Сергей Конышев
Счастливая сколопендра
© Сергей Конышев, 2024
© Интернациональный Союз писателей, 2024
Здесь и сейчас – перемены
Роман Сергея Конышева – произведение, несомненно, смелое и яркое. Это настоящий роман про «здесь и сейчас». Он, бесспорно, обдаёт жгучей актуальностью, он о молодом поколении, написан молодым человеком, который не прячется за художественными условностями, следуя прямо к сути, прямо к правде.
Читать эту книгу будет интересно тем, кто не избегает правды, кто хочет познать человека во всем его многообразии. Текст написан от первого лица, поэтому момент интимности, искренности – на первом плане. Герой, молодой писатель-любитель, неспешно вовлекает нас в своеобразную воронку повествования, из которой нам не хочется выбираться. Сергей Конышев умеет удивлять. И это одно из главных качеств его неоспоримого таланта.
В начале романа мы знакомимся с молодыми людьми на фоне летней Москвы 2018 года. Футбольный чемпионат, тусовки, лёгкость знакомств и романов. Все это описано мастерски, легко, с хемингуэевскими интонациями. Здесь можно отметить точность портретных характеристик. Все герои, а их в итоге оказывается пятеро, зримы. Без проблем представляешь их внешность, и от этого выстраиваешь в голове особенности их психотипов. «Одна – рыжая Маша в поло Burberry и круглых очках. Вторая – киргизочка Галя, у которой из тугого пучка волос торчал жёлтый карандаш». Конышев показывает, что сюжет он строить умеет. Никаких начальных скороговорок, попыток всё сказать, запинаясь. Действие развивается постепенно, основная линия обрастает побочными, как тема в хорошей полифонии. Это придаёт нелинейность, что для современной прозы хорошо. Следя за отношениями молодых героев, мы настраиваемся чуть ли не на беллетристику. Но я предупреждал, что Конышев умеет удивлять. Шаг за шагом лирический накал исчезает, тонет в бытовых банальностях и в неприглядных подробностях, вводимых автором в общую ткань совершенно сознательно. Мы понимаем, что герои не дозрели до своих чувств и что южное солнце (а вся пятёрка проводит в отпуск в Джанхоте, недалеко от Геленджика) им не на пользу. Герой, он же рассказчик, беспощадно пишет об этом, и история из личной превращается в портрет поколения с его необязательными Любовями и общей незрелостью.
Хутор – место, где живут люди, считающие себя свободными от общества. Это не просто сильно пьющие бомжи, это философы. Это секта. Здесь автор создаёт мощную философскую оппозицию. Жизнь поколения так скудна, так местами лишена смысла, что идеи хуторян – весьма вульгарные, – кажутся им привлекательными. В течении повествования, которое занимает несколько лет, герои не раз возвращаются на хутор, и каждый раз с разными целями. Тут не буду давать спойлер, но каждый их приход – это новая фаза развития сюжета, приобретающая к концу романа подлинный драматизм.
Много тонкостей заложил в свой роман Сергей Конышев, много наблюдений. Впроброс вроде бы, но значимо описаны страдания писателя, которому не пишется, равно как эйфорическое состояние, когда наконец записалось. Всё это делается не ради описания, а важно для развития взаимоотношений героя с окружающими. Через это мы узнаем его характер, его взгляды и то, как взгляды влияют на его отношение к жизни. Это смело, возможно, чуть прямолинейно, но в данном контексте работает эффективно. «Фильм мне понравился, а вот Бунин стал ещё неприятней. У меня появилось к нему предубеждение. Помню, когда я прочитал его дневник под названием “Окаянные дни”, то подумал: “Если это не сборник анекдотов, а, видимо, это не так, то, значит, это именно то, что сейчас называют ‘либералу порвало’ – идеальный случай”».
Убеждение героя, так ясно здесь выраженное, перекидывает мостик к финалу, когда герой уже готов принять самое важное для себя решение, а автор в конце вместо точки вот уж выбрал восклицательный знак, как вдруг возникает вопросительный. Слишком бы всё просто и банально было бы, если б он не появился. Финал очень сильный.
