием в автомобильном потоке, способна на самые изощрённые формы гнева!» И, дабы хоть как-то отвлечься, я включил радио.
Вселенная явно издевалась: по радио рассказывали о страхах детства, и радиослушатели делились своими ужастиками подросткового возраста. Впервые в жизни я решил позвонить.
– К нам дозвонился Сергей, говорите, вы в эфире.
– Добрый вечер, Анна!
– Добрый, а какие страхи были у вас в детстве?
– Я боялся кладбища, такой оцепеняющий страх перед могилками.
– Оцепеняющий! Интересное слово вы подобрали. И чего именно вы боялись в этом месте?
– Что меня могут потерять, ну, то есть я потеряюсь и не смогу найти выход.
– А у вас было что-то подобное?
– Да, – чуть слышно ответил я, понимая, что проваливаюсь в детский страх и при этом мой ответ слушает вся страна.
– А сколько вам было лет? – попыталась оборвать паузу ведущая.
– Десять.
– И как вы побороли этот страх?
– Переночевал на кладбище.
– Ого!!! Это было, наверно, жутко страшно.
– Да, это было оцепеняюще!
Ведущая рассмеялась, а когда я хотел было объяснить, что эта травма донимает меня по сей день, мобильный предательски разрядился, выкинув меня из эфира. Пошутив над этим казусом, Анна продолжила пятничные обсуждения, а я сильно надавил на клаксон, поторапливая впереди стоящих водителей.
А знаете, психотерапевт в чем-то прав, мы сами питаем наши страхи, и только мы виноваты в их существовании. Совпадение, но как только я смирился с неизбежностью ночёвки, движение ускорилось, так что к дому я подъехал полный решимости утереть нос не верившему в меня доктору. Поднимаясь по ступенькам, я мысленно составлял план реализации ночного подвига. Но я и не представлял, какое это кропотливое и скрупулёзное занятие – подготовиться к ночи вне дома.
По итогу в рюкзак поместились: спальник (не на траве же ночевать), фонарь, консервы, вилка, термос (я налил туда кофе с коньяком), спички и жидкость для розжига (а вдруг придётся развести огонь), соль, лапша, свитер (это пояснение к пункту «развести огонь»), зонт (ну, это на случай дождя), томик рассказов (почему-то мысль почитать ночью на кладбище меня успокаивала). И вот когда рюкзак был собран, я решился действовать. Посмотрев в зеркало перед уходом, я поймал себя на мысли, что чертовски смело выгляжу, вспомнил первую попавшуюся молитву и отправился в путь.
Берегитесь, могилы и светящиеся кресты, я иду побороть свои страхи!
***
Мой детский страх находился на выезде из города. Наш город простирается в низине, а кладбище расположено на возвышенности. Все дома как на ладони. Из родственников у меня тут похоронены дедушка и дядя, почему-то я решил провести ночь на могилке дяди.
– Ну, с Богом! – положив несколько монет на надгробье, приготовился я.
Это была давняя традиция, появившаяся после того, как покойный дядя приснился и попросил парочку монет. И самое необъяснимое, что как только я стал оставлять мелочь на могилке, все мои несчастья, связанные с посещением кладбища, прекратились. До этого каждый раз, когда мне приходилось бывать в этом месте (естественно, не одному), случалась какая-либо неприятность. То я пробивал колесо, то происходило мелкое ДТП, то неудачно падал, подвернув голеностоп, то терял документы… Было столько событий, что всё и не упомнишь, а как только я стал оставлять деньги на могилке дядьки, несчастья закончились. Не знаю, как это работало, но всяческие бедствия перестали досаждать своей неизбежностью. Экспериментировать в эту ночь со своим махровым невезением я не стал, и поэтому положенные тринадцать рублей хоть как-то подбадривали и внушали надежду на предстоящее всё-таки доброе утро.
– Доброй ночи, доктор, – прошептал я, словно боясь потревожить кого-либо. – Я на месте.
