Джабраил Алхазуров сидел дома у Ахмата, пока тот чувствовал себя героем в горотделе милиции, и с печалью в глазах листал свои старые нотные тетради, которые берег и возил с собой повсюду, куда бы судьба его ни забрасывала. Именно их он считал главной ценностью своей жизни, именно они показывали ему, чем он был когда-то. Он не открывал эти тетради уже много лет. Просто возил с собой, но не открывал умышленно, не желая совмещать настоящее с прошлым, потому что они несовместимы. Теперь не выдержал, открыл – место, наверное, сказалось, близость к родному дому. И расслабился... Непростительно расслабился... Теперь и руки очень просились к инструменту, но об инструменте пока следовало забыть, как о какой-то несбыточной мечте. Во-первых, в доме капитана милиции такого предмета и быть не может, потому что Ахмату в детстве медведь на ухо наступил, во-вторых, как только соседи услышат звуки музыки, они сразу заподозрят неладное. Ни к чему подвергать себя и Ахмата вместе с семьей излишнему риску. Можно просто сидеть, читать ноты и слушать свою музыку. Так Джабраил и делал, и пальцы сами собой пробегали по краю стола, словно клавиши искали. Это было больное, мучительное, но сладкое состояние. И ничего страшного, что стол был круглым, а клавиатура никогда такой не бывает. Даже с закрытыми глазами Джабраил представлял себе каждую октаву, каждую клавишу инструмента, и по-настоящему слышал ушами то, что было у него самого в душе. Джабраилу казалось, что он в состоянии написать нечто гениальное. Ему не однажды уже приходила в голову такая мысль, но сейчас, когда перед ним открывается перспектива большой самостоятельной операции, он не только в ней свою силу чувствовал, но чувствовал ее и в творении музыки. Пусть пока только в мысленном творении. Придет время, все изменится... Он обязательно напишет что-то такое, что будет отражать все его внутреннее состояние, весь тот трепет, страх, отчаяние и жажду подвига, что переплелись в сердце в тугие неразрывные узлы... И обязательно начало должно быть сопряжено с плачем, и конец тоже должен быть таким же. Джабраил видел это, как первоначальный плач своего народа, органично перерастающий в гнев и вызывающий чужой плач... Нечто подобное... Нечто подобное – но в музыке... Потому что музыка – это тоже частица жизни...
Счастливый и довольный не только удачным началом операции, но и возможным началом своего карьерного роста, Ахмат вразвалочку вошел во двор, приветливо, хотя и с привычной опаской, потрепал по загривку Алана, не подавшего голос на шаги с улицы, потому что походку хозяина узнавал издалека, и увидел свет в окне угловой комнаты. Тихо, чтобы не скрипнул камушек под ногой, он прошел к окну и встал на цыпочки, чтобы заглянуть за стекло. Штора была опущена, но в уголке оставалась щель, и Ахмат увидел Джабраила, сидящего с закрытыми глазами и в непонятном ритме перебирающего пальцами по краю стола. Ахмат понял, что его бывший командир – хотя почему бывший, он и сейчас его командир! – Джабраил музицирует на столе, за неимением инструмента под рукой. И решил не беспокоить его и не входить в дом, потому что скрипучие половицы обязательно выдадут его, а мешать не хотелось, да и вообще самому Ахмату лучше было бы побыть одному и помечтать. Помечтать и подумать ему было о чем... И мысли, занявшие голову сейчас, не впервые появились в сознании. Уже много раз Ахмат думал о том, насколько приятнее вот эта его, нынешняя жизнь той, что осталась позади, у лесных костров. Уважаемый и авторитетный, значимый человек, которому вдобавок ко всему добавляют звездочку... Вернее, обещают поменять четыре маленькие на одну большую. А это значит, что и дальнейший карьерный рост возможен. Капитанов много, капитанов не замечают. А майор – это уже старший офицер. И стоит ли все это менять на неверную судьбу изгоя? И готов ли сам Ахмат к этому? Скажет сейчас Джабраил – бросай все, бросай дом, службу, бросай семью и уходи вместе со мной. А ведь он так сказать может. Уйдет Ахмат? Нет, не уйдет. Тогда зачем он рискует, зачем он время от времени выходит в темноте из дома вместе с другими людьми Джабраила, зачем выставляет на дороге фугасы? Ведь так легко потерять все, что есть сейчас... Маленькая ошибка, и опять бежать в лес, становиться преследуемым волком... А волкодавов вокруг множество... Чего ради?
