Сергей Нуртазин
Сарматы. Рать порубежная
Митридат хитро глянул на младшего брата. Давая понять, что прием закончен, он пожелал послам спокойного плавания. Котис испросил разрешения проводить гостей.
Царь Боспора задумчиво посмотрел вслед послам.
«Что ожидать от этих аорсов? На кого повернут они своих степных коней? Да и можно ли доверять Котису? Братья мы, но разные. С детства тянется он ко всему римскому. Не выдаст ли?»
Послы ушли, а следом и вельможи, присутствующие на приеме. Остались только молчаливые стражи у входа в зал. Митридат погрузился в раздумье.
Не зря беспокойство и недоверие терзало душу царя. Бывало в истории Боспорского царства, что власть добывалась ценой предательства родственников, шли брат на брата, а сын на отца. Почему же это не могло случиться сейчас?
«Надо бы отправить в Рим верного человека, чтобы он проследил за аорсами и братом. Но где взять такого? Может, Ахиллес?»
Размышленьям помешал вошедший в приемный зал вельможа – распорядитель дворца:
– Царь, прости, что потревожил тебя.
– Говори.
– Какой-то криворотый человек называет себя купцом и требует приема.
– И ты посмел из-за этого потревожить меня? Гони его в шею!
– Я бы так и поступил, но он говорит, что дело важное и не терпит отлагательства. Купец утверждает, что ранее он состоял при дворе твоего отца Аспурга. Прости, царь, но его лицо показалось мне знакомым.
– Если так, зови, и пусть стражники обыщут его.
Поклонившись, вельможа удалился.
Спустя некоторое время в зал вошел высокий, прилично одетый человек. Его лицо было обезображено шрамом. Он приблизился к трону, пал на колени.
– Встань и отвечай, что тебе надо?!
Криворотый поднялся. Заговорил. В силу увечья слова, произносимые им, были не всегда разборчивы и перемежались с шипящими и свистящими звуками.
– Ты не помнишь меня, царь?
Митридат молчал, пристально и с брезгливостью вглядываясь в изуродованное лицо незнакомца.
– Я Харитон, твой воспитатель. Время припорошило мои волосы сединой, украсило лицо морщинами, железо обезобразило его, но моя верность к тебе осталась прежней.
Митридат вспомнил. Харитон, сын гречанки, что была служанкой и преданной подругой его матери Гепепирии. Ценя верность, царица выдала ее за богатого купца-синда. Брак оказался удачным. Долгое время супруги жили счастливо, воспитывая единственного сына, но случилась беда. Пожар уничтожил дом синда, а заодно и склады со всем его товаром. Семейство разорилось. Купец не смог перенести потрясения и вскоре скончался. Гепепирия в очередной раз пожалела подругу и добилась от своего мужа – царя Аспурга, назначения Харитона, красавца и знатока языков, одним из воспитателей их детей. Так Митридат, будучи юным, познакомился с Харитоном. Тот обучал его и младшего брата Котиса языкам и истории. Но Митридата это мало интересовало, в большей степени его привлекали повествования о богах, героях и различных чудесах. Однажды, когда они остались наедине, учитель рассказал Митридату историю, в тайне поведанную ему умирающим отцом. В ней говорилось о мече Сарматии – повелительницы амазонок. Меч делал того, кто им обладает, царем, и хранился он за проливом, высоко в горах, под надзором дев-воительниц. Юным Митридатом завладело желание обрести чудесный меч. Харитон обещал достать его, но сказал, что для этого нужны деньги или драгоценности… Через день Митридат вручил Харитону несколько золотых изделий и монет, причем часть из них он выкрал у своей матери. В тот же день Харитон исчез.
Митридат не догадывался, что воспитатель и не думал добывать для него меч, он сам загорелся желанием обладать чудесным оружием. Бывая во дворце, видя окружавшие его богатства и роскошь, а также почет, воздаваемый детям Аспурга, Харитон сгорал от зависти. Одна и та же мысль не давала ему покоя: «Почему эти глупые мальчишки достойны быть царями, а я, обладатель многих талантов, нет?» Только меч Сарматии мог дать ему власть и богатство. Харитон решил любой ценой завладеть им, но для этого нужны были деньги. И тогда он приобрел их, обманув легковерного царевича Митридата…
– Ну и где же меч, который ты обещал мне добыть?