– Доброй, а почему так тихо говорите? Вы действительно на кладбище?
– Действительнее некуда! Я хотел спросить, а можно звонить вам каждый час? Мало ли что приключится…
– Что такого может произойти ночью в безлюдном месте?
– Да что угодно! – очень громко ответил я, еле удерживаясь от истерики.
– Не нервничайте, можете звонить хоть каждые полчаса, как и договаривались, я не буду спать.
– Спасибо, мне так будет спокойнее.
Наверно, к полуночи меня осенило, что была пятница и тринадцатое число, я как мог попытался себя уговорить, что все это намеренная демонизация обычного числа, но легче не становилось. Напротив, как специально стало настолько тихо, что я услышал пульсацию вен на шее; мгновение – и я часто и жадно задышал, а дрожащая рука уже расстегивала пуговицу на вороте. Вот она, моя тревога во всей красе. Неожиданно серая луна скрылась – изюминка паники. И вот теперь стало по-настоящему жутко: пугающая темнота со зловещим безмолвием.
То, что это кошка, я понял сразу. Да, было темно, но на расстоянии нескольких метров несложно разглядеть в ночной гостье повадки кошачьих. На мгновенье вышла луна, и я даже улыбнулся – конечно же, кошка была чёрного цвета.
– Кс-кс, иди ко мне, – я облегченно выдохнул.
Но та ощетинилась и зашипела, явно опасаясь чего-то за моей спиной. Резко обернувшись, я увидел собаку: оскалив клыки, она рычала и приближалась с явным намерением напасть. И было непонятно, кто не нравился ей больше – я или кошка.
– Фу, пошла! – замахнувшись, крикнул я, на что собака кинулась в ноги и попыталась укусить.
Хорошо, что мы не забетонировали могилку дяди, а засыпали всё щебнем. Мигом взяв горсть камней, я с большим наслаждением приготовился их кинуть. Увидев в лунном свете замах, псина прижала уши и поспешила скрыться в темноте кладбищенских дорожек. Не то чтобы я боюсь быть укушенным, но ночью на кладбище… думаю, это не самая лучшая идея. Поэтому, сделав приличный запас камней перед спальником, я был готов, если понадобится, отразить атаку целой стаи собак.
– Призраки ночи, вы где?! – заорал кто-то.
– Рыжий, не дуркуй, – послышался ещё один, женский, голос. – Иди лучше ко мне, это место так возбуждает.
– Реально? Ты так завелась?
До этого момента я даже не вникал, что есть такая субкультура, как готы. Да, что-то слышал про депрессивных подростков, помешанных на тёмных тонах и своеобразной музыке, но вот чтобы так близко, вживую столкнуться с этим явлением и вдобавок в мою психотерапевтическую ночь – ну никак не планировал.
– Чёрт, тут окрашено, – выругалась девушка.
– Пойдём дальше.
– Блин, Рыжий, это моя любимая юбка. Я как знала, что вляпаемся в хрень с твоей идеей провести ночь на кладбище!
– Сегодня самая жуткая ночь – полнолуние, тринадцатое. Не порти кайф, подумаешь, краска. Ты прислушайся к этой загробной тишине!
– Как там этот чудик с радио сказал?
– Оцепеняющей! Ха-ха, – в один голос произнесли они и громко рассмеялись.
Больше происшествий и нежданных встреч не было. Разжигать огонь, чтобы приготовить еду, я не стал: во-первых, я не взял в чём варить лапшу, а во-вторых, огонь привлёк бы ещё кого-либо, а если честно, ночных приключений с меня было предостаточно. Мой поздний ужин был скуден – сухая лапша быстрого приготовления и кофе с коньяком. Консервы были бесполезным грузом – без ножа, который я, при всей своей скрупулёзной подготовке, забыл дома. Самым полезным был коньяк, я даже пожалел, что так мало добавил его в кофе. Приятная согревающая теплота виноградного спирта быстро распространилась по всему телу. Даже стало немного жарко в спальнике.
