Сергей Николаевич Дергунов
Властелин 2
– Я слежу за настоящим и вижу будущее. Пока этого достаточно.
– И когда, вы думаете, мне дадут армию?
– Еще не скоро. Через год или полтора в Париже начнется смута, и тебе ее нужно пережить подальше отсюда. Поедешь в Ливорно. Там сейчас русские набирают волонтеров в свою армию на войну с турками. Наберешься военного опыта, изучишь тактику русских, присмотришься, как действуют их командующие: Румянцев и Суворов.
– И… что такого особенного в этих генералах, мессир?
– Они знают, как надо побеждать. Оба с успехом применяют две главные составляющие военной стратегии: отвлекающий маневр и внезапность. Запомни это мальчик мой: отвлекающий маневр, внезапность и еще боевой дух – вот три столпа военного успеха.
– Если все так просто, мессир, то чему еще я могу научиться у русских?
– От меня ты услышал лишь слова. У русских ты научишься, как воплощать их в дела.
Такое задание было Наполеону по душе. Побеждать – вот смысл жизни. Победа над собой, над врагом, над обстоятельствами дают ощущения превосходства, а может, даже и величия. Он будет следовать советам своего наставника.
– Я готов, мессир.
***
Солнечные и теплые дни посреди зимы – не редкость в Ливорно. Таким был и день, когда подпоручик Бонапарт прибыл на виллу, которую снял генерал Заборовский на время выполнения своей миссии: вербовки волонтеров в русскую армию. Возле домика для гостей стояли в ожидании своей очереди несколько военных в разномастных мундирах. Они, разбившись на кучки, о чем-то негромко переговаривались между собой на разных языках. Когда Наполеон молча подошел, один из военных спросил:
– Вы уже подавали рапорт, мсье?
– Нет еще.
– Тогда проходите внутрь, пишите. Мы здесь уже все ждем решения.
Наполеон написал рапорт с просьбой принять его на службу в русскую армию в чине подпоручика, приложил патент офицера, и вышел на улицу в ожидании своей участи.
Очередь потихоньку таяла. Одного за другим военных приглашали внутрь волонтерского пункта, и они выходили радостные уже с патентами русских офицеров. Видя, что все происходит быстро и формально, подпоручик Бонапарт не ожидал никаких препятствий для начала своей «карьеры» или, лучше сказать, учебы у русских. Его пригласили последним. Майор, сидящий за столом, вернул ему патент подпоручика французской армии и объявил:
– Вам отказано, мсье Бонапарт. По высочайшему указу иностранные офицеры принимаются в русскую армию с понижением на один чин. Офицерского звания ниже подпоручика в нашей армии нет. Поэтому мы не можем выдать вам офицерский патент.
– Как же так? – Наполеон растерялся настолько, что не смог вытащить из памяти ни одного нужного слова.
– Вот так! Если хотите, то можете начать служить в звании капрала. Идет война и, поверьте моему опыту, вы очень быстро станете офицером.
– Это невозможно! – возмутился начавший приходить в себя Наполеон, – кто здесь главный? Мне нужно с ним поговорить.
– Возглавляет нашу миссию генерал Заборовский, но говорить с ним бесполезно. Он не сможет поступить вопреки указу императрицы.
Подпоручик Бонапарт выскочил из домика для гостей и бросился к главному зданию. На входе его остановил часовой. Напрасно Наполеон кричал и размахивал руками. Французской речи часовой не понимал. В воображении солдата она походила на птичью трель, а размахивающий руками иноземец напомнил задиристого воробья. Сходство показалось часовому настолько полным, что он не выдержал и расхохотался. Это привело француза в бешенство. Он бросился на солдата, пытаясь ухватиться за ружье, но силы оказались слишком неравными. Высокий широкоплечий гренадер, как мальчишку отбросил Наполеона от парадного крыльца. Бонапарт не удержался на ногах и упал. Вскочив, он вновь ринулся в атаку, но ее прервал вышедший на крыльцо генерал.
