Сергей Ситников
Храм Пустоты

Полная версия

Пролог. Вавилонская ночь

Песок был черным, как сажа. Он забивался в трещины древних камней, цеплялся за босые ноги бежавшего человека, оставляя следы, которые вскоре исчезали под натиском ветра. Небо светилось густым кровавым оттенком, скрываясь за туманом, поднимающимся с земли, пропитанной страхом.

Город был мертв.

Его стены, некогда величественные, теперь представляли собой лишь обугленные останки, наполовину погребенные под слоем пепла. В воздухе витал запах сгоревшей плоти, смешанный с горечью ладана, оставленного священниками, которые так и не смогли спасти свой народ.

Где-то вдалеке слышались тихие, едва уловимые звуки – словно что-то тяжелое медленно скользило по камням, обвивая собой остатки разрушенных зданий. Бежавший человек знал, что ему не спастись.

Он слышал их дыхание.

Голоса шептали прямо в его голову, и он чувствовал, как страх сковывает мышцы, парализует тело. Они ждали.

В следующий миг из темноты выплыло нечто.

Оно не имело четкой формы – лишь смутный силуэт, похожий на тень, отделившуюся от ночи. Лицо его отсутствовало, но человек видел, как неведомая чернота накрыла пространство перед ним, словно слепая бездна, жаждущая поглотить его разум.

– Беги… – прошептал кто-то рядом, но беглец не мог.

Он не чувствовал своего тела.

Голова наполнилась хрипами, чужими голосами, воспоминаниями, которых у него никогда не было. Он видел себя ребенком, которого уносили от матери. Видел, как горит его дом. Видел, как он сам… умирает.

Он жил сотни жизней, умирал тысячи смертей.

Страх – вот что они поглощали. Страх был их пищей.

Силуэт наклонился ближе.

– Ты наш, – прозвучал голос, не имеющий источника.

И тогда человек наконец понял.

Он был страхом.

Его сознание рассыпалось, словно разбитое стекло, и ночь накрыла город окончательно.

Где-то на руинах Вавилона один из наблюдателей – тень без лица – поднял голову к кровавому небу.

Алу был доволен.

ЧАСТЬ 1. Чужак среди людей

Глава 1. Церковь в шахтерском городке

Городок, в котором есть нечто странное

Городок казался выцветшим. Как старая фотография, оставленная под стеклом витрины, он утратил яркость, но сохранил свою замкнутую, будто незыблемую атмосферу. Вечерами здесь не горели неоновые вывески, в подъездах не играли дети, а редкие фонари уличного освещения отдавали тусклым, жёлтым светом, придавая всему вокруг оттенок вечного заката.

Шахтинск. Место, где прошлое застряло в настоящем.

Серые двух и пятиэтажки стояли вдоль дороги, за их окнами лениво покачивались выцветшие занавески. Стены облупились, на балконах стояли старые холодильники, перевёрнутые ящики и верёвки с бельём, которое казалось чем-то несоответствующим этому месту – словно напоминание о том, что здесь всё же продолжается какая-то жизнь.

Недалеко от города дымила шахта имени Ленина, выбрасывая в небо чёрные, густые облака, делавшие солнце тусклым даже в полдень, а зимой придававшая снегу, несвойственный ему изначально, черный оттенок. В воздухе стоял характерный запах угольной пыли, смешанный с сыростью промёрзшей земли. Люди здесь были молчаливые, с лицами, которые казались высеченными из камня. Они шли сгорбившись, не замечая друг друга, и каждый нёс в себе что-то невидимое, потаённое.

Тишина. Здесь она не была благом – наоборот, она давила, словно бетонная плита. Вечерами город словно вымирал, растворяясь в низком гуле шахтных механизмов, работающих где-то под землёй.

На этом фоне выделялось одно место – здание, которое не должно было здесь быть.

Оно стояло недалеко от старого кинотеатра «Восток». Кинотеатр был закрыт на ремонт уже пару месяцев, но афиши с пожелтевшими от времени лицами актёров до сих пор висели на стенах, кривясь и отклеиваясь по углам.

Но кинотеатр был привычной частью города. А вот то здание рядом с ним – нет.

На первый взгляд – ничем не примечательное. Обычное кирпичное строение, не слишком старое, но и не новое. Без колокольни, без крестов, без витражей или арок. Оно не было похоже на храм, но каждый в городе знал: это церковь.

Когда-то здесь была бухгалтерия шахты. Старожилы помнили, как сюда приезжали люди в очках, с портфелями, как по утрам здесь гремели счёты и шариковые ручки строчили цифры в огромных книгах. Но теперь в этом здании служил дед Яков.

