bannerbannerbanner
Оплавленный орден

Сергей Самаров
Оплавленный орден

Полная версия

Глава первая

Удивительного малинового цвета закат залил небо над горами.

– Завтра день будет ветреный, – глядя на небо, сказал Шамиль.

– Можно подумать, он сегодня не ветреный, – криво усмехнулся Завгат. – Того и гляди, со склона сдует. Был бы здесь снег поверх камней, давно бы сдуло.

Ветер и вправду был серьезный, и даже смотреть против ветра было неприятно – глаза резало от его порывов, несущих пыль, и даже мелкий песок, и, наверное, льдинки. Втроем они уже целый час сидели на вершине холма среди валунов, хоть как-то прикрывающих от ветра с одной стороны. Беда была в том, что ветер не обладал устойчивостью, и, хотя официально его назвали в прогнозе погоды восточным, он постоянно менялся и задувал то с северо-востока, то с юго-востока, то, в самом деле, напрямую с востока, и невозможно было определить, откуда он налетит через минуту. А суетиться на вершине холма и менять свое место после смены направления ветра не рекомендовалось. Они даже сюда, на самую вершину, последние метров двадцать забирались уже ползком, неторопливо и постепенно, преодолевая по метру в минуту, чтобы их издали не увидели. Известное дело, глаз наблюдателя может не среагировать на человека, стоящего на открытом месте, но неподвижно. Но даже краем глаза легко заметить любое движение. Остальное дело техники – припасть глазами к прибору, установленному на вышке, и засечь фигуры трех людей. Потом вызов наряда, который выезжает на паре машин, отрезает пути отступления и уничтожает тех, кто не сумел сохранить неподвижность. Охрана базы церемониться не приучена. Дважды были случаи, когда расстреливали чересчур любопытных чабанов, интересующихся издали устройством базы. Правда, говорят, у того и у другого были найдены видеокамеры, напрямую работающие на какой-то из американских спутников-шпионов, имеющих прямой выход на генштаб Грузии. Но это, как в народе считали, были только отговорки самой охраны. Спутники не нуждались в услугах чабанов, чтобы произвести видеосъемку. Они имели собственные камеры, которые регистрировали даже смещение любого предмета на десяток сантиметров с места. Тем не менее доказать неправомерность применения охраной оружия адвокаты погибших не сумели. И теперь все в округе опасались подойти близко к базе. А если уж была такая необходимость, то соблюдали предельную осторожность.

Сам Шамиль Абадиев служил когда-то, еще в советское время, в погранвойсках. Правда, служил он в горах Памира, но разница между Памиром и Кавказом была невелика и заключалась только в высоте над уровнем моря, а совсем не в методологии наблюдения. И именно там он прошел хорошо известную советскую пограничную школу, именно там его научили сидеть на посту без движения столько, сколько того потребует ситуация. И Али Бейбарсович, посылая Шамиля на задание, разрешил ему самому выбрать тех, с кем он отправится для наблюдения за базой. Шамиль выбрал Завгата Байсунгурова и Джабраила Джамидинова, на которых полагался больше, чем на других, поскольку знал их много лет. Джабраил вообще был воспитанником Шамиля, какое-то время работавшего тренером по вольной борьбе в детской юношеской спортивной школе. Джабраил был на ногу очень быстр, и это его качество всегда могло сгодиться в случае какого-то осложнения обстановки. Быстротой ног Джабраила неоднократно пользовался даже сам Али Бейбарсович, если была такая необходимость.

Ветер заставлял всех троих мерзнуть так, как они не смогли бы замерзнуть в снегопад или в настоящий мороз. Он был сырым и пронизывающим. А каким еще может быть крепкий ветер, идущий с Каспия! Зимой он всегда бывает сырым и пронизывающим, проникающим и под одежду, и, кажется, даже под кожу человека.

– Через десять минут я начну чихать так, что в Махачкале будет слышно, – сказал Джабраил. – И сопли до моря долетят.

– Нос под камень засунь, – посоветовал Завгат. – Только камень потяжелее выбери.