Пока ситуация такая, что удается ловко варьировать, избегая крутых поворотов, между делами Джабраила и службой. И даже одно, как сегодня, другому помогает... Но не век же это будет длиться... Когда-нибудь настанет конец... И как он, этот конец, подкрадется? Тот, кто подкрадывается, всегда старается до поры до времени оставаться незаметным... Да мало ли в жизни случайностей... Вот даже такой вариант взять... К хромому Александэру постоянно приносят домой то неразорвавшиеся снаряды, то мины, то еще что-нибудь... Александэр любит работать в одиночестве, в тишине и покое – дома, в плохо освещаемом бетонном подвале... Он большой специалист по взрывным устройствам. Самые невероятные, самые хитрые взрывные устройства придумывает. Его мину-ловушку могут только собаки по запаху обнаружить. Люди – никогда... Но у человека, постоянно работающего со взрывчатыми веществами, руки, кожа, волосы пропитываются характерным запахом. И этот запах невозможно убрать мылом. Он, наверное, и в кровь впитывается... Недавно Ахмат был на профессиональной учебе, и перед ними выступал криминолог-одеролог[4], который рассказывал именно про это. А учует собака запах Александэра, и что тогда? Всякое случиться может... Может быть, обыщут, ничего не найдут и отпустят... А может, и проверять начнут. Домой заглянут, в подвал спустятся... Вот уж ахнут, когда поймут, кого собака обнаружила... Давно этого специалиста по минам-ловушкам по всей Чечне ищут... А он не в лесной пещере, он здесь, в Гудермесе, у себя дома работает, где никто такой наглости от него не ожидает. Начнут дальше искать. Кто лучший друг хромого Александэра? Ну, если уж и не друг, то с кем он чаще всего общается. С майором милиции Ахматом Хамкоевым – найдутся любители доложить, которым наверняка не понравится, что Ахмат из капитанов к тому времени уже майором станет. После этого и к Ахмату станут присматриваться. Не показывая этого открыто, но пристально. Начнут проверять. И что-то найдут же. Всегда можно что-то найти, если знать, в какой стороне искать.
А чувствовать себя майором приятно. Пусть начальник горотдела только пообещал майорские звездочки. Все равно приятно. Майора уважают, конечно, не как капитана. И должность у майора будет другая. Подыщут что-нибудь подходящее. Город большой. Может, даже какой-то райотдел в подчинение дадут. Там уже – власть. Не всю же жизнь в чьем-то подчинении ходить. И самому чувство власти испытать хочется.
Так и просидел он на крыльце, мечтая и размышляя, минут двадцать, пока, наконец, Джабраил сам не вышел к нему. Собака и на Джабраила не залаяла, привычно принимая его за своего.
– Ты уже здесь, товарищ капитан? А что в дом не заходишь?
Обращение «товарищ капитан» тогда, когда только что чувствовал себя майором, резануло по сознанию, показалось обидной насмешкой над мечтами, почти издевательством, возвращающим назад, ближе к лесному прошлому. Но Ахмат, проглотив подступивший к горлу ком, вида не подал и только улыбнулся, как привык улыбаться всегда, чуть виновато. Рано ему еще что-то показывать. Стоит потерпеть, стоит...
– Вечер сегодня хороший...
– Давно пришел? – Джабраил приветлив и грустен, насколько может быть приветливым и грустным командир с подчиненным, если желает сохранить за собой начальственные функции.
– Пять минут назад. Сижу, воздухом дышу. Хорошо, когда воздух вокруг есть. Это не Москва. Я в Москве больше двух дней вытерпеть не могу. Как только они там живут, местные-то. Да и другие, кто туда тянется. Вот, думаю, ума у людей, как у ужа.
Это была слабая попытка загодя подготовить Джабраила к тому, что Ахмату невозможно в Москву вместе со всеми ехать. Джабраил не сказал еще, кто поедет. Но Ахмату никак нельзя. Иначе прощайте, майорские звездочки! А это ведь, понятно, не одному ему надо... Это и Джабраилу выгодно. Там, глядишь, и следующее звание высветится... А поддержка от большого милицейского чина всегда может понадобиться. Поддержка и прикрытие... Свой ведь человек будет, не какой-то купленный, каких полно, и которые всегда перепродаться готовы...