Много нюансов Конышев показывает нам в описании лирических чувств. Приятно, что есть мера между возвышенными чувствами и плотскими. Нет жизни без двух этих явлений. И Конышев вместе с нами сначала запутывает их в один узел, потом распутывает. Любовные интриги, треугольники есть, но они небанальны; несмотря на лёгкость повествования, его занимательность, его общий позитивный интеллигентский прищур, в книге много моментов крайне драматичных. Судьбы обитателей секты, которые в основном позиционировались как забавные «довлатовские» чудаки, обрываются нелепо и страшно. Автор придаёт этому философскую значимость, намекает: это предвестник больших перемен, когда исчезает то, что казалось незыблемым.
Проведя нас через ликование мирового футбольного чемпионата, через ковид, к началу СВО, Конышев заставил нас задуматься о многом. Многие свои мысли он вложил в уста других героев, но от этого они не стали менее личными. По всем законам драматургии все главные герои претерпевают большие трансформации. К лучшему это или к худшему? Вопрос этот остаётся без ответа. Но то, что герои всё-таки вместе с нами шли по пути к себе, а не от себя, всё же оставляет надежду.
Максим Замшев,
писатель, поэт и прозаик, публицист, литературный критик, главный редактор «Литературной газеты»
Глава 1
Человек создан для счастья, как птица – для полёта.
В. Г. Короленко. «Парадокс»
Рождённый ползать – летать не может!
М. Горький. «Песня о Соколе»
В семнадцати километрах от Геленджика, если идти в сторону Туапсе, приютился маленький хутор Джанхот. Впервые я узнал о нём от своего начальника. Помню, название мне сразу понравилось. С адыгейского языка оно переводится как «счастливый человек». Ради интереса я посмотрел фотографии в интернете: море, сосны, камни – даже нудисты имеются. Красотища! Покой! И такой контраст с летней Москвой-2018, которая стучала всеми барабанами и говорила на всех языках мира. Россия принимала чемпионат мира по футболу, и улицы её городов заполнили толпы болельщиков: орущих и пёстрых. Это был настоящий карнавал, яркий праздник, пир! И всё же человека тянет в дикость. Наверное, поэтому я и согласился поехать в Джанхот.
– А мы не помешаем твоим родственникам? – спросил я.
– Нет, они уехали на Байкал с палаткой, – ответил Ваня Чусов, или, как все его называли, Ванчоус, между прочим, мой начальник.
После работы мы сидели с ним в баре «Сколопендра» и пили пиво, обсуждая будущий отпуск и вчерашних девчонок. Мы познакомились с ними случайно, оказавшись во время обеда за одним столом. Обе – студентки четвёртого курса. Одна – рыжая Маша в поло Burberry[1] и круглых очках. Вторая – киргизочка Галя, у которой из тугого пучка волос торчал жёлтый карандаш. Мы разговорились. Сначала болтали о всякой ерунде: какие в этом кафе удобные стулья, а вот цены высокие, правда, порции большие, сытные. Потом на улице кто-то зарядил футбольную кричалку, и мы стали обсуждать чемпионат мира. Девушек он утомил. Они жаловались на нервозное состояние: мельтешение людей и раздражающий шум. Им обеим хотелось спокойствия, а ещё лучше – сбежать из этого шабаша, свалить куда-нибудь в глушь.
Тогда-то Ванчоус и вспомнил про Джанхот, где можно устроиться на диком пляже и не просто отдохнуть, а прямо изолироваться от всего на свете. «Круто!» – одновременно произнесли обе девушки. Ваня довольно улыбнулся и забурлил термальным источником. Не жалея ярких слов, он стал рассказывать, как, ещё будучи школьником, классно проводил время на Чёрном море: купался по сто раз на дню, а вечерами сидел у костра с местными пацанами и потягивал домашнее вино из баклажки. Студентки слушали затаив дыхание. Когда Ванчоус закончил свои воспоминания, Маша заметила, что давно мечтает о таком отдыхе. Галя согласилась с подругой. В общем, девушки проявили заинтересованность, и мы договорились с ними о новой встрече через пару дней, как только Ваня уточнит все подробности у своих родственников из Краснодарского края.
