Сергей Петрович Волошин
Игра в переводного
– Нет, не шабашник. Одноклассник Лили.
– Как?
– Одноклассник Лили!
– Кто?
– Я!
– А забор зачем делаете?
– Чтоб стоял!
– Как?
– Хорошо!
– Что хорошо?
– Чтоб хорошо стоял!
– За деньги?
– И без денег стоять будет!
– Вы издеваетесь?
– Нет, забор делаю!
Соседка презрительно прищурилась и исчезла за углом дома в глубине своего двора. Не успел Пётр забить последний гвоздь в сухую древесину исправленного забора, как в калитку заглянул человек в камуфляжной форме.
– Здравствуйте! – проговорила крупная голова в зелёной кепке с нашитым на ней шевроном с российским триколором. – Полиция! Оперуполномоченный лейтенант Нургалиев. А вы кто будете?
– Пенсионер Завьялов, – отозвался Пётр, сразу сообразив, что это обиженная на непочтительность соседка подсуетилась с вызовом правоохранителей.
– Вы тут проживаете? Можно ваши документы?– шаблонно бросил Нургалиев.
– Да я, вроде, в робе, документы на работу не беру. Проходите, собачка не тронет.
– Так документы имеются?– строго продолжил лейтенант, просунувшись в калитку всем своим громадным организмом.
– Дома, конечно, всё имеется. Здесь, с километр пешком, в общаге живу.
– А здесь что у вас?
– Здесь…– замешкался Пётр в поиске варианта ответа, но тут же нашёл решение. – Жена гражданская живёт. Она с внуком в больнице. Мальчика сбили на кресте… Может, слышали?
– Да, слышал, – ответил Нургалиев, в его голосе послышались ноты смягчения. – Наши ребята выезжали на ДТП. Живой мальчик, значит?
– На операцию в Москву увезли, трепанацию черепа будут делать. Вот, как так-то? Переход пешеходный на перекрёстке есть, а знаков нет. Дети гибнут, сами страдаем. Мы с мужиками скинулись, сами воткнули знаки, так какие-то мерзавцы вырвали их. Вы бы, может, как полиция, подсобили чем? Нашли эти гадов… Или как-то посодействовали, чтобы власть этим занялась, а не футболила туда-сюда.
– Да, есть такая проблема. Говорят, что поставят. Весь вопрос – когда. А вы в газету напишите, почитают – засуетятся, они огласки боятся, как огня, – усмехнулся Нургалиев. – Так документы покажете? Ситуация как бы мне понятна, вызов по недоразумению, у вас претензий, надеюсь, тоже не имеется. Но сами понимаете, установить личность и опросить вас я обязан.
*
В эту ночь Завьялову спалось плохо. В голову лезли разные мысли. Едва слабый сон окутывал сознание Петра, как тотчас ему виделся лейтентант Нургалиев, допрашивающий его в одиночной камере.
«Доигрался, Пётр Васильевич?», – смеялся он, обнажая частокол белых зубов . «Да я ведь ничего не сделал, они едут как умалишённые, смерть несут!» – задыхаясь от бессилия, кричал в ответ Завьялов. «Всё надо делать по закону, Пётр Васильевич! По закону!», – рычала большая голова Нургалиева.
Просыпаясь, Пётр присаживался на краю кровати и смотрел в пустоту незашторенного окна. Потом снова впадал в дрёму. А под утро ему приснилась лежащая прямо на пешеходном переходе красивая женщина без сознания, которая измученно шептала: «Пётр Васильевич, вставай, вставай, помоги мне…». По её виску еле заметной змейкой ползла стекающая кровь.
Завьялов резко вскочил с кровати. «Да что ж это такое со мной сегодня?», – подумал он, ведь снов, особенно кошмарных, он не видел уже давно.
Легко позавтракав, спустился во двор – прежде, чем идти кормить Фифку, надо было составить и подписать с мужиками текст коллективного письма в редакцию районной газеты. С утра пораньше картёжники уже похмелялись за игровым столом. В воздухе стоял удушающий запах сивухи.
– Ну, шо, Васильич, стоишь? Присаживайся, помянем.
– Кого? – спросил Пётр.
– А-а, ты не в курсе, отстаёшь от ритма жизни, – натуженно сказал Иван Павлович, наливая самогон в пластиковый стакан. – На, пей за упокой Маши Митиной, дочки нашего главного инженера. Помнишь такого?
– Помню, – принял в руки стакан Пётр. – И как померла?
