Сергей Семенович Монастырский
Завтра война
Дом этот сияющий серебристой облицовкой и гордо возвышающийся своими двадцати пятью этажами над двенадцатиэтажными высотками стандартной застройки, стоял в новом микрорайоне города, на месте бывшей в этом районе небольшой улочки частных деревянных домов.
И только яблоневые деревья, заботливо оставленные застройщиками островками между зданий, напоминали о былом тихом провинциальном рае.
Это была коммерческая застройка – и квартиру здесь, даже в ипотеку могли купить только достаточно благополучные и обеспеченные люди, и потому жизнь здесь была спокойная, уютная, без войны и особых скандалов.
Дворники мели чисто, автомобили не заезжали на газоны и детские площадки не стояли с разбитыми горками и не блестели горами пустых бутылок.
…Июньская ночь нависла, сверкая звездами под крышей этого дома, и луна, заглядывая, пыталась пробиться сквозь неплотные шторы квартиры номер сто двадцать шесть на пятом этаже одного из подъездов.
В маленькой спальне, освещенной приглушенным светом ночника, раскинувшись на кроватке посапывала двухгодовалая маленькая девочка, а за стенкой в гостиной, превращенной на ночь раскладным диваном в спальню её молодых родителей, ее мама и папа.
Лежали, обнявшись лицом к лицу не размыкая губ, и не выходя друг из друга.
– Не шевелись! – шептала Катя, в истоме ощущая внутри себя пульсирующий член Михаила.
– Я так долго не выдержу! – так же счастливо прошептал он, еще крепче прижимаясь к ее телу.
Так они лежали и целовались, пока неистовая сила не толкнула их бешено навстречу друг другу. И уже не разбирая, что и как нужно делать, тела их покатились по постели, и одеяло скатились на пол, и простынь была скользкая, и только, когда головы их оказались опять на подушках, остановили этот волшебный танец. Но музыка не смолкала, она тихо еще плыла по комнате, укрывая их раскинувшиеся в изнеможении тела.
Они лежали и молчали. И сил не было что-то сказать и не хотелось о чем-то еще говорить!
– Неужели это будет всегда? –прошептала Катя.
– Нет. Только до девяносто! А потом это будет через день, – обнял ее Михаил.
– Я про любовь!
– А я про что?
– Значит, ты любить меня будешь через день?
– Не придирайся к словам. Любить буду всегда!
– До девяносто устанешь!
– Такую девочку как ты – нет!
– Все так говорят. Потом девочки становятся тетеньками, а их бывшие мальчики, приходя с работы, вместо поцелуев спрашивают: – Где мой борщ?!
– Тебе повезло, ты знаешь, я не люблю борщ!
– Ну, что ты там любишь!
– Я люблю тебя!
– А я тебя!
…Девочка зашевелилась, заскрипев кроваткой.
Катя инстинктивно вскочила и как была голой, бросилась в детскую и долго не возвращалась.
Миша поднялся и пошел за ней.
Катя, нагнувшись над кроватью, рукой поглаживала дочку и что-то ей шептала похожее на колыбельную.
Он обнял ее сзади, и они счастливо стояли, глядя на тихо посапывающего ребенка.
… Ночь проходит, и ее волшебство будит утро с его непрошенными заботами и дневными проблемами.
Катя не отходила от плиты, где вскипала молочная каша для ребенка, переходила к столу, где на спех резала бутерброды и выключала кофе машину. Михаил добривался в ванной, дочка отказывалась есть, размазывая кашу по столу, звонил мобильник, напоминая о том, что нужно взять из запланированного вчера.
… Наконец, последний поцелуй и рабочий день начался.
… В двенадцать часов дня позвонила Катя.
– Миш, приезжай я больше так не могу!
– Что случилось?
– Этот козел опять на гармошке играет. А мне надо ребенка укладывать!
– Николай Иваныч что ли?!
– Ну, а кто еще?! Миш, приезжай, я с ним воевать не могу! И ребенка уложить не могу! Мне что делать?!
– Ну, позвони ему и скажи!
– Сам позвони и скажи! Кто у нас мужчина, в конце концов! А этот козел из-за своей гармошки ничего не слышит!
… «Козлом» был новый сосед, появившийся на лестничной площадке три недели назад.
Три месяца до этого, сменяя друг друга в этой квартире, работала строительная бригада. Как водится в этих случаях лестничная площадка была уделана цементной пылью, на площадку высыпались демонтированные материалы и складывались новые.
Всего квартир на площадке было четыре, и когда сдружившиеся за прошедшие три года соседи пытались урезонить отделочников, те только ухмылялись.
– Это еще ягодки! Вот когда все соседи сюда заедут, тогда о нас как о рае небесном вспомните.
И поведали, что квартиру эту получил от застройщиков некий пенсионер, в качестве выкупа за его развалившуюся часть дома, на месте которого, наряду с другими частными домами, застройщик затевал новое строительство.
– Представляете, – рассказывал бригадир отделочников, – только в туалете мы ему три раза плитку меняли! Все цвет не нравился! И когда, наконец, понравился, зашел со своей бабой, покрутил носом, и спрашивает: – А где биде?!
До сих пор у него был сортир на улице, с дыркой вместо унитаза, а тут: – А где биде?! Слово-то такое, откуда знает?!
Биде ни в одной из купленных квартир за свои деньги ни у кого из соседей не было. И поэтому все со страхом ждали появления нового соседа в пустующей квартире номер сто двадцать семь.
Отпросившись у начальника отдела, Михаил бросился домой.
Разливы гармони он услышал, едва выйдя из лифта.
И не заходя в квартиру, решил выяснить отношения на бегу!
На звонок, к его удивлению, гармонист открыл.
– Николай Иванович! – С порога начал Михаил, так как познакомиться с соседом успел двумя днями раньше, не могли бы вы не играть с двенадцати до двух, у нас ребенок спит в это время, я же Вас просил.
– Ну, просил! – весело и даже дружелюбно ухмыльнулся Николай Иванович, – а я тебе что-нибудь обещал?! У меня, когда душа разыграется, тогда я гармонь в руки и беру.
– Но ребенок же!
– Это твой ребенок! У меня режима нет. У меня душа поет!
На громкий разговор выбежала толстая баба в фартуке – Марфа Семеновна, как уже успел узнать Михаил.
– А мы закон не нарушаем! – закричала она, – шуметь нельзя только с десяти вечера! -Иди отсюда! – неожиданно резко закончила она, – купи свой дом и устанавливай там свои порядки! А здесь все общее!
И гармонь фыркнула и с переливами завыла на Сопках Манчжурии.