Его никто не выбирал. Никто не помнил, как он здесь оказался. Он просто был. Как старый тополь, притулившийся у забора или копоть на подоконниках – часть городского пейзажа. Никто не знал, когда точно он появился, но факт оставался фактом: он здесь уже много лет. И власть молчала.

Партком, местная милиция, горсовет – никто не задавал вопросов. Казалось, будто само его существование было чем-то, что не стоит обсуждать.

Днём перед храмом собирались люди. Не только русские – казахи, татары, украинцы, даже евреи. Это было странно, потому что в СССР религия была, мягко говоря, не в почёте. А тут – никто не протестовал, никто не спрашивал, почему это место вообще появилось.

Оно просто было.

И никто не знал, как это объяснить.

***

Дмитрий, или просто Димка, с детства обладал способностью замечать то, что другие игнорировали. Не детали, вроде неправильно застёгнутой пуговицы или затёртой подошвы ботинка, а незримые шероховатости мира, которые не вписывались в его привычный ритм. Иногда это было ощущение пустоты там, где должно было быть что-то живое, иногда чужие взгляды в местах, где никого не было. Ощущение холода среди летней жары или внезапное чувство тревоги, накатывающее в самых обыденных ситуациях.

И эта церковь… Она всегда выбивалась из стройной и органичной картины города, пусть город и не являлся образцом шедевра архитектуры. Не резкими линиями или гулкими колоколами – их у неё не было. Не крестами, не запахом ладана, не нарядными прихожанами. Она была неуместна не внешне, а сущностно. Как будто её никто не строил. Как будто она выросла сама, как плесень, на забытой в сарае недопитой чашке сладкого чая, заполнив собой пространство, к которому не имела никакого отношения.

Каждый раз, когда он проходил мимо, внутри что-то холодело. Было ли это страхом? Или чем-то глубже, чем страх? Как будто в этом месте что-то останавливало его. Невидимый барьер, созданный не из кирпича, а из самой сути этого здания. Граница, которую нельзя переступать, не изменившись.

Сегодня это чувство было сильнее, чем обычно. Может, потому что осень вступила в свои права и день выдался промозглым, с колючим ветром, обдирающим жёлтые листья с деревьев. Или потому, что в последнее время он чувствовал себя иначе – острее, внимательнее. Как будто нечто внутри него проснулось.

Он остановился напротив церкви и задержал взгляд.

Здание выглядело обычным, но только если не смотреть слишком долго.

Кирпичи… Нет, на кирпичах были тёмные разводы. Будто по ним текла вода. Но дождя не было уже несколько дней. Эти пятна не выглядели следами протечек, это было нечто другое. Оно выглядело… живым.

Окна. Он раньше не обращал на них внимания, но сейчас… пыльные, мутные, покрытые копотью. Будто внутри горел огонь. Но в этом здании никогда не топили, да и дым от угля не мог оседать только на стёклах.

И тут он это почувствовал.

Не глазами. Телом.

Взгляд.

Ощущение, что на него смотрят изнутри.

Нет, не просто смотрят. Оценивают.

Он судорожно сглотнул, и его пальцы сжались в кулак. Отчётливое, липкое чувство чужого внимания пронзило его позвоночник отдавшись слабостью в ногах. В висках заколотило, на затылке закололо, словно кровь вдруг пошла не в том направлении.

Димка замер, боясь посмотреть прямо в окно. Разум твердил, что это нелепо. Что это просто стекло, просто отражение, просто тени.

Но он уже знал, что там кто-то есть.

И этот кто-то – не должен был быть там.

Димка глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться, и всё же посмотрел вверх.

Ничего.

Окно. Пыль, копоть, отражение серого неба.

Но он не был дураком.

Его уже заметили.

***

Дед Яков был фигурой, которая словно не имела точки отсчёта. В городе никто не мог точно сказать, откуда он взялся и когда появился. Старожилы помнили его всегда – таким же, каким он был сейчас: высокий, худощавый, с белёсой бородой и пронзительными голубыми глазами, которые слишком долго задерживались на собеседнике.

Но он не старел. Или, если старел, то как-то неправильно. Время будто обходило его стороной, оставляя неизменным, как одну из шахтёрских построек – грубую, пропитанную чем-то древним, тяжёлым, несгибаемым. Он мог бы быть старше всех в городе, но выглядел не дряхлым, а просто… вечным.