– Я понимаю, вам не спится, – первым заговорил доктор в очередной из моих звонков. – Но на часах три утра. Постарайтесь отключить голову, иначе утром вы будете разбитым и не сможете выполнить запланированное задание по техническим причинам.
– Это как?
– Ну, либо проспите, либо разрядится телефон.
– Я будильник завёл.
– Тогда точно телефон разрядится, если ещё пару раз позвоните мне.
– Кстати, да! Одно деление осталось.
– Тогда до встречи на очередном сеансе, и жду утреннее фото.
Понимая весомость всех аргументов доктора, я согласился с его рекомендациями и попытался уснуть. Назвать это сном было сложно. То и дело вздрагивая и просыпаясь, я хватался то за камни, то за телефон.
Утром, сонный, с растрёпанными волосами и мешками под глазами, я сделал селфи и отправил доктору, как и договаривались, через ватсап. Надо признаться, он открыл моё сообщение только в обед. Он, наверное, как и я, провалялся всё утро субботы в постели, отсыпаясь от ночи психотерапии на городском кладбище.
В понедельник, довольный успехом кладбищенской авантюры, я двумя руками благодарил доктора за победу над страхом.
– Вглядитесь в эту фотографию, – подытожил он. – Так выглядит ваше исцеление от фобии.
Одобрительно кивая, я ещё раз посмотрел на ту фотографию: вид был ужасный – наполовину высунувшись из спальника, лохматый сонный мужик сделал селфи на фоне могильной плиты. Да уж, кому покажи – точно сочтут за полоумного.
– Ну что, удаляем фото? Все выводы сделаны?
– Да, конечно, – увеличив фотографию, я улыбался, разглядывая своё испуганное лицо. – Со стороны страх так забавно выглядит, – уверенно подметил я, а потом неожиданно вздрогнул.
– Что-то не так?
– Монет нет.
– Каких монет?
– На фото… тринадцати рублей, положенных мной в начале эксперимента, – увеличивая снимок, сказал я, всё пытаясь отыскать на фото злополучные монетки.
– Они могли упасть.
– Возможно, – ответил я, сглотнув подступивший к горлу ком. – Наверно, упали…
Странное это чувство – страх: вроде и желаешь от него избавиться, и делаешь всё для этого… но когда он исчезает, внутри становится так пусто и одиноко. А фраза «страх нужно победить» получается такой слащавой и приторной, что думаешь: а для чего я это сделал, ведь жили же как-то рядом я и мой страх. Да, стресс, но ведь был смысл бороться. А теперь, когда нечего бояться, что дальше?
И хорошо, если из чулана детских фобий можно вытащить новую страшилку, а если нет? Жить без страха почти то же самое, что жить вечно, – перспективненько, но неинтересно. И поэтому в моей голове уже зрел план о визите на кладбище и поиске тринадцати рублей, тех, что упали, – и упаси Бог им не оказаться поблизости! Как сказал мой доктор, «прибыльное это дело – лечить страхи, главное – научить копаться в лабиринтах мозга, а пытливое сознание всегда найдёт новую страшилку!»
До первого шага осталось…
Первый деньки после суровой зимы всегда действуют магнетически на людей, будоража их сознание. И есть в этом некая магия, просто оглянитесь: серо-черный пейзаж парка, грубеющий каждую зиму, как кора тополей трескается и сквозь расщелины рвутся наружу вестники новой жизни. Весна, как утро, неизбежно приходит. И самое удивительное, что ничего нового не происходит, однако глаза отказываются верить, что это обычное сезонное явление, и видят во всем происходящем чудо.
