Сергей Самаров
Умри в одиночку
2
Странно…
Кукушка куковать начала не ко времени. Обычно они кукуют в разгар весны и в начале лета. Свадьбы у них, что ли, в это время… Это Берсанака знал отлично, всё-таки вырос в местности, где кукушек всегда было много. Как-то так повелось, что в округе нигде больше кукушек не водилось. Только в их долине. Вообще-то кукушка традиционно считается более северной птицей и гор любовью не балует. Но у них долину тоже не горы, а, по сути дела, холмы окружали. И это место кукушки облюбовали себе издавна, ещё до того времени, которое Берсанака помнил. Весной и в начале лета трудно их не услышать.
– У русских принято кукушку спрашивать, сколько тебе лет прожить осталось… – сказал Док Доусон. Его когда-то звали Майклом Доусоном, но с тех пор, как два года назад Майкл стал доктором международного права, он стал требовать, чтобы его звали официально Доком Доусоном. Впрочем, для смены имени были и другие причины – за Майклом Доусоном тянулось кое-что, что он хотел бы забыть или хотел бы, чтобы об этом забыли другие. ЦРУ помогло даже документы на новое имя получить. – Я когда-то изучал русские суеверия…
Русские суеверия, как и чеченские обычаи, полковник изучал впопыхах, просто читая в самолёте методическое пособие, и было это перед его первой поездкой в Чечню четыре года назад.[3] Тогда он вернулся благополучно, хотя и потерял одного ценного сотрудника, который, как потом оказалось, стал агентом в русской лаборатории, что тоже стало плюсом для карьеры самого Доусона, и неожиданно для себя Док стал вдруг крупным специалистом по республикам Северного Кавказа, входящим в состав России. Это был большой и перспективный плацдарм для повышения по службе в сравнении с тем, чем полковник занимался прежде.
– Я не знаю, что принято у русских. У нас говорят, если кукушка к тебе на забор села, кто-то в доме умрёт… Нехорошая птица… И совсем нехорошо, если она не вовремя куковать начинает… Рано ещё кукушке голос подавать… – ответил Берсанака хмуро.
Они разговаривали по-английски, который для Дока Доусона был родным языком, а для Берсанаки Гайрбекова хотя и представлял некоторую проблему в письменном варианте, но разговорным он владел вполне сносно. Все последние годы приходилось по несколько месяцев практиковаться, потому что жил и работал он в эти месяцы среди людей, говорящих только по-английски, хотя эти разговоры проводились внутри высокого бетонного забора и тоже бетонного, вбирающего в себя и холод и жару здания, стоящего посреди большого двора, тем забором окружённого. А вокруг забора по-турецки говорили. Берсанака и турецкий разговорный язык знал, и даже лучше английского, но с турками он общался редко, потому что часто покидать пределы двора разведцентра ЦРУ ему не рекомендовалось. И вообще турки ему не нравились. Он их ненадёжными людьми считал. Сегодня одно говорят, завтра другое и всегда пытаются свою выгоду найти. Впрочем, в городке, где разведцентр располагался, жили преимущественно турецкие армяне, которые себя тоже турками называли. Это дальше, в горах, живут те, которые хотят армянами зваться. А в городах они тоже зовутся так, как им выгоднее. Берсанака не любил людей, которые во всём только свою выгоду ищут. Он сам таким никогда не был, и несходство характеров отражалось на его отношении к людям.
– Сейчас климат быстро меняется, – заметил Док. – В ненужное время глобальное потепление, в неподходящее – непонятное похолодание почище глобального…
– Хорошо, если так… – думая о своём, сказал Берсанака.
Док Доусон тон уловил сразу.
– У тебя есть сомнения? – и, конечно же, обязательный внимательный вопрошающий взгляд водянистых глаз.
Док всегда свой вопрос сопровождал таким взглядом. Когда он смотрел сквозь сильные очки, что носил обычно в разведцентре, Берсанаке, огонь и воду прошедшему, становилось слегка не по себе. Было в этом взгляде что-то придавливающее, пугающее, холодное, что заставляло кожу тела мелко вздрагивать, как от ледышки, упавшей за шиворот.