– Тьфу, ты, бес! – развёл руками Иван Павлович. – Да ты вообще ничего не знаешь, спишь подолгу. С трассы сегодня в шесть утра забрали в морг. Бабы уже разбежались кто куда – похороны готовят. Эх, красивущая ж девка была Машка! Был бы помоложе, сгрёб её в охапку и увёз куда-нибудь на острова песчаные, под пальмы с манго и кокосами. И так жил бы всю жизнь в наслаждении… Девочка у неё осталась, семь лет. Да пей ты, чего стоишь, зеньки вылупил? Ага, Петя, вот такой у нас перекрёсточек! И похрен тут наши старания!
То, что должно было случиться, обязательно случилось. И Пётр как будто знал об этом. И сон его был вещим. Никогда таких и не снилось. Завьялов хорошо помнил Машу, это была, на его строгий мужской взгляд, самая интересная девушка в посёлке, которую он за последние годы встречал. Отец её, бывший главный инженер шахты Григорий Григорьевич Минин, был, по мнению Петра, руководителем справедливым, рассудительным, ценящим шахтёрский труд и умеющим в разговорах глубоко проникать в рабочую душу.
Не раз заглядывал Минин на шахтёрские «бутыльки», тосты заковыристые толкал, но сам не пил, только, морщась, рюмку к губам прикладывал, как говорят, пригублял. И дочь свою воспитывал если не в строгих пуританских манерах, то – точно как в дореволюционных девичьих пансионах. Одевалась со вкусом, общалась учтиво, всем всегда здоровья желала, переживала за всех вместе и каждого в отдельности. Не в своём веке родилась девочка – так о Маше говорили в посёлке. А теперь безвинной ушла она в те пространства, где нет ни времени, ни переживаний. И косвенно Пётр корил в этом себя. Пил самогон за упокой души Маши, и молча клял.
В хмельном состоянии и поехал с бомбилой Ромкой в районный центр, повёз написанное пьяными мужиками от руки коллективное письмо в газету. Ромка, успевший пару лет повоевать, всю дорогу петляво рассказывал Петру новости с фронтов, о том, как погибли его товарищи, о том, как сам был ранен осколком в голову. А Пётр, всегда искренне переживавший за край свой родной и исход войны, в этот раз не мог ни слушать, ни воспринимать чувственные до боли правдивые слова Ромки. Завьялов думал о Лиле, о её внуке Денисе – как он там, пережил ли операцию. А ещё думал о Маше Мининой, смерть которой он видел во сне, как наяву.
*
– К сожалению, мы не можем это опубликовать, – отодвигая от себя лист с небрежно написанным текстом, сказал редактор – мужчина средних лет в обтягивающем чёрном костюме и атласной жёлтой рубашке. – Это не в нашем формате.
– Почему не можете? – длинно икнув, спросил Пётр.
– Мужчина, ну, не буду же я вам пояснять всю нашу редакционную кухню и информационную политику, – нехотя объяснил редактор. – Нет, это значит, нет. У меня есть право отказать в публикации любой информации.
– Даже той, которую вам сверху спускают? – переспросил Пётр.
– Даже не-ко-то-рой и сверху, – язвительно протянул редактор.
– Странно у вас тут всё устроено. Ещё и о свободе слова чего-то распатякиваете. Здесь же чистая правда написана. От народа. Уже три человека пострадало на этом перекрёстке. Девушка погибла сегодня. Мальчик сейчас в Москве трепанацию черепа проходит. Вы представляете? А вы о какой-то кухне и политике. Причём тут ваша кухня? Во все колокола бить надо. Тут ведь народ доведут – за вилы возьмёмся, революция будет. А делов-то – знаки поставить и светофор бы ещё, – негодовал Пётр, играя желваками – ему, уже хорошо захмелевшему, очень не понравился этот важно сидящий за столом обтянутый пиджаком мужчина.
– Уважаемый, мне показалось или нет? – перейдя в более высокий голосовой регистр, взвизгнул редактор. – Вы в состоянии алкогольного опьянения явились в официальное учреждение, и читаете тут свой устав ещё и на революции какие-то намекаете. Не надо этого делать, чтобы не дошло до последствий.
– До чего не дошло? А смерти на дорогах – это не последствия? Разве не ваше прямое предназначение – поднимать вопросы общественной важности!? На вас только и была вся надежда!