– Что здесь происходит? – строго осведомился он.
– Не могу знать, ваше превосходительство! Вот этот не по-нашему лопочет и в дом рвется, – вытянулся по струнке часовой.
– Что вам угодно, мсье? – обратился генерал к нарушителю спокойствия по-французски.
– Подпоручик, Бонапарт, господин генерал, – представился Наполеон, сразу отошедший от возбуждения, – мне нужно с вами поговорить.
– Говорите.
– Но я хотел бы поговорить наедине.
– Вы здесь видите еще кого-то, кто понимает по-французски?
– Но я думал…
– Говорите или уходите!
– Меня не приняли в вашу армию на офицерскую должность, и я хотел бы…
– Я вас даже рядовым не возьму. Вы не имеете никакого понятия ни о дисциплине, ни о субординации.
– Но мне нужно! Я умоляю вас…
– Кому, нужно, так себя не ведут, – отрезал генерал и вернулся в дом.
– Вы еще пожалеете! – с досадой выкрикнул Наполеон, но генерал его уже не слышал.
Что теперь делать? Как оправдаться перед маркизом? Какой из него Император Европы, если он не смог исполнить простейший урок: поступить на военную службу в иностранную армию? Сейчас он готов пойти хоть капралом, хоть рядовым, но ведь не возьмут! Снова его вспыльчивость сыграла с ним злую шутку. Хотя, с другой стороны, как он должен был реагировать? Безропотно согласиться на унтер-офицерскую должность? Для чего он тогда восемь лет грыз гранит военной науки? Для чего он родился дворянином?
С такой линией защиты подпоручик Бонапарт отправился обратно в Париж. Но чем ближе он оказывался к цели своей поездки, тем менее убедительными казались ему доводы в свое оправдание. Добравшись до отеля маркиза де Монферрат, Наполеон остановился у парадного крыльца, не решаясь войти. Холодный ветер насквозь продувал тонкую шинель, но молодой человек не обращал на это никакого внимания. Он около получаса топтался на месте, затем развернулся и решительно зашагал прочь.
Нет, он не явится к маркизу, как побитая собака. Сначала он вернет доверие своего благодетеля. Он должен доказать всем, а, в первую очередь самому себе, что способен на многое. Он сам, без всякой помощи, сделает военную карьеру, а уж потом предстанет перед маркизом победителем.
Целую неделю Наполеон находился под гнетом необходимости оправдываться перед благодетелем. Только теперь, приняв, как ему казалось, наилучшее решение, он почувствовал облегчение. В Валанс, в свой полк он возвращался уже не мучимый ни досадой на себя, ни угрызениями совести, что подвел маркиза де Монферрат.
Однако, пока подпоручик находился в длительном отпуске, его полк успел передислоцироваться в другое место. Бонапарту вновь пришлось возвращаться в Париж и выяснять в военном министерстве, где ему искать свой свою часть. Оказалось, что полк находится в небольшом городке Осон в Бургундии. Лишь к лету 1788 года Наполеон предстал перед командиром своего полка. Командир предложил написать молодому офицеру рапорт о причине столь долгого отсутствия на службе. В рапорте Бонапарт написал, что его задержали дела по вступлению в наследство, и командир, бегло взглянув на его писанину, кинул бумагу в ящик стола.
– Ну, что ж, возвращайтесь к своим обязанностям, подпоручик, – полковник махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Наполеон неуклюже развернулся (со строевой подготовкой у него всегда были нелады) и шагнул к двери.
– Постойте, совсем забыл, – командир пошарил руками в том же ящике стола, куда недавно бросил рапорт Бонапарта и вынул оттуда запечатанный конверт, – на ваше имя пришло письмо от неизвестного адресата. Заберите.
Наполеон вернулся, принял письмо и покинул кабинет. В казарме он надломил печать, обратив внимание на странное изображение: глаза внутри кольца в виде змеи, кусающей себя за хвост, и развернул конверт. В письме было только два слова: «Вы ослушались».