Все знали, что он служит в храме. Хотя официально храмом это место никто не называл. Даже в документах, если такие вообще существовали, оно значилось, скорее всего, как «общественное здание», «место собраний», «культурный центр», но не церковь. Не потому, что кто-то запрещал, в областной Караганде, как знал Димка, точно были церкви и мечети – просто так было удобнее.

Яков никогда не навязывался, не ходил по квартирам, не пытался затягивать людей в свою паству. Ему это было не нужно. Люди приходили сами. Сначала старики, потом женщины, затем – молодые. Даже подростки, которым в идеале бы сидеть в кинотеатре или гонять мяч во дворе, появлялись у его дверей. Почему? Никто не знал. Но все были уверены в одном: если ты зашёл однажды – ты вернёшься.

***

Советская власть не любила церкви. В газетах писали о вреде религии, в школах проводили антирелигиозные занятия. Но на дедушку Якова никто никогда не давил.

Люди шептались об этом, но предпочитали не углубляться в тему. Мол, может, он дружит с кем-то в горсовете, может, какая-то особая ситуация, а может, просто не стоит лезть туда, куда не звали. Даже милиция, что обычно зорко следила за общественными движениями, не обращала внимания на его собрания.

Были слухи. Конечно, были. Что в 70-х приезжала комиссия из Караганды, чтобы проверить, какого чёрта здесь держат церковь. Что ушли они странные, молчаливые, один – вообще поседевший за ночь. Что после этого в местных отчётах больше не поднимали вопрос о дедушке Якове.

Но это были слухи. Всего лишь слухи.

Димка видел Якова не раз. Но никогда – так близко. Никогда не задерживался взглядом дольше нескольких секунд.

Сегодня он рискнул.

Дед стоял у входа в храм. На нём был тот же неизменный тёмный плащ, который не выглядел ни старым, ни новым. Его лицо было спокойным, но не добрым. Он не улыбался, но и не выражал враждебности.

Димка поймал его взгляд.

И застывший воздух вдруг сгустился.

Это был не взгляд человека. Это был взгляд сущности, которая видит в тебе что-то, о чём ты сам не знаешь.

Всё произошло за доли секунды.

Видение…

Димка увидел огромный древний город, раскинувшийся среди раскалённой пустыни. Высокие колонны, крытые мрамором здания, чёрное небо, пронзённое огненными всполохами.

Он увидел людей, которые падали ниц перед кем-то невидимым. Услышал голоса, сливающиеся в монотонное, хриплое пение. Почувствовал запах смолы, горячего железа, серы.

Это не его мир.

Но он был там.

На мгновение он почувствовал себя кем-то другим – человеком в одеянии жреца, держащим в руках нечто тяжёлое, древнее, холодное.

А затем – темнота.

Димка вздрогнул. Перед ним снова был Шахтинск.

Дед Яков по-прежнему смотрел на него.

Он знал. Знал, что Димка увидел.

И в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

Димка решает зайти внутрь

Димка стоял у входа в церковь и ощущал, как его ноги налились тяжестью. Он не мог объяснить это логически – ничего страшного не происходило, никто не заграждал дорогу, двери были открыты, но внутри что-то было не так.

Он чувствовал невидимый барьер, не материальный, а какой-то иной. Будто шаг за порог будет иметь последствия, которых он не осознаёт.

Где-то в голове билась мысль: «Не заходи.»

Но это не был его собственный страх. Скорее – чужой голос, вложенный извне.

Он посмотрел на порог. Линия между внешним миром и внутренним пространством церкви казалась слишком резкой, как если бы здесь проходила граница между двумя реальностями.

Но он всё же сделал шаг.

Первое, что его поразило – тишина.

Не такая, как на улице, где звуки просто рассеивались. Здесь была особенная, удушающая тишина, словно воздух сам заглушал шум. Димка услышал своё дыхание так, будто стоял в пустой комнате, где не было ни одного угла, от которого мог бы отразиться звук.

Он сделал ещё шаг.

Церковь внутри выглядела не как храм, а как место ритуала. Свет падал под странными углами, создавая тени, которые двигались медленнее, чем положено.

Деревянные скамьи стояли рядами, но были не такими, как в обычных церквях – на них не было следов свечного воска, пыль не оседала так, как должна была оседать в закрытом помещении.

И главное – запах.

Не ладана. Не воска.

Запах старой земли, мокрого камня и чего-то, напоминающего ржавую кровь.

Когда он прошёл дальше, воздух странно дрогнул.

Это не был ветер – что-то изменилось в самом пространстве. Как если бы стены вдруг приблизились, а затем отступили назад.

И тут он услышал дыхание.

Где-то впереди, в полутьме, кто-то или что-то дышало.

