Сергей Петрович Волошин
Русские
Наш отряд оказался на площадке самым многочисленным и внешне убедительным – пятнадцать великанов под два метра роста, а молдаванин Унгуряну – и того выше. Три стола сдвинули за несколько секунд. Офицеры сели отдельно неподалёку, но так, чтобы можно было за нами наблюдать. Чтобы мы не учудили чего-нибудь недостойного звания советского моряка.
Мне стало невмоготу интересно, как рассядутся малочисленные десанты. К нашему солидному коллективу стали двигать свои столы румыны, болгары, югославы и восточные немцы. Впрочем, с румынами что-то пошло не так. Рослый Женя Унгуряну, хоть и скромняга по жизни, но что-то весело на молдавском языке спросил у пятёрки румын. На их лицах появились гримасы озлобленности, посыпалась брань. «Дутен пулэ!», – воскликнул двухметровый Женя – и мы сразу поняли, что с румынами нам пообщаться не суждено.
«А что ты им сказал, перед тем, как послал?», – спросил я тихо у Унгуряну.
«Спросил, им всем такие тельники выдают, или только гомикам?» – ответил Женя.
Да, тельники у румын были знатные – тонкие чёрные полоски, а между ними огромные белые зазоры, ещё и декольте до пупов. Не моряки, а реально – девицы красные.
За длинным сооружением из нескольких состыкованных столов с нами разместились восемь немцев и шестеро югославов. Пятеро болгар суетились рядом, но так и не придумали, как бы им присесть поближе, поэтому поставили столик у меня за спиной, наверное, чтобы слышать наши разговоры. По-русски в Восточной Европе в то время понимали все, и говорили на нём свободно. Особенно, как это ни удивительно, не столько братья-славяне, сколько немцы. Причём чисто и почти без акцента. Даже анекдоты наши понимали и хохотали. Но это уже после принятого стакана болгарского пива.
В кафе работали официанты, к сожалению, не девушки. А до пляжа было далековато, деревья мешали обзору – красавиц в купальниках никак не рассмотреть. А что нужно молодому мужчине после небольшой дозы алкоголя? Правильно – общение с противоположным полом. В этом мы полностью сошлись с нашими немецкими и югославскими друзьями. Кстати, мы так тогда и не поняли, чем же они отличаются друг от друга – сербы и хорваты. Внешне одинаковые, говорят на одном языке, никакого антагонизма или даже намёка на вражду. А отличие их только в том, что одни пишут на кириллице, вторые на латинице. Абсурд какой-то. И какая ненависть появилась между ними спустя каких-то три-четыре года.
А всё потому, что кому-то это было нужно. А потом кому-то стало нужно рассорить грузин и абхазцев, русских и чеченцев, всю Югославию подожгли как один большой костёр, чтобы на её руинах водрузить множество пестрых флажков – как свидетельство крушения идей единого славянства во всей Европе. В конце концов, посеяли ненависть и стравили уже русских между собой…
Впрочем, это я уже забежал вперёд. В общем, сидим мы вот этой всей большой компанией, общаемся, шутим, прекрасно понимаем другу друга, не обращая внимания на строгие взгляды особиста, братаемся, с немцами поём известную песню «Дружба – фройншафт», а с югославами – знаменитые «Бананы», которые пела их группа «АБЦ». И тут один немец по имени Курт громко спрашивает: «Друзия мои, вы всье из Совьетского Союза, но он такой болшой, что не можна представьит. У фас столко флагов! Расскажьите, откуда вы всье? Из Москвы?»
Хороший вопрос, не так ли? Из Москвы-то у нас, оказывается, никого и не оказалось. Отвечаем по одному.
Боря: «Я из Ленинграда». Витя: «Я из Минска, это Белоруссия». Юра: «Удмурты мы, из Ижевска». Гена: «Ворошиловград, Донбасс». Паша: «Да у нас здесь шесть человек порожняк не гонят, донбасские – я из Донецка, Стас тоже, вот Коля- ждановский, Лёша – горловский, Андрей – из Коммунарска. Сава: «Я из Каунаса, это Литва». Гоча: «Кутаиси, Грузия». Андрей Лавров: «Я вообще из Сибири, из Красноярска». Женя: «Я из Молдавии». Олег: «А я хохол, город Харьков». Бек: «Казахстан».
Курт смотрит на нас всех недоумевающе, косо переглядывается со своими сослуживцами. Видим, что и югославы немного обескуражены. Развернулись в нашу сторону и сидящие у меня за спиной братушки-болгары. Немая пауза. И тут Курт в какой-то истерической панике вопрошает едва ли не на всё кафе: «Но вы русские!?»
Как вы думаете, что все ответили? И грузин, и литовец, и удмурт, и хохол, и казах и молдаванин… Все дружно вместе с русскими на таком же всем известном великом и могучем прогудели : «Ну, конечно! А кто же мы? Русские!»
Я видел, как от этого мощного рокота наших голосов содрогнулись до колыхания бубонов французы, как ссутулились бледные англичане, привстали скромные египтяне и улыбнулись смуглые кубинцы.
Да, можно разукрасить фигурки в разные цвета и свести их в битве ратной, как на шахматной доске. Но суть от этого не изменится. Русский, родившийся в Германии, не становится немцем. Татарин, живущий в Штатах, не только именуется там русским, но и сам себя таковым считает. Нет в Европе больше никакого мира, кроме русского, как бы ни пыжились наши недруги и недоброжелатели. Ни английского нет, ни французского, ни тем более какого-нибудь албанского, балтийского или, чего доброго, украинского. А русский есть.