Глава 3. Кто был никем
Королева Мария-Антуанетта любовалась своим отражением в зеркале. В будуаре дворца Сен-Клу она была совсем одна. Она обожала короткие часы одиночества. Только отослав всех придворных дам и служанок, она могла достать из тайника прекрасное бриллиантовое ожерелье и надеть его себе на шею. В этом ожерелье была какая-то магия. Впервые примерив его двенадцать лет назад, королева с восторгом обнаружила, как преобразилось ее лицо. В глазах появился блеск, черты лица расправились, а очаровательная улыбка сменила обычную гримасу вынужденных растягиваться в улыбке губ. Мария-Антуанетта пошла на преступление и обман, чтобы завладеть этим сокровищем. Да и так ли страшно это преступление? Ведь в итоге никто не пострадал. Даже самозванка, графиня де Ламотт, взявшая вину на себя, преспокойно живет в Лондоне.
Жаль только нельзя явить преображенную себя миру. Нельзя заказать портрет в магическом ожерелье придворным художникам. Ну, и пусть! Зато теперь у нее появилась любимая подруга, которая часами может смотреть на нее из зазеркалья влюбленным взглядом.
От неожиданного стука в дверь королева вздрогнула. Она лихорадочно принялась расстегивать ожерелье, но застежка, как назло, не поддавалась.
– Минуточку, – крикнула королева.
В этот момент застежка расстегнулась, королева быстро сунула сокровище в шкатулку и убрала в ящик стола.
– Войдите, – спокойным голосом произнесла Мария-Антуанетта.
В будуар вошла графиня Адемар и остановилась на пороге.
– Прибыл король, ваше величество, – придворная дама не могла скрыть растерянности, – и он просит вас его принять.
– Почему он не предупредил заранее? Ах, да. Откуда вам знать… Хорошо, пригласите.
Графиня вышла, а через мгновение в будуаре появился король. Он огляделся, выискивая место, где бы присесть. Не найдя ничего лучше, он уселся на пуф и сразу оказался ниже своей супруги, восседающей в высоком кресле с подставкой под ноги.
– Простите меня, ваше величество за столь бесцеремонное вторжение, – глядя на королеву снизу-вверх, начал король, – но мне просто не с кем поговорить. Морепа умер, Верженн умер…
– Вы явились сюда, ваше величество, чтобы обсудить покойных министров? – холодно осведомилась королева.
– Что вы, ваше величество?! Я… Если вам неприятно меня видеть, я уйду.
– Я вас слушаю, Луи, – смягчила голос ее величество.
– Уже несколько месяцев я не нахожу себе места. Казна пуста. Банкиры больше не дают денег. Собрание нотаблей отказалось взять часть расходов казны на себя…
– Как же высоко вы меня цените, ваше величество, что пришли за финансовым советом.
– Не смейтесь, Мари. Я подумал, может быть, нам продать это поместье и мой замок Рамбуйе. Это бы покрыло часть расходов казны.
– Продать?! Кому?! Вы знаете, у кого есть столько денег?
– Не знаю, но кто-нибудь да захочет пожить там, где жил король или королева. А мы с вами снова будем жить в Версале.
– А что вы будете продавать, когда и эти деньги закончатся, ваше величество? Меня или свои охотничьи ружья?
– Вы правы, Мари. Нужно искать новые источники доходов, но где? Я не имею ни малейшего представления.
– Вы и не должны, Луи. Это обязанность вашего министра финансов.
– Ах, эти министры… Вы же помните, что мне предложил Каллон? Созвать собрание нотаблей, чтобы оно отменило привилегии высших сословий. В итоге надо мной смеется весь Париж. Вот послушайте, что они пишут…
Король развернул принесенный с собой листок бумаги:
«Крестьянин, выглядящий как король Луи, вошел в овчарню, похожую на зал заседаний в Версале и объявил своим баранам, напоминающим собрание нотаблей:
– Сегодня мы обсудим, с каким соусом вы предпочитаете попасть ко мне на стол.
– Но мы вообще не собираемся к тебе на стол, – ответили бараны.
