Сергей Самаров
Резервация разума
– Позвонил на заставу капитану Светлакову, чтобы тот принял меня и все рассказал-показал. Говорил ваш полковник как пьяный, сильно матерился в разговоре. Только трубку положил, упал головой на стол и сразу захрапел. Слышите? – Я пальцем показал на лестницу, ведущую на второй этаж. Храпа, естественно, слышно не было, но майор, видимо, очень хотел услышать его. И потому услышал. И широко улыбнулся. Привычно…
– Наш начальник разведки, старлей, хотел с вами побеседовать…
Он разговаривал со мной уважительно на «вы», видимо, из-за седины в моей голове и из-за морщинистого немолодого лица. Выглядел я, как мне самому казалось, пожалуй, постарше этого майора. Выходит, возрастные признаки делают меня солиднее и поднимают мой авторитет. Но я не стал сообщать дежурному майору свои настоящие данные, чтобы не разочаровывать человека. Да он, признаться, и не спрашивал.
– Я слетаю на заставу. Капитан Светлаков ждет меня. Когда вернусь, с начальником разведки поговорю. Просто времени сейчас в обрез. Скоро сюда должен прилететь для меня грузовой беспилотник. К его прилету следует вернуться.
– Может, и полковник Сорабакин к тому времени выспится… – недобро отозвался о своем командире дежурный. – С ним бывает. Если снова приступ не случится, все обойдется…
Я демонстративно взглянул на часы, якобы не желая уточнять, что обычно бывает с полковником. Майор, понимая мою спешку, не стал настаивать на немедленной встрече с начальником разведки…
Глава третья
Спрашивать дежурного майора, где расположена пятая застава, я, естественно, не стал. Любому показалось бы странным, что полковник, отправляя меня на заставу, не показал на карте, где она находится. Но я мысленно поинтересовался у квантового киберкомпьютера, сможет ли он найти мне заставу, и шлем ответил, что считал всю необходимую информацию из головы полковника Сорабакина. На это я и понадеялся. В противном случае пришлось бы пригласить с собой в полет начальника разведки. Была надежда, что начальник разведки характером отличается от начальника погранотряда. Но теперь такой необходимости не было.
Видимо, весть о том, как я покидал скутер, уже успела облететь военный городок погранотряда. К штабу стекалась настоящая река из желающих посмотреть, как я буду улетать. Полковник Сорабакин, похоже, знал, что так произойдет, опасался неудачи и потому от полета отказался. Я же знал, что неудачи быть не может. Мысль моя работала четко, шлем работал в унисон с мыслью. И уже на подходе к скутеру я поднял «фонарь» кабины, сам слегка взлетел, развернулся в воздухе и сел в свое кресло. Одновременно с этим вдруг распахнулось окно над входной дверью штаба, расположенное прямо под российским флагом, и оттуда раздался заливистый львиный рык. Но это был не звук из зоопарка, а всего лишь храп полковника Сорабакина.
Шлем при этом, почти извиняясь, стал объяснять мне, что это не он прислал на храп несколько офицеров – они сами пришли на звук, открыли дверь, отчего получился сквозняк, который и распахнул окно. А сейчас офицеры снимают на видео своего полковника, храпящего в собственном кабинете. Еще шлем поставил меня в известность, что все офицеры, вошедшие в кабинет Сорабакина, намереваются или, по крайней мере, думают о том, что выставят этот видеосюжет в Интернет. Так они надеются от Сорабакина избавиться.
– Мудрое решение, – согласился я, опуская «фонарь» кабины.
И тут же взлетел, совершив крутой, чуть ли не вертикальный подъем. При этом мой организм без проблем выдержал необходимую физическую перегрузку – здоровья на такие полеты мне пока еще хватало, несмотря на обильную седину в волосах и морщины на лице. Самому мне казалось, что вираж, который я мысленно заложил, выглядел очень эффектно. Самолеты так взлетать не умеют.