– Пойдем в дом, – позвал Джабраил. – Расскажешь, как все прошло. Я давно тебя жду...
Джабраил прочно уже освоил место за круглым столом. Сейчас и ноты на соседний стул убрал, чтобы не отвлекали внимание. И слушать приготовился.
– Хорошо все прошло. Первым дежурный начальника горотдела вызвал. Тот чуть не прыгал от радости. Меня позвал, просил сказать, что мы вместе с ним боевиков уговаривали, пообещал скоро майором сделать. Конечно, я согласился. Майор – это уже старший офицер. Майор и знает больше, и власти имеет больше. Нам это выгодно.
Ахмат паузу выдержал и глаза-бусинки насторожил, чтобы проверить реакцию Джабраила на сообщение. Слово «нам» было произнесено особо, со смыслом. Выгодно не только самому Ахмату, но и Джабраилу, понятно, тоже.
– Это хорошо, – сказал Джабраил, глядя на скатерть. Скатерть всегда белая. Интересно, замечает он, что жена Ахмата каждый день скатерть на свежую меняет. Одну стелит, другую стирает и крахмалит. – Что дальше?
– Потом из ФСБ приехали, велели после допросов всех десятерых до утра во дворе держать и раздать им оружие без патронов. Утром с телевидения приедут, снимать будут. Из Грозного позвонили, так велели... Снимать будут так, чтобы они подошли к зданию горотдела вместе со мной... И сложили у порога автоматы... А там уже целая комиссия их принимать будет... К восьми утра меня вызывают... Чтоб еще затемно приготовиться...
– Комедию ломать они любят, – согласился Джабраил. – А что с документами? Проблемы были?
– Я этот вопрос сразу заострил. Начальнику сказал, что уговаривал парней и без документов сдаться, потому что у каждого родни полно – опознают. Если я обещал, что все будет в порядке, получается, что это обещал он, раз мы вместе с ним дело делали. Он купился.
– Про Юрку Шкурника разговора не было?
– А что со мной об этом говорить. Об этом с ними в ФСБ говорить будут. Завтра еще и из прокуратуры пожалуют. Тоже Косым Шкурником интересоваться будут.
– Пусть интересуются. Ты сказал, что говорить?
– Всю правду. Где базы. Что планирует.
– Хорошо бы, чтобы данные до кадыровцев дошли. Тогда его живым брать не будут. Шкурник участвовал во взрыве старшего Кадырова.
– Должны дойти, кадыровцы на каждую «сдачу» приезжают. Пополнение ищут.
– Это плохо. Наши не уйдут?
– Особо предупреждал. Хотят заниматься строительством. Воевать надоело. Да они и по возрасту не тянут. Старичье.
– Будем надеяться. Завтра утром, как вернешься, сразу расскажи...
– Есть какие-то соображения? – спросил Басаргин, когда все ознакомились с текстом, присланным из Лиона. – Начнем с главных знатоков «чеченского вопроса»... Итак, мы слушаем наших славных представителей армии, пока они еще представляют ее и не стали полностью представителями международных ментов...
Александр Игоревич во время размышлений и анализа ситуации любил медленно ходить по кабинету от двери до окна. Во время таких «прогулок», как сам он утверждал, лучше думается благодаря идеомоторному акту. Сейчас в кабинете было тесно. Тем не менее прогулку он уже начал, с единственным отступлением от обычных правил – пришлось слегка лавировать между стульями, но это не слишком ему мешало.
– Нового мало. – Подполковник Сохно первым высказал мнение знатоков «чеченского вопроса», полагая, что такой термин вполне заслужен, поскольку группа полковника Согрина несколько последних лет, исключая небольшие перерывы, проводила именно там. – Начнем с самого главного. Боевики, сложившие оружие, оружия, как правило, не складывают. Видели бы вы, что за оружие они сдают. Автоматы, из которых никто стрелять не решится, потому что там весь затвор ржавчиной проеден. И остальное такое же, даже ножи. Бывают, правда, исключения, но чаще боевое оружие они прячут.
– Думаю, в большинстве просто на всякий случай, – добавил полковник Согрин, на котором в отличие от Сохно гражданский костюм сидел вполне сносно. – Они приходят на «сдачу», потому что им самим воевать надоело и чувствуют уже, что толку от их войны мало... Может быть, даже не так... Так только говорят, а в подсознании сидит другое... Не толку от войны мало, а их война стала слишком опасной для них самих... Они по-настоящему сдаются... Но, если будет новая большая война, готовы на нее пойти со спрятанным оружием... Вот и все... Однако вопрос оружия вовсе не главный. Тут еще один вопрос есть, и очень существенный...