Паренька звали Артур, так было написано на инвалидной коляске. Большие чёрные глаза, жадно наблюдающие за каждым новым прохожим, косое положение головы, скрюченные ноги и руки. Будучи узником инвалидной коляски, он с рождения не ходил самостоятельно, тяжелый недуг перестроил планы родителей на первенца, поменялось всё, а беда, пришедшая в дом, стала единственно важной проблемой. Врачи говорили, надо заниматься, надо развивать мышцы, каждый раз предлагая новые островки надежды. И они с отцом плыли, веря, что все можно изменить. Отец верил, что скрюченный панцирь обязательно сломается и на свободу вырвется его мальчишка, ведь в жизни все так – за зимой наступает весна, и Артур побежит, будет играть в футбол, и жизнь наладится. А как иначе? Слепая вера, без права на сомнения.
Задул ветер, и отец накрыл сына пледом. Люди по–разному реагировали на эту пару, иные глазели, перешептываясь, а другие, сочувствуя, отводили взгляд. К этим знакам внимания невозможно привыкнуть, и с годами, когда ничего не меняется, они только раздражают. Вот поэтому мужчина напрягся, когда на лавочку сел паренек, разодетый в цветастые, не по размеру большие вещи: толстовку и джинсы. Тинейджер ловко что–то набрал в телефоне, потом улыбнулся ответу собеседницы на той стороне дисплея. Пожалуй, он и не заметил мужчину с сыном в инвалидной коляске, а возможно, ему было просто безразлично, кто его сосед по лавочке. На очередном витке куража виртуальной переписки парень достал из кармана валентинку и сделал селфи для возлюбленной. Та ответила довольно странно, спросив, что за грустный мужик на заднем плане. И темноволосый подросток только сейчас обратил внимания на отца и сына и, дабы переделать фото, он решительно осмотрелся по сторонам в поиске свободной лавочки. Однако седой мужчина опередил его: застегнув старенькую куртку, он снял коляску с тормозов и покатил в глубь парка. Выработанная годами привычка давала о себе знать – лучше уж быть нелюдимым, чем ловить жалостливые взгляды прохожих.
«Странный мужик!» – промелькнула мысль у парня, и он повторно сделал селфи. Переписка вновь закрутилась, и когда дама сердца попросила отправить крупным планом фото валентинки, положив на лавочку открытку, паренек заметил, что необычная пара оставила тетрадь. Автоматически он взял её в руки и стал читать, словно это его личная вещь. Но с каждым прочитанным словом осознание, что это не просто исписанная бумага, настораживало. Это был дневник, в котором рукой родителя написан распорядок дня с почасовым планом действия. Девяносто шесть листов, исписанных бисерным почерком, изо дня в день без перерывов и выходных. Но самой трогательной была фраза, которую автор всегда приписывал в конце каждого дня: «До первого шага осталось… (цифра) дней».
Перелистнув тетрадь на последний лист, тинейджер с трепетом прочитал последнюю запись к распорядку дня: «До первого шага осталось два дня». Он сначала улыбнулся, но потом осекся, вспоминая паренька в инвалидном кресле. Вряд ли тот сможет осуществить задуманное.
– Мужчина, вы забыли тетрадку, – догнав отца и сына, запыхавшись, сказал парень. – Вы оставили ее на лавочке.
Без слов тот взял её в руки и покатил инвалидную коляску дальше.
– Обнулите счетчик, – испуганно сказал тинейджер вдогонку. – Возможно, надо больше времени.
– Что?
– Я извиняюсь, но я читал ваш дневник, – волнуясь ответил подросток, – и по–моему, неправильно ставить дедлайн. Некоторые вещи не исправить, но это не значит, что нельзя получить удовольствие. Нас в универе учат менять угол зрения, если ситуация кажется провальной, до тех пор, пока процесс не начнет радовать.
– Радоваться тому, что жив? – строго спросил мужчина.
– Почему нет?
С грустным взглядом седой отец инвалида усмехнулся наивности юноши и посильнее обхватил ручки коляски.
– Поехали домой, Артур, – только и сказал он, а сын радостно закивал, давая понять, что прогулка окончена.