Джабраил осмотрелся. Камни вокруг них были каждый весом в несколько тонн, и советом воспользоваться было бы сложно. И потому он промолчал.

– Тихо, – сказал Шамиль. – Замрите все. Часовой слева наблюдает.

Они не просто замерли, а даже лица в мерзлую землю уткнули. И не шевелились. И так не менее трех минут.

– Отбой, – тихо, не как команду дают, сказал Шамиль. Он вообще командовать не любил и всегда говорил тихо, хотя все, кому следовало, его прекрасно понимали. – Правее прибор перевел. На дорогу смотрит. Там, похоже, интереса больше.

Он поднял бинокль, чтобы самому понаблюдать за часовым. Конечно, бинокль и стационарный наблюдательный прибор, установленный на вышке охраны, вещи несравнимые. Но следовало пользоваться тем, что имелось, и не требовать невозможного. А внимание часового было сосредоточено на дороге. Причем что-то там такое привлекло его внимание, что заставило солдата поднять трубку телефона прямой связи и сообщить нечто начальнику охраны.

В принципе, гадать долго необходимости не было, хотя троица на вершине холма и не видела со своего наблюдательного пункта саму дорогу. Но все они знали, что там должна пройти небольшая автомобильная колонна с хорошо охраняемым грузом. Они сами эту же колонну ожидали. И смогли увидеть ее только на миг, когда дорогу перестал прикрывать соседний холм и на коротком отрезке асфальтированного полотна показалось три грузовика, идущих с включенными проблесковыми маячками, две машины «ДПС» спереди и сзади с точно такими же сигналами, боевая машина пехоты спереди, и два бронетранспортера сзади. Эти без дополнительных сигналов, но пушки на башнях и спаренные с ними пулеметы говорили всей округе, что соваться к ним никому не рекомендуется. В дополнение к пушкам и пулеметам на броне бронетранспортеров сидела еще и охрана, ощерившаяся автоматными стволами, как дикобраз иглами.

– Шамиль, а почему, скажи мне, солдаты не любят в бэтээрах ездить. Все норовят на броне?

Завгат всегда, если задавал вопрос, то таким тоном, словно знал правильный ответ и просто проверял знания того, кто отвечать должен. Наверное, это не всегда было так, но к интонации задаваемых Завгатом вопросов все давно привыкли и не обращали на него внимания, даже если фраза благодаря этому тону казалась обидной, что порой случалось.

– А это на критический случай, если ты на пути встретишься, – ответил Шамиль.

– Разве я такой красавец, что мной мужики любоваться должны? Ладно бы еще девки. Я согласился бы. А тут мужики…

– Они знают, что у тебя есть гранатомет с кумулятивной гранатой. Если ты произведешь выстрел, а они будут в это время находиться внутри, то сразу в шашлык превратятся, и ты их сожрешь. На броне, они считают, им безопаснее. У снайпера только одна пуля летит. Один упадет, другие спрятаться успеют. А кумулятивный заряд Завгата никому времени спрятаться не даст.

– Я разве похож на людоеда, который из человечков шашлыки готовит? – возмутился Завгат. – И не настолько голодный, чтобы сразу столько мяса сожрать. А ты знаешь, кстати, настоящее значение слова «жрать»?

– Объясни… – спокойно сказал, как разрешил, Шамиль, педагог по образованию.

– Жрать – это жертвовать, приносить жертву. Наверное, раньше, в старину, жертва съедалась, отсюда и современное значение слова «жрать». Но совсем не то, что мы сейчас имеем в виду. Так мы говорим от безграмотности. Это я по радио слышал.

– Да, – опять согласился Шамиль. – Грамотность сейчас не в моде, и ее людям сильно не хватает. И это во всем чувствуется.

Пыл Завгата остыл.

– Такие дерьмовые, оказывается, БТРы в армии? – с каким-то удивлением спросил Джабраил. – А я-то по глупости думал…

– И бэтээры, и бээмэшки, все одинаково горят. Их даже динамическая защита не всегда спасает. Вот танк – другое дело. Тот, если в динамической защите, трудно бывает пробить даже «кумулятивкой». Но тоже жгут. Сверху в башню стреляют.