Наверное, это и в самом деле выглядело здорово. Собравшиеся смотрели на меня раскрыв рты. Но продолжения я им не показал, стремительно улетев туда, куда мне было необходимо. У меня было катастрофически мало времени, а зрители могли обойтись и без фигур высшего пилотажа. Тем более я точно даже не знал, какие фигуры можно выполнять, не опасаясь вывалиться из кресла, хотя я ни разу еще не вываливался и даже знал, что некая неведомая мне сила держит пилота в кресле всегда. Но, думаю, зрителям достаточно было моего крутого виража и стремительного удаления в сторону ближайшей горы, той самой, как я понял, которую показывал мне на карте майор Медведь.
– Как будем налаживать отношения с полковником Сорабакиным после возвращения? – спросил я вслух, подразумевая, что шлем понимает не только мысленные посылы. Мне просто удобнее было общаться вербально. Без посторонних это было нормально, никто не мог посмотреть на меня косо.
– Я хотел оставить его спящим. Но могу разбудить и стереть в его памяти все моменты непонимания, заложив в нее другие, более дружелюбные эмоции. – Шлем по-прежнему отвечал, вкладывая мне мысль в голову, но я не просил его произносить слова. Если ему так удобнее, пусть так общается. Главное, что я его понимаю.
– А есть гарантия, что полковник снова не взбрыкнет по какому-нибудь поводу или даже без повода? Просто захочет почувствовать себя хозяином…
– У меня такой гарантии нет, – ответил шлем. – Я не могу переделать его характер. Он давно уже устоялся и мало поддается воспитанию.
– Тогда пусть лучше продолжает спать. Я бы еще поставил под стол пустую бутылку водки, а содержимое бутылки влил ему в рот. Чтобы и запах был, и состояние соответствующее. – Это я вспомнил слово «бывает», произнесенное дежурным майором.
– Это легко сделать. Могу даже надоумить офицеров, которые пока еще в его кабинете, чтобы они сняли на камеры своих смартфонов пустую бутылку.
– Сделай, – предложил я шлему «добить» полковника. – И пусть каждый из них выложит свои записи в Интернете. С разных адресов, в разных социальных сетях.
Признаться, я в этот момент думал не о том, что у меня не сложились отношения с Сорабакиным и едва ли сложатся в дальнейшем. Я думал о том, как он общается со своими офицерами и солдатами-пограничниками. И считал, что наказание через Интернет будет лучшим решением этого вопроса. Командир просто не имеет права быть таким. Мы своего комбата, честно говоря, слегка опасаемся, но наш комбат никогда не позволяет себе оскорблять офицеров или солдат. А о том, чтобы поднять на солдата руку, и разговора не может быть. Комбат знает, что ему, возможно, придется этих солдат в бой вести. И потому разница между нашим подполковником и здешним полковником была огромной.
Но скорость полета скутера не дала мне возможности долго размышлять на эту тему. Пятая пограничная застава располагалась не на вершине горы, а на пологом склоне рядом с вершиной, причем от вершины смещалась в российскую сторону, значит, из Грузии не просматривалась.
Тем не менее я решил подлетать не сверху, а снизу, над склоном, чтобы и меня увидеть со стороны Грузии было невозможно. Поскольку граница проходила по нижнему краю внешней подошвы горы, дорога к заставе не вилась серпантином, как обычно бывает в таких местах, а описывала вокруг овальной горы спиральные круги, постепенно, с каждым кругом, забираясь все выше и выше.
Но меня дорога интересовала мало, поскольку автомобильным транспортом я пользоваться не собирался. Дорогу я отметил только потому, что многократно пересек ее, то есть пролетел над ней. Сама застава была огорожена забором из профилированного стального листа высотой в пару метров. Такие заборы делают, я видел, дачники в российских деревнях, тогда как сами деревенские люди предпочитают простое прясло вместо забора, то есть жердь, что тянется от столбика к столбику. Но перелететь даже через металлический забор было для скутера не проблемой. Однако я пожелал подняться еще выше, но не настолько, чтобы меня было бы видно со стороны Грузии, то есть выше вершины я не поднялся. Но даже та небольшая высота позволила мне рассмотреть компактный бетонный плац с традиционной дорожкой к штабному корпусу и обычную для всех застав, на которых мне довелось бывать, а их было больше десятка, круглую клумбу перед входом. На клумбе росли цветы, за которыми ухаживали солдаты. И если сначала у меня было желание совершить посадку прямо в середину клумбы, то, подлетев ближе, я передумал, пожалев солдатский труд, и посадил скутер на дорожке.