– Прости меня, величайший! – Харитон вновь рухнул на пол.
– Встань! Царем я стал и без твоего чудесного меча. Правда, трон мне достался не без борьбы. Год после смерти отца Боспором правила моя мать Гепепирия, а потом полоумный римский император Калигула решил посадить на боспорский трон фракийского царевича Полемона – моего дядю. Слава богам, у них ничего не вышло. А теперь расскажи, где ты находился столь долгие годы?
Утерев рот ладонью, Харитон начал повествование:
– Драгоценности, которые ты мне вручил, позволили переправиться через пролив, достигнуть гор и, следуя путем, указанным моим покойным отцом, добраться до владений амазонок. По пути я набрал десяток головорезов, они согласились идти со мной за приличную плату и долю в будущей добыче. Когда мы достигли горы, на которой располагалось селение дев-воительниц, мои спутники решили не рисковать. Эти трусливые собаки задумали ограбить меня и вернуться назад. Они отобрали у меня деньги, драгоценности и хотели убить… – Харитон провел ладонью по бороде. – Появление амазонок стало моим спасением. Они убили всех, кроме меня. Мне связали руки, ноги, завязали глаза. Вскоре я оказался в селении амазонок. Селение невеликое, в нем проживало не более трех десятков женщин. Случилось так, что предводительница амазонок Уштара влюбилась в меня…
Митридат хотел сказать: «Ты всегда был красавцем», – но, глянув на помеченное железом лицо Харитона, передумал. Тем временем Харитон продолжал рассказ:
– Мы стали жить, как муж и жена. У нас родилась дочь. Два года, проведенные среди амазонок, не прошли даром. Я смог узнать тайну меча. Отец оказался прав – он существует. В то время он хранился в пещере, в сокровищнице амазонок, и тщательно охранялся ими. Чтобы добыть его, мне нужно было чье-либо содействие. О том, чтобы прибегнуть к помощи правительницы Уштары, не могло быть и речи. Обладая вспыльчивым нравом, она сразу бы лишила меня головы, посмей я заговорить с ней об этом. Я решил бежать, и мне это удалось… Но из одного плена я попал в другой. Я не мог обратиться за помощью к тебе, ты был юн и не обладал той властью, которой обладаешь ныне. Кроме прочего я встретил пантикапейского купца, старого друга моего отца, он и поведал мне, что мое неожиданное исчезновение присовокупили к пропаже драгоценностей царицы Гепепирии и царевича Митридата.
Правитель Боспора покраснел, нахмурился, ведь тогда он не сознался в своем неблаговидном проступке.
– Меня объявили вором. Путь в Пантикапей был для меня закрыт. Я стал искать помощников, чтобы добыть для тебя меч, но моим поискам помешали… Пираты напали на одно из прибрежных селений, в котором мне довелось ночевать, взяли меня в плен. Я пытался склонить на свою сторону их главаря, но он счел мой рассказ ложью, придуманной для того, чтобы избежать плена. Меня избили, а потом продали работорговцу в Синопах, тот в свою очередь продал меня в Милете римскому вельможе Сервию Цецилию. Меня спасло знание языков и то, что я понравился жене вельможи Лукерции. Она-то и настояла на покупке. Так я оказался на вилле под Капуей, откуда мне с господами часто приходилось переезжать на временное жительство в Рим. Жилось мне прекрасно. Почти семь лет я прислуживал Сервию Цецилию, а в его отсутствие ублажал Лукерцию. Но сколько бы орел ни летал в небе, когда-нибудь ему все равно придется опуститься на землю… – Харитон стер слюну с подбородка. – Сервий заподозрил жену в измене, и отправил меня в Нижнюю Мезию[31] к своему брату Публию Цецилию, служившему в Четвертом Скифском легионе. Публий обрадовался такому подарку, так как алу – конный отряд римлян, которым он командовал, нередко выдвигали к границе империи, и он нуждался в человеке, знающем языки племен, что живут к северу от Эвксинского моря. Публий, суровый воин, любящий порядок и имеющий скверный характер, а потому мне у него приходилось нелегко. Когда терпение кончилось, я бежал в Ольвию, а затем через земли роксолан в Танаис.
