полная версия

Сергей Сергеевич Митрохин
По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России

Полная версия

Предисловие

Почему «русский путь» и особенности российской цивилизации препятствуют модернизации страны? Мы попытались ответить на этот вопрос, обращаясь к особенностям исторического развития с точки зрения взаимодействия власти и общества – с одной стороны и империей и постимперскими особенностями современной России – с другой.

В первой части монографии анализируется драматическая колея «русского пути» последнего полутысячелетия, начало которого отсчитывается от Московского царства 15— 17 веков. Поворот в сторону Европы в 18 веке раскалывает российский социум на модернизированное меньшинство и традиционное большинство. Затем правящая элита, сохраняя московскую модель, строит на ее основе государство неограниченной эксплуатации крестьянства. Во второй половине 19 века социум вступает в период европейской модернизации, которая носит непоследовательный характер. В 20-м веке Московия возрождается на новой основе, делая крупный мобилизационный рывок. После его угасания наступает новый период застоя, который снова сопровождается расколом социума на модернизированные (прозападные) и консервативные силы. Победа прозападных сил сопровождается принятием решений о перераспределении национальных ресурсов с результатом в виде новой Постмосковии с ее застоем и возрождением сверхэксплуататорского (экстрактивного) государства, которое в 21 векеполучает юридическое оформление и идеологическую платформу, вступая в конфликт с модернизированной частью общества.

Во второй части книги рассматриваются имперское прошлое России и постимперский синдром, которые выступают серьезным препятствием на пути модернизации, формирования современного государства с социальной рыночной экономикой и действующими демократическими институтами.

Многосоставной характер страны обусловливает сочетание доминирующих тенденций политики унификации и централизации с существованием региональных и национальных особенностей, включая традиции, противоречащие принципам современного государства и действующей Конституции.

Отказавшись от единой советской коммунистической идеологии, российская элита до сих пор не нашла принципов, на которые могло бы опираться единство российской нации. Споры о единой идеологии и национальной идее идут с момента распада Советского Союза, предлагаемые представителями власти, учеными, журналистами принципы взаимно противоречивы: от необходимости построения гражданской нации на основе конституционного консенсуса до возвращения к социализму или созданию русского православного государства, противостоящего Западу.

Эта книга – продолжение размышлений авторов, опубликованных ранее, таких как книга Сергея Митрохина «Либеральный прорыв и консервативный тупик», «Модернизация и архаика» и работ Галины Михалевой «Политика и культура в российской провинции» (в соавторстве), «Россия между имперскими мечтами и модернизацией» (на английском языке), «Россия и Европа. Сближения и различия» (на немецком языке) и других.

Сергей Митрохин, Галина Михалева

Сергей Митрохин
Путинская Россия как продукт российского цивилизационного процесса. Назад, к Московии!

В мае 2020 года президент России Путин сделал сенсационное заявление.

«Россия – это не просто страна, это действительно отдельная цивилизация: это многонациональная страна с большим количеством традиций, культур, вероисповеданий, – сказал он. – Если мы хотим сохранить цивилизацию, мы, конечно, должны делать упор именно на высокие технологии и на будущее развитие».

«По словам президента, – сообщает РБК, – для сохранения этой цивилизации необходимо сосредоточиться на развитии высоких технологий. В числе приоритетных – искусственный интеллект, генетика и беспилотная техника»¹.

Эти высказывания вызвали массу иронических комментариев в социальных сетях. С моей точки зрения, ирония здесь не очень уместна, если учесть, что эти слова произнесены первым лицом государства, находящимся у власти 20 лет и собирающимся править еще почти столько же.

Президент заявил претензию на свое понимание цивилизационного процесса, что явно было сделано в порядке идеологической «артподготовки» к принятию пакета поправок в Конституцию.

Если бы с подобным заявлением выступил любой другой человек, то оно не представляло бы собой никакого интереса как слишком поверхностное и противоречивое. Путин явно ищет идеологическое оправдание своей власти, претендуя при этом на некую цивилизационную миссию.