– Это не обсуждается.
– А почему такая привилегия только для нас, баранов, – заговорил самый умный баран, – неужели коровы и куры недостойны попасть на твой стол?
«А ведь верно, – подумал крестьянин, – так мой стол будет богаче и разнообразней»
На этом первая часть сказочки заканчивается. Ждем продолжения»
– Понимаете, что это значит, Мари? «Самый умный баран» – это некий маркиз де Лафайет. Это он предложил созвать Генеральные Штаты. Только что это нам даст? Если высокородные бароны и епископы отказались платить налоги, то почему третье сословие должно согласиться?
Людовик вопросительно посмотрел на королеву, но она, вдруг, разразилась веселым смехом.
– Что с вами, Мари? – опешил король
– Простите, ваше величество. Я просто представила епископов в виде коров. Или в вашей сказке духовенство – это куры?
– Вам это кажется смешным?
– Хорошо, я буду серьезна, как никогда! Почему бы вам, ваше величество, не приказать Ленуару закрыть все типографии, которые печатают эти грязные пасквили? Мне приносят по три памфлета в день. Вы даже представить не можете, какие гадости они про меня пишут.
– Почему не могу? Могу. Мне их тоже приносят. А Ленуар по моему приказу выискивает и закрывает типографии. Уже закрыто семь этих рассадников злословия. Все, кто был захвачен в помещениях типографий, брошены в тюрьму. Но поток памфлетов от этого не сократился.
– Про то, что несколько негодяев брошены в тюрьму, никто не знает, а вот если повесить двух-трех памфлетистов на Гревской площади, другие задумаются.
– Не знал, что вы такая кровожадная, Мари.
– Это не смешно, ваше величество. Власть, над которой все надсмехаются, люди перестают боятся. А если нет страха перед властью, то как вы удержите людей в повиновении?
– Французы меня любят, поэтому повинуются. И я не хочу нагонять на них страх.
– Вижу вам не нужны мои советы, ваше величество.
– Напротив, я хочу услышать ваше мнение: созывать мне Генеральные Штаты или нет.
– Если так, ваше величество, то вот вам мое мнение: я не знаю! Почему бы вам не поговорить об этом с более знающими людьми?
– Да, вы правы, только где их взять?
– Почему бы вам не вернуть Жака Неккера? Ведь при нем с финансами все было благополучно.
– Мои братья этого не одобрят. Они еще помнят, как он зажимал их расходы.
– Вы король, ваше величество!
Действительно, он король. Хорошо, что хоть кто-то напоминает ему об этом. Он должен собрать всю волю в кулак и проявить твердость. Парижский Парламент отказывается регистрировать указы о повышении налогов? Разогнать такой Парламент. Принцы крови защищают привилегии знати? Отлучить их от двора, запереть в Бастилии.
– Спасибо, ваше величество, – произнес король, поднимаясь с пуфа, – я обязательно воспользуюсь вашим советом.
Весь следующий месяц Людовик добросовестно пытался быть настоящим королем. Сначала он вызвал полицмейстера Парижа Ленуара и приказал арестовать главу парламентариев и нескольких самых ярых смутьянов. Однако их кто-то предупредил, и они успели укрыться в здании Парламента. Они еще верили в закон, который запрещал появляться в этом здании вооруженным людям. Ленуар не стал посылать полицейских внутрь здания. Он вошел туда сам, без оружия.
– Господа, сейчас я зачитаю вам список лиц, которые подлежат аресту по приказу его величества.
В гробовом молчании полицмейстер зачитал список из семи фамилий, затем свернул бумагу и вновь обратился к собранию:
– Всех названных прошу добровольно выйти через парадный вход. Даю вам три минуты. По истечении этого времени я прикажу стрелять по окнам из пушек. Я не могу запустить сюда вооруженных полицейских из-за дурацкого закона, но стрелять по окнам закон не запрещает.
Ровно через три минуты из здания Парламента начали выходить депутаты. Ленуар, стоявший у входа, считал: один, два, три…семь, восемь, девять… Они что все выходят?!