– Слаба российская армия в коленках, – сделал вывод Джабраил. – Хоть сверху стреляй, хоть снизу. Все одно – слаба. И потому даже чечены ее били.

Шамиль проявил свой педагогический такт и объяснил спокойно, без эмоций:

– Это не только российская беда. Бронемашины армий всего мира – как спичечные коробки. Есть отдельные, которые подстрелить сложно. Но там в другом недостатки. Одни плавать не умеют, у других скорость, как у инвалида-колясочника, третьи, кроме экипажа, только три человека десанта берут. Чем-то приходится жертвовать.

Колонна быстро скрылась, поскольку видимость была перекрыта вышкой с часовым и высоким забором самой базы.

– Охраняют, как атомную бомбу, – сказал Джабраил, словно выразил общие мысли.

– Кому нужна твоя атомная бомба, – проворчал Завгат. – Скучнейшее оружие. Долбанут, и никто ничего не увидит. Разве что в кинохронике через двадцать лет. И то только те, кто далеко находился. И будут смотреть и зевать от скуки. По мне, так лучше ножа вообще ничего нет. И глаза людей видишь, трусость их чувствуешь. Нож в руках, и полная голова впечатлений. Автомат и пистолет скучнее. Особенно автомат. Пистолетом хоть можно у кого-то перед носом помахать. Тоже приятно. А уж про всякие бомбы я молчу. Тем более про атомные. Это люди от пресыщения придумали. Сытый человек – он всегда ленив и противен. С ним скучно, пока ему нож не покажешь.

В подтверждение своих слов Завгат вытащил из ножен узкий и длинный, остро отточенный нож и поковырял острием под ногтем, выскребая грязь.

– Хватит болтать, – тихо распорядился Шамиль. – Спрячь нож, часовой отблеск заметит. Смотрите лучше, думайте, как пройти. Не прозевайте момент разгрузки. Запоминайте, в какие склады.

– Мы ж не глазами болтаем, – оправдался Завгат. – Болтает язык, а глаза смотрят. Возможности подойти я лично вообще не вижу. Пока не вижу. Если Али Бейбарсович прикажет, пойдем напролом. Не в первый раз.

– С нашими силами идти напролом на базу – смешно, – сказал Шамиль. – У нас двенадцать человек, а базу охраняют два взвода солдат. Значит, шестьдесят человек, как минимум. По пять на каждого из нас. Очень это приятно для самоубийц. Для остальных, думаю, не слишком. По крайней мере, для меня точно… Мне еще трех сыновей нужно на ноги поставить и научить хорошо бить федералов, чтобы дело наше продолжалось.

 

– Все равно без этого не обойтись, – стоял на своем Завгат. – Если не совсем напролом, то хотя бы сбоку. Или с черного хода, чтобы под пулеметы с вышек не попасть. А до начала разгрузки время еще есть…

* * *

Вообще-то, в последнем своем утверждении Завгат был прав, точно так же, наверное, как и в первом. Но относительно первого решать не Шамилю и не Завгату с Джабраилом. Али Бейбарсович сам все решить сумеет. От них только предложения ждут. Предложат – хорошо. Не предложат – Али Бейбарсович сам что-нибудь предложит. Он умеет красивые операции придумывать. На то он и командир.

А что касается разгрузки грузовиков, то, вероятно, она должна начаться не раньше чем минут через десять. И это время следует переждать, кутаясь в воротник своей куртки и пряча руки в рукава, чтобы их ветром не высушило. Так решил Шамиль и не стал больше упрекать товарища в болтливости. Но тот и сам перестал разговаривать. И эти десять минут все трое лежали молча. Ждали с нетерпением начала разгрузки, чтобы запомнить склады, куда доставят груз с грузовиков. Момент этот важный, потому что склады вскоре предстояло вскрывать, хотя и не известно было, каким образом это можно сделать при такой мощной охране. Но разгрузка все не начиналась. На ветру, когда все тело дрожит, ожидание становится особенно тяжелым и утомительным. И длится, как кажется, в два раза дольше допустимого.