Её звали Лилит
Переминаясь с ноги на ногу, одетая в шкуру дикой кошки женщина всматривалась в даль. Где–то в глубине пещеры навзрыд плакал ребенок. Но, не замечая мук сына, она напряженно вглядывалась в закат, ругая мужа и безжалостное солнце. Еще в детстве густой лес забрал жизни родителей, и поэтому Лилит боялась, множа в голове самые ужасные варианты беды, а сын уже кричал, но она не могла заставить себя вернуться в пещеру, казалось, мгновение – и любимый, пускай раненый, но выйдет из леса. Нельзя уходить, ждать важнее. А что ребенок? Он кричит, потому что голоден, ничего страшного – потерпит. Но это был не голод: от тлеющей в костре деревянной чурки отлетел уголек и угодил в выемку, где на мехе лежал младенец. Крик нарастал так же, как и мрак ночи, и уже не различить ничего во тьме, но женщина, не жалея связок, кричала в тишину: «Кай, я тут! Иди на голос! Кай!»
«Нужен огонь, – внезапно решила она, – он даст свет. Кай зоркий, он увидит свет». В пещере с ночи горел очаг.
Озираясь по сторонам, Лилит вспомнила, что в пещере есть сухие ветки. Но забежав в дом, она ужаснулась. Захлебываясь от крика, сын пинал ножками тлеющую меховую подстилку. Схватив ребенка на руки, она тут же осмотрела его: ожег был неглубокий, но обширный – все бедро покрылось мелкими волдырями. Почувствовав руки матери, сын, словно ругая за нерасторопность, стал сильнее кричать. Аккуратно трогая языком волдыри, она шептала: «Не плачь, боль пройдет». Уставший ребенок перешел на частое всхлипывание, и Лилит дала грудь. Жадно посасывая молоко, малыш успокоился и уснул. Бледная и напуганная, она выдохнула, понимая, что приди она позже – сын получил бы увечье.
«Всему виной это проклятый лес!» – подумала женщина и подкинула сухих дров в костер. – «Прости меня, Кай, но я не могу дежурить возле пещеры».
Несколько раз за ночь она пыталась положить ребенка на мех, но тот начинал кричать, не желая слезать с материнских рук. Поэтому всю ночь она не сомкнула глаз, размышляя о случившемся: не верилось, что вот так, в одночасье, можно потерять кормильца. Конечно, она гнала прочь плохие мысли, уговаривая себя, что лес опасен, он забрал не одну жизнь, но Кай силен и смел, он не может погибнуть. Ни один зверь в округе не может его победить, он опытный следопыт, наверняка зашел дальше, чем следовало, вот и пришлось заночевать в злополучном лесу. А утром он вернется, и все будет по–прежнему.
И как только мрак ночи уступил первым лучам утра, несмотря на недовольство сына, она выбежала из грота. Ещё толком не рассвело, но щурясь и всматриваясь в опушку леса женщина искала в силуэтах деревьев очертания возлюбленного. Казалось, вот он – но это ветер шевельнул куст, или вон там кто–то ползет – но это дикий кабан роет землю. Весь день она находила надежду и тут же её теряла, а под вечер, с ужасом озираясь на дом, она вернулась к сыну. Ранка от ожога загноилась, сын орал и отказывался брать грудь. Тогда она силком пыталась его укачать, но и это не помогало – душераздирающий вопль с каждым убаюкивающим движение становился только громче. В гневе кинув сына на мех, она выругалась и заплакала. А в голове по кругу звучали вопросы… Как быть дальше? Ведь она растила сына, а Кай добывал еду, и так было много лун, а что теперь? Прокормить себя не проблема, как быть с ребенком? Уйдешь за едой – и в пещеру обязательно проберется дикий зверь. Как защитить сына?
«Нет, Кай жив! – закричала она, сопротивляясь потоку негатива в голове. – Он добрался до столба дыма на той стороне леса, а значит, скоро вернется с другими людьми, – уговаривала себя Лилит. – Я чувствую, что он жив. Мы чувствуем это, да, моя кроха? – Она сильнее прижала сына, но тот, весь мокрый от жара, спал. – Спи, спи, во сне раны быстрее заживают. Папа вернется, и все будет как прежде».