– Стойте, мне нужны только люди из списка! – закричал полицмейстер.
Но его никто не слушал, депутаты молча двигались сквозь строй полицейских. Тогда Ленуар приказал хватать всех подряд и тащить в участок, а уж там разбираться, кто есть кто.
В полицейском участке Ленуар приказал приводить депутатов по одному в кабинет начальника, где он будет лично их допрашивать. С первым же депутатом ему повезло: тот назвался именем д’Эпремесниля, главы Парламента. Но, когда и следующий парламентарий назвался тем же именем, Ленуар понял, что его водят за нос. Он распорядился запереть депутатов по камерам, а сам отправился на доклад к королю.
Людовик ожидал, что после ареста смутьянов Парламент станет более покладистым, но рассказ парижского полицмейстера развеял эти надежды. Другого способа преодолеть саботаж Парламента король не знал. Остается только одно: распустить Парламент, а регистрирующим указы органом объявить Пленарный суд, как это было при его прапрадеде Людовике XIV. Для принятия такого решения требуется лишь одобрение Государственного Совета.
Как же он раньше до этого не додумался? Воистину: самые простые решения оказываются самыми правильными.
Король созвал Совет и представил закон об изменении функций Парламента и Пленарного суда. Но члены Совета, подстрекаемые братом короля, графом Артуа и герцогом Орлеанским отказались его одобрить. Они прекрасно понимали: король все это затеял, чтобы обложить их и всю знать налогами. А это абсурд. Никогда знать не платила и не будет платить в казну. Пусть налоги платит третье сословие. Для того оно и существует.
Получив отказ, Людовик не сдался. Он отдал приказ взять под домашний арест герцога Орлеанского, еще недавно бывшего герцогом Шартрским. Луи-Филипп герцог Орлеанский появился в Государственном Совете недавно. Он получил эту привилегию по наследству после смерти своего отца и с этого момента невероятно раздражал Людовика. Король еще помнил, как будучи герцогом Шартрским, Луи-Филипп пытался принудить его отречься от престола, за что был отлучен от двора. Зато вернувшись из изгнания герцогом Орлеанским он наверстывал упущенное и открыто противостоял всем инициативам короля.
Теперь, когда его главный оппонент заперт в Пале Рояле, король вновь созвал Совет и… вновь получил отказ.
Пружинки, которую завела королева во время последней встречи, и которая толкала короля на решительные поступки, хватило ненадолго. Людовик посчитал, что он сделал для Франции все, от него зависящее. Пусть теперь другие попробуют что-нибудь сделать, и он приказал министру двора разыскать и пригласить на аудиенцию Жака Неккера.
Искать долго не пришлось. Бывший министр финансов уже три месяца жил в Париже в отеле маркиза де Монферрат. Он ждал этого приглашения и знал, что он скажет королю.
Неккер прибыл на аудиенцию ровно в назначенное время и был поражен, насколько изменился Людовик за семь лет с момента последней их встречи. Тогда это был цветущий розовощекий, немного склонный к полноте, мужчина с блеском в глазах. Теперь перед ним сидел похудевший, почти пожилой человек с землистым цветом лица, мешками под глазами и опущенным к полу взглядом. На мгновенье Жаку стало жаль короля. Он не испытывал к его величеству неприязни за свою отставку семь лет назад. Наоборот, отставка была запланирована самим Неккером вместе с графом де Сен-Жермен, чтобы избежать ответственности за полный развал финансов французского королевства. К счастью, жалость исчезла с первыми звуками голоса короля:
– Я вызвал вас, Неккер, чтобы спросить: согласитесь ли вы вновь возглавить министерство финансов?
Голос Людовика и его манеры ничуть не изменились. По крайней мере, обращение «Неккер» осталось с прошлых времен. Конечно, с третьим сословием можно не церемониться. Но сегодня на это можно не обращать внимания. Жак Неккер проглотил легкую обиду и произнес заготовленную фразу:
– Я соглашусь, ваше величество, но при одном условии: вы созовете Генеральные Штаты для утверждения нового порядка сбора податей.