Митридат усмехнулся, покачав головой, сказал:
– Наверное, Одиссею, царю Итаки, возвращаясь из-под стен Трои, не пришлось так много путешествовать и пройти столько испытаний, сколько выпало на твою долю.
– О царь, с прибытием в Танаис испытания мои не закончились. Даже пройдя многие тяготы и лишения, я не забыл слова, данного юному царевичу Митридату.
– Хвала твоей верности, Харитон.
– Я недостоин твоей похвалы, высокородный! Позволь твоему рабу продолжить?
– Продолжай.
– В Танаисе я познакомился с Намгеном, родственником Зорсина – верховного скептуха сираков.
– Котис говорил мне о нем. Зорсин присылал его для переговоров в Танаис.
– Вот ему я и поведал о сокровищах амазонок. О чудесных свойствах меча я умолчал. Намген позарился на львиную долю добычи и согласился мне помочь. Мы взяли с собой триста сиракских воинов и отправились во владения амазонок. Нам удалось застать их врасплох. Но амазонки, многие из которых оставили далеко позади свою молодость, оказали отчаянное сопротивление. Мы потеряли половину наших воинов. И все же мы добрались до входа в пещеру с сокровищами. Всех женщин-амазонок мы убили, вход защищали только предводительница Уштара и ее дочь Кауна, родившаяся от меня. Уштара держала в руке меч Сарматии. Я видел его ранее. Раз в год, весной, амазонки выносили меч из пещеры и поклонялись ему. Я попытался уговорить Уштару и Кауну сдаться. И Уштара ответила мне… Ее ответ остался на моем лице… Стрела Намгена поразила ее, когда они попытались скрыться в пещере. В ответ Кауна метнула дротик. Чудо спасло сирака от смерти. Намген был ранен… Сиракские воины ворвались внутрь пещеры и захватили сокровища, но ни меча Сарматии, ни Кауны они не обнаружили… Позже мы нашли потайной выход из пещеры. Воины обыскали близлежащие горы, но никого не нашли.
– Значит, меч утерян навсегда?
– Нет, мой повелитель! Боги благоволили ко мне. Случилось так, что я оказался с Намгеном в Танаисе в день прибытия твоего брата Котиса в город. Там мы случайно столкнулись с Кауной. Меч был при ней. Мы пустились в погоню, и когда мы догнали ее, этот волчонок Умабий вступился за нее. Намген решил отомстить ему и перехватить его отряд на обратном пути из Танаиса в стан Евнона. Но Кауна снова помешала нам. Меч остался у этой девчонки.
– Девчонка твоя дочь, и, судя по твоим словам, достаточно смелая.
Злобная гримаса исказила и без того уродливое лицо Харитона.
– Продолжай. Я слушаю тебя.
Совладав со своими чувствами, Харитон продолжил:
– Намген слышал, как Котис приглашал Умабия отправиться весной в Рим.
– Я понимаю, что сам ты предстать пред очами моего братца побоялся.
– Помня крутой нрав мальчика Котиса, которого мне довелось обучать, я не сомневался, что он тут же казнит меня за воровство.
Митридат ухмыльнулся:
– Ты прав, Котис бывает вспыльчив и крут, но обладает холодным и расчетливым умом… Продолжай.
– До Пантикапея их обещал доставить купец Ахиллес Непоседа. Поэтому я ждал в Танаисе. Это была единственная возможность вновь увидеть Кауну. Предчувствие меня не обмануло. Она появилась с Умабием. Корабли Ахиллеса отплыли на следующий день, и я не успел что-либо предпринять. На денежные средства, что остались у меня от сокровищ амазонок, я нанял корабль и последовал за ними. И вот теперь хочу сообщить, мой повелитель, – меч Сарматии в Пантикапее! – последние слова Харитон произнес, почти захлебываясь слюной. Спешно стерев влагу с бороды, он добавил: – Кауна среди телохранителей послов Евнона. Меч у нее. Забери его!
– Мне он не нужен.
– К-как, к-как же так? Ты же хотел… – Левый глаз Харитона округлился, веко правого задергалось.