У двери в штабной корпус, к которому под прямым углом, как я видел сверху, примыкала казарма, стояли капитан и два сержанта. Наверняка здесь, на заставе, были и еще офицеры, поскольку не бывает застав с одним только командиром, но, видимо, капитан Светлаков посчитал лишним отрывать их от важных дел только ради того, чтобы познакомиться с полетом скутера, причем такого же, какой пограничники накануне умудрились подбить из ПЗРК. Наверное, такое дело было для пограничников удачей, и они не подозревали, что пилот скутера, ктарх Прсжнан, сын Матомоссэ, просто позволил себя сбить из гуманистических соображений, предполагая присутствие в ракете разумного существа. Если бы ктарх не захотел быть сбитым, он не позволил бы это сделать. Значит, капитана Светлакова и его солдат ждало определенного рода разочарование. Впрочем, я не спешил это разочарование обозначать. Но Светлаков сам на это напросился.
Я шагнул к нему, он шагнул мне навстречу, протянул руку для рукопожатия. Кисть у капитана оказалась крепкой, мужской.
– Старший лейтенант Троица, спецназ ГРУ, – представился я.
– Капитан Светлаков, начальник погранзаставы, – ответил он. – Не опасаешься, старлей, на такой колымаге летать?
– А чего мне опасаться?
– Тут недалеко дагестанское село. В горах отары пасутся. У каждого, считай, чабана есть с собой автомат. От волков держат. Даст очередь, и свалится колымага.
– Надо еще суметь попасть. А то я ведь могу и обидеться, приземлиться и автомат у чабана отобрать. Или сверху его расстрелять из своего автомата.
– Ну, попасть-то в такой летательный аппарат не слишком сложно… – чуть задиристо сказал капитан. – Он же низкоскоростной…
– Это ты о том, что твои солдаты сбили скутер из ПЗРК?
– И об этом тоже. Опасно на таком летать.
– Скутер, который вы сбили, не желал защищаться, считая, что нет причин его уничтожать. Он сам мог бы уничтожить вашу ракету, да, пожалуй, и всю заставу вместе с солдатами и офицерами, но посчитал, что в ракете находится разумное существо, и потому уничтожать не стал. По той же причине, видимо, не стал уничтожать и заставу.
– Я не вижу у твоего скутера, как ты его называешь, оружия. – Единственное возражение Светлакова казалось ему самым убедительным. – Чем он мог уничтожить ракету?
– Простой мыслью…
– Ну вот, и до ненормальной фантастики дожили… – Капитан вздохнул.
– Если бы все мы не оказались в мире фантастики, никто не стал бы объявлять территорию Резервацией, никто не стал бы окружать ее Зоной Отчуждения. Мы с тобой, капитан, живем сейчас в мире фантастики, и, если не получается в ней самой жить, придется все же с таким положением вещей смириться. А сбить скутер… – Я усмехнулся и дал шлему задание.
В ту же секунду скутер без пилота сорвался с места, на высочайшей скорости сделал петлю и совершил несколько настоящих голубиных кульбитов в ограниченном пространстве ниже вершины горы и ниже заставы. Если кто-то кроме нас четверых наблюдал за этой картиной, то вполне мог себе от удивления челюсть вывихнуть. Скутер тем временем совершил еще несколько маневров и аккуратно, не «светясь» над горой, совершил посадку точно там же, откуда взлетел по моему приказу.
– Ну что, смогли бы, капитан, твои солдаты сбить скутер, когда он летит даже не на полной скорости и совершает в воздухе такие выкрутасы?
– Сложно… – удивленно покачал головой Светлаков. – Так почему, я не пойму, тот скутер не летел так же, как твой?
– Не могу знать, могу только предполагать, что он желал показать свое дружелюбное отношение к пограничникам. А они ответили ему выстрелом из ПЗРК.
– Это досадно. Но здесь граница, – коротко оправдался капитан. – Тот скутер перелетал границу, и солдаты были обязаны стрелять в него.
В этом Светлаков был прав, и я возражать не стал.
– Ладно, капитан. У меня времени мало. Меня интересует место, куда упал скутер, и вся окружающая обстановка.