* * *
– Серёг, тебе какая из них больше понравилась? – спросил Ванчоус, достав из кармана пакетик с белым веществом.
– Обе хороши, – задумчиво ответил я. – Но, пожалуй, рыжая – больше. Она в очках, и в её сумочке я заметил книгу. Люблю, когда девушка читает. Даже если это «Гарри Поттер» или Пауло Коэльо.
– Договорились, – равнодушно произнёс Ваня и пошёл в туалет – отлить и «пощекотать ноздри».
Я глотнул пива и уставился в стену. Она была вся в крупных рыжих мазках, похожих на эклеры. Хотелось их съесть – по крайней мере, они возбуждали аппетит. Сбоку от барной стойки висел постер формата А2 с изображением толстопузого немца-пьянчужки.
Надпись сбоку от него гласила: «Ты не можешь купить себе счастье, но ты можешь купить себе пива. Что, в принципе, одно и то же». Я ухмыльнулся: в чём-то этот бюргер прав, но только самую малость.
Я перевёл взгляд на окно – стёкла в нём давно не протирали, они были пыльными и тонкими, а вид из них – унылым: кирпичная стена с большими ржавыми воротами, которые вдруг открылись, и из них выехал грузовик с щебёнкой, хотя раньше, помнится, там находилась овощебаза. Я взял из тарелки рифлёную чипсину, откусил от неё полоску, потом – ещё одну, и так до конца – весьма удобный формат. Облизав кончики пальцев, пошёл к барной стойке, чтобы взять влажные салфетки. Заодно купил пива и вернулся к столу, за которым уже сидел начальник с расширенными зрачками и слегка покрасневшим носом.
Ванчоус любил кокаинчик и мог позволить его себе в любых количествах. К тридцати годам Ваня уже многого добился в сфере мобильных игр. Имел собственную компанию-разработчика, довольно успешную по меркам России. Я устроился в неё на общих основаниях и первое время был одним из многих. Обычный серый айтишник, мышь. Но однажды, спустя примерно год, Ванчоус вызвал меня к себе в кабинет. «Ты что, писатель?» – спросил он, даже не поздоровавшись. Я смутился, а Ваня стал меня нахваливать. Оказалось, кто-то ему про меня шепнул, и он ради любопытства решил прочитать несколько моих рассказов, и они ему очень понравились. А ещё он признался мне по секрету, что и сам пробовал писать, но ему ни разу не хватило терпения закончить начатое. Ничего удивительного в этом не было: писательство требует колоссального терпения.
Ваня был хорош в другом: он принимал не просто быстрые, а, что ещё важнее, правильные, эффективные решения, успевая делать даже то, в чём не было никакой необходимости. Как вы понимаете, помогал ему в этом отборный колумбийский товар. Ванчоус и мне предлагал. Я пару раз угостился, но потом только отказывался, оправдываясь тем, что наркотики – совершенно не моя тема и мне больше нравится алкоголь. А выпивал я, надо сказать, регулярно: минимум две бутылки пива в день, бывало и больше. По выходным – обязательно крепкое: граммов сто водки или пару шотиков виски, а чаще – и то и другое. В общем, злоупотреблял я. Так мы и сошлись: тёртый кокаинщик и начинающий алкаш.
* * *
– Когда встретимся с девчонками и где? – спросил я, поставив пиво на стол.
– Можно завтра, – ответил Ванчоус, блаженно улыбаясь, – прямо здесь, часов, скажем, в семь.
Я тут же написал Маше. Она удивилась, что мы о ней не забыли, но подтвердила, что готова обсудить отпуск в Джанхоте. Галя тоже проявила энтузиазм. Отлично! Мы договорились встретиться на следующий день в баре «Сколопендра».