Митридат рассмеялся. Подавив в себе смех, сказал:
– Я был глупым юнцом и верил в чудеса, но, как видишь, повзрослел. А ты? Неужели ты до сих пор веришь, что при помощи вещи, пусть даже это оружие, можно стать царем? – Смех Митридата вновь растекся по пустому залу. – Власть или передается по наследству, или ее добиваются. Добиваются умом, силой, хитростью, а зачастую подлостью и предательством, и никакой чудесный меч не поможет, если ты лишен способностей. Многие, будучи не царского рода, всходили на трон благодаря своим способностям. Вспомни персидского царя Кира Великого, македонцев Селевка и Птолемея, или моего деда Асандра, отвоевавшего Боспор у понтийского царя Фарнака. И не только в этом причина. Портить отношения с аорсами сейчас мне невыгодно. Так что труды твои оказались напрасны. Но я ценю твою верность, и чтобы возблагодарить тебя за перенесенные лишения, оставляю тебя служить при дворе. Ты будешь получать достойное жалованье.
Харитон, радостно воскликнув, в третий раз повалился на пол:
– О царь, моя благодарность к тебе безмерна!
Он был счастлив – это то, к чему он стремился. Харитон понимал, что с такой внешностью ему вряд ли удастся стать царем, и возможность быть вельможей повелителя Боспора его обрадовала. Ко всему прочему отказ Митридата от меча развязывал ему руки. Он сам завладеет чудодейственным оружием, а там, кто знает… Царь Македонии Филипп, отец Александра Великого, тоже был одноглаз. А Митридат, сам того не зная, подарил ему надежду. Он сказал:
– Ты должен послужить мне. Я сомневаюсь в верности Котиса и не ведаю замыслов аорсов. Мне надо знать, что они будут делать в Риме. Я хочу послать тебя с купцом Ахиллесом вслед за ними.
– Царь, не доверяй купцу! Ахиллес в дружбе с Котисом и молодым аорсом.
– Ты еще не стал придворным, а уже начинаешь плести сети недоверия, – в голосе Митридата послышалось раздражение. – Ахиллес достойный муж и давно служит мне!
«Мне ли?» – промелькнуло в голове царя. Харитон все же посеял в его душе семя сомнения.
– Прости, повелитель!
Митридат на короткое время впал в раздумье, а затем продолжил:
– Котис умен, скрытен и недоверчив. Пошли я с ним кого-нибудь из своих вельмож, он сразу распознает в нем соглядатая, а у воинов и прислуги мало возможности добыть сведения о его действиях. Единственный, кому я мог бы довериться, это Ахиллес Непоседа, но теперь… Ты отправишься с купцом Фотием, есть у меня верный человек. Но справишься ли ты без Ахиллеса? Есть ли у тебя знакомства среди римских вельмож? Из твоего рассказа я понял, что ты был простым слугой, рабом своего хозяина.
– У каждого римского вельможи есть слуги, а у слуг есть уши, чтобы слышать, глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы в нужный момент шепнуть своему хозяину то, что будет выгодно мне. У меня нет знакомых патрициев, если не считать моих бывших хозяев, и уж тем более сенаторов, но у меня были знакомые слуги и если мне удастся их разыскать, то я могу узнать многое. А если повелитель снабдит меня некоторым количеством монет, то это развяжет многие языки. И еще, мне бы не помешало письмо, свидетельствующее о том, что я являюсь посланником царя Боспора.
– Ты получишь то, что просишь. Надеюсь, мое письмо и пантикапейские статеры помогут тебе, но запомни – я должен знать все. Если ты получишь достоверные сведения об измене брата, незамедлительно возвращайся назад. Фотий будет ждать тебя в Бурундзии. И не вздумай обмануть меня…
Наутро три военных боспорских корабля, покинув порт Пантикапея, вышли в море. Они везли посольство Митридата и аорсов в Рим. Спустя два дня корабль купца Фотия отплыл в том же направлении.
Глава вторая
Мачту поставили, парусы белые все распустили;
Средний немедленно ветер надул, и, поплывшему судну,
Страшно вкруг киля его зашумели пурпурные волны;
Быстро оно по волнам, бразды оставляя, летело.