– Ну, где они застряли? – не выдержал первым и проворчал Джабраил. Молодежь обычно обладает терпением несравненно меньшим, чем люди опытные. Это во всем проявляется. Молодежь торопится жить и свое ухватить от жизни, а те, кто постарше, уже мудрые – думают, прежде чем куда-то поторопиться. И в этом их сила.

Шамиль посмотрел на часы:

– Да… Застряли основательно… А время-то, между прочим, подошло обеденное. Потому-то, может быть, и застряли. То-то я смотрю, часового на левой вышке сменили не вовремя. Ему еще минут сорок стоять полагается. Причем только на левой сменить успели, а на правой все вертится, все оборачивается в сторону базы. Смотрит, ждет, когда его подменят на время обеда. Голодный, похоже. Когда я служил, помню, часовые обедали после окончания дежурства. Сейчас порядки не те стали. Вернее, порядков вообще не стало.

– И раньше в разных частях было по-разному, – возразил Завгат, который был на пару лет старше Шамиля и тоже успел послужить в армии. Правда, в строительном батальоне. С оружием во время службы дела не имел и сейчас старательно наверстывал упущенное.

– Может. На границе так было, – тихо ответил Шамиль. – Я к чему разговор веду. Грузчики со склада и солдаты конвоя тоже, похоже, в столовую пошли. И они голодные. Им, наверное, аттестат на разовое питание выписывали. Здесь так уже делали. Слышал я. Прикомандированных ставят на довольствие, даже если прибыли на один день. Только ставят заранее. Начальник базы порядок любит.

– И что? – не понял Джабраил, потирая длинный нос.

– Ничего. Ждать придется лишних полчаса, вот что, – сердито сказал Завгат.

– Сейчас точно чихать начну… – всерьез пообещал Джабраил. – От расстройства и от обманутых надежд. У меня чих с детства психованный.

– Ага… Вот и полковник Исмаилов едет, – кивнул Шамиль в сторону дороги.

По дороге проезжал зеленый военный уазик со значком МВД на дверце. Впрочем, сам значок с такого расстояния мог рассмотреть только Шамиль, который поднял бинокль…

* * *

Начальника районной пожарной охраны полковника Исмаилова, несмотря на его высокое офицерское звание, заставили подождать на КПП, пока не найдут начальника базы, к которому он, собственно, и приехал. Нашли майора, впрочем, довольно быстро – солдат давно уже научили не ходить, а бегать, и тот по телефону дал команду пропустить машину полковника на территорию.

Ворота раскрыли, и через стекло дверцы подсказали, что майор Луценко находится в столовой, и зовет «товарища полковника» разделить с ним обед. Что-что, а обеды полковник Исмаилов всегда не то что любил, но уважал, и даже с некоторым трепетом относился к этому слову и понятию. И потому дал команду водителю ехать к столовой незамедлительно.

Полковник зашел в столовую, не заботясь о водителе, который, как показывала практика подобных визитов, сам, если захочет, найдет дорогу к дежурному по кухне. Однако голод водителя не терзал и он предпочел остаться в машине. Но самого полковника встретили уже за порогом и сразу провели в отдельную комнату, громко называемую офицерским залом. Обычно там в первую смену обедал только сам начальник базы майор Луценко, два старших лейтенанта – командиры взводов охраны, и капитан Стручкявичус, начальник охраны, считающийся одновременно и командиром роты охраны, хотя формально роты в его подчинении не было. Это, впрочем, капитана Стручкявичуса не расстраивало. Чем меньше солдат, тем проще ими управлять. Во вторую смену комната отдавалась в распоряжение прапорщиков и гражданских лиц, занимавших должности начальников отдельных складов или даже группы складов, в зависимости от номенклатуры.