– При нашей жизни сомнений не быть не может… – к условиям боевой жизни на нелегальном положении, более того, на положении разыскиваемого и гонимого человека, Гайрбеков всегда относился с лёгкой философичностью и считал такие условия почти нормальными. По крайней мере, привычными… Это потому, что он когда-то, несколько лет назад, пытался считать их ненормальными и тогда сильно страдал. Но Берсанака тем и славился, что всегда удачно и легко адаптировался к условиям. И в тот раз, осознав причину своего неприятного самочувствия, он мысленно перестроился, и ему стало заметно лучше и легче. – При нашей жизни могут быть подозрения, а если есть подозрения, следует проявлять повышенную осторожность. Я всегда этого принципа придерживаюсь и потому жив до сих пор. Главное – не бояться бояться… Когда боишься, ты осторожен… А те, кто боялись показать, что они боятся, хотя в действительности тоже боялись, давно в земле сгнили…
– Они не отправились к Аллаху? – спросил Доусон с лёгкой насмешкой в голосе.
– Направление, в котором они удалились, меня мало волнует. Я всегда видел только одно направление – под землю… А что с ними было дальше, кто знает…
– Ты разве не верующий мусульманин?
– Если можно так сказать, я неверующий мусульманин… Конечно, я мусульманин по крови и по убеждениям своих предков, но я человек в глубине души не верующий. Это мне помогает жить. А ты, Док, верующий?
– Конечно… Только я – христианин, а не мусульманин, как ты должен, наверное, понимать… Хотя среди американцев и много мусульман, но это или выходцы из арабских стран, или афроамериканцы… В Африке ислам тоже доминирующая религия, хотя там и христианство представлено широко. Но Северная Африка вся за исламом…
– Был бы ты по-настоящему верующим, ты не был бы сейчас здесь… – усмехнулся Берсанака и переглянулся с мрачным Гойтемиром. Тот чистил ногти остриём большого боевого ножа, в разговор не вступал, но разговор слушал. – Ваша заповедь – «не убий»…
– А разве я кого-то убиваю? – Док Доусон округлил удивлённые глаза. – Я только, случается, защищаюсь. А это не есть убийство… Добро должно быть с сильными кулаками, иначе оно не может нести другим добро и своя доброта без кулаков быстро растеряется… Всегда битый человек обязательно бывает озлобленным на окружающий мир. И только сильный человек может позволить себе быть по-настоящему добрым. И сильная страна может позволить себе быть доброй… Такая, например, как моя…
– Ты демагог, Док, как и все христиане… – сказал Гойтемир и посмотрел куда-то в сторону юга, где, по его мыслям, должна находиться Мекка и куда каждый мусульманин направляет свои молитвы. – Ваша религия допускает слишком много трактовок и потому не может быть правильной… Религия должна быть ясной и чёткой, всем понятной…
– Ты слишком категорично мыслишь, – возразил Док Доусон с добродушной, совсем не высокомерной улыбкой. – И при этом не знаешь сути христианства. Ислам тоже имеет множество течений, и представители каждого считают, что только они правы… Как и в христианстве… Категоричность мышления у тебя профессиональная, без этого, наверное, тебе нельзя было, но ты давно уже с детьми не работаешь, и пора бы отвыкнуть…
Гойтемир был когда-то учителем английского языка в школе, и Док прекрасно знал это.
– Я не хочу отвыкать от самого себя. Если я такой есть, я таким и буду… – возразил Гойтемир тоже категорично и убрал нож в ножны, показывая этим, что разговор он закончил.
– Так что там с кукушкой? – Док легко сориентировался в ситуации и вернул разговор в прежнее русло, более спокойное и не задевающее ничьих религиозных чувств.
– Не только кукушка… – Берсанака повернул ухо в сторону. – Ещё и зелёный дятел прокричал, но и дятлу тоже так кричать рано… Они так кричат только весной, когда свадьбы играют… Всё остальное время только телеграфные столбы долбят…
– Это тот пронзительный вопль? – спросил Док.
Берсанака кивнул, подтверждая.
– Я бы подумал, что это перекликаются спецназовцы, которые нас ищут… – предположил он. – Хотя они тоже не дураки и знают, когда, кто и как кричит… Разве что менты… Эти могут свадебную песнь и зимой петь, и осенью…
– Они что, сексуально озабоченные?
– Конечно… Все, с которыми порядочная женщина постесняется стоять рядом, сексуально озабочены… А какая женщина пожелает рядом с ментами встать… Они сами пытаются женщин не пропускать, и потому я, как честный и порядочный человек, стараюсь не пропускать ментов мимо своего ствола… Можно кого угодно отпустить, а мента отпускать нельзя. Он тебе потом в спину выстрелит…
– И что нам предпринять?