Гомер
Отсутствующий в первой половине дня попутный ветер надул паруса, и теперь продолговатые тела боспорских кораблей скользили по залитой солнцем водной ряби, следуя друг за другом вдоль берегов Таврики[32]. Котис велел плыть на запад. Исходя из своих немалых познаний в науке вождения кораблей и идя навстречу пожеланиям Умабия, желающего посетить Афины, он отбросил сухопутный путь до Рима. Путникам предстояло преодолеть Понт Эвксинский[33], Пропонтиду[34], Эгейское, Ионийское и Тирренское моря.
Умабий, опираясь на борт, смотрел вперед. На носу корабля стояла Кауна. Ее длинные каштановые волосы развевались на ветру, кожаные сарматские штаны местами обтягивали крепкие стройные ноги. Девушка убрала плотную стягивающую куртку специального покроя в походную суму и сейчас стояла в льняной рубахе, под которой угадывались высоко поднятые груди. Она была подобна деревянной фигуре нереиды[35], что украшала нос судна.
– Нравится? – Котис коснулся локтя аорса.
Умабий растерялся, покраснел, стараясь не показывать своего смущения, перевел взгляд на море:
– Да. Оно красиво.
Котис лукаво усмехнулся. Умабий сделал вид, что не заметил усмешки боспорца.
– Ахиллес рассказывал о бурях и всяческих опасностях, подстерегающих людей в море.
– Ахиллес говорил тебе правду. Море действительно коварно. Сегодня оно улыбается, а завтра будет готово поглотить тебя. Конечно, все во власти богов, но, когда море в гневе, с ним надо бороться, как и со страхом. Стоит опустить руки, и ты у него в плену… Но не стоит его бояться. Не такое уж оно и страшное. – Котис внимательно посмотрел в сторону берега. – А вот и незваные гости, – произнес он ироничным тоном и указал на выскочившее из-за мыса узконосое суденышко.
– Кто это?
– Пираты. Это камар – корабль морских разбойников… и не один.
Из-за мыса показались еще два пиратских судна.
Умабий кинул на Котиса встревоженный взгляд, положил ладонь на рукоять меча.
– Не беспокойся. Я уверен, наша встреча случайна. После того как мой дед Асандр и отец Аспург премного потрудились, чтобы извести их в водах Понта, эти трусливые крысы, которых почти не осталось, лишь изредка осмеливаются нападать на одиноких путешественников.
Котис оказался прав. Заметив боспорцев, два камара развернулись и вскоре скрылись за мысом. Но судну, следовавшему первым, не повезло – слишком близко оказалось оно от боспорских кораблей. Попытка развернуть камар означала подставить борт под тараны триер, а это грозило неминуемой смертью. Пользуясь легкостью и большей подвижностью своего судна, пираты решили проскочить между двух военных кораблей, на одном из которых находился Умабий. Попытка не удалась. Камар оказался зажатым между ними. Абордажные крюки боспорцев крепко вцепились в его тело. С высоких бортов триер полетели стрелы. Пираты один за другим падали на палубе, заливая ее кровью. Среди стонов слышались крики о пощаде, но ее не было. Несколько храбрецов, во главе с предводителем, с яростью обреченных бросились на борт корабля Котиса, в надежде взобраться на палубу. Мечи и копья боспорцев вернули их к товарищам. Мертвыми. Предводитель остался. Десяток стрел, пущенных со второго корабля, пригвоздили пирата к боковой стенке судна. Руки предводителя еще мгновение судорожно цеплялись за край борта, а затем тело тряпичной куклой повисло на древках стрел. С морскими разбойниками было покончено.
Котис посмотрел на груду мертвецов в камаре и громко распорядился:
– Уберите крюки! Пробейте днище! Затопите негодяев вместе с их суденышком! – Глянув на приколотое к борту тело предводителя, добавил: – И уберите эту падаль!
Два других пиратских камара боспорцы догонять не стали.