– Давай за это водочки хлопнем, – предложил я. – Девчонки классные!
– Давай, – согласился Ванчоус. Мы выпили и разошлись по домам.
На следующее утро я проснулся в игривом настроении: было во мне предчувствие чего-то большого и звонкого. Я врубил музыку на полную катушку, рэпера Бабангиду[2]. Бормоча за ним его пророческие тексты, принял душ, протёр пыль и пропылесосил комнату. Пока выносил мусор и ходил в магазин, придумал коротенький рассказ. Написал его за час – получилось неплохо – и поехал в «Сколопендру».
– Будете пиво? – спросил я у девушек, когда мы зашли в бар.
Я был уже немного навеселе после двух бутылок сидра, которые выпил, пока занимался сочинительством. Сделал я это не только с целью смазки творческих шестерёнок, но и для храбрости: всё-таки меня ждало не абы что, а целое двойное свидание.
– Нет-нет! – студентки наотрез отказались от пива. – Только чай!
– Может, тогда ещё пирожное или тортик? – Ванчоус был галантен и активен.
– Спасибо, просто чай, – ответила за обеих Маша.
Я внимательно посмотрел на неё. Она была похожа на ученицу старших классов: такая же соблазнительная, как рыжая кукла с причёской каре. Лицо у неё было одновременно воспитанным и сексуальным: большой рот, карие глаза и очки на них, как пунктир. Брови – чёрные, макияж – лёгкий, свитер – Pringle[3], а под ним: две наливные груди – ближе ко второму размеру. Я не мог оторвать от них взгляд и, честно говоря, страшно возбудился из-за этих бугров.
Киргизочка выглядела не так сногсшибательно, можно даже сказать, затрапезно. Одежда на ней была самой обычной, будто из европейского секонд-хенда. Галя отличалась другим: неуловимой восточной красотой, жёлтым карандашом в волосах и действительно большой грудью, которую она подчеркнула красной водолазкой из мягкого трикотажа.
– Лимон или сахар? – спросил я у девушек.
Маша попросила лимон, Галя – сахар. Я разлил чай в две кружки и сел на своё место. Немного помолчали.
– Ну что ж, за встречу! – Ванчоус широко улыбнулся. Мы чокнулись с ним бокалами и выпили холодного пива.
Маша подула на чай, и её очки запотели. Она сняли их и убрала в сумочку. Галя осторожно глотнула из кружки.
– Как чай? – спросил я у неё.
– Обычный, – ответила киргизочка.
Обе девушки смущённо улыбнулись. Как назло, в помещении стояла гробовая тишина: посетителей почти не было. И бар наполняли лишь сухой треск лампочек и гул кондиционера. Эти неловкие звуки грызли нас, как комары. Ванчоус не выдержал первым. Он ухмыльнулся, и я сразу понял, что он решил провернуть свой коронный номер, трюк. Ваня резко поднялся и, приспустив джинсы, показал татуировку на ягодице: пять олимпийских колец. Маша сделала круглые глаза и, вздёрнув плечи, прижалась к спинке стула. Галя, напротив, подалась вперёд. Она, как оса, подняла свои тёмные брови, ожидая продолжения.
– Кому-нибудь интересно узнать, откуда у меня эта татуировка, – спросил мой шеф, – и почему?
– Конечно! – теперь за обеих ответила Галя.
Ванчоус довольно улыбнулся и рассказал выдуманную историю про то, как в третьем классе случайно сел на раскалённую подставку для утюга. Ожог получился очень серьёзным, пришлось даже скорую вызывать. В результате, несмотря на интенсивное лечение, на попе всё равно остались глубокие шрамы: пять кружков, похожих на олимпийские кольца.
– На их месте я и сделал татуировку, когда был на Олимпиаде в Сочи. Я очень люблю спорт. А вы?
– Не очень, – ответила Маша. – Разве что фигурное катание и большой теннис.
– Я плаванием в детстве занималась, – Галя выпрямила спину, будто вспомнив указания тренера.