– Сейчас пойдем… А что там с полковником Сорабакиным? Мне показалось, он как-то странно разговаривает.
Значит, шлем не может полностью передать нужные интонации. Вернее, передает их не всегда точно. Я уловил фальшь в разговоре с мнимым командующим. Майор Медведь уловил то же самое. Теперь капитан Светлаков по-своему воспринял голос полковника Сорабакина.
– Мне тоже показалось, – согласился я, интуитивно найдя правильный выход из ситуации, – что он – пьян…
– Опять! – Это вырвалось у капитана явно непреднамеренно. – Есть за Николаем Васильевичем такой грешок. Хотя слово офицера давал командованию… После приступа белой горячки, когда его отстранить от должности хотели. Тогда сразу достойную замену найти не смогли. С таким же опытом. Потом дело на тормозах спустили. И где он сейчас?
– Спит за своим столом в луже собственных соплей. Некрасиво для полковника. Офицеры штаба снимают эту сцену на видео. Думаю, хотят в Интернет выложить.
– Для Николая Васильевича это конец службы. Если в Интернет выложат. Жалко его. Голова дурная, но офицер деловой, службу знает.
– И солдат бьет! – добавил я.
– И этот грех за ним водится. Только командованию об этом не докладывали. Иначе полковника уже давно сняли бы с должности. У нас с этим строго. А как известно стало?
– Дезертир… – коротко сообщил я. – Домой убежал.
– Понятно. А полковник его бегство свалил на «пауков». Сказал, что «пауки» его сожрали.
– «Пауки», вернее, ктархи, это они себя называют ктархами, людей не едят, и вообще они весьма даже гуманные травоядные создания.
– Ты с ними встречался, старлей?
– Разговаривал, как сейчас с тобой.
– Понятно. Значит, и летаешь на их технике с «паучьего» согласия?
– Значит, так. Они воевали за наш мир с другими пришельцами, и многие из них погибли за людей. Правда, в гибели они не видят большой беды, потому что, как они утверждают, душа бессмертна и воплощается в ином теле, может быть, даже в человеческом…
– Реинкарнация, что ли?
– Типа того… Свой вариант реинкарнации.
– Я – православный… – сумрачно ответил Светлаков.
– Они тебе на это ответят, капитан, как и я, что это твоя личная беда, но переубеждать тебя не будут. У нас уже случался разговор на эту тему. Так мы как, идем на точку наблюдения или не идем?
Я понял, что здесь любой готов задать кучу вопросов тому, кто что-то знает о ктархах, хотя знания эти весьма невелики. Каждый из сержантов-пограничников, что стояли вместе с капитаном Светлаковым, готов был задать собственный вопрос. На все вопросы отвечать пришлось бы до вечера. И при этом необходимо было использовать знания шлема, хотя бы для того, чтобы выглядеть убедительнее. И все равно большей части услышанного люди не поверят. Сами увидят и своим глазам тоже не поверят. Так уж человек устроен. Или посчитают, что их посетила белочка…
– Куда ты так спешишь?
– В погранотряд по моему адресу должен прилететь грузовой беспилотный вертолет. Я не знаю, успеет ли проснуться полковник Сорабакин. А без него и без меня принять груз будет некому, дежурный майор ничего не поймет, поскольку он не в курсе. Чего доброго, еще подобьют из ПЗРК… – не удержался я от укола. – К тому же среди груза должен быть диск с инструкциями. Мне следует изучить их до того, как прибудет наша группа. Вот потому и тороплюсь, потому и делаю все бегом.
– А группа летит на таких же машинах, как у тебя? – спросил капитан заинтересованно.
– Да. Должны лететь. Десять скутеров, как я полагаю.
– Десять… – согласился Светлаков с некоторой долей самодовольства. – Мне уже сообщили, что они медленно летят в нашу сторону. Ваши скутеры засечены РЛС. Мне оттуда передали шифротелеграмму. Правда, переговоров не слышно. Должно быть, между машинами нет связи. На РЛС их приняли за беспилотники, передали данные в Москву и готовят приборы РЭБ для принудительной жесткой посадки. А жесткая посадка в наших горах – дело опасное. Какие-то меры принимать будешь?