Я не хочу над этим издеваться. Любого правителя России можно оценить по наличию такой миссии или ее отсутствию. Были правители, которые раздвигали перспективы страны, провоцируя модернизационный рывок. Но были и такие, которые загоняли ее в тупик изоляции, обрекали на замыкание в собственной скорлупе и тем самым тормозили развитие, т.е. в конечном счете, ослабляли.

Высказавшись по поводу России как особой цивилизации, Путин дал повод проанализировать и его собственную роль в этом процессе, оценить то, какой вклад он в качестве первого лица государства вносит в развитие нашей страны и вносит ли его вообще.

Ответить на этот вопрос невозможно без беглого обзора цивилизационного развития России.

После обзора основных тенденций развития российской цивилизации мы вернемся к фигуре Путина и проанализируем его слова о высоких технологиях и будущем развитии.

Российский цивилизационный процесс

Приступая к такому обзору, нельзя также избежать и определения понятия «цивилизация», которое используется авторами – во избежание расплывчатости и многозначности данного термина.

В данном докладе он используется в следующем значении:

Цивилизация – это совокупность смыслов (ценностей, представлений традиций и т. д.) и основанных на них практик (культурных, социальных, политических, технологических, хозяйственных):

1)доминирующих в крупных человеческих сообществах в определенные исторические периоды;

2)передающихся от одного периода к другому, из прошлого в будущее в качестве наследия.

Пункт первый отражает цивилизацию как состояние, которое сохраняется в относительно неизменном виде, в течение определенного периода приходит другое, которое, тем не менее, наследует от предыдущего некиебазовые особенности, которые можно условно назвать «генотипом».

Во втором пункте речь идет о том, что на смену одному состоянию цивилизации с течением времени приходит другое.

Во избежание путаницы в этом тексте понятие«цивилизация» будет применяться к первому пункту вышеприведенного определения, а ко второму – понятие «цивилизационный процесс».

В первом случае речь идет, например, о «цивилизации средневековой Европы» и «современной западной цивилизации», а во втором – о «европейском цивилизационном процессе».

Что же касается российского цивилизационного процесса (РЦП) или русского пути, то он распадается на эпохи – Киевскую, Московскую, Петербургскую и Советскую. Одни из них (например, Московская и Советская) соответствуют вышеприведенному определению цивилизации в большей степени, другие – в меньшей.

Для российского цивилизационного процесса характерно, что каждый его новый этап связан со сменой столиц государства, которые и дают им названия. Советская цивилизация тоже началась со смены столицы. Придерживаясь данного критерия, можно утверждать, что Россия пока не вышла из ее рамок, а те многочисленные перемены, которые все же произошли, отразить в названии «постсоветская», которая во многих отношениях является продолжением Советской.

Все эти цивилизации связаны друг с другом преемственностью, но, в то же время, между ними существуют и существенные различия.

Московская Русь—ортодоксия, самоизоляция и деспотизм

Отталкиваясь от слова «отдельная», мы неизбежно придем к выводу о том, что президент РФ подразумевал в первую очередь московскую фазу Российского цивилизационного процесса.

Жак ле Гофф писал: «В истории цивилизаций, как и в человеческой жизни, детство имеет решающее значение²». Если это так, то Киевская Русь – это эмбрион или младенец. Детство России – это Московская Русь, в которой сформировались основные параметры цивилизации, актуальные по сей день.

В сравнении со всеми остальными периодами российского цивилизационного процесса, Московский имеет менее всего точек соприкосновения с Европой. В этом смысле Московская цивилизация гораздо больше их всех заслуживает путинского эпитета «отдельная».

Фундаментальное расхождение с Западом можно очень грубо и условно сформулировать следующим образом: пока в Европе шла рецепция римского права и других элементов античного наследия, на Руси осуществилась рецепция монгольского деспотизма³. При этом первое обстоятельство (отсутствие правового влияния античности), с моей точки зрения, является гораздо более важным, чем второе (влияние деспотизма). В условиях самостоятельной правовой жизни социум неизбежно вырабатывает ту или иную конфигурацию смягчения деспотизма.