– Какой – я думаю, понимаю, – сказал Басаргин.
– Его трудно не понять, – поддержал своих товарищей Кордебалет. – Вся эта заварушка в Чечне длится больше пятнадцати лет. Среди боевиков только старшее поколение умело когда-то работать и имело гражданские профессии. Остальные выросли во время войны из детей и подростков и просто не имели возможности гражданские профессии, как и образование в пределах начальной школы, получить. Они гвоздь вбить не могут, потому что не знают, каким концом он вбивается в стену, а по какому концу следует молотком стучать. Да и сам молоток в руках никогда не держали. И имеют единственный устойчивый навык – убивать и грабить. Ну, предположим, часть из них пойдет куда-то служить... Кадыровцам или в милицию... Но там, понятное дело, тоже хлеба на всех не хватит. Республика невелика, собственной армии не имеет, и ей просто ни к чему такие мощные силы безопасности... Но и учиться забивать гвозди им тоже не слишком хочется. Более того, они рабочих людей от всей своей абрекской души презирают. Не любят они, честно говоря, это дело. И что мы в итоге получим? Мы получим тех же самых боевиков, которые, за неимением возможности жить в Чечне так, как они привыкли, разъедутся по России, чтобы укрепить силовые составляющие чеченских диаспор в российских городах – станут заниматься рэкетом или откровенным грабежом. Вот результат подобной амнистии, при которой государство, чтобы вытащить из грязи одну ногу, ставит этой ногой себе же подножку.
– Вот за такие-то мысли вас всех и выгнали на пенсию... – пробасил Доктор Смерть. – Впрочем, я соглашусь с тем, что человек пенсионного возраста гораздо более мудр, чем действующий государственный чиновник... Он чужие ошибки видит, а чиновник на своих не учится до тех пор, пока по шее не получит...
– Чувствуется, что ты давно уже с армией расстался, – не остался в долгу подполковник Сохно. – Думаешь, что российская армия сильно отличается от советской. Твои мысли никого не интересовали там, как не интересуют здесь. И за это из армии не выгоняют. Ни просто так, ни на пенсию...
– Ладно, оставим пикировку. – Басаргин предпочел быть серьезным. – Джабраил Алхазуров желает не просто усилить составом чеченский рэкет в России. У него свои конкретные планы, в которых он хочет использовать амнистию как прикрытие. Что мы должны предпринять? Основная задача естественна. Необходимо отыскать Алхазурова, поскольку сам он амнистии не подлежит... Или хотя бы его следы. Проконтролировать все его связи, взять под пристальное наблюдение весь район, где он имеет влияние. Отыскать тех, кто с ним был наиболее тесно связан. Работы, я понимаю, на целую правоохранительную систему. И потому действовать нам придется в открытую со всеми возможными заинтересованными структурами.
– Да, я уже подготовил материал для Астахова, – сообщил Доктор Смерть, хорошо понимающий, с кем предстоит сотрудничать в первую очередь.
Генерал Астахов из штаба «Альфы» давно уже сотрудничал с интерполовцами и в обмене информацией, и в оперативной деятельности. И инициатива Доктора выглядела естественной.
– Позвони ему предварительно, – посоветовал Басаргин.
– Зачем? – не понял Доктор.
– Я подозреваю, что из НЦБ материал тоже перешлют, если еще не переслали. Ни к чему дублировать.
Доктор Смерть пожал плечами, словно горы пошевелил, по памяти набрал номер и тут же включил на аппарате спикерфон, чтобы разговор был слышен всем. Генерал ответил сразу, через определитель сообразив, кто звонит:
– Слушаю вас внимательно, Виктор Юрьевич.
– Вечер добрый, Владимир Васильевич. Давно не виделись... Собираюсь вот вам переправить некое послание из Лиона... Должно вас, кажется, заинтересовать...
– Если это касается Омара Рахматуллы, то можете не стараться, нам уже переслали из НЦБ. Они сработали оперативнее вас.
– Рад не стараться, товарищ генерал. – Доктор Смерть ответил почти по-уставному, и это вызвало общую улыбку.