– Не буду…
Я уже успел задать мысленный вопрос шлему, который так и не снял с головы, и шлем ответил мне, что система земной РЭБ не в состоянии воздействовать на квантовый киберкомпьютер, управляющий скутерами. Когда я летел, уже была, оказывается, попытка такого воздействия. Шлем просто не успел мне сообщить и даже не посчитал это важным. Попытка же не увенчалась успехом и закончилась легкой поломкой прибора воздействия.
– Почему? Не будет жалко группу, которая разобьется? – Капитан Светлаков расспрашивал меня с интересом.
– Я думаю, что из Москвы вот-вот придет команда «Отбой!». Там в курсе нашей миссии.
Тем не менее мне самому сильно хотелось, чтобы команда или опоздала, или вообще не пришла. Мало ли что – сбой связи… Тогда и спецы по РЭБ, и пограничники поймут, с чем имеют дело, и оценят работу спецназа ГРУ. Хотя мне это было по большому счету безразлично. Я уже много раз сталкивался с подобными вещами.
Впервые это произошло, когда некий громила-омоновец пытался мне доказать, что ОМОН – это сила, а спецназ ГРУ – это так, армия, и не больше… Этого громилу потом пришлось полчаса откачивать при моем непосредственном участии. Но похожие случаи повторялись регулярно, когда приходилось сталкиваться с теми, кто имеет усиленную боевую подготовку. Усиленная боевая подготовка все же весьма далека от подготовки спецназа ГРУ.
Особенно пытался на словах доказать свое превосходство офицер спецназа ВДВ. И даже то, что я сам отправлял из своего взвода солдат, которые у нас не справляются с физическими нагрузками, дослуживать как раз в спецназ ВДВ, не было аргументом. Дело было накануне преследования сильной банды дагестанских террористов и последующего боя. В итоге преследования взвод спецназа ВДВ добрался до места встречи в горах с часовым опозданием. И нам пришлось дожидаться десантуру.
А итоги боя показали еще один убедительный результат. У меня во взводе только одному солдату порвало осколком обшивку бронежилета, а во взводе спецназа ВДВ были один убитый сержант и трое раненых солдат. И это при том, что мы в равных условиях выполняли схожую задачу.
А пограничники, сколько я сталкивался с ними, всегда считают свои зеленые погоны признаком небывалого и неукротимого боевого духа. И все это отчетливо читалось в глазах капитана Светлакова. Гордость за свой род войск – дело полезное, здесь я даже возражать не стану. Плохо только, когда эта гордость идет в ущерб общему делу. А слова «спецназ ГРУ» для многих, к сожалению, являются своего рода красной тряпкой. Раздражают и вызывают желание доказать собственное превосходство.
– А если команда из Москвы опоздает? – Капитан Светлаков выдерживал свою линию поведения.
– Тем хуже для средств РЭБ. Они только покажут свою бесполезность в данном вопросе.
– То есть ты, старлей, считаешь, что РЭБ – это сказки для малолетних детишек?
– Капитан, – высказал я с укором, – как ты думаешь, заряжаемые ядрами пушки начала девятнадцатого века, даже если ими будет командовать талантливый артиллерийский офицер Наполеон Буонапарте, смогут противостоять современной реактивной артиллерии?
– К чему такое сравнение? Глупый вопрос, я считаю.
– Я тоже считаю, что глупо противопоставлять простейшие компьютерные системы РЭБ квантовым киберкомпьютерам, которые управляют скутерами. Скутер даже плюнуть в сторону средств РЭБ постесняется… Но я категорично посоветовал бы тебе срочно связаться с командиром РЛС и сообщить ему, что в случае атаки их РЭБ на скутера сами скутера смогут вывести из строя не только средства РЭБ, но и всю систему РЛС. Причем сделают это основательно. Не скоро удастся восстановить.
Последнее я добавил по подсказке шлема. На Светлакова мой тон, видимо, подействовал, он обратился к одному из сержантов:
– Свяжись и предупреди. Результат доложишь мне по связи.
И тут же с некоторой гордостью поправил нагрудный карман своей «разгрузки», откуда торчала, не прикрытая клапаном, антенна переговорного устройства.