– А мне биатлон нравится, – вставил и я свои пять копеек. – Джанхот, кстати, – биатлонная Мекка.
На самом деле это не так, но откуда об этом знать девчонкам? Зато разговор свернул в нужном направлении и пошёл дальше гладко, без неловкостей, будто покатился с ледяной горки. Ванчоус молотил без остановки, расписывая красоты черноморского побережья. Он достал телефон и стал показывать фотографии дома, где живут его родственники. Потом зачитал длинное сообщение от них, почти письмо, из которого следовало, что Джанхот – это рай на земле и только там можно стать счастливым человеком.
– Я бы очень хотела стать счастливой! – с чувством воскликнула Маша.
– Я тоже, – поддержала её Галя, но полушёпотом.
– И мы тоже! – громогласно заявил Ваня от лица всех мужчин.
– Значит, решено? – спросил я и улыбнулся: – Едем в Джанхот?
Все рассмеялись; не только молчание, но и смех означает согласие. Между нами пробежала искра или, вернее, окончательно рухнул барьер, который мешает малознакомым людям вести разговоры. Теперь каждый из нас оказался в своей тарелке, одной на четверых. Мы стали обсуждать детали поездки: когда, каким образом и на сколько. Решили, что через две недели, поездом и на десять дней.
– Кстати, в Джанхоте располагается дом-музей Короленко, – как бы невзначай заметил я. – Нам нужно обязательно его посетить.
– А кто это такой? – спросила Маша (не могла не спросить).
– Владимир Галактионович Короленко – великий русский писатель. Классик! – отрапортовал я. – Кстати, цитату из его рассказа «Сон Макара» я вынес в эпиграф своего нового текста. Формат пока не до конца ясен. Повесть на грани с рассказом. И не повесть, и не рассказ. Около двух-трёх листов. Примерно двадцать тысяч слов. Вряд ли больше. Посмотрим.
– А можно почитать этот… текст?
Мои слова произвели на Машу большое впечатление (не могли не произвести). Она даже опять надела очки. Видимо, для того чтобы выглядеть интеллектуальней.
– Конечно! – ответил я. – Обязательно! Как только будет готов, сразу же распечатаю тебе.
Маша сердечно поблагодарила меня, и мы стали с ней переглядываться. У соседей была схожая ситуация: Галя с упоением слушала Ванчоуса, который рассказывал ей про подводное плавание и красоты морского дна.
– Надоел мне этот чай! – вдруг заявила Маша и решительно посмотрела на Галю. – Не хочешь пива?
– Хочу, – улыбнулась киргизочка. – Я уже глотнула несколько раз у Вани.
– Понял. Сейчас всё организуем.
Я тут же метнулся к барной стойке и вернулся с четырьмя бокалами пшенички[4].
Мы тут же чокнулись и выпили. Разговорные интонации совсем полегчали: они стали почти невесомыми. Со стороны могло показаться, что мы – старые добрые друзья. Неразлучная четвёрка.
– Пойдёмте гулять! Там столько иностранцев! – крикнула захмелевшая Маша. Ей хотелось праздника.
– Пойдёмте! – я, Галя, Ванчоус: все были «за».
Мы колобродили всю ночь: Красная площадь, Тверская, Арбат. Электричества никто не жалел: улицы освещали созвездия фонарей, фонариков и гирлянд. У памятника Горькому мы познакомились с компанией мексиканцев. Они, как муравьи, облепившие кусок хлеба, окружили два ящика с водкой. Североамериканцы угощали алкоголем всех желающих, вне зависимости от расы, пола и политических убеждений. Маша одну за другой выпила три стопки, потом стрельнула у кого-то ментоловую сигарету и начала её медленно курить.
– Кла-а-асс! – Это слово выпорхнуло из Маши вместе с облаком дыма. – Люблю глотать полярный холодок. От него дерёт горло и лёгкие. Кажется, что там происходит дезинфекция!
– Молодец! Качественная метафора! – похвалил я и притянул студентку к себе.