– Ничего пока не предпринимать… Пока и голос кукушки, и голос дятла звучали в одной стороне… Даже если это менты, они где-то в стороне идут…
– А что им здесь делать? – не унимался Док Доусон. – Я понимаю, они могли найти Микаила… Но второго-то… Второй совсем свеженький… Его просто некому было найти…
– Алхазура найдут, скорее всего, завтра… Тогда менты и появятся… – сказал Гойтемир. – Я приказал Бекмурзе только завтра позвонить ментам…
– Мне бы хотелось посмотреть на ментов там, на месте, когда они заявятся, – заметил Док. – Так местный участковый без одной из своих собак, говорите, не ходит?
И он с осторожностью потрогал свою ногу. Под штаниной ощущалась плотная перевязка, что покрывала рану, мешающую Доку Доусону ходить.
– Не ходит здешний участковый без собаки… Не расстраивайся, мы за тебя посмотрим…
– Может, если осторожно и заранее, и я доберусь?..
Берсанака, не ответив, резко встал, прервав разговор. И явно насторожился.
– Что ты? – спросил Док, сам настораживаясь.
– Бекмурза… Чёрта помянешь, он тут как тут… Трактор едет… Разве не слышишь?
– Слышу… – сказал Гойтемир. – Что ему здесь делать? Он здесь уже был… Может, другой кто? Я выйду…
– Позвони… – посоветовал Док. – Лишний раз в лесу след оставлять тоже плохо…
Гойтемир не высказал ни согласия, ни возражения, но трубку достал и набрал номер. Ответили не сразу, но всё же ответили. Громкоговоритель трубки был включен, и потому Берсанака мог слышать разговор, как и Док, но Док из-за незнания чеченского языка понять ничего не мог.
– Бекмурза, ты где?
– В вашу сторону еду… – сказал тракторист таким голосом, словно он не на тракторе ехал, а бегом бежал несколько километров без остановки и потому задыхался.
– Зачем? – не понял Гойтемир.
– У нас в селе «зачистка»… Мне жена позвонила. «Краповые» нагрянули… Обыски по всем домам… Протоколы на оружие составляют… Кого не посадят, того штрафанут…
– И что?
– Автомат спрячу в развалинах… Потом – назад… К вам я не сунусь…
– Ну, давай… – согласился Гойтемир.
– Кстати… – заметил Бекмурза. – Я мимо следа Алхазура проезжал сейчас… Когда он от меня уходил… След какой-то…
– Какой? – спросил Берсанака, словно Бекмурза мог его услышать.
Но Гойтемир сам вопрос повторил:
– Какой след?
– На снегу… Словно по нему ещё несколько человек прошли… И не слишком аккуратно шли… Но в след всё же ступали…
– Назад когда поедет? – спросил Берсанака.
– Когда назад двинешь? – «перевёл» Гойтемир вопрос.
– Автомат припрячу, и назад… Сам «краповым» покажусь – дескать, что мне убегать?.. Я – чистый и к проверке готов…
– След рассмотри как следует… С места нам не звони… Отъедешь в сторону, звони оттуда… – Гойтемир без подсказки понял, что хотел узнать Берсанака. – И хорошо продумай, что будешь ментам говорить, зачем ты возвращался…
– А откуда они узнают? – не понял тракторист.
– А ты думаешь, они следы читать не умеют? Пять раз от тела Алхазура до дороги по следу пройдут и всё разберут… Если уже не прошли…
– Понял… Я подумаю… Конечно… Бензопилу забыл… За ней и возвращался… Из тележки выложил, когда грузил, и забыл…
– Какой плохой из тебя хозяин, Бекмурза… – сказал Гойтемир. – И как ты можешь магазин держать, ума не приложу… Разве хороший хозяин забудет где-то бензопилу?..
– Вай-вай… Вот такой я человек невнимательный… Голова совсем дырявая… Это потому что менты – проклятое племя, пусть не приснятся они доброму честному человеку! – меня много и сильно били…
– Ладно… Брат твой когда приезжает?
– Сегодня должен был в Грозный прилететь. Думаю, завтра появится…
– Пусть сразу связывается с нами… Без задержки… А ты сам будь осторожнее… – посоветовал на прощание Гойтемир.