– И вы туда же, Неккер! Вы читали памфлет про крестьянина и баранов?
– Нет, ваше величество.
– Вон на столе лежит листок, возьмите и прочтите.
Жак читал этот памфлет и даже знал, что он исходит от герцога Орлеанского. Более того, он был согласен с автором: добровольно идти на жаркое не согласятся даже бараны. Но для дела это не имело никакого значения. Поэтому он сделал вид, что читает памфлет, а закончив, положил его на место и произнес:
– Не вижу, как это связано с моим условием, ваше величество.
– Ну как же не видите? – обрадовался король, что хоть в чем-то может поучить этого всезнайку-банкира, – вот представьте: бараны – это знать, куры – это духовенство, а коровы – это третье сословие. Вы им предлагаете зарезать их и спрашиваете их мнения, с каким соусом они хотят быть поданными к вашему столу.
– Аналогия неудачная, ваше величество. Никто не собирается варить из них суп. Просто от кур требуется больше яиц, от коров – больше молока, а от баранов – шерсти.
– Даже если и так на это посмотреть, вы все равно требуете, чтобы они добровольно отдали вам кусок, который они привыкли оставлять себе.
– Поверьте, ваше величество, я найду аргументы, как их убедить.
– Вы твердо в этом уверены? Вы можете мне это обещать?
– Да, ваше величество!
– Тогда я принимаю ваше условие и назначаю вас министром финансов Франции. Готовьте указ о созыве Генеральных Штатов.
***
Маркиз де Монферрат узнал о решении короля спустя час после его принятия. Ровно столько понадобилось посыльному от Жака Неккера, чтобы домчаться от Версаля до парижского отеля маркиза. Монферрат отпустил посыльного, вызвал слугу и приказал немедленно доставить в отель аббата Жозефа Сийеса.
Вскоре Сийес вошел в кабинет маркиза, встревоженный внезапным вызовом. В его взгляде легко читался вопрос: «Не случилось ли чего?»
– Все в порядке, аббат, – с улыбкой успокоил его маркиз, – настал ваш час. Запускайте в действие наш план.
– Неужели король созовет Генеральные Штаты, мессир?
– Да, причем, в самом ближайшем будущем. Времени на раскачку у вас нет. Сегодня же разошлите первому звену сигнал о начале действий.
– Слушаюсь, мессир.
– И еще, возьмите эту рукопись. Сразу, как только король издаст указ о созыве Генеральных Штатов, она должна быть опубликована под вашим именем. Тираж не менее двухсот тысяч экземпляров.
– Все понял, мессир.
– И напишите к ней предисловие или эпиграф, чтобы на вопрос «вы это писали?», вы всегда могли честно ответить «да».
– Я все сделаю, мессир.
Когда аббат ушел, маркиз откинулся в кресле и закрыл глаза. Полвека назад он запустил проект, который сегодня вступил в решающую фазу. Все ли он предусмотрел? Правильно ли распределил роли? Он ни в ком и ни в чем не сомневался, кроме одного: справится ли Наполеон с ролью главного героя. Он ослушался и побоялся прийти и прямо признаться в этом. Чтобы впредь такого не повторилось, он получит урок, который запомнит на всю жизнь. Ну а если и это не пойдет ему впрок, придется готовить запасной вариант. Роль императора Европы мог бы исполнить маркиз де Лафайет, не будь он слишком благородным. И еще большой вопрос, что легче исправить: своенравие Бонапарта или благородство Лафайета.
Несмотря на важность предстоящих событий во Франции, маркиз не снимал руку с пульса и остального мира.
В Американских штатах все идет по плану. В борьбе между «федералистами» во главе с Александром Гамильтоном – сторонниками сильной центральной власти, и «антифедералистами» – сторонниками широкой автономии штатов, закономерно побеждают «федералисты». Правда их преимущество проявилось после того, как Томас Джефферсон, лидер «антифедералистов», переехал в Париж в качестве посла Американских штатов. Сейчас там набирает ход кампания по выборам первого Президента Америки.