В русском же социуме до наших дней не выработался тот единственно возможный вариант защиты от деспотизма, который связан с правом как основой «общественного договора» между обществом и властью.

Конечно, нельзя сказать, что в Киевской Руси предпосылки деспотизма полностью отсутствуют. Обычно их усматривают в деятельности Владимирского князя Андрея Боголюбского. Но их можно проследить и еще раньше. В самом крещении Руси в зачаточном виде содержится предзнаменование некоторых тенденций деспотического будущего. Согласно летописи, осуществлено оно было «огнем и мечом», в то время как в большинстве стран, принявших христианство (за исключением насаждения его извне), оно распространялось более или менее добровольно.

В то же время история Киевской Руси изобилует противоположными примерами «уравновешивания» княжеской власти, а также ее откровенной слабости перед лицом других институтов и социальных групп.

Монгольская система с ее назначением великих князей из ставки хана покончила с этим «плюрализмом», силой навязав русскому социуму единый центр власти, который, в конечном счете, обосновался в Москве, и именно монголам этот город обязан нынешним статусом столицы.

В то же время следует помнить, что этот деспотизм формировался не сам по себе, а в синтезе с византийским православием, точнее, с той его версией, которая насаждалась догматическими фанатиками, оказавшимися «святее патриарха Константинопольского». Именно они в итоге пресекли сравнительную толерантность Киевской Руси и «застолбили» здесь более радикальную версию православия, чем у себя на родине.

Синтез жесткой ортодоксии с жестокой властью восточного типа устранил из Московской цивилизации все те элементы, которые в Киевской Руси напоминали о Европе, и заложил фундамент Московского самодержавия.

Крайне расплывчатый европейский вектор Киевской цивилизации во времена Московской сменился на антизападный, поскольку в этот период резко усилилась конфронтация православия с католицизмом. При этом внешняя политика монголов еще и не позволяла подчиненным им князьям заключать стратегические союзы с европейскими правителями.

Под воздействием этих факторов Московская цивилизация переходит от просто самоизоляции, которая намечалась в Киевской по языковым причинам, к открытой религиозной и политической конфронтации с католическим Западом.

Набор признаков Московской цивилизации, выделенный жирным шрифтом, разумеется, неполон и будет дополнен в дальнейшем изложении. Но даже в этом усеченном виде он удовлетворяет вышеприведенному определению понятия «цивилизации». Теперь перейдем к более подробному обзору с целью разобраться, что от Московская цивилизации осталось в прошлом, а что продолжает жить до сих пор.

От открытости к самоизоляции и обратно

Один из алгоритмов Российского цивилизационного процесса заключается именно в движении от изоляции к замкнутости, которая потом опять сменяется открытостью. Первоначальный импульс этому алгоритму дала деятельность князя Владимира. Крестив Русь, он вырвал ее из рамок языческой самоизоляции и ввел в христианский мир, что дало мощный импульс развитию страны.

Московская Русь, пришедшая на смену Киевской, пошла по пути самоизоляции, которую снова нарушила Петербургская Россия. Затем наступила советская изоляция с ее «железным занавесом», сменившаяся открытостью 90-х годов прошлого века. Со второй половины «нулевых» нынешнего началась новая фаза самоизоляции.

От этого «маятника» нельзя отмахнуться, как от чего-то несущественного. Он явно представляет собой устойчивую закономерность, которую, видимо, следует считать одним из ключевых алгоритмов Российского цивилизационного процесса.

Московскую Русь отличало от Киевской то, что последняя была цивилизационно ближе к современным ей европейским странам и имела определенный потенциал движения по европейскому пути. При этом надо отдавать себе отчет и в том, что в те времена сам европейский путь еще не сформировался.

Две разные «колеи», по которым впоследствии пойдут Европа и Русь, на тот момент были крайне размытыми, но все же при этом в чем-то пересекались и переплетались друг с другом. Область этого пересечения можно очертить даже территориально. Благодаря общему славянскому происхождению и отчасти также славянскому алфавиту, изобретенному Кириллом и Мефодием, ее можно вслед за Виктором Живовым условно обозначить как Slavia Christiana⁴.