– Я своей жизнью время от времени тоже дорожу… – ответил Бекмурза. – Я бы, честно говоря, и не так дорожил, да жена заставляет, говорит, куда я с семерыми детьми без тебя… Приходится слушаться… Жену надо не только любить, но и уважать…
Уважать Бекмурзе свою Аминат было за что: сам он от силы шестьдесят килограммов весил, а жена у него за сто пятьдесят перевалила…
* * *
Тракторист Бекмурза, владелец сельского магазина, назад ехал не так быстро, как до этого, и дорогу выбирал более тщательно. То есть он выбирал место вне дороги, где ещё не проезжал до этого и где было побольше камней. Резина на тракторных колёсах хоть и старая, но надёжная, а снова зарываться в грязь Бекмурза не желал. Тем более помочь ему теперь было уже, кажется, некому. А если и появились в лесу посторонние люди, то они, догадывался Бекмурза, особого рвения в помощи не покажут, в отличие от соседа по сельской улице Алхазура Чочиева, который теперь уже помочь не сможет, потому что Алхазур сам сказал Бекмурзе, что знает, где прячется Берсанака, и идёт убить его, потому что Берсанака убил его племянника Микаила.
Отъехав в сторону совсем немного, Бекмурза позвонил Гойтемиру, чтобы предупредить о предстоящем визите Алхазура. Гойтемир обещал старшего Чочиева встретить и, видимо, встретил, потому что сам позвонил Бекмурзе вскоре и велел завтра снова поехать на ферму и «нечаянно» найти в лесу тело Алхазура. А потом сказать не кому-то, а только участковому менту младшему лейтенанту Идрису Дударкову. И показать место.
В принципе, от возвращения Бекмурзы на ферму ничего не изменилось, и ехал он домой в своём обычном беспечном состоянии духа. Только у следа, проложенного по снежной целине Алхазуром, снова притормозил и на этот раз внимательно, хотя и быстро, осмотрелся вокруг. Бекмурза имел острый взгляд и обычно всё подмечал, что ему требовалось подметить, и опасность всегда чувствовал, как сам говорил, своим слегка великоватым носом. Великоватым нос считал только он сам. Другие думали, что нос чуть-чуть больше, чем великоватый, но хорошие знакомые признавали, что такой нос помогает чувствовать то, что другие не чувствуют. Однако в этот раз Бекмурза ничего подозрительного не увидел и не почувствовал, но убедился ещё раз, что кто-то спустился с сопки и пошёл по следу Алхазура. Может быть, даже не один человек. Что это был не след Гойтемира и Берсанаки, сомневаться не приходилось, потому что Берсанака Гайрбеков с товарищами засел совсем в другой стороне. Значит, ещё кто-то здесь бродит, и хорошо, если этот кто-то не видел Гойтемира, когда тот убивал старшего Чочиева. Но Аллах бережёт только того, кто сам о себе позаботиться желает. Эту истину Бекмурза хорошо знал и потому, внимательно за окрестностями наблюдая, проехал чуть дальше – и только там вытащил трубку мобильника и набрал уже привычный номер.
– И что расскажешь? – теперь уже спросил не Гойтемир, а сам Берсанака, который взял, видимо, у Гойтемира трубку.
– Посмотрел я след…
– Ну, и…
– Кто-то прошёл по нему… Мне показалось, что даже не один человек…
– Обувь какая?
– Рифлёная подошва… Похоже на берцы… У Алхазура такая же… Но эти сверху, с другим рисунком…
– Плохо… Но всё равно я благодарен тебе за предупреждение… Сам будь осторожен… Если завтра нас не застанешь на месте, жди в гости ночью. Аккумуляторы для трубок заряди.
– Уже зарядил… Все три телефонные и тот, большой…
– Хорошо. Ты, надеюсь, себе нормальную собаку ещё не завёл?
– Нормальная собака у меня в магазине ночует… Те, что дома, не собаки, а кошки и почти не лают, хотя и не мяукают… Но штаны порвать могут, если близко подойдёшь… Но ты не подходи. Цепи не длинные… Не волнуйся…
– И хорошо… Осторожнее будь…
С Берсанакой разговаривать было всегда приятно. Он не произносил лишних фраз и вообще болтовни не любил. Настоящий сдержанный в эмоциях медведь… Все события отмечал только двумя характерными для него словами: «хорошо» или «плохо». Быстро отключился от разговора и в этот раз.