– Что, товарищ полковник, разлюбили вы, кажется, нашу кухню? – протягивая руку для приветствия, спросил майор Луценко.

– Откуда такие подозрения, Юрий Иванович? – улыбнулся полковник Исмаилов.

– Две недели вас не было.

– Занят был сильно. Новую технику сначала выбивал по старым связям, потом и получал сам, чтобы не втюхали невесть что. Теперь вот новая забота добавилась – старую надо списывать и отправлять подальше.

– А куда ее отправляют? – невинно поинтересовался капитан Стручкявичус. – Если просто в утиль, я бы со своим командованием связался. Нам как раз грузовик для личного состава нужен. А пожарную машину в грузовик переделать – не проблема.

– Нет. Кто ж их списывать будет, когда все на ходу, в рабочем состоянии. У меня техника всегда безотказно работает. Слежу за этим.

– Тогда – куда? – продолжал расспросы Стручкявичус.

– О-о-ой… По разным и всяким отдаленным селам и поселкам, где своей техники нет. Все, конечно, внутри нашего района, понятно. Мне чужих подкармливать смысла нет. Я только за свой район отвечаю. А в некоторых местах ведь не то что машин, даже профессиональной пожарной команды никогда не было. Есть только пожарные дружины. Мы их сами и снабжаем, и обучаем. Но и им тоже техника по уставу полагается. Конечно, не новая. От нас получат достойную, в обиде не будут. И нам легче, если что случится.

Сам полковник Исмаилов был обижен на судьбу и на свое начальство. Он раньше служил в Махачкале, занимал какой-то высокий пост в республиканском управлении МЧС. Но провинился перед республиканским руководством корпуса, и его на несколько последних перед пенсией лет отправили в отдаленный поселок руководить пожарной охраной района. Причем полковника – на майорскую должность, что являлось суровым наказанием. Более суровым могло бы быть только увольнение. Этот перевод и на пенсии должен был бы сказаться. Как тут не обижаться, когда жизнь дорожает намного быстрее, чем растут пенсии. Но обиды обидами, а дослуживать Исмаилову, смирившись с происшедшим, приходилось, раз уж погоны не снял. Все об этой истории знали и уважали полковника, что он так вот, без жалоб, по-мужски переносил неудачи. Но от подобных неприятностей в современной жизни никто не застрахован, в том числе и офицеры базы. И потому они, как могли, поддерживали Исмаилова, хотя поддержка с их стороны могла быть только моральная.

– Так всю новую технику приняли? – спросил майор Луценко.

– Приняли, – кивнул полковник. – Места на все вместе у нас, как полагается, не хватает. Свободная старая техника сейчас на площадке перед нашей «пожаркой» стоит.

– Я проезжал мимо. Видел и удивился. Думал, смотр какой-то устраиваете.

– Нет. Не смотр. Ставить больше некуда. Просто все подлатали, подремонтировали, подкрасили. А я вот к вам за помощью приехал.

Последние слова прозвучали как-то неожиданно. Показалось даже, будто полковник желает попросить офицеров поработать у него в «пожарке» малярами. Или на худой конец попросить на время группу солдат на эту же роль.

– За помощью? – переспросил Луценко, настораживаясь, о чем обычно говорила его скользкая блуждающая улыбочка. – Ну, чем сможем, рады будем. Только силы у нас, особенно материально-технические, по сути дела, никакие, сами знаете: один бульдозер и четыре автопогрузчика. Да еще автомобильный кран. И у охраны два бронетранспортера. При полном отсутствии ремонтной базы. Водители сами свой транспорт обслуживают, как могут. Все остальное, что на территории появляется, только приходит и после разгрузки уходит.

Полковник отрицательно покачал головой:

– Мне другая помощь понадобиться может. В первую очередь оружие нужно, хотя я понимаю, что это сложно, если вообще возможно.

Луценко ответил, не задумываясь:

– Вы даже не понимаете, насколько это сложно. Сам я, без письменного приказа и оформления соответствующих документов, распоряжаться оружием со складов не имею права. Меня за это могут под суд отдать. И наверняка отдадут, возьми я на себя ответственность.