Мы поцеловались. Вдруг Маша оттолкнула меня. Выражение её лица стало неестественным, как у звериного чучела. Девушку вырвало, она запачкала все свои дорогие вещи.
– Домой, пожалуйста, – пролепетала Маша и следом добавила противоположное: – Только не домой, пожалуйста. Меня папа будет ругать.
Маша стояла, опёршись на фонарный столб, и беспомощно повторяла извинения, её круглые очки куда-то запропастились. Она умоляла снять ей гостиницу, но я решил, что лучше поехать ко мне, и вызвал такси в Реутов. Ванчоус сказал, что они с Галей ещё немного погуляют, возможно, даже встретят восход солнца. Мы стали прощаться, и я почему-то подумал (нет, даже решил), что они сегодня обязательно трахнутся, но… ошибся.
* * *
В понедельник после работы мы с Ванчоусом сидели в «Сколопендре»: пили пиво и обсуждали выходные.
– Как вы с Машей уехали, мы с Галей ещё часа три гуляли, – доложил мне начальник. – Вино аргентинское дегустировали, багеты французские ели, кокаинчик употребляли с каким-то мутным бельгийцем-геем. Потом оказались в дубовом сквере. Очень красивое место. Я обнял там Галю, и мы с ней долго целовались. Очень долго.
Ванчоус глотнул пива.
– Туда-сюда. Руки под майку. Лёгкий петтинг. – Ваня слегка улыбнулся и почесал подбородок: это воспоминание ему было явно приятно. – Я пригласил Галю к себе. Думал, что уже всё на мази, но она – ни в какую. Нет, и всё! Я спросил, почему. А она ответила, что росла без отца, поэтому мама – для неё авторитет номер один. И якобы та ей запретила ездить домой к малознакомым мужчинам. Во как! И всё, давай до свидания! Уехала на такси. – Ваня сделал паузу и, посмеиваясь, мотнул головой. – Дерзкая, конечно, девчонка! – восторженно закончил он.
– Зацепила? – спросил я.
– О да! А какие у неё сиськи – дыни ташкентские! Между жопой и сиськами я всегда был на стороне сисек. Галя – идеал! Честное слово, Серёга! Идеал!
– Круто! – поздравил я начальника.
– А у тебя как прошло с Машей?
– Не так уж и плохо, – я ухмыльнулся. – Проснулись в одной кровати. Маша очень испугалась: боялась, что мы трахались. Пришлось её убеждать, что ничего не было и быть не могло, потому что она напилась до непотребного состояния. После этого Маша успокоилась, попросила таблетку от головы и стакан воды. Лицо у неё было похмельное, какое-то скукоженное и красноватое. Но после горячего душа она преобразилась. Честное слово, стала опять вишенкой. Лицо разгладилось, и на нём появилась та самая сексуальная кукольность, как у куклы Барби или Бритни Спирс…
– Хорош! Заканчивай эти свои писательские штучки! – перебил меня Ванчоус. – Так было что между вами или нет? Я не понял.
– Не-а.
– И что теперь думаешь о ней?
Пауза.
– Не знаю даже, – я пожал плечами. – В целом она мне нравится. Тело у неё, конечно, красивое, да и родители богатые. У них особняк в готическом стиле на Рублёвке. Но сама по себе она конформистка, будто мёртвая. Я имею в виду, в экзистенциальном смысле. Много в ней мещанского, мелкобуржуазного. Мысли у неё какие-то не свои.
– Это нормально для всех девушек, – с ухмылкой заметил Ваня, но через паузу добавил: – Хотя Галя совсем не такая. Уникум!
Меня кольнуло это замечание. Я ещё подумал тогда, что, возможно, сделал ошибку, выбрав не ту девчонку из двух. Пришлось утешать себя тем, что пока рано делать выводы. К тому же поменять всё равно уже ничего было нельзя, отпуск расписан, и роли в нём – тоже: я – с Машей, Ванчоус – с Галей, и точка.