С цивилизационной точки зрения, эта «славия» была скорее европейской, чем азиатской.

Так же, как и Европа, Киевская Русь являлась полицентричным образованием, то есть в ней отсутствовал единый всеподавляющий центр, власть была распределена между князьями разных степеней родства, церковью, народным вече и т. д.

В «Повести временных лет» есть свидетельство и об определенно европейском представлении о праве как важнейшем условии существования общества: «поищемъсобѣкнѧзѧ. иже бъıволодѣлъ нами и судилъ по праву»⁵. Этот завет наших предков, касающийся «суда по праву», не выполнен в нашей стране до сих пор.

Естественным условием существования Slavia Christiana было отсутствие враждебности к Западу, то есть к католической вере. Данная толерантность продолжалась по инерции даже после официального церковного раскола 1054 года.

Однако напряженность постепенно нарастала. В полном соответствии с теорией Арнольда Тойнби⁶, цивилизация на восточной окраине Европы родилась как «ответ» на вызов ее западной части. Но «ответ» всегда сохраняет зависимость от «вызова». Противопоставление себя Западу на Руси постоянно сменяется стремлением ему подражать.

Феномен «отторжения-притяжения» Запада, таким образом, является одним из базовых «генетических кодов»российской цивилизации. Поэтому даже само ее изучение невозможно без сопоставления с западной – в большей мере, чем скакой-нибудь другой.

Тенденция культурной самоизоляции Руси от Запада уже наметилась в киевские времена в связи с тем, что архаический славянский язык православной церкви (изначально – македонский диалект болгарского языка) не мог служить средством коммуникации с европейскими элитами, а значит, и обмена с ними ценностями и идеями.

Другим следствием этой самоизоляции, перешедшим от Киевской Руси к Московии, стала полная оторванность Руси от античной цивилизации, которая благодаря латыни являлась мощным цивилизационным донором не только дл яЗапада,но идлямусульманскогоВостока.

По этой причине в фундаменте русской цивилизации отсутствуют базовые элементы как западной, так даже и византийской (светское образование c обязательным изучением в школе античных авторов, рецепция римскогоправа).

По причине языковой и религиозной самоизоляции Россия до второй половины 17 века практически не знала светской культуры и образования.

«До конца 17 века русская литература была деперсонализирована, лишь в конце его появляются ростки внецерковной живописи… скульптура, театр как сферы искусства отсутствовали вовсе. Основная часть населения, исключая чиновников и священников, была неграмотна. В стране в принципе не существовало системы образования… не было даже сети начальных школ. Если в средневековой Европе уже в 12 веке „учение и преподавание наук стало ремеслом, одним из многочисленных видов деятельности, которые были специализированы в городской жизни“⁷, то в России не было ни студентов, ни преподавателей, ни ученых»⁸.Ключевым моментом расхождения между Русью и Европой является отсутствие рецепции римского права и вытекающих из него уникальных западных феноменов: университетского движения, революции городов с их хартиями вольностей, роста влияния профессиональных юристов, парламентов и многого другого. Обобщая все эти явления в одном понятии, можно назвать их зонами автономии. Такие зоны невозможны без глубокого освоения правовых принципов и практик, так как только право может являться основойсаморегулирования,выступающегокакальтернативанавязываниюрегулированию«сверху».

Самоизоляция Руси еще в Киевский период ее истории нарастала по мере того, как в Европе происходила правовая модернизация, неизбежно вытекавшая из жесткого конфликта светской и духовной властей.

Вместо рецепции римского права на Руси, повторимся, происходила рецепция византийской ортодоксии монгольского деспотизма. В результате право в российском социуме не смогло сформироваться как самостоятельная система, независимая от верховной власти, а до сих пор остается всего лишь одним из инструментов управления в руках этой власти.

Рецепция римского права произошла в России только в 19 веке и была чисто академической, она так и не успела затронуть широкие слои не только общества, но даже его интеллектуальную элиту, а муниципальная революция не произошла и по сей день.

