В трейлере пахло восточными благовониями. На полу лежали маленькие подушки. На полочках по стенам стояли статуэтки диковинных людей со звериными головами, широкими улыбками, точно готовыми проглотить Вселенную, и слишком большим количеством рук.
– Он хотел поджечь шапито? – не удивившись незваному гостю, сказал Длинный. – Нехорошо. Я знаю запах горящей плоти.
Женя увидел слова Длинного. Оранжевые языки жадного пламени. Животных, кричащих человеческим голосом. Грязный синтетический дым, от которого дерет горло.
– Подожди. Я разберусь.
Расправляя суставы, Длинный выполз наружу.
Боров метнулся к циркачу, но звуков драки не было. Стало тихо, будто выключили все звуки.
– Ты ведь хотел посмотреть представление? Мне есть что тебе показать, – голос Длинного звучал глухо.
А потом Боров закричал. Высоко и пронзительно, срывая голосовые связки и переходя на визг. Он развернулся и припустил прочь. Бежал, не чувствуя тяжелых ботинок и лишнего веса. Вломился в заросли, и ветви рассекли ему лицо. На ссадинах рубиновыми бусинами выступила кровь. На ее аромат со всех сторон метнулись угловатые тени.
Тени, у которых было слишком много суставов. И каждая фаланга по контуру топорщились мелкими волосками. Тени дрожали. В их очертаниях угадывались хелицеры и педипальпы. Слишком много тянущихся лапок и нефтяно-черных блестящих глазков. С отчаянным криком Боров скрылся в лесной чаще, и тьма сомкнулась за ним.
Женя боялся выглянуть из трейлера. Даже Боров не заслуживал того, что может так напугать. Дверь резко распахнулась, и Длинный в расстегнутой рубашке заслонил собою проем. Под распахнутыми полами копошилось черное живое месиво.
Длинный забрался внутрь, складываясь, как телескопическая антенна.
Длинный занял собою все свободное пространство. И долго изучал Женю. Каждую складку на одежде, маленький шрам под левым глазом и мысли, читающиеся на обороте глаз.
– Я тебя не держу, но ты заслужил награду. Чего ты хочешь больше всего?
– Уехать отсюда!
Тайное желание легко сорвалось с уст. Если бы ему дали подумать, он выдал бы что-то совершенно иное. Длинный испытал его взглядом. Рукой с бесконечными пальцами пробежался по стенной полке, нащупал пачку сигарет и выудил одну. Проворная гибкая кисть напоминала паука в человеческой коже. Длинный пристроил сигарету в мундштук и закурил.
– Диковинные и уродливые персоны! Вход только с восемнадцати. Тебе есть восемнадцать, Женя? Впрочем, на часах почти полночь…
Длинный скинул рубашку. Его торс покрывали пауки. Большие и маленькие. Всех цветов и форм. Мохнатые черные и похожие на боевых роботов желтые, с длинными острыми когтями. Красные и такие, что блестели, как драгоценные камни. С бока на грудь переполз птицеед размером с котенка. Пауки копошились и карабкались друг через друга. Цеплялись ногами и длинными клыками. Густой, как шерсть, покров двигался, и узор постоянно менялся. Только одно пятно по центру груди, у сердца, оставалось чистым. В центре его зияла живая рана, порождающая тварей. Из обитого по краю рубцом отверстия выбирались все новые и новые пауки.
Паучье шевеление загипнотизировало Женю, а Длинный схватил его за запястье. Подростка прошиб электрический разряд. Он попытался вырвать руку, но не смог. Паучок-прыгун переполз с руки Длинного и забрался Жене под манжету толстовки. Лапки щекотали кожу, пробираясь глубже, туда, где тепло.
Домой Женя брел наугад. Ночь качалась, как беспокойное море. Немые дома стояли пустыми декорациями. Воздух пах бурей. В голове шумело, как после дешевой «Отвертки», любимого алкоголя школьников. Это была новая жизнь. И никаких верных инструкций.
«Чем же их кормить?» – думал Женя.
Родители оставили ему макароны с сосиской в микроволновке. Он с отвращением посмотрел на нормальную еду. Прокрался в комнату и залез, не раздеваясь, на второй ярус кровати. Почувствовал, что брат не спит.
– Сем, зачем ты повесил этот плакат?
– Просто, – ответил брат, – просто… просто мне очень хотелось уехать куда-нибудь. Вырваться из Ананьева. Не идти в колледж. Не устраиваться на работу. По крайней мере, здесь.