Русские продолжают, не спеша, бить османов и на Черном море, и в Крыму, и на дунайском театре военных действий. И пусть себе бьют. Эта война ослабляет Порту. А чем слабее она будет, тем легче отдаст контроль над узким перешейком между Красным и Средиземным морями, где в глубокой древности располагался судоходный канал.
Но больше всего маркиза повеселила новость из Швеции. Король Густав так и не смог добиться от своего рейхстага разрешения на войну с Россией. Тогда он в точности воплотил в жизнь план, который ложно приписал ему некий аноним в пресловутом письме императрице Екатерине. Густав устроил спектакль с перестрелкой на границе между шведами, одетыми в русскую форму, и шведскими пограничниками. Такой «ход конем» позволил королю объявить России «оборонительную» войну без обязательного разрешения рейхстага. Ну пусть повоюет. Лишь бы не нарвался на шальную пулю. Ему уготована совсем другая участь.
Ни одно из событий не требовало непосредственного вмешательства маркиза. Он перебрался в потайную комнату, снял с себя всю одежду и, надев удобные шаровары из тончайшего китайского шелка, лег на жесткую кушетку, застеленную несколькими слоями войлока. Он закрыл глаза. С каждым вздохом дыхание его замедлялось, сердце билось все реже, лицо побледнело. Любому стороннему наблюдателю могло показаться, что он умер. Но он лишь уснул.
***
Едва добравшись до отеля Клюни, аббат Сийес зашел к себе в кабинет, взял из ящика стола небольшую деревянную шкатулку и полез на голубятню. Там он достал голубя из клетки и прикрепил к его ноге свернутый в трубочку кусок бумажки, предварительно взятый из шкатулки. Затем он выпустил голубя и взялся за следующего. Так он выпустил десять птиц и вернулся в свой кабинет. Его задача на первом этапе плана, детально разработанного на прошлогоднем конвенте «филалетов», выполнена.
Его голуби прилетят к «первому звену»: десяти престольным мастерам самой высокой степени посвящения. Те, обнаружив в послании условный сигнал, в свою очередь разошлют его «второму звену», состоящему уже из ста престольных мастеров. «Третьим звеном» оказываются все остальные магистры и доверенные лица. Таким образом в течение трех дней условный сигнал достигнет всех масонских лож Франции, оставшихся верными духу тамплиеров. После этого начнется основная работа. Все адепты от учеников до престольных мастеров должны «идти в народ» и убеждать, что король созывает Генеральные Штаты с единственной целью: уравнять третье сословие в правах с аристократией и духовенством. Но королю нужна помощь. Для этого делегатами от третьего сословия должны стать самые достойные. А как их выбрать? Нужно собираться, обсуждать, спорить.
По задумке маркиза де Монферрат это должно разбудить тягу к общественной деятельности даже у самых пассивных обывателей. Выдвинув из своей среды делегата, они будут следить за его деятельностью и за всеми сопутствующими событиями. Тот, кто обманет их ожидания, станет их злейшим врагом. Будь это даже сам король.
Жозеф Сийес не видел никаких изъянов в этом плане. За качество его исполнения тоже не стоило беспокоиться. Все участники конвента были обучены манипулировать волей толпы. Разрозненная в начале сборища воля, через короткое время собирается в единый кулак путем нехитрых приемов оратора и умелых действий провокаторов, рассеянных в толпе. В общем, сегодня он зажег фитиль, и ядро вылетело из жерла пушки. Теперь повлиять на его полет, а, тем более, вернуть обратно, нет никакой возможности.
Самое время ознакомиться с рукописью, которую он получил от маркиза.
Заголовок гласил: «Что такое третье сословие» и аббат начал читать:
План настоящей брошюры очень прост: поставить три вопроса и ответить на них:
1) Что такое третье сословие? – Все.