– Извините, не оправдал. Покиньте, пожалуйста, кабинет, мне нужно работать…
– Рабо-о-тать, вашу мать… – прошипел Завьялов, поднимаясь со стула. – Хороша работа – дерьмо халвой сластить. Тьфу на вас и вашу кухню всю! Ничего человеческого не осталось у тебя, мужик, рубашку жёлтую ты нацепил …блестишь весь, как этот…
Вернувшись домой и доложив дворовой общественности о бесплодных итогах поездки в райцентр, уже протрезвевший Пётр молча поднялся в квартиру, подогрел на плите кашу для с утра некормленой Фифки, присел на кровать. Под кроватью нащупал прикрученный к дубовым половицам длинный металлический сейф, в котором хранилось подаренное когда-то дядей Витей охотничье ружьё деда.
– Ну, ребятки, не я это казино развёл, но в него можно играть вдвоём. Начнём с маленьких ставок, – сказал Завьялов вслух и достал из кармана ключ от сейфа.
.*
Вечером, увидев Петра с обнажённым ружьём на плече, соседи за столом ахнули. Иван Павлович, ещё с утра не протрезвевший, перекрестился:
– Васильич, не на охоту ль собрался? Закрыта ж охота…
– На ту сторону собрался, – тихо, но уверенно ответил Завьялов. – Понимаешь, Палыч, смирились все с этим крестом. Махнули рукой. Добиться ничего невозможно. Да и как-то же жить надо. Всех же не передавят. Понимаю и не осуждаю. А я в уме посчитал. Сколько у нас в посёлке душ? Наверное, уже человек триста осталось… Потери на трассе – двухсотые и трёхсотые – трое за месяц. Много это или мало? Один процент населения! Умножь на двенадцать – будет тридцать шесть человек. Это больше десяти процентов! Как тебе такое? Дальше будем соглашаться и терпеть?
– Подожди, Васильич, ты того… ты грех-то на душу не бери, – запротестовал Иван Павлович. – Кого стрелять? Обычных клерков что ли? Да пусть их Бог накажет, Васильич… опомнись, а!
– Не бзди, Палыч, не буду я этот сорняк уничтожать. Пусть растёт, толку мало, пользы – ноль, – успокоил мужиков Завьялов. – Вот смотрите, братишки, сегодня насмерть убили Машу Минину. Дениса, пацанёнка Лилиного, до трепанации довели , он родителей в Мариуполе потерял, и так ад там пережил, а его на дороге в мирном посёлке чуть не добили. Свои же. И думаю я вот о чём: получается, что каждый автомобилист, мчащийся по нашей трассе – потенциальный убийца. Ну, разве не так?
– Та-а-к, – протянул народ.
– Соглашаетесь, значит, а если он потенциальный убийца, то на дороге опасен для каждого из нас. Так ведь?
– Ну, да. И что дальше? Стрелять-то кого собрался? Не тяни кота за хвост, – зашумели мужики..
– Стрелять никого, а в целях самообороны имею право переходить дорогу с ружьём. Так сказать, предупредить любого потенциального убийцу, что тоже кое-чего можем. Что притихли?
– Ну, а если кто не отреагирует на твои предупреждения? Убьёшь что ль? – спросил Боря Илюхин.
– Убить не убью, а солью в лоб гахну. А там поглядим…– ответил Пётр и, развернувшись, двинулся к перекрёстку. Вслед за ним потянулись мужики – всем было в интерес понаблюдать эту необычную для посёлка картину – человек наперевес с ружьём.
Но обошлось без происшествия. Именно в тот момент, когда Завьялов медленно считал ступнями белые полоски на асфальте, ни одна машина – во зло или на удачу – не приблизилась к перекрёстку. А уже поздно вечером, когда любопытная желтолицая луна наклонилась заглянуть в поселковые окна, жители всех окрестных домов содрогнулись от ружейного выстрела…
*
Завьялова выводили из подъезда как преступника – в наручниках, но во дворе встречали почти как героя – бурной реакцией людей. Утром возле дома собрались едва ли ни все его жители – не терпелось узнать, что же произошло ночью. Во главе полицейской процессии шёл оперуполномоченный Нургалиев, за ним следовали несущие ружьё представители Росгвардии. Петр не спеша ковылял сзади.
– Петька, ты застрелил что ли кого? – спросила пожилая женщина в зелёном сарафане, соседка с первого этажа.
– Не, не убил, просто поговорили, – искривив рот, засмеялся Завьялов.
– А серьёзно-а?