Уже одни только эти средства связи говорили о том, какая существенная разница наблюдается между обладателями шлемов и нашими войсками. Воевать против армии ктархов нашему миру пока явно не по силам. И хорошо, что ктархи настроены миролюбиво. И даже шлемы от экипировки «Ратник», в которые интегрированы и наушники, и микрофон, в сравнение со шлемами ктархов не шли. Мы, правда, сначала пытались вставить наушники и микрофоны в шлемы ктархов, но потом научились обходиться без них.
Моя мысль, только что прозвучавшая в голове, тут же нашла подтверждение. Видимо, беспилотные скутеры справились с работой по дезактивации кристаллических гребней – появилась связь с группой майора Медведя. Или группа уже перелетела через гребень. Майор сам объявил о наличии связи:
– Хорошо, Троица, что ты предупредил нас о РЭБ. Я запросил свой шлем. Он говорит то же самое, что и ты. Я продублирую приказ через Москву. А то поломаем их основательно. А это же прикрытие границы…
Я кивнул, соглашаясь, чтобы не говорить ничего вслух. При этом не знал, сумеет ли майор Медведь со своим шлемом разобрать мои мысли так, как разбирает их мой командирский шлем, и понимая, что мой кивок вообще к нему может не дойти. А разговоры с кем-то без привычных пограничникам средств связи могут натолкнуть капитана Светлакова на мысль о возможности вызова санитаров из психушки.
– Ну что, капитан, я опять тороплю тебя. Пойдем смотреть…
– Пойдем, – наконец-то согласился Светлаков и с кивком попросил второго сержанта: – Принеси автоматы.
Сержант только нырнул за дверь штаба и тут же вернулся с двумя автоматами. Я обратил внимание, что автоматы у пограничников простые, не имеющие таких сложных прицелов, как у спецназа ГРУ. До них перевооружение еще не дошло. Комплекты снаряжения «Ратник» в первую очередь поставляются в армию. Вместе с оружием. А у пограничников нет даже тех минимальных приспособлений, что получены солдатами моего взвода. Во-первых, нет оптических прицелов на автоматах. А если нет оптических прицелов, то о насадке на простой прицел и говорить не приходится. А мои солдаты, кому не досталось настоящих тепловизионных прицелов, получили «Dedal-TA2.642 Pro»[4] – насадку на простую дневную оптику. Это тоже выручает в ночи и вообще при возникновении проблем с видимостью. Конечно, автомат далек от снайперской винтовки по своим техническим и тактическим характеристикам. Тем не менее тепловизионный прицел дает возможность вести бой в ночное время, когда противник лишен этой возможности.
На мой автомат капитан Светлаков смотрел, не скрывая интереса. Но ничего не спросил. Я слышал, что и у пограничников уже началось переоснащение и перевооружение. Наверное, что-то обещали и этому высокогорному погранотряду. А интерес свой показывать капитан не желал, потому что ему казалось унизительным для пограничника завидовать чьему-то оружию. Гордость и здесь играла свою нехорошую роль. Гордость бывает хороша только при определенных обстоятельствах, а главное из всех обстоятельств – обоснованность. А когда нет даже обоснованности, то гордость выглядит смешной.
По большому счету пограничникам нечего делить со спецназом ГРУ. Они выполняют свои функции, мы – свои. В чем-то пограничники лучше нас, в чем-то мы лучше пограничников. И делить незавоеванную славу – дело пустое. Но в словах и поступках капитана Светлакова, как раньше в словах полковника Сорабакина, чувствовалась настоящая ревность. Но это их проблемы.
Мы пошли, естественно, пешком. Впереди двинулся капитан Светлаков, за ним я, за моей спиной тяжело и с хрипотцой дышал сержант – курит, как я догадался, много. Светлаков сразу, еще на территории заставы, направляясь к воротам, взял высокий темп, надеясь, похоже, меня загнать. Но получилось, что загнал он своего сержанта, так я слышал по его отстающему дыханию. Загнал еще до того, как мы вышли за ворота. Металлическая калитка в воротах со звоном захлопнулась, когда мы удалились от ворот уже на добрых два десятка шагов. Оказалось, закрылась она только тогда, когда через нее прошел сопровождающий нас и заметно отставший сержант.