И едва Бекмурза успел убрать трубку и отъехать на десяток метров, как из-за поворота дороги появилось какое-то непонятное, незнакомое трактористу чудовище, которое такую грязную дорогу преодолевало так же уверенно, как это мог делать трактор, если не более быстро. Бекмурза сначала подумал, что это военный «Хаммер». Он видел «Хаммер» в автосалоне в Москве и даже за руль там же садился, словно приценивался. Видел несколько «Хаммеров» в Грозном, где хорошие сильные машины в моде и совсем не редкость, по крайней мере в меньшую редкость, чем в той же Москве, только в Грозном в чужой «Хаммер» не сядешь. Он и сам мечтал о «Хаммере», хотя денег пока не хватало. Но сейчас Бекмурза быстро сообразил, что у федералов тем более нет денег на такие машины, да и не «Хаммер» это вовсе, а какое-то новое чудовище, судя по камуфлированному цвету принадлежащее или военным, или ментам.
Машина перекрыла дорогу в самом узком месте, откровенно намекая, что трактору пора остановиться. Лёгким трактором и легковушку-то не всегда с вязкой дороги столкнёшь, а уж такого тяжёлого зверя – тем более. Он сам, пожалуй, может смести трактор с дороги и не почувствовать момента встречи…
Бекмурза остановился и выпрыгнул из кабины с радостной улыбкой, которую всегда умел в нужный момент на своём лице «нарисовать». Улыбка, естественно, предназначалась не «краповым», что выскочили из, похоже, бронированной машины, оснащённой даже креплением для пулемёта на крыше, а только самой машине. И даже на наставленные на него автоматы привычный к этому Бекмурза внимания особого не обратил.
– Кто такой, откуда путь держишь? – спросил, козырнув, бровастый широкогрудый капитан.
– Местный я… – беспечно ответил тракторист, показывая прекрасное знание русского языка. Зря, что ли, финансово-экономический институт в Москве закончил по-настоящему и диплом имеет не покупной. – Бекмурза Бисолатов… А что это за машина такая? Я уж думал, «Хаммер»…
– Это почище любого «Хаммера» будет… – заметил выпрыгнувший с водительского сиденья старший прапорщик не в «краповом», а в чёрном берете. – «Тигр»… Отечественная машинка… В Нижнем Новгороде делают. Для Саудовской Аравии по заказу разрабатывали. Вместо «Хаммера», но лучше «Хаммера». А досталась нам… И слава богу…
И с силой, с какой-то восторженной злобой пнул большое, как у бронетранспортёра, колесо…
– Вот бы мне такую для наших-то дорог… – мечтательно и простодушно сказал Бекмурза.
– Покупай… – не менее простодушно ответил старший прапорщик. – Дёшево отдам… Капитан спишет как сгоревшую после выстрела гранатомёта…
– Документы… – одним словом-требованием прекратил капитан пустую болтовню.
– Это пожалуйста…
Бекмурза без возражений полез в карман, привычный к таким проверкам, как к чему-то неизбежному, как к дождю привыкают или к солнцу, как к автомобильному движению на улицах, которого следует опасаться, но не следует бояться, если знаешь, где улицу переходить и на какой сигнал светофора идти следует. Хотя, как Бекмурза слышал, многие его соотечественники, выросшие в последние годы в горах, про светофор никогда ещё не слышали и часто, попав в город, ругаются на движение, считая городскую жизнь сумасшествием.
Капитан документы посмотрел, сверил, водя пальцем по строчкам, с каким-то списком в своём планшете и вернул.
– Куда и откуда?
– Домой… – спокойно ответил Бекмурза. – У меня магазин свой…
– Знаю… – показал капитан, что список у него не случайный.
– Вот… Магазин расстраиваю, прикупил тут ферму заброшенную, понемногу разбираю на стройматериалы… Вожу вот в свободное время…
– Видел кого рядом с дорогой? – спросил зашедший со спины длинный и жилистый «краповый» старший лейтенант с удивительно кривым и длинным носом.
От такого всегда ждёшь, что он лапой своей, как плёткой, с размаху врежет. И обязательно сзади, чтобы изувечить. Неожиданно полученный удар часто увечит, потому что мышцы под него напрячь не успеваешь…
Из-за поворота дороги показался ментовский «уазик» местного участкового. Узкие колёса проваливались в грязь, но всё же «уазик» шёл ровно, почти не рыская капотом по скользкой дороге.
– Видел… Я дважды ездил… Первый раз поехал, вспомнил, что бензопилу оставил, вернулся… Сейчас возвращаюсь… Вот в тот, в первый раз, застрял я, так сосед из лесу вышел, помог… Мы с ним пару ёлок срубили, под колёса, чтобы выбраться…
– Какой сосед? – спросил капитан.
– С нашей улицы… Алхазур Чочиев… Помог, потом в лес ушёл…
– А что он там делал? – поинтересовался старший лейтенант.