– Мне бы хоть с десяток автоматов с боекомплектом.

Майор Луценко проявил твердость:

– Никак невозможно. Вам, товарищ полковник, необходимо по инстанции обратиться. Будет разнарядка, я обеспечу. А зачем оружие-то понадобилось? Вам, пожарным… Не понимаю…

Полковник Исмаилов, выдерживая значительную паузу, поочередно посмотрел на каждого из собравшихся, потом вытащил из кармана свою трубку, положил на стол и сообщил:

– Звонили тут мне позавчера…

Трубка, видимо, выступала в данной ситуации свидетелем звонка.

Офицеры переглянулись, не понимая, о чем идет речь.

– Кто звонил? – спросил Стручкявичус.

– Герострат[1]… – угрожающим и почти таинственным голосом сообщил полковник.

– Снова объявился! – Майор Луценко хотел стукнуть кулаком по столу, но удержал кулак в воздухе и просто потряс им, потому что на столе стояли тарелки с супом, и он мог пролиться.

– Ге-ро-страт… – членораздельно, с философической мудростью повторил кличку бандита капитан Стручкявичус.

Эта странная личность уже несколько раз «засвечивалась» в районе. Обычно Герострат звонил кому-то, дважды даже в милицию, еще до того как она стала называться полицией, предупреждал, что устроит поджог, и через несколько дней в самом деле устраивал поджог. Раньше он места не называл. Потом, предупреждая, стал и место называть. Ему пытались противостоять и даже однажды устроили засаду, которая не должна была выпустить бандитов. Но Герострат и тут всех перехитрил. Он словно бы знал о том, что ему готовят, принял собственные меры, и засада эта взорвалась на заранее подложенном в здание СВУ[2]. А в результате взрыва возник мощный пожар, в котором сгорели тела убитых и раненые участники засады из состава районного ОМОНа. Дом был напичкан горючими материалами, тоже завезенными туда загодя. Это произошло чуть более месяца назад, и даже состав ОМОНа в районном отделе полиции восстановить еще не успели. Тем более не успели никого подготовить на смену погибшим, потому что процесс подготовки омоновца не есть дело нескольких дней и даже месяцев. И простым навешиванием на спину надписи «ОМОН» боевого специалиста не создашь.

– И что же он вам сказал? – поинтересовался майор Луценко.

– Что он может сказать, Юрий Иванович… Он всегда и всем, когда звонит, говорит одно и то же. Предупреждает и грозит… Пока все это с его стороны было обоснованно. Что обещал, делал. И сомневаться в том, что он человек серьезный, не приходится. У меня трубка с возможностью записи телефонных разговоров. Я записал разговор. Правда, не сначала. Я же не знал, что это он звонит. А когда понял, что разговор принимает неприятный оборот, решил на всякий случай записать, даже не зная еще, что это Герострат. Но сразу, вслепую, никак диктофон включить не получалось. Когда трубка около уха, кнопки не видно. Но я все же умудрился не ошибиться. Будете слушать?

 

– Включайте… – предложил капитан Стручкявичус, который уже вообразил себя лицом наиболее заинтересованным, поскольку понимал, с какой именно просьбой прибыл на склад полковник Исмаилов. Понимал и то, что просьба о вооружении бойцов пожарной охраны автоматами была не серьезной просьбой, а просто вступлением к серьезной просьбе. Своего рода промежуточным звеном. Исмаилов не мог не знать, что выделить его команде автоматы никто не согласится. А вот выделить автоматчиков, скорее всего, придется. И возглавлять этих автоматчиков должен будет именно капитан Стручкявичус.

Полковник Исмаилов взял со стола свою трубку, близоруко сощурил глаза, похлопал себя привычно по карману, отыскивая очки, но не нашел их. И потому осторожно, боясь ошибиться, нажал одну за другой несколько кнопок и клавишей сбоку, включил громкость на предельный уровень, чтобы слышно было всем, в том числе и старшим лейтенантам, скромно сидящим за другим концом стола, помалкивающим, пока разговаривают старшие офицеры.

