Сергей Семенович Монастырский
Базарный день
– Зачем тебе это? Все равно есть не будешь! – протягивал ребенку морковку и на сердитый окрик мамаши, примерительно отвечал:
– Это подарок! Отказываться нельзя!
Мать улыбалась, Колька улыбался, малыш счастливо смеялся.
… В этот час, как обычно, торговала где-то в дальнем конце Марковна, оставляла пост под присмотр соседки и отправлялась вдоль торгового ряда посмотреть, кто, чем и почем торгует, а главнее всего – поговорить с каждым, узнать новости. Бывало, возвращалась она к своему месту, когда рынок уже расходился.
Остановилась она и возле Кольки, потрепав его, вместо приветствия, по почти лысой уже голове.
– Коль, – попросила она, – приди после обеда Степанычу моему помочь, он какую-то балку на крышу закинуть собирается. Велел, если встречу тебя, попросить.
– Приду, – пообещал Колька, – а что, сын-то пишет?
– Пишет, слава богу, как-нибудь до конца дотянем!
Степаныч болел раком. Он знал, что жить уже не долго. И вот появилась у него идея отремонтировать свой старый уже дом, чтобы передать его сыну с его семьей. Чтобы жил он после него в их семейном гнезде, чтобы мать – Марковна не осталась одна, вообщем, это было его завещанием. – Ни разу не поинтересовался Степаныч, а хочет ли этого его сын, он был просто уверен – а кто же от такого подарка откажется!
Вообщем, это стало делом его жизни и оттого в этот, может быть, последний его год на земле, он не горевал, некогда было о раке думать! Он хотел только одного – успеть! И, конечно, кто мог, ему помогал.
А сын никогда сюда, конечно, не приедет. Жил он давно на Дальнем Востоке, все у него там было хорошо, зачем ему сюда?
Марковна это понимала, но Степаныча было жалко, и она в письме все рассказала сыну и попросила только одного – раз в месяц писать отцу, уведомить, что он обязательно сюда вернется и будет с семьей жить в обустроенном уже доме.
Сын писал.
– Может, хоть в отпуск в этом году приедет?– приободрял Марковну Колька.
– Ты что, Коль, Где ж таких деньжищь взять?! На самолете со всей семьей туда -обратно, это тридцать пять! А их четверо!
Колька согласно кивнул головой:
– Приду,– передай Степанычу! Часа в три!
… Еще издали заметил Колька плывущую, словно пава, вдали торгового ряда Марию Петровну. Было ей уже под восемьдесят, впрочем, точного возраста ее никто не знал, потому что, хотя и была она местная, ни с кем особенно близко не сходилась. И возраст ни лицо, ни тело ее не выдавали. Одевалась она всегда по-городскому, без уложенной прически и накрашенных губ на улицу не выходила.
Такой и прожила здесь бывшая учительница, а теперь пенсионерка и давно уже вдова Мария Петровна.
На руке у нее висела корзинка и шла она, естественно, не торговать, а за покупками к своему столу. А покупать, и много, у нее теперь был повод. Такой повод, что завидев ее, тетки, сидящие в торговом ряду, побагровели лицами и зашушукались.
О чем, Колька знал и сначала не верил. Мало ли бабских сплетен вокруг! Но недавно был случай. Полгода назад прибился ко двору Марии Петровны какой-то то ли узбек, толи таджик – мигрант, одним словом, имя у него было какое-то мудреное, и местные звали его Ибрагимом.