Русская ортодоксия

Тот барьер, которым отгородила Русь от Европы языковая изоляция, оказался не единственным и даже не самым главным. В конце концов, такие барьеры преодолеваются с помощью переводческой деятельности, которая в Средневековье процветала как на Востоке, так и на Западе. Но только не на Руси, где почти монопольный контроль над культурой и культурными влияниями взяли в свои руки церковные ортодоксы.

Светское образование в Европе и Византии, конечно, играло подчиненную роль по отношению к духовному, но для становления Европейской цивилизации эта роль была колоссальной. Семь свободных искусств, преподававшихся в монастырских школах еще до появления университетов, проложили дорогу такой ранней форме средневековой рациональности как схоластика, которая, в свою очередь, немыслима без освоения наследия Аристотеля.

В Киевской Руси светское образование коснулось, по-видимому, только воспитания и досуга князей, которые иногда знали несколько языков, включая латынь и греческий. Одна из гипотез авторства одного из немногих памятников светской литературы этого периода – «Слова о полку Игореве» – заключается в том, что автором был сам князь Игорь. Даже если это не так, то, скорее всего, им был кто-то причастный к светскому образованию из самого близкого окружения князя. Но таких людей на Руси в то время были единицы.

Наличие «гуманистического» направления в культуре роднит Византию с Западом и, наоборот, противопоставляет ее средневековой Руси. Византийский гуманизм многими своими идеями и культурными смыслами перекликался с итальянским Возрождением. С другой стороны, в самой Византии его приверженцы, которых И. П. Медведев называет сообществом, «объединенным мечтой о свободнойи просвещенной человеческой личности», представляют собой такую группу средневековой интеллигенции, появление которой было совершенно немыслимо на Руси, где такому сообществу было просто неоткуда взяться, поскольку никакая даже элитарная группа здесь не имела шансов получить возможность хотя бы частичного освоения античного наследия⁹.

В качестве миссионеров после принятия христианства на Русь из Византии поехали представители не «гуманистического» направления византийской культуры, а совсем другого, которое Виктор Живов называет «аскетическим», противопоставляя его мировоззрению гуманистов¹⁰.

Именно эти церковные ортодоксы и ретрограды, отвергающие античную культуру как языческую, сыграли роль «культуртрегеров» для едва начавшей формироваться православной паствы на далеком заморском Севере.

«В миссию, как правило, отправлялись люди, для которых гуманистическая культура столицы не имела особой ценности, а распространение христианства среди варваров представлялось важнейшей задачей, что опять же скорее указывает на аскетическую традицию»¹¹.

В результате этой миссии византийская культура была воспринята на Руси в усеченном виде: ее «отфильтровали» для северных неофитов фанатичные миссионеры. Они отсекли от этой культуры все светские античные элементы, которые эти фанатики проклинали как языческие, оставив только ортодоксально-православные. В отличие от византийских гуманистов, достаточно толерантно относившихся к западному христианству, аскетические фанатики люто его ненавидели. Поэтому еще одним важнейшим вкладом, который они привнесли в формирующийся православный этнос на Севере, явилось отторжение католицизма, которое впоследствии переросло в ненависть к Западу как таковому.

«Антикатолические сочинения киевских греков… указывают на достаточно жесткую и ограниченную в своем интеллектуальном кругозоре позицию, скорее напоминающую аскетическое направление. Сопоставление антикатолических трактатов русских клириков греческого происхождения… с аналогичной продукцией, появлявшейся в то же время в Константинополе и служившей источником для этих трактатов, указывает на больший ригоризм, снижение значимости богословской и канонической проблематики… и превалирование обрядовой и бытовой регламентации»¹². В этих условиях, разумеется, не могло идти и речи о полноценном культурном обмене с окружающим миром.

В условиях языковой и культурной изоляции Руси аскетическая миссия имела последствия, далеко выходящие за чисто церковные рамки: она сформировала один из доминирующих типов русского национального характера и самосознания, который наложил колоссальный отпечаток на весь ход российской истории.