* * *
К Боспору Фракийскому – проливу, соединяющему Понт Эвксинский с Пропонтидой, вели два пути. Один лежал от южной оконечности Таврики через открытое море к берегам Вифинии, плывя вдоль которых на запад можно было достичь пролива. Котис выбрал второй, по его разумению, более безопасный. По всей своей протяженности он пролегал вблизи от берега, у которого в случае непогоды можно было найти убежище. Котис любил риск, но сейчас он должен сохранить жизнь, свою и Умабия, возможно, впереди их ждали великие дела. Кроме того, Митридат обязал Котиса сопровождать некоторое время караван купеческих судов, плывущих в Ольвию.
Часть пути корабли плыли на полуночь[36], а затем, отделившись от идущих в Ольвию судов, направились на запад. Достигнув берега неподалеку от устья Истра[37], они повернули на полудень[38]. Дальнейшее путешествие продолжалось вдоль мизийских и фракийских берегов.
Путешествие пришлось Умабию по душе. Теперь, когда море приняло его и качка больше не доставляла беспокойства, ему нравилось все – и свежий соленый ветер, и пропитанный запахом водорослей воздух, и жалобный крик чаек, и даже неистовство морских бурь. Убегая от последней бури, они бросили якоря в удобной, глубоко врезающейся в сушу бухте, напоминающей очертанием изогнутый рог. В гавани уже находились: римская военная триера с тремя рядами весел, две монеры, имеющие по одному ряду весел, гиппагин, перевозящий скот, несколько купеческих судов и рыбацких лодок.
Умабий подошел к Котису и указал на спрятавшийся за мощными стенами город, расположившийся на берегу по левому борту.
– Это город римлян?
– Город принадлежит Риму, но заселен в большинстве греками. Они же и основали его. Часть жителей греческого города Мегары решили поискать себе места лучшего для жизни. Прежде чем отправиться на его поиски, они выбрали себе предводителя. Его звали Виз. Перед отплытием они спросили у оракула, где им искать пристанища? Прорицатель ответил: «Идите и поселитесь напротив города святых». Мегарийцы отправились на поиски и вскоре достигли Пропонтиды. У входа в Боспор Фракийский они увидели стоявший на берегу моря город Халкидон. Когда же обратились они взорами на противоположный берег, то увидели мыс, выдающийся далеко в море, полуночный берег которого омывала глубокая бухта, – прекрасное место для стоянки кораблей. Лучшей местности для постройки нового города нельзя было и придумать. Мегарийцы удивились близорукости жителей Халкидона, не увидевших всех преимуществ этого места.
– И тогда они вспомнили слова предсказателя?
– Ты догадлив, мой друг. Они основали город и назвали его в честь своего предводителя – Византий. Думается, пройдет время и станет он гораздо величественней Пантикапея.
– Почему? Как подобное возможно, чтобы маленький городок столь возвысился? – спросил Умабий недоуменно.
– Как Пантикапей стоит у пролива, соединяющего Меотийское озеро с Понтом Эвксинским, так и Византий встал стражем у Боспора Фракийского, что дает возможность кораблям выйти из Понта в Пропонтиду и дальше в Эгейское и Внутреннее моря, а это есть великий водный путь многих народов. Но это не все. Наилучший сухопутный путь из Рима, Галлии, Греции, Македонии в Парфию, Сирию, Персиду, Индию лежит мимо этого города. Торговые пути дадут Византию богатства, а богатства принесут силу. Так случилось с Пантикапеем.
* * *
Починка заняла два дня, на третий крошечный флот Котиса покинул гостеприимную бухту. При выходе в море корабли разминулись с судном купца Фотия.
Плавание по-прежнему доставляло Умабию удовольствие, но свежесть первых впечатлений постепенно таяла и все чаще его мысли возвращались к родным степям, к Евнону, Донаге, Торике. Как они там? Ах, если бы морской ветер мог приносить вести из далекой степи! А вести были…
Через день после отбытия Умабия гонец от Фарзоя сообщил: «У вождя верхних аорсов родился сын, названный Инисмеем». Это был второй сын Фарзоя, первый умер в трехлетнем возрасте. С рождением Инисмея, наследника Фарзоя, мечта Евнона об объединении аорсов в очередной раз рушилась. Это расстроило вождя. Разбавила горечь, новость более приятная. Таковой она была бы и для Умабия. Из уст Донаги Евнон узнал – Торика носит под сердцем дитя его сына.