– Абсолютно серьёзно. Пугнул беспредельщика немножко. Права на вождение, падла, купил, тёлок полный салон напаковал, а голову приобрести забыл.
Перед тем, как нырнуть в полицейский автомобиль, Пётр остановился – в заднем кармане его потёртых джинсов вибрировал поставленный на беззвучный режим телефон.
– Товарищ лейтенант, мобила трещит, поговорить можно? – обратился Завьялов к Нургалиеву.
– В принципе, не возбраняется, – лейтенант достал из кармана телефон и протянул в закованные руки Петра.
В трубке звучал знакомый голос. Это звонила из Москвы Лиля:
– Привет, Петя! Я твой телефон у Вали взяла, извини. Душа болит чего-то.
– За Фифку что ли? – усмехнулся слегка сконфуженный неожиданностью и абсурдностью ситуации Пётр.
– Да за всех вас. Как дела, хотя бы парой фраз?
– Можно и одним словом, Лиля – воюем! В прямом смысле. Ты лучше скажи, как Денис?
– Прооперировали, Петь. Всё хорошо, разговаривает, аппетит появился. В шахматы хочет научиться, я ему рассказала про твоё чемпионство, теперь не отстаёт. Домой рвётся. Деньги на всё есть. И ты знаешь, я ведь всё поняла – это твои деньги, Петя. Да и Валька отпереться не смогла, призналась. . Я верну тебе всё, обещаю.
– Ничего возвращать не нужно, Лиля. Я сказал! Не тебе я их давал, а будущему шахматисту. Ну, чемпионом области сделать его не обещаю, а вот за район поборемся…Мы ещё Горину в матче-реванше нос утрём…
– Давай, кончай лирику, поехали! – приказал Нургалиев и вытянул трубку телефона из рук Завьялова.
В отделе полиции – тишина. Пётр бывал здесь когда-то – дрались ещё в старших классах школы с мальчишками из соседнего посёлка – задержали. А отпустили по причине малолетства. «Было бы вам по восемнадцать, сели бы», – угрожал, улыбаясь в усы, седой майор. Жив ли он сейчас – добрейшей души человек? Тогда ведь не на показатели раскрываемости преступлений в милиции работали, а на профилактику правонарушений в молодёжной среде. И седой майор со своей работой справлялся великолепно – его знали по публичным выступлениям в школе и столовой мебельной фабрики все жители посёлка.
– Теперь по порядку, Пётр Васильевич. Начиная со вчерашнего утра и до инцидента на дороге, – скомандовал Нургалиев, ёрзая в кресле своего кабинета.
Пётр сидел на табуретке и думал, почему в кабинете не было стульев. Он вспомнил, как один пожилой сиделец, некоторое время живший в их дворе, рассказывал, что спинки стула мешают «ментовским экзекуторам» бить сзади по спине в область почек. Завьялова немного пугала такая перспектива, поэтому он рассказал Нургалиеву всё так, как было на самом деле: поминали Машу Минину, писали письмо, ездили в редакцию, ну а потом…
– Какие отношения у вас были с потерпевшим? – казённо спросил лейтенант.
– Никаких! Знать не знал и дальше бы не знал. Да и не потерпел он вовсе. Я ведь охотник со стажем, в армии служил, устав боевой службы знаю. Стрелял вверх, чтобы остановить движение машины, которая пёрла прямо на меня. А я был на переходе, – уверенно ответил Завьялов.
– Это я уже услышал, Пётр Васильевич. Про самооборону и всё такое. Но понимаете, даже если гражданин считает, что на него могут напасть в темном подъезде, переулке, да где угодно, и поздним вечером выходит на улицу с охотничьим ружьем – это нарушение закона. Вообще носить огнестрельное длинноствольное оружие в целях самообороны запрещено. А вы ещё и выпили…
– Да, я в курсе, штраф от двух до пяти тысяч…
– С конфискацией оружия и патронов к нему, плюс лишение права на хранение и ношение оружия … Но это всё административка. У вас немного другая статья вырисовывается – уголовная, Пётр Васильевич. Тут применение оружия в связи с крайней необходимостью никак не подтянешь. Крайней необходимости не было. И запрещено применять оружие в случае обороны, если существует реальная угроза причинению вреда третьим лицам. Но это следствие будет разбираться – были там третьи лица или не было- всё как-то мутно. Да и куда вы стреляли – тоже вопрос. Адвокат потерпевшего с утра уже бегает бумаги собирает. Так что и вам надо бы подсуетиться с адвокатом. Но хорошо то, что вы сами в полицию позвонили. За это спасибо. Да и вам плюсик в карму.