2) Чем оно было до сих пор в политическом отношении? – Ничем.
3) Чем оно желает быть? – Чем-нибудь…
Текст захватил воображение Жозефа. Это же подробнейший план переворота! Начинается он с требований к делегатам в Генеральные Штаты от третьего сословия, с подробного описания тактики их действий во время сессий Генеральных Штатов: отказа от раздельного, посословного, голосования и создания Национального собрания. А заканчивается словами:
Какое место должны занять оба привилегированных сословия в социальном строе? По-моему, предложить такой вопрос – все равно что спросить больного, в какой части тела ему желательно иметь злокачественную язву? Где бы она ни была, она только способна подтачивать его силы и погубить. Необходимо устранить ее окончательно и восстановлением здоровья и нормальной деятельности всех органов предупредить возможность болезненных явлений.
Что еще может означать концовка рукописи, кроме призыва к уничтожению аристократии и духовенства?
Невероятное возбуждение охватило аббата. Эта рукопись просто бомба! И ему, Жозефу Сийесу разрешено приложить к ней свои мысли и свою руку. Аббат начал сочинять предисловие, но ничего путного из этого не получилось. Он попросту не нашел нужных слов, чтобы представить такой шедевр. Лучше попробовать написать эпиграф. Ведь эпиграф не всегда связан с текстом произведения. Нужно лишь придумать какую-нибудь умную мысль.
Три дня Жозеф «придумывал» и вспоминал умные мысли. В итоге из-под его пера вышел следующий текст:
Пока мыслитель-теоретик не выходит из границ истины, его нельзя обвинять в слишком смелых выводах. Его дело – указать конечную цель и дойти до нее. Если же он останавливается на пути, то его призыв не заслуживает доверия. Обязанность практического деятеля, наоборот, сообразоваться с существующими условиями. Философ, не доведший своих рассуждений до конца, еще не знает, где он находится; администратор, не предвидящий результатов своих мер, не знает, куда он идет.
Переписав свой эпиграф на чистовую в текст рукописи, Жозеф Сийес, вдруг, обнаружил полное совпадение почерка. Он перелистал страницы. Так и есть: весь текст написан его рукой. Хотя, чему удивляться? Это же писал Посланец «неведомых высших»! Он и не на такое способен. В этом аббат сотни раз убеждался за четыре года их знакомства.
Жозефу захотелось немедленно получить одобрение своего эпиграфа маркизом де Монферрат. Он быстро собрался и отправился в отель маркиза. Но слуга, отворивший дверь, сказал, что хозяин спит. Это было впервые на памяти аббата. Он уже поверил в то, что маркиз никогда не спит. По крайней мере, когда бы аббат не приходил к нему раньше (хоть глубокой ночью, хоть на заре, хоть днем), он был бодр и активен.
Пришлось возвращаться домой, не получив одобрения.
Только на следующий день маркиз прислал за аббатом возок.
– Мне сказали, вы искали меня вчера, аббат? – встретил Сийеса Монферрат.
– Да, мессир. Я хотел показать эпиграф к вашей рукописи.
– К вашей рукописи, аббат. Ну, показывайте.
Аббат передал маркизу первую страницу рукописи. Монферрат пробежал глазами написанный Жозефом текст. Неуклюжая попытка философствования вызвала у него улыбку, но расстраивать аббата он не стал. Ничего страшного, если эпиграфом будет непонятная никому галиматья.
– Ну, что ж, недурно, аббат. Совсем недурно. Только заключите ваш эпиграф в кавычки.
***
Герцог Луи-Филипп Орлеанский находился под домашним арестом и не мог покинуть пределов Пале Рояля. Но посещать его кому бы то ни было не запрещалось. Поэтому стражники, охранявшие парадный вход беспрепятственно пропустили всадника, только что соскочившего с взмыленного коня и на ходу бросившего поводья слугам.
«Срочное донесение его высочеству», – выкрикнул всадник, едва очутившись внутри дворца. Один из слуг сопроводил его в апартаменты герцога и закрыл за ним дверь.