Еще одной новостью с Евноном могла бы поделиться Газная. Девушка стала свидетельницей заговора против вождя, но не знала, как и кому поведать о нем, кому довериться. Кто поверит чудачке-сироте, обвиняющей таких уважаемых людей, как родовой вождь Дарган и главная жрица Зимегана? Если бы рядом был Горд, он бы посоветовал, что делать, но венед находился далеко. Выручил Ахиллес. Купец приехал в стан аорсов за день до откочевки племени на юг. Он рассказал, что благополучно доставил посольство в Пантикапей, где его с почестями принял царь Митридат, после чего оно отправилось в дальнейший путь с младшим братом царя, Котисом. Евнону, Донаге и Торике он привез подарки и приветы от Умабия. Не забыл Умабий и о племянниках, им достались сладости. Нашел Ахиллес время подойти и к знакомой целительнице Газнае. Вручив девушке ожерелье из морских ракушек с подвеской-раковиной, с улыбкой изрек:
– Этот скромный дар просил меня передать один из моих друзей, имя которого вам известно, моя милая спасительница.
Газная покраснела, опустила голову:
– Как я объясню людям, от кого подарок?
– Скажешь, что это подарил тебе я, в благодарность за исцеление. Но я не вижу радости на твоем лице. Тебе не понравился подарок Горда? Завтра я уезжаю в Танаис, а затем меня ждет дальнее путешествие, возможно, я навещу посольство аорсов в Риме, и передам Горду, чтобы он привез подарок более достойный такой замечательной девушки.
Газная молчала, смотрела на Ахиллеса испытующим взглядом. Могла ли она поведать купцу свою тайну? Он друг Евнона, неплохо относится к ней, Горд доверился боспорцу, почему не рассказать ему обо всем?
– Что случилось? – спросил Ахиллес. Ее угнетенное состояние обеспокоило его. – Тебя обидели?
Заботливый тон Ахиллеса разрешил сомнения целительницы:
– Я случайно подслушала разговор Даргана и Зимеганы… – голос девушки задрожал от волнения.
– Слушаю тебя, продолжай, – голос Ахиллеса обрел твердость и решимость, успокаивающе действуя на Газнаю.
– Они говорили, что пока Горда и Умабия нет, пора отправить Евнона к праматери. Они хотят сделать верховным скептухом Даргана! Он сказал, что позже они свернут голову Умабию и Горду. – В глазах девушки появились слезы, она закрыла лицо ладонями, из-под которых вперемежку со всхлипами донеслось: – Они погубят его!
– Не беспокойся, я сам разберусь с этим… И не говори никому о нашем разговоре.
Следующий день был днем откочевки племени к реке Ра. Евнон назначил Даргана распорядителем, и теперь тот с важным видом разъезжал на лошади между повозок, время от времени отдавал приказы, повелительно покрикивал на нерасторопных соплеменников. Улучив момент, к нему подошел Ахиллес. Драган слез с лошади. После обмена приветствиями Ахиллес пристально посмотрел в глаза Даргана и сказал:
– Мне стало известно, что ты что-то затеваешь против скептуха.
Предательская бледность проявилась на лице Даргана. Ахиллес понял – он виновен, но доказать это не представлялось возможным, слов Газнаи было слишком мало, чтобы вывести злоумышленников на чистую воду. Ему же, иноплеменнику, могли не поверить. Даже Евнон вряд ли одобрил вмешательство чужеземца в дела своего племени. Оставалось одно – оторвать осе жало, пока оно не ужалило.
– Запомни, в стане есть люди, которые по моему поручению следят за тобой и твоей подружкой Зимеганой, и если ты собрался вынуть меч из ножен, лучше вложи его обратно. Послушай совета, а я позабочусь, чтобы Евнон не узнал о твоих скверных замыслах. – Ахиллес улыбнулся, глаза его сузились.
Ни улыбка, ни взгляд не предвещали Даргану ничего хорошего. Боспорец отошел. Все произошло так быстро, что растерявшийся Дарган не нашел слов для ответа, лишь полный ненависти и бессилья взгляд пронзил спину Ахиллеса-Непоседы.