– С Рахматуллой все ясно, только добраться до него мы пока возможности не имеем в отличие от ваших коллег в Лионе, которые почему-то не торопят события. Что касается второго человека... Я как раз отправляю фотографии второго человека в поиск по картотеке.
Доктор Смерть обрадовался возможности быть полезным.
– А в этом, товарищ генерал, можете не стараться вы. Мы второго уже опознали. Это один из сподвижников Басаева, некий Джабраил Алхазуров, то ли пианист, то ли гармонист, не знаю точно, но что террорист, ручаюсь...
– Известное имя... Тогда я сразу запрашиваю досье на него. Вам тоже хотелось бы заглянуть в это досье? Полагаю, ваш звонок вызван именно этой просьбой?
– Вы очень проницательны, товарищ генерал, – быстро сориентировался Доктор Смерть, хотя раньше запрашивать досье в «Альфе» вроде бы никто не собирался.
– Я перешлю сразу же, как только сам посмотрю. Или, если не возражаете, сам завезу... Прямо к вам в офис.
– Конечно, поговорим, обсудим, – согласился Доктор, словно генерал просил его о важном разговоре.
Отключив телефон, Доктор осмотрел всех.
– У генерала сегодня хорошее настроение, – сообщил удовлетворенно.
Это было действительно странным. Обычно из «Альфы» сведения удавалось получить только тогда, когда генерал был уверен, что он в ответ получит сведения троекратно более важные. А тут предложил сам, и, более того, сам же вызвался приехать, несмотря на свою традиционную занятость.
– У генерала сегодня отвратительное настроение, – не согласился Басаргин.
– Почему? – не понял Тобако.
– Ты, Андрей Вадимович, распечатку разговора внимательно читал?
– Могу повторить с небольшими искажениями.
– Что за диск они просматривали? Помнишь?
– Выступление председателя антитеррористического комитета...
– Выступление директора ФСБ, который еще и председателем по совместительству является. Следовательно, он выступает в данной ситуации одним из авторов, по крайней мере публичным инициатором очередной амнистии боевикам. И, активно включаясь в разработку по данному делу, генерал Астахов будет выставлять себя противником инициативы своего высшего командования. То есть выступит против инициативы директора. А ему этого очень не хочется, поскольку генерал еще не торопится на пенсию. До того не хочется, что он готов всю работу и всю ответственность свалить на нас... Понимаешь?
– Не мальчик, сам службу помню... – Тобако задумался. – И даже понимаю теперь, почему Лион выслал сообщение не только нам, но и в НЦБ. Чтобы НЦБ доложило текст и в «Альфу», и в свой антитеррористический центр. Только никак не пойму, хорошо это для нас или плохо?
– И не хорошо, и не плохо, потому что нам помогать будут, но молча и только информацией. Хотя в последний момент, когда возникнет реальная угроза, естественно, включатся со всех сторон, чтобы урожай собрать. А вот все предурожайные работы придется выполнять нам... Прополка, окучивание, поливка, что там еще...
– Асфальтирование, – добавил Сохно. – Вспашем, посеем и заасфальтируем... Короче, мне лично ситуация видится так, что, пока нам не оформили документы, требуется срочно переодеваться в приличную боевую одежку, в Чечню стремительно лететь и за ноги трясти всех возможных осведомителей...
– Я согласен с Толей, – серьезно сказал полковник Согрин. – Хотя для него это, кажется, только возможность переодеться, а в действительности, без тщательного опроса осведомителей мы ничего добиться не сможем... Отсюда мы никак не определим местонахождение Алхазурова, даже если будем на всех вокзалах и дорогах хватать за ноги всех лиц кавказской внешности, кто ростом приближается к ста девяносто...
– Не получится... Мочилов командировку зарежет... – вздохнул Кордебалет. – Он вчера жаловался, что за семь месяцев израсходовал полтора годовых командировочных фонда. Его, кажется, за это основательно взгрели... Фонды есть фонды... Не пустит...
– У нас, кстати, командировочный фонд не лимитирован, – сообщил Басаргин. – Командировку можем профинансировать мы. Пригласите сюда Мочилова. Прямо сейчас. При генерале с ним будет легче договориться.
– Может быть, – согласился Согрин и не стал пользоваться стационарным аппаратом, а просто вытащил трубку своего спутникового телефона. Игорь Алексеевич знал, что на звонок с этой трубки Мочилов ответит сразу, даже если спит с женой...