Нургалиев быстрым почерком что-то написал в ежедневнике и сообщил Завьялову, что как человек понимает его и даже поддерживает, но как должностное лицо вынужден принять меры к его задержанию и помещению в изолятор временного содержания.
*
Тем временем в посёлке ночное происшествие вызвало эффект разорвавшейся бомбы. У Петра Завьялова, естественно, появились одиночные критики, но куда больше – преданных симпатиков, целиком поддерживающих его борьбу за восстановление безопасности движения на сложном перекрёстке посёлка. Начали распространяться слухи, что на Петра напали какие-то приезжие бандиты, и он умело применил против них оружие. Причём стрелял крупной дробью, одного ранил, а остальные разбежались.
Местные мальчишки распространили в социальных сетях историю о многодневных похождениях Завьялова по инстанциям с записью роликов, в которых возмущённые гибелью Маши Мининой жители посёлка с выступали в поддержку Завьялова. Комментаторы под вирусно распространившимися записями также разделились на тех, кто был против таких радикальных методов отстаивания прав, как стрельба в центре населённого пункта, но куда больше оказалось тех, кто словом активно и тепло поддержал Петра.
И не только словом, но и делом. Через несколько дней во дворе общежития появился приятной внешности молодой мужчина, представившийся адвокатом Завьялова. Он переговорил с соседями, свидетелями всех обстоятельств, заглянул в квартиру Петра, в разных ракурсах сделал фотоснимки и видеозаписи перекрёстка, побывал в местной администрации. Вслед за адвокатом на красивом автомобиле прибыла съёмочная группа федерального телеканала, имевшая редакционное задание не только снять сюжет о ночном происшествии, но и подготовить несколько человек для участия в телевизионном ток-шоу. Заглянули пронырливые журналисты и в отделении почты, где трудилась Валентина.
– Здравствуйте, уважаемые сотрудники, а не будете ли вы против, если мы из окошка вашего старинного здания сделаем съёмочку улицы? – попросил один из журналистов.
– Да улицу-то снимайте, а нас не надо, – разрешила начальница отделения.
– А чего, Ирина Викторовна, а я не против, если ребята по делу Пети Завьялова приехали, – отозвалась Валентина – до неё уже дошли слухи о приезде федеральных репортёров.
– Именно по этому делу, – усмехнулся круглолицый журналист. – А что можете рассказать?
– А что надо?
– Да всё надо. Всё, что знаете, видели. Как хорошо знаете Завьялова? Поддерживаете ли? Считаете ли его действия преступными? Устраивает ли вас лично состояние безопасности на вашем перекрёстке? Не согласились бы приехать для записи программы на федеральном канале, как мы понимаем, в поддержку Завьялова, который сейчас находится под следствием?
– А в какой программе? Не у Малахова случайно?
– Да хоть и у Малахова, – добродушно рассмеялся журналист.
– Так вот прям и по телевизору покажут?
– Пока сказать ничего не могу, – ответил молодой человек. – Тут у вас уже такой переполох. Из здания администрации при виде камеры все разбегаются, кивают на главу. Глава отключил телефон, прыгнул в машину и укатил в неизвестном направлении. Курирующий строительство заместитель заперся в своём кабинете и никому не открывает. Комики какие-то. Мы же сейчас в район поедем, а потом в область, всё это донесём, кому следует.
Пока Валя рассказывала для съёмочной группы историю Петра Завьялова, а заодно и про своих сыновей поведала, Иван Павлович во дворе общежития разливал собутыльникам купленный в честь приезда московских товарищей коньяк:
– Ох, и дал же прикурить наш Петруха всей этой камарилье! Уже вся Москва про наш посёлок гудит. Настоящий Дон Кихот и «Тихий Дон» в одном флаконе! Нет, ну, а как? Капитализм. Теперь у нас как у диких американцев – кто первый достал револьвер, тот и сверху. Задержали Петруху, но он-то при этом не на щите, а со щитом! Нас голыми руками не возьмёшь! Слышь, мужики, что адвокат шепнул? Говорит, что подрядчики на этой дороге в целом, и нашем кресте, в частности, хорошие деньги по карманам рассовали. И теперь концов не могут найти – кто делал, кто принимал, как принимал…Короче, тут ещё коррупция вылезет. Так что в нужном русле плывём! За Петруху! Он сейчас в камере за всех нас страдает.