– А я разве хам, чтобы спрашивать. Вышел, поздоровались мы, он помог и пошёл дальше…
– Какое при нём было оружие? – «краповый» старший лейтенант даже не спросил, было ли у Алхазура с собой оружие. Он сразу спросил какое. Но Бекмурза на такие штучки не попадается.
– Оружие? Да откуда у него оружие… Не знаю, не знаю… Ко мне он без оружия выходил. Зачем ему оружие, не бандит же… Не знаю, не знаю… Вообще не слышал, чтобы у него оружие было… Он даже не охотник…
– А у тебя оружие? Автомат где держишь? – вопрос прозвучал настолько жёстко, что Бекмурза даже слегка напрягся, словно за вопросом должен был удар последовать.
– А мне оно на что? Я торгую продуктами, а не патронами… И на охоту тоже не хожу… Мне оружие и не нужно…
– Я всем вам, местным, всегда говорю, что оружие вам не нужно… – без улыбки и даже показывая голосом, что злится, продолжил капитан. – А вы всё равно держите… И все вы абреки… Не можете без оружия жить, как нормальный человек без женщины. Нормальному человеку женщину обнимать по ночам хочется, а вам всем свои стволы…
– О! – с мечтательным восторгом согласился Бекмурза. – Я жену обнимать люблю… Её сколько ни обнимай, всё равно всю не обнимешь… Большая… А так хочется всю обнять…
Ментовский «„уазик“ остановился рядом. Из-за руля вышел младший лейтенант Дударков. Коротко посмотрел на Бисолатова, заглянул в кузов его трактора, в кабину заглянул, где уже возился один из „краповых“, обыскивая. И только после этого подошёл к самому Бекмурзе.
– Что, говоришь, Алхазур помогал тебе из грязи выкопаться?..
– Помогал… – согласно кивнул Бекмурза с той же добродушной улыбкой, но сам уже просчитал, что Идрис Дударков никак не мог из своей машины слышать разговор с «краповыми». Но он откуда-то знает, что старший Чочиев помогал Бекмурзе. Значит, кто-то видел ситуацию и «стуканул» младшему лейтенанту.
– А кто убил его?
– Кого? – Бекмурза сделал удивлённые глаза.
– А-а… – обречённо махнул рукой Идрис и пошёл к своей машине.
С заднего сиденья «„уазика“ басовито залаял громадный белый пёс, стараясь высунуть морду в чуть приоткрытую оконную форточку. Но морда для такого отверстия была излишне широка, а сама форточка открывалась в другую сторону, и пёс, стараясь открыть, наоборот, закрывал её, защемляя собственный нос.
Младший лейтенант милиции Идрис Дударков держал трёх кавказских овчарок, но с собой постоянно возил только одну – белую, считая её единственной в своём питомнике достаточно социализированной.[4]
– Что ты? – в спину младшему лейтенанту спросил капитан.
– Всё равно он ничего не скажет, даже если видел… – через плечо ответил Дударков. – Здесь никто ничего не скажет…
– Вот что, тракторист… – сказал долговязый и кривоносый старший лейтенант. – «Мобила» у тебя есть?
– Есть… – сказал Бекмурза.
– Номер скажи… Вопросы будут, мы позвоним…
Тракторист номер назвал без запинки. Старший лейтенант тут же быстро набрал его в память своей трубки и долго набирал имя, хотя и с этим справился. Бекмурза, со свойственной ему наблюдательностью, сделал вывод, что у старшего лейтенанта со зрением проблемы. Более крупные цифры он видит нормально, а вот в мелкие буквы на клавиатуре ему приходится всматриваться, прищуривая глаза, – дальнозоркость…
– Кати… – козырнул капитан, заметив, что обыск трактора закончился безрезультатно.
Бекмурза заскочил в кабину и оттуда уже приветливо помахал рукой «краповым». Со стороны казалось, что он был несказанно рад этой встрече.
В действительности Бекмурза был слегка рад, что умудрился и в этой ситуации получить информацию. И, только отъехав за поворот, достал трубку, чтобы доложить ситуацию Медведю и предупредить, что в эту сторону едут «краповые» вместе с младшим лейтенантом Дударковым. Тот, конечно же, с собакой… Полюбоваться тем, чем полюбоваться хотели, потому что они уже знают, что случилось с Алхазуром Чочиевым…
Но почему обязательно нужно было доставить на место происшествия собаку, как хотелось Берсанаке, – этого Бекмурза не знал. Тем не менее радовался, что мент с собакой появились, где им следовало появиться, и без его стараний…