«Поскольку основной задачей ставилось сохранение православия как высшей ценности, то вся сфера бытового и культурного поведения человека подчинялась основанному на традиции жесткому канону, всякое нарушение которого трактовалось как угроза существования православного государства»¹³.

Назовем этот тип ортодоксальной личностью. Для нее характерна ярко выраженная религиозность, вера в авторитет, следование заранее установленным жестким догматам, абсолютная уверенность в собственной правоте, нетерпимость к иной точке зрения, черно-белая картина мира, постоянная ненависть к заранее установленному и неизменному «образу врага» и другие установки, сопутствующие всему этому.

При рождении Московского царства этот тип получил дополнительные импульсы для своего развития и укрепления под влиянием двух исторических «падений» Константинополя в 1453 году татаро-монгольского «ига» в 1480. Первое из них, по мнению В. О. Ключевского, повлекло за собой «религиозный переворот»: «Сметливый ум русского книжника нашел внутреннюю связь между этими событиями: значит, в Византии пало истинное благочестие, а Русь засияла им паче Солнца во всей поднебесной, и ей суждено стать вселенской преемницей Византии. Оставшись без учителя, русский книжник сам почувствовал себя в роли учителя, самодовольно осмотрелся кругом, и мир преобразился в его глазах: все ему представилось теперь не так, как представлялось прежде. Русская земля… явилась последним и единственным в мире убежищем правой веры и истинного просвещения; Москва, до которой не дошел ни один апостол, как-то оказалась третьим Римом, московский царь остался единственный христианским царем во всей Вселенной, а сам он, этот московский книжник, еще недавний „новоук“ благочестия, вдруг очутился единственным блюстителем и истолкователем истинного христианства, весь же остальной мир погрузился в непроницаемый мрак неверия и суемудрия»¹⁴.

Таким образом, ортодоксальная личность, доминирующая, конечно же, не только в книжной и церковной, но и других социальных слоях московского социума, получила дополнительное подкрепление уверенности в своей абсолютной правоте и надежности своего пребывания в лоне божественной истины. В словах «самодовольно осмотрелся кругом» Ключевский очень точно фиксирует комплекс мессианского превосходства, доминирующий в политическом самосознании Московии и передавшийся по наследству следующим поколениям.

Подобное самосознание основано на чувстве обладания единственно истинной правдой, которую не понимают окружающие нас народы. Слово «правда» отражает это мессианское превосходство лучше, чем истина. Отличие между ними фиксирует известная поговорка: истина одна, а правда у каждого своя. В правде, в отличие от истины, присутствует оттенок значения, передающий уверенность в собственной правоте; с ним связана и определенная агрессия, с которой отстаивается эта правота.

Истина отличается от правды тем, что первую ищут без гнева и пристрастия, а вторую навязывают с гневом и пристрастием. Именно с таким акцентом вложено это слово в уста «настоящего русского парня» в культовом фильме «Брат-2»: «Сила в правде: у кого правда, тот и сильней!» Не случайно именно слово Правда стало названием главного печатного органа большевиков, а также с прилагательным «историческая» включено Путиным в новый текст Конституции.

Абсолютной ПРАВДОЙ Московии является ее догматическое православие, которое по-гречески звучит как ортодоксия, а хранителем этой высшей и абсолютной ПРАВДЫ выступает Русская православная церковь. Как я уже говорил, для Московской цивилизации характерна более жесткая и радикальная ортодоксальность, чем та, которая имела место в Византии.

Поскольку православие – единственно истинная вера, то после падения Константинополя в 1453 году именно Московия становится духовным центром мира. Говоря словами псковского инока Филофея, Москва – Третий Рим, а четвертому не бывать!

Этот граничащий с нарциссизмом комплекс этнической исключительности или мессианского превосходства является одним из ключевых «генетических кодов» Московской цивилизации. В соответствии с ним русский народ под руководством своего государя должен нести свою правду, а именно свет истинной веры, окружающему миру, а также поддерживать и усиливать его в собственном государстве.

От Московии данный комплекс был унаследован императорской Россией, но даже еще сильнее проявился в Советскую эпоху, когда место православной ортодоксии заняла коммунистическая.