Внезапный раскат грома предупредил о дожде, но опустошённая женщина только потеплее укуталась в мех и легла возле костра. Мгновение – и она уже крепко спала. А на очередном громыхании с неба посыпались мелкие градинки вперемежку с крупными каплями. Вода быстро наполнила еще не успевшие высохнуть лужи, а ливень не утихал, тонкие ручейки просочились в пещеру. Обычно при такой погоде Кай выставлял плотину из плоских речных камней на входе, но не в этот раз. И вода затекла в грот, и вот уже костер зашипел под её натиском, но стихии мало этого – она все прибывала и прибывала.
Поперхнувшись, Лилит резко подскочила. Всё вокруг было в воде. Очаг погас, малыш лежал, лицом укутавшись в мокрый мех, и молчал. Она взяла его на руки, но ребенок был уже холодным. Задыхаясь от гнева как разъярённый зверь, она пыталась орать, но от крика не становилось легче. Раздирая в кровь кожу на голове, вырывая волосы, Лилит искала в муках наказание, но боль, напротив, напоминала о реальности всего произошедшего, а значит, это не сон и все правда – по её вине погиб их сын.
И только утром, замотав в меха ребенка, она пошла в лес. Не потому, что каждый угол в их доме напоминал о былом счастье и причинял страданья, – нет, она просто верила, что её любимый жив. А значит, надо его найти и все начать сначала. И чем дальше она отходила от дома, тем увереннее становился её шаг. Ночевала в листве – ее не страшили когти и зубы зверя, а днем ей попадалась только спелая ягода и чистая вода. Лес словно защищал её на пути к возлюбленному. Это воодушевляло – а как иначе: прошлого не вернуть, но будущее возможно исправить. Кай непременно ждет по ту сторону леса, любит и ждет в окружении других людей, и там хорошая еда, мягкая постель, ведь он верил в это. Наверное поэтому она каждую ночь вспоминала их последний разговор.
– Лилит, – позвал её Кай. – Смотри, там дым.
– Подумаешь, небесная нить ударила в дерево, – предположила она.
– Нет, это другое, я вижу этот дым в третий раз и именно в этом месте за лесом, – ответил он. – Там живут такие же, как мы, нам надо жить вместе.
– Нельзя идти через лес – это верная смерть, – возразила она. – Лес забрал моего отца, забрал мать, и ты не вернешься.
– Я вернусь! – с улыбкой заявил Кай. – Пойми, дорогая, надо идти. Мне думается, что там целые поля еды, да и вода там чище. Это все ради вас, тебя и сына, я хочу, чтобы у вас было лучшее, поэтому отпусти меня, я сильнее леса, я вернусь.
– Я буду ждать, – прошептала она.
– Не волнуйся, я вернусь дотемна, а утром снова пойду, и так – пока не будет безопасной дороги на ту сторону леса.
– Я буду ждать, – еще тише сказала она.
Он обнял ее и ушел. И каждый раз она плакала, вспоминая их разговор; закрывая глаза, укутавшись листвой, она мысленно успокаивала себя, веря, что завтра непременно найдет любимого.
На исходе третьего дня пути лес сначала поредел, а потом вовсе сменился поляной. Женщина настороженно посмотрела на заходившее за горизонт солнце. Перед ней был выбор: идти к подножью горы или вернуться назад к яме с листвой. Она рискнула, не страшась надвигавшегося мрака ночи, пошла в горы. Потому что так бы поступал её муж, он всегда говорил, что камень надежнее дерева, а значит, лучше спать в пещере, чем на дереве.
Как потом напишут потомки на стенах жилища: «Она пришла в их дом под покровом ночи, полуобнажённая и уставшая от дороги, но даже тогда её женственность восхищала, а красота покоряла с первого взгляда». В новом доме не было Кая, но он оказался прав: на другом конце леса жила семья. Мужчину звали Адамом, женщину Евой, и у них было два сына: Каин и Авель.
Вот так всё и началось…