– …Я рад, что тебе наконец-то дали эту новую технику, – сказал тихий, невыразительный голос. – Ты же так долго ждал ее…

– А тебе-то какое дело до этого? Ты вообще кто такой?

– Ты, полковник, слышал обо мне, как я думаю. Обо мне многие, конечно, слышали. Но ты просто обязан был слышать. У нас с тобой профессии схожие. Ну, не совсем схожие, а скорее родственные. Одна другую кормит. Ты-то меня, по большому счету, кормить не можешь, но я вот тебя – с превеликим удовольствием.

– О чем ты говоришь? Давай без загадок. А то я просто отключу связь. Мне некогда болтовней заниматься.

– Я еще раз позвоню. Я упорный…

– А я отвечать не буду. Я твой номер запомнил. И передам номер куда следует, чтобы ты больше не мешал людям заниматься их профессиональной деятельностью. Ответственной деятельностью. Есть у меня для этого власть. А то телефонные хулиганы надоели.

– У меня этих номеров десятки. Но ты ответишь, потому что тебе необходимо со мной поговорить и услышать, что я тебе скажу.

– Может, все-таки назовешь себя? А то твоя важность надоедать начинает. Я важных с детства не любил и пинками гонял.

– Да, наверное, уже пора и представиться. А то разговор у нас с тобой получается беспредметный. Итак… Некоторые зовут меня Геростратом. Мне вообще-то это нравится. Звучное имя, красивое. Столько веков прошло, а оно всегда в памяти народной. Как ни приказывали его забыть. Да и тебе, как догадываюсь, мое имя что-то говорит. Верно?

– Говорит, поджигатель.

– И что?

– Что убить тебя пора, как того, настоящего Герострата убили.

Даже по голосу было слышно, как взволновал полковника Исмаилова этот разговор.

– Его не убили. Его казнили. Для того, видимо, чтобы его имя в веках осталось. Но люди-то помнят, хотя было это, если мне память не отшибло, в четвертом веке до новой эры. А меня убивать закон не позволяет. Меня только посадить можно. Сто шестьдесят седьмая статья[3]. Это не так страшно, как ты думаешь. Меня на любой зоне примут, как дорогого гостя.

– Ошибаешься относительно статьи. Тебе в довесок двести пятая[4] катит. А это уже пожизненное заключение. Такого, как бы ни приняли, все равно забьют вертухаи.

– Сомневаюсь относительно двести пятой. Это еще доказать надо. Хороший адвокат любые доводы следствия расколет, и на мне только поджог останется. У меня есть такой адвокат. Я аккуратный, страхуюсь… – Герострат громко и лениво зевнул в трубку.

– Ладно, ты, как я понимаю, видишь в себе моего работодателя? Правильно я понимаю?

– Не правильно. Я вижу в тебе, полковник, своего прямого противника. И потому решил тебя обезоружить. Потому тебе и звоню. Ты же слышал, наверное, что я, как человек серьезный и благородный, имею привычку предупреждать о своих действиях. Так вот, я решил уничтожить твою технику. Может быть, вместе с тобой. Я подумаю еще.

– Спасибо за предупреждение. Буду готов тебя встретить. Если уж не автоматной очередью, то хотя бы охлажу твой пыл из пожарного рукава. При максимальном напоре воды. Когда пожалуешь? Скажи, чтобы я воды в машины полные емкости залил.

– На днях…

– Точнее не скажешь?

– Сам не знаю. Как настроение будет. Жди…

1Герострат – житель древнегреческого Эфеса, который сжег гордость города – великолепный храм Артемиды в 356 году до н. э.
2СВУ – самодельное взрывное устройство.
3Статья 167 УК РФ, предусматривающая наказание за умышленное уничтожение чужого имущества путем поджога или иных действий, направленных на уничтожение или повреждение чужого имущества.
4Статья 205 УК РФ, предусматривает наказание за террористическую деятельность.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru