Сергей Лукьяненко
Самоволка
И еще было жалко навигатор, оставленный в Самарканде. Стоило проявить упрямство и не отдавать. Сейчас бы включил – и никаких вопросов «где, что…».
Наконец тронулись. Степан был этому рад, поскольку холод уже начал пробираться сквозь слои одежды и термобелья к телу. Следовало двигаться.
Из всей группы только он да еще двое несли рюкзаки. Остальные впряглись в импровизированные сани. Некоторые по одному, другие – по двое. Получалось у них хорошо, темп ходьбы сразу взяли бодрый. И даже кусачий мороз вроде начал отступать.
Первые полчаса Степан шагал очень даже энергично. Даже успевал разглядывать окрестности. Лес был странный: ничего похожего Степан не видел ни в жизни, ни на экране телевизора. Деревья – все как одно – мощные, высоченные, с грубой рельефной корой. Иглы на ветвях – сантиметров по пятнадцать – двадцать. И не кедры, и не сосны – что-то непонятное.
Кустарника почти не попадалось. Впрочем, он, наверно, весь остался под глубоким снегом. Иногда между большими деревьями тянулся вверх тонкий ствол с необычайно густыми спутанными ветками на верхушке – эдакий трехметровый «одуванчик». Попадались следы – то ли лисьи, то ли заячьи.
Потом Степан вдруг понял, что силы как-то слишком быстро кончаются. И стало не до пейзажей. Идти через заснеженный лес оказалось делом утомительным. Снегоступы помогали не проваливаться в снег, но легкости шага не прибавляли.
– Дыши правильно, – отрывисто сказал ему Амир. – И шагай правильно. Представь, что гайки на конвейере закручиваешь, долго, целый день, одну за другой. Так и шагай. Привалы будут, но короткие. До ночевки надо сегодня дойти, а то в лесу так и останемся.
Лес был однообразным и бесконечным. Степан так и не понял, кто ведет группу и как он определяет правильное направление. Впрочем, думать об этом было незачем. Следовало полагаться на других и экономить силы.
Он взмок от ходьбы, а затем начал замерзать. Холод лез в рукава и сапоги, расползаясь дальше по телу. Рюкзак тянул назад, словно хотел опрокинуть.
– Куда идем-то, Амир? – не выдержал он.
– К поездам. Удачно сядем – быстро доедем. Там будет тепло.
Сверху раздавался какой-то шум и хлопки, и Степан нашел силы задрать голову. У верхушек деревьев он заметил большую черную птицу. Она перелетала с ветки на ветку, следуя точно за группой.
Вслед за Степаном на нее посмотрели другие. Кто-то остановился, бросил упряжку, нацелился вверх из автомата. Грохнул выстрел, разлетелись в сторону перья, и тушка звучно ударилась о снег.
– Как в копеечку! Молодец! Снайпер! – радостно загомонили мужики.
Двинулись дальше. Степан успел разглядеть застреленную птицу. Она была массивная, с мощными когтями. Клюв у нее был крючком, как у попугая. Попробуй пойми, что за порода…
Наконец привал. Мужики побросали свои упряжки и принялись деловито собирать сухие ветки, которых тут хватало. Брызнули жидкостью из стеклянного флакона, чиркнули спичкой – огонь очень нехотя занялся.
Степан вместе со всеми подтаскивал ветки, хотя тело требовало скорей сесть к огню. Костер наконец разгорелся, стал давать необходимый жар.
Тут же появился котелок, в котором растопили снег, затем заварили густой ароматный чай.
– Подставляйте кружки.
Степан протянул свою – новенькую, из блестящей нержавейки, с ручкой-карабином, который так удобно цеплять за петли на рюкзаке.
Кто-то пустил по кругу пакет с сухарями. Это оказалось очень кстати.
К Степану подсел Расул, все так же разглядывая его сквозь прищуренные глаза.
– Хорошая кружка, – похвалил он. – Дорогая?
– Не особо, – пожал плечами Степан, удивляясь интересу к такой ерунде.
– Ты первый раз вроде?
– Так заметно?
– Заметно, – сдержанно кивнул Расул. – Неприспособленный ты какой-то.
– Это почему? – почти обиделся Степан.
Расул пощупал пальцами его куртку.
– Тоже дорогая? И зря. Здесь, на морозе, твоя кацавейка недельку, может, и продержится. А внизу, на жаре, за день сгниет.
– Почему?
– Воздух такой. Вся синтетика дохнет. Тебя даже про это не предупредили?
– Вроде предупредили, но… – Степан снова вспомнил: в записке брата несколько раз говорилось «никакой пластмассы». Но он не смог принять это буквально. Что значит «никакой пластмассы»? Как можно в современном мире хоть шаг пройти и обойтись без пластмассы?
– Да не переживай, – тихо рассмеялся Расул. – До поездов успеешь дойти. Куда путь держишь? Просто счастья ищешь или по торговым делам?
– Эй, Расул! – крикнул Амир. – Отстань от парня, дай в себя прийти.
– Да я так, поговорить… – махнул рукой Расул, но тут же отошел к своим.
Жар от костра разморил, захотелось подремать. Но в спину дышал холод. Степан понимал, что расслабляться рано.
– Подъем! – объявил кто-то решительным тоном.
Мужики разочарованно загудели, но спорить никто не стал. Время – жизнь. Без лишней спешки нацепили рюкзаки, подтянули ремни «саней», застегнулись плотнее, размяли плечи.
Степан наклонился, чтобы поправить застежки на сапогах и выковырнуть набившийся снег… и так и остался согнутым пополам.
Раздался резкий свист, словно кто-то замахнулся пастушьим кнутом. Затем – щелчок, хруст и чей-то душераздирающий вопль, резко оборвавшийся.
Степан упал на колени, затем лег, вжавшись в снег. Первое, что он увидел, – одного из людей Расула. Тот неподвижно, с остекленевшими глазами полулежал у толстого древесного ствола. На стволе краснело громадное кровавое пятно, конечности несчастного были неестественно вывернуты.
Захлопали выстрелы, закричали люди.
«Правее, правее, на два часа! Держать периметр!»
Снова свист, щелчок, но на этот раз вхолостую. Выстрелы стали чаще – стреляли короткими очередями. Степан схватил ружье, откатился за ближайшие «сани».
Он водил стволом, целясь за пределы импровизированного лагеря, но ничего не видел – только слепящую белизну снега и осточертевшие хвойные деревья.
Где-то за ними пряталась неведомая смерть.
Степан вдруг увидел Амира – тот двигался боком, по-крабьи, хищно всматриваясь в сторону леса и быстро водя стволом автомата из стороны в сторону. Он тоже искал врага, но не видел его.
– Уходить надо! – закричал кто-то. – Они больше не нападут.
Амир выдвинулся чуть вперед, выйдя за условную границу лагеря. В следующий момент у Степана сердце упало в пятки. Он снова услышал свист, щелчок – и на том месте, где только что стоял Амир, взметнулось облако снежинок. Оно тут же осело, но Амира там уже не было. Только автомат лежал на снегу. И еще маленькое алое пятнышко.
Степан вдруг заметил что-то необычное – сугроб впереди вроде как шевелился. Шевеление было не особо отчетливое – так перекатываются песчинки на дне родника.
Ствол ружья смотрел точно на этот «родник». Совершенно не думая, Степан нажал на спуск. Глаза застелило облачко порохового дыма, а когда оно рассеялось, всякое движение впереди исчезло. Степан так и не понял, куда он стрелял.
Его выстрел оказался последним. Суета и стрельба прекратились, все просто стояли, продолжая наблюдать за лесом.
– Эй! – закричал Степан. – Амира утащили! Что вы стоите?
Он вскочил и подбежал к Расулу.
– Ты видел?! Амир исчез!
– Видел, – буднично ответил Расул. – Исчез, да. Значит, забудь.
– Как это «забудь»?! – возмутился Степан. – Он же где-то рядом, надо просто пройти по следам, поискать!
Расул развернулся к Степану, сжал губы.
– А ты пройди поищи. Как найдешь – нас догоняй.
– Но… – растерялся Степан. – Я не смогу один.
– Амир твой давно в берлоге с переломанной спиной. Им уже обедают. Ты там вряд ли нужен.
Степан вдруг увидел, что двое грабят труп, оставшийся под деревом, – снимают подсумки с патронами, шарят в карманах.
– И его оставите?
– Нужен? Забирай с собой.
– Но разве так можно?.. Я не знаю, но…
– А я знаю. Губастики охотятся семьями. Папа с мамой и два-три детеныша. При этом держат территорию в сотню квадратных километров. Двух покойников им хватит, чтобы питаться день или два. Дальше можем идти спокойно, ясно тебе?
– Что еще за губастики?
– Твари лохматые, с медведя ростом. Нижняя губа у них свернута под верхней, длиной – метра три, а то и пять. Как хобот у слона. Вот так лежат на снежочке, и не видно их. А подойдешь чуть ближе – губой хлоп! Вроде как лягушки или ящерицы, видел?
– Господи… – пробормотал Степан. У него поджилки тряслись от таких подробностей.
– Говорил я – неприспособленный ты.
Расул осторожно, оглядываясь, подошел к автомату Амира, поднял и протянул Степану.
– Твой теперь будет. Патронов дадим. Ну что, поможешь?
Он кивнул на свой караван – четверо хорошо груженных «саней». Один из «бурлаков» остался без напарника. Остальные обсуждали, как перераспределить груз, чтобы продолжать путь.
– Да помогу… – пожал плечами Степан. – Только можно я рюкзак на ваши «сани» положу? А то всю спину оттянул.
– Можно, можно…
* * *
Роль гужевого транспорта Степану понравилась еще меньше, чем просто пешая прогулка в снегоступах.
Тут была целая технология. Местный снег почему-то не способствовал планомерному скольжению. Просто так тянуть груз было тяжело и неудобно. Ремень следовало дернуть, чтобы увесистые «сани» покатились по инерции. В момент, когда они останавливаются, – снова дернуть. И так – до бесконечности. При этом действовать нужно строго синхронно с напарником, иначе сбивался ритм движения.
Постепенно Степан приноровился, но к этому времени здорово выбился из сил.
Его не покидали гнетущие мысли. Он не был готов, что группа может вот так просто скормить двух товарищей окружающей среде, отдать в жертву лесу, чтобы спокойно продолжить путь.
А потом он кое-что вспомнил. Как-то был в гостях и познакомился с немолодым спортсменом-альпинистом.
Тот рассказывал, что и в горах случается примерно такое же. Если погода дрянь и спасателей не дождешься – погибших, поломавшихся или просто замерзающих не тащат с собой, их оставляют на месте. И не потому, что плохие или черствые люди ходят в горы. А лишь оттого, что один выбывший из строя товарищ может погубить всю группу, если переключить на него силы и внимание.
Ничем ты не поможешь ослабевшему другу, если у самого от усталости трясутся руки и подламываются ноги. На вершинах, где жуткий холод и мало кислорода, человек сражается только за себя, ползет вперед, упрямо, бездумно, словно тупое насекомое. Там – все по-другому. Каждая потерянная крупица сил может стоить жизни.
В тот раз Степан не очень-то поверил альпинисту. Думал, тот просто нагоняет страху.
Теперь – верил.
Очередной привал был праздником жизни. Снова – жаркий костер, котелок, чай, хлеб с разогретой тушенкой.
– Как сам? – поинтересовался Расул.
– Ползаю пока, – кисло усмехнулся Степан.
– Ползай, ползай… Скоро из леса выйдем – там полегче. Снег плотный, ветром приглаженный. Можно без снегоступов. До темноты ночлег найдем. А завтра – всего полдня пути останется. Сядем на поезд – считай, дело сделано.
Слово «поезд» дохнуло сонным теплом. Полжизни можно отдать, лишь бы прямо сейчас оказаться в теплом купе, наслаждаться отдыхом, слушать стук колес и никуда не идти, не тянуть тяжелый груз, не бороться за каждый метр пути.
– У тебя золото осталось? – деликатно поинтересовался Расул.
– Есть кое-что.
– Это хорошо. Машинисты бесплатно тебя не возьмут.
– А ночевать где будем?
– Не волнуйся, найдем.
Степан все же волновался. Он не хотел ночевать среди леса или поля, где холод только и ждет момента, чтобы вонзить в тебя ледяные зубы.
Хоть бы какие-нибудь четыре стены да крышу. И печку обязательно.
– А где остальные? – спохватился вдруг Степан, оглядевшись.
– Какие остальные?
– Остальные. Нас же больше было в два раза.
– Ну ты даешь! – Расул от души рассмеялся. – Они уже час как от нас отвернули. Им же в Краймар, а нам – в Хеленгар. Разошлись пути-дорожки.
– Ясно…
Степан, конечно, вспомнил предупреждение Амира – не связывайся, мол, с Расулом и его группой.
Но сейчас значения не придал. Выхода не было. Есть люди, которые приведут тебя к цели, при этом накормят и, возможно, защитят. О чем еще беспокоиться?
И снова в путь. На налитых свинцом ногах, с одеревеневшей спиной, в пропотевших сапогах – тянуть лямку. Автомат болтался на животе увесистым маятником, однако Степан решил с ним не расставаться, не откладывать в обоз.
Действительно, лес поредел и скоро кончился. На пути лежала снежная равнина, из которой тут и там торчали ледяные глыбы. Здесь было ветрено.
Прямо от кромки леса спускался довольно крутой скат, усеянный крупными ледышками. Степан остановился на верхушке, вглядываясь в неровную линию горизонта.
Он никак не мог разобрать – что там впереди? Если облака, то почему такие темные и неподвижные? Если горы, то почему такой странной формы?
– Это Огранд, самый старый город в этих местах, – сказал подошедший сзади Расул. – Когда-то здесь было тепло, и тут жили люди. Очень давно. Теперь он совсем мертвый.
– Так эти громады – дома?
– Конечно. А вот это, – он указал на ледяную пустыню, – было озеро.
– Но они же просто огромные! Я думал, это скалы.
– Так и есть, огромные дома. Тут все огромное – дома, реки, расстояния, дороги. Но мы туда не пойдем, плохое место. Да и опасно – на пути пористые льды. Не так наступишь – и улетишь вниз на километр, пикнуть не успеешь. Мы вдоль леса двинемся.
Появились мотки веревок, «бурлаки» готовились спускать груз по откосу.
– За каждый ящик головой отвечаете! – сурово объявил Расул.
Степан включился в работу. Она была не очень сложная – просто подстраховывать товарищей, которые на своих руках метр за метром стравливали веревки, опуская ящики с горки.
Спуститься на своих ногах здесь было бы не очень сложно, а вот поклажа – она здорово добавила проблем.
– Берегись! – истошно закричал кто-то.
Один из парней не удержался и свалился с откоса, отпустив веревку. Второй не успел ее поймать.
Человек катился вниз – а впереди подпрыгивал на ледышках зеленый фанерный ящик, судя по всему, тяжелый. В конце пути он, разогнавшись, особенно высоко подпрыгнул и со всего маху хрястнулся о ледяной валун, разлетевшись на куски.
Степан пригляделся: на снегу среди фанерных обломков лежали два артиллерийских снаряда! Он были какие-то непростые, с желтыми боками, непонятными мелкими деталями. Словно две маленькие космические ракеты. Странно, что не рванули…
«Так и есть – контрабандисты, – смиренно подумал Степан. – И похоже, серьезные, не мелочь какая-то».
– Болваны! – заорал Расул. – Держи конец!
Он хлопнул Степана по спине, а сам, схватившись за веревку, начал торопливо спускаться с кручи.
Внизу он рывком схватил оплошавшего соратника за шиворот.
– Расул, прости, я не виноват!
Расул с размаху врезал товарищу в скулу, тот упал, беспомощно взмахнув руками. Не успел встать, последовал второй удар. Потом – еще, ногой по ребрам.
– Чертов выродок! Рук нет? Ты знаешь, сколько мне это стоило?!
Все стояли и глядели, не смея вмешиваться. Расул наконец остановился.
– Ящик собрать, груз уложить! Если не получится – стягивайте веревками, ремнями, да хоть соплями! На все про все – пятнадцать минут, иначе шкуру спущу.
Он вдруг обернулся и нацелил взгляд наверх, туда, где неподвижно стоял Степан с веревкой.
Взгляд был нехороший. Степан поспешно отвернулся, стараясь выглядеть равнодушным. Мол, ваши грузы – ваши проблемы, мне неинтересно.
* * *
Идти по ледяной равнине оказалось и впрямь гораздо легче. Лыжи отлично скользили, ноги не проваливались. Правда, здесь был ветер, который выстуживал спину. Но, слава богу, он дул не в лицо.
По капюшону начала стучать снежная крошка, прозрачный воздух заметно помутнел.
– Шевелитесь, бараны! – кричал Расул. – Не хватало только в пурге застрять под ночь!
Потом случилось еще одно маленькое происшествие – кто-то из «бурлаков» по неловкости оборвал ремень, которым тянул «сани». Это стоило ему пары внушительных зуботычин от Расула. И десяти минут времени, потерянного группой.
Это событие Степан смог пропустить уже мимо сердца, а не через сердце. В нем сейчас жила мысль, что он здесь – глупенький новичок. И случись что, ему простят, отнесутся со снисхождением.
Снежок по-прежнему тихо шел, закрывая окрестности мутным покрывалом, однако ветер не усиливался – стало быть, обещанная пурга не грозила. Но небо темнело, приближалась ночь.
По каравану вдруг пронесся оживленный говор, и по отдельным выкрикам Степан понял – пришли к месту ночевки. Впереди смутно виднелось некое сооружение, впрочем, на уютную гостиницу оно мало походило. Просто какая-то развалина, присыпанная снегом.
– Не расслабляться! – прокричал Расул. – Прибавить ходу! Готовьтесь дрова носить!
Наконец пришли. Действительно – развалина, без крыши, почти без стен. Степан горестно вздохнул – он рассчитывал на более основательное убежище.
Но немедленно появились две саперные лопатки, и попутчики принялись ковырять снег у подножия стены.
По всему выходило, что место для всех знакомое. И не впервые тут организуется ночлег.
– Чего стоим! – командовал Расул. – Все, кто свободен, – за дровами.
Несколько мужиков бросили упряжки и скрылись в снежной пелене. Степану не хотелось быть пустым балластом, поэтому он устремился за ними.
Оказалось, посреди ледяной равнины есть островок, заросший деревьями. Недалеко, всего метрах в трехстах.
Сухих веток тут хватало. Попутчики достали веревки, длинные ножи вроде мачете, принялись рубить ветки и делать вязанки. Степану оставалось только таскать эти вязанки к развалине, там их забирали и затаскивали внутрь – в узкий коридор, выкопанный в снегу.
Как-то получилось, что последнюю вязанку Степан тащил один – все «лесорубы» закончили дело и ушли в укрытие.
Он подошел к снежному проходу у стены, бросил нарубленные ветки на снег и остановился – хотелось отдышаться.
Оказалось, возле входа в убежище его ждал Расул.
– Тихо! – сказал он. – Слышишь?
Степан прислушался. И действительно, где-то далеко слышалось непонятное «И-и-и-и-и».
– Паровозы гудят, – сказал Расул. – Осталось идти всего ничего. Держись, боец, скоро отдохнем.
– Держусь, куда ж деваться…
– Ну, пошли греться.
Прорубленный в снегу ход вел в подвал. Там были все четыре стены и крыша. И даже простенькая печка с трубой. В ней уже вовсю горел огонь, было тепло.
Дверь имелась вполне основательная, хоть и кустарная. Даже тряпками обили по периметру для уплотнения. Нет, это место точно не случайное.
Степан просто сполз по стенке. Он поспешно расстегнул куртку, открывая тело для печного жара.
– Не спать! – рассмеялся Расул. – Еще ужин будет.
В печке трещал огонь, в котелке грелась каша, в которую щедро добавляли мясо из консервных банок. В маленьком подвальном помещении стоял сводящий с ума запах еды.
Было тесно и шумно, все гомонили, смеялись. Степан понимал – люди праздновали день, который они пережили. День-подвиг. Правда, про погибших товарищей не вспоминали, ну что ж… На похоронах после третьей рюмки зачастую шутят и смеются – жизнь-то продолжается.
Появилась литровая бутылка водки без этикетки.
– Пей. – Расул протянул бутылку Степану.
– Да не стоит.
– Пей, говорю. Мороз из тебя сегодня полжизни вытянул, а теперь согреешься. Все пьют.
Степан подставил свою кружку с ручкой-карабином. Пойло было мерзким – не водка, а скорее слегка разбавленный спирт. Первый же глоток чуть не вылетел обратно.
Но действительно, под кожей растеклось долгожданное тепло. Потом раздали кашу, и снова Расул протянул бутылку.
– Пей, так надо.
– Да хватит, думаю…
Степан вдруг заметил крупную некрасивую язву на его запястье. Уловив этот взгляд, Расул невольно натянул рукав. Впрочем, никакого значения для Степана это сейчас не имело.
– Если хочешь завтра дойти – пей. Мы знаем, что делаем. Не в первый раз.
Он говорил так просто и убедительно, что трудно было возражать. Тем временем по рукам пошла вторая бутылка.
– Эта земля, эта погода – они силу из человека высасывают, саму жизнь. Спирт – он твою силу как бы консервирует.
Настроение стало шальным, приподнятым, люди – симпатичными, чуть ли не родными. Все возбужденно переговаривались, обменивались какими-то своими шутками, и Степан смеялся вместе со всеми, хотя мало что понимал.
– Пей, брат! – Расул плескал новую порцию в блестящую кружку. – Молодец, все выдержал. Крепкий человек.
Все сильнее ощущалась усталость, придавливала к полу, мешала даже прямо держать голову. Степан уже свернул под боком куртку, прилег на нее, как на подушку, прикрыл глаза. Сквозь полудрему слышались голоса и смех, треск пламени в печке… Было хорошо, уютно и спокойно, хотя в ушах еще стоял скрип снега, в лицо била снежная крошка, мороз впивался в лицо, а ременная лямка резала плечи…
* * *
…Степан проснулся от холода.
– Дверь закройте, – пробормотал он, затем пошевелился – и вдруг едва не взвыл от неожиданной боли в висках.
Он с трудом разлепил глаза. И с изумлением понял, что находится один в пустой комнате. Ни людей, ни вещей.
Чуть дымила печка, неплотно закрытая дверь хлопала в проеме. Помещение наполнял мороз.
Степан вскочил, и снова приступ боли в голове заставил пошатнуться. Он оглянулся.
Действительно, никого и ничего. Даже его вещей нет – ни куртки, ни рюкзака.
Он бросился к двери и выглянул на улицу – наверняка ведь все уже собрались в путь и просто ждут, когда он проснется…
Мороз вцепился в лицо острыми клещами. Но за дверью было пусто. На снегу – множество следов и какой-то мусор. Стояла тишина.
Степан поспешно закрыл дверь. Снова лихорадочно повел по сторонам взглядом, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
Стоп… а это что?
В углу стояло его ружье. А рядом на плоском камне – единственный патрон.
И еще здесь была его стальная кружка с ручкой-карабином, почему-то прикрытая какой-то щепкой.
Степан заглянул в кружку, и его едва не вывернуло от резкого запаха. Внутри было вчерашнее пойло.
Он вдруг схватился за пояс, где еще вчера висел кожаный футляр с остатками его золотого запаса. Сейчас там ничего не было… Вообще ничего, даже ножа. Уцелел разве что нагрудный кошелек с записями Бориса, но какой от них сейчас прок?
Степан без сил опустился на пол. «Спокойно, только без паники…»
Холод в комнате становился все гуще, все злее. Степан придвинулся было к печке, но она практически остыла. Лишь несколько углей испускали прозрачные ниточки дыма.
«Что же я сижу!»
Степан быстро поднялся, собрал с пола мелкие обломки сучьев и запихнул их в печку. Затем осторожно плеснул туда спиртное из кружки.
Ничего не произошло. Разве что дым вообще перестал идти.
«Еще полчаса, и здесь будет холод, как на улице», – пронеслось в голове.
Нужно было срочно что-то делать, придумывать. Степан попробовал отжиматься от пола, приседать, чтобы разогреться, но без толку. Не говоря о том, что голова отзывалась на эти усилия новыми волнами боли.
…Думай, думай! Изобретай!
Взгляд снова упал на ружье. Вдруг Степана пробил нервный смешок.
А ведь действительно, все ясно и наглядно. Последний патрон и последний глоток водки напоследок. «Вот тебе мыло душистое и веревка пушистая».
Да, можно все решить сразу. Или, если хочешь, замерзай тут один. Говорят, смерть от холода – она сладкая. В последние минуты хорошо становится, галлюцинации красивые приходят, словно ты в тепле, в раю. Вроде даже у Андерсена в «Девочке со спичками» это описано.
Он взял ружье, покрутил перед глазами патрон.
«Черта с два я сдамся. Буду бороться».
С трудом Степан поборол искушение просто взять и выстрелить в печку. Толк от этого вряд ли будет, скоротечного пламени не хватит поджечь щепки, только разлетится все.
Он пошел сложным путем. Пошарил в мусоре на полу, нашел жестяную крышку от консервов. Потом выбрал два удобных камня, которых тут валялось немало. После недолгих усилий создал из крышки что-то вроде шила.
Этим «шилом» он смог разобрать патрон и даже выковырнуть капсюль.
Дело оставалось за малым – нанести правильный удар. Степан собрал мелкие щепки в шалашик, присыпал порохом, сделал из него дорожку, на край которой положил капсюль. Достал первый лист с записями Бориса, порвал на мелкие-мелкие полоски, сделав отличную растопку.
Затем взвесил на руке камень.
Ну, была не была…
Хотя руки уже задеревенели от холода и дрожали, удар удался! Капсюль хлопнул, порох зашипел – и вспыхнул. Через секунду язычки пламени облизали бумагу и щепки.
Теперь – только осторожность. Стараясь не дышать, Степан начал переносить щепочки в печку. Вспыхнуло неожиданно хорошо – видимо, пары спирта сработали.
Наконец телу досталось тепло. Степан, не расслабляясь, сгребал с пола все, что могло гореть, – щепки, бумажки, обрывки пакетов.
Через пару минут он перестал дрожать. И мозги заработали лучше.
Нужно было выйти на улицу – там тоже валялись обломки веток. Кстати, и ружье стоило бы разобрать – деревянный приклад должен хорошо гореть. Еще надо растопить снега – отравленный спиртным организм требовал воды. И вообще выпить горячего сейчас совсем не вредно…
Экспедиция на улицу за новой партией топлива повергла Степана в уныние. Без верхней одежды он выдержал там не больше минуты. Свитер и теплый полукомбинезон не спасали.
Мороз был просто убийственный, он моментально выстудил тело и заставил трястись. Даже рот было страшно открыть – казалось, зубы от холода начнут трескаться.
Удалось собрать кое-каких дров, но совсем немного. Пришлось скорей возвращаться к печке, отогреваться, бросать в нее непослушными трясущимися руками ветки и куски коры.
Все сгорало пугающе быстро. Приклад ружья Степан решил приберечь на потом, как последний резерв.
Едва перестав трястись, снова выскочил на улицу. Собранные ветки уместились в пучок размером с обычный веник. И сгорит эта мелочь очень быстро…
Ничего, главное сейчас – прогреть помещение.
Степан задумался о том островке, куда вчера ходил за дровами. Уж там-то веток и обломков было достаточно, прямо на снегу валяются, и большие, и маленькие.
Триста метров в один конец, без одежды… Допустим, бегом можно добраться за минуту. Хотя по снегу – вряд ли. Обратно, с грузом, – больше. И еще какое-то время собирать дрова – никак не меньше минуты.
Без куртки, без шапки можно вымерзнуть так, что уши захрустят и отвалятся. А уж заболеть – раз плюнуть. Воспаление легких было бы заключительным актом этой грустной пьесы.
Думай, думай!
В кружке еще оставалась водка. Можно сделать глоток, придя с мороза, – поможет быстро согреться. Или растереться? Или лучше простой кипяток?
А что дальше? Так и мотаться на островок, пока ноги не отвалятся от усталости и голода?
Нужно решать проблему радикально, потому что шанс дождаться тут еще каких-то людей – ничтожен.
Ветки прогорали. Вздохнув, Степан положил в печку половинку ружья. Лак на прикладе тихо затрещал, соприкоснувшись с углями.
Начали приходить какие-то мысли, но все они были глупыми, можно сказать – бредовыми.
Например, Степан обдумывал, можно ли сообразить что-то вроде одежды из хвойных веток.
Потом вдруг пришла идея – набрать на островке длинных веток и связать сани. На них уложить камни и разжечь костер. И дров запасти. Получится передвижная печка-грелка.
Можно будет тащить сани, а когда мороз становится невыносимым – греться у печки, подкармливая ее ветками.
Степан даже вскочил и попытался угольком на стене изобразить чертеж всей этой конструкции, но тут же с досадой махнул рукой – глупость это, идиотизм чистой воды. Нереально… Ведь неизвестно даже, куда ему идти.
Приклад ружья и в самом деле хорошо горел. Пожалуй, минут двадцать тепла он даст. А это – двадцать минут жизни.
Степан собрался с духом и снова выскочил на улицу в поисках топлива. Увы, теперь он собрал совсем жалкую горстку щепочек. Не стоило и морозиться ради этого.
Печка горела все слабее. И Степан уже физически ощущал, как отступивший было холод вновь подкрадывается, смыкает захват, из которого нет выхода, только смерть.
Неужели совсем нет выхода?
Степан все ближе двигался к печке, а на мозги давили мысли, от которых хотелось выть. Все меньше тепла, все меньше времени, все ближе ледяное дыхание с улицы. И самое страшное – ничего с этим нельзя поделать, ровным счетом ничего. Только ждать смерти.
«Суки, – шептал Степан. – За что? Разве кого-то обидел или не то сказал? Нельзя же так, по-изуверски…»
Он понимал, что его просто использовали. Поставили в упряжку на самом трудном участке пути. А как идти осталось немного – бросили.
Но почему? Лишний свидетель, чужой человек? А что он такого видел? Те самые снаряды в ящиках? Да плевать Степан на них хотел, он к брату шел.
Хотелось плакать от досады и бессилия. Даже особой злости не было на Расула и его людей – у них свои резоны. Ничего личного, как говорится…
Печка больше не горела, только светились угли. Степан согревал около них руки, а спиной уже чувствовал холод. Скоро он займет всю эту небольшую комнатку, станет здесь хозяином. И поглотит маленького беспомощного человечка, превратив его в часть себя – в мертвую холодную ледышку.
Это несправедливо. Так просто не может быть.
Вот и последний уголек погас. Печка еще хранила какое-то тепло, и Степан прижался к ней, положил на нее голову. Потом перевернулся, чтобы погреть спину.
Вспомнилась Людка. Такая домашняя, теплая, уютная. Прижаться бы к ней, утопить лицо в груди, вдохнуть ее запах…
Ледяной воздух волнами касался лица – робко, осторожно, словно пробовал, готов ли этот едва шевелящийся организм стать частью безмолвия.
«Где ты, Борька, – думал Степан. – Знал бы ты, в какую беду я попал, – прибежал бы на помощь. Тысячи километров бы пересек за один час, нашел бы способ. Появился бы тут – бодрый, озорной, веселый. Посмеялся бы надо мной. Отогрел, накормил, увез туда, где тепло и безопасно… Где ты, Борька?»
На улице что-то размеренно заскрипело. Потом вдруг грохнула дверь, в проеме обозначилась человеческая фигура.
Степан мысленно усмехнулся. Вот и первые галлюцинации. Сейчас станет тепло, придут волшебные видения, ощущение счастья. Потом – смерть.
Но тепло не стало. Вместо этого прозвучал сиплый усталый голос:
– Эх… глупый-глупый русский…
* * *
Второй день небо над Ривой, столицей Хеленгара, было закрыто темными косматыми облаками. Шел нескончаемый дождь, сделавший мир серым и потухшим. Далекие гудки паровозов напоминали грустные крики огромных животных, промокших и замерзших.
А по блестящей мокрой брусчатке у стен дворца, несмотря на дождь, шагали в парадной форме отряды королевской гвардии. Согласно уставу, ежемесячный гвардейский парад могло отменить только одно обстоятельство – война.
Войны сейчас не было. И даже не намечалось. Рослые подтянутые солдаты маршировали сквозь дождь, крепко держа винтовки перед собой.
Геральд-министр Дориан Умбар на правах министра второй статьи занимал второй ряд на трибуне среди лиц, принимающих парад. Он стоял под навесом, глядя через головы седовласых ссутуленных государственных мужей.