Он напрягся, но не отступил. Сделал ещё один шаг.

В этот момент воздух сгустился, словно его стало труднее вдыхать. Грудь сдавило – не болью, а ощущением чужого присутствия.

Он не видел никого. Но он чувствовал, что что-то здесь есть.

В глубине храма стоял человек.

Яков.

Он не шевелился, но Димка был уверен – он ждал его.

«Ты всё-таки зашёл.»

Это были не слова, а мысль. Она прозвучала прямо у него в голове.

Димка замер, осознавая, что это не было воображением. Яков не пошевелил губами, но Димка знал, что он услышал его так же отчётливо, как если бы тот произнёс это вслух.

Холод пронёсся по позвоночнику.

Яков не был обычным человеком.

Он не только знал, что Димка придёт, но и ждал этого.

А это означало, что теперь обратно дороги нет.

Когда Димка перешагнул порог обратно, воздух снаружи показался удивительно лёгким. Он сделал глубокий вдох, но не почувствовал ни привычного запаха пыли, ни едкого угольного дыма. Всё казалось не таким, как было раньше. Лёгкий ветер пробежался по лицу, но даже он ощущался иначе, словно проходил сквозь него, а не обдувал кожу.

Дверь за спиной оставалась открытой, но у него не было желания оглядываться. Казалось, что если он посмотрит назад, то увидит не просто храм, а что-то, что не должно было существовать в этом мире. Он чувствовал, что, если заглянет внутрь ещё раз, может оказаться там навсегда. Или, что ещё хуже, что оно заглянет в него в ответ.

Тело двигалось механически, шаг за шагом удаляясь от здания, но в голове всё ещё звучал тот голос. Не голос – мысль. Не его собственная, но и не чужая. Яков не разговаривал с ним, он передал что-то прямо в сознание, и это что-то не исчезало. Оно поселилось внутри, глубоко, затаилось в темноте мыслей, словно ждало подходящего момента.

Улица казалась пустынной. Люди куда-то исчезли, хотя, когда он заходил в храм, на площади было несколько прохожих. Теперь лишь ветер гулял между серыми зданиями, и от этого Шахтинск выглядел мёртвым, будто город, покинутый людьми много лет назад.

Димка пошёл быстрее. Сначала шаг, затем другой, третий, но с каждым движением напряжение только нарастало. Он чувствовал, что его кто-то видит. Обычный страх заставил бы обернуться, но это был не обычный страх. Он знал, что если повернёт голову, то увидит нечто, чего не должен видеть.

Шаги глухо отдавались в пустоте улицы, но казалось, что звук запаздывает. Как будто эхом возвращается из другого места, не из этого города. Сердце гулко билось в груди, он слышал каждый удар в ушах. Глупо, но хотелось бежать. Но бежать куда? От чего? Всё вокруг выглядело прежним, но чувствовалось иначе.

Свернув за угол, он на мгновение потерял храм из виду, но ощущение чужого взгляда не исчезло. Только теперь оно не было сосредоточено в одном месте, оно было везде. Как будто стены домов смотрели на него, как будто в каждом окне что-то пряталось за занавесками, как будто весь город начал наблюдать.

Он ускорил шаг, но улица не заканчивалась. Внезапно возникло странное чувство, что расстояние растянулось. Это был тот же путь, которым он ходил сотни раз, но теперь он тянулся дольше, чем должен был. Словно пространство изменилось, чуть-чуть, едва заметно, но достаточно, чтобы ощутить искажение реальности.

Только добравшись до своей улицы, он ощутил, как напряжение немного отступает – не уходит, а замирает, будто затаилось в тени. Окна знакомого дома смотрели пусто и равнодушно, но, по крайней мере, они просто были окнами, не проёмами в нечто иное. Димка почти бегом поднялся по деревянным ступенькам, шершавым от времени, по которым когда-то носился босиком, не зная, что однажды будет бежать по ним, спасаясь от того, чего не видно. Захлопнув за собой дверь, он запер все замки, будто металлические щелчки могли удержать то, что шло за ним не извне – изнутри.

Тёплый полумрак квартиры должен был обнять и успокоить. Но не обнял. И не успокоил.

Внутри всё ещё звучало эхо храма – не звук, а след. Он пытался стряхнуть его, как липкую паутину с лица, но чем сильнее тянул – тем крепче оно въедалось в сознание.

Он подошёл к зеркалу в прихожей и замер. Отражение смотрело на него, но что-то в нём было не таким. Черты лица были знакомыми, глаза остались теми же, но в глубине зрачков мерцало нечто чужое. Лёгкий, почти незаметный отблеск, который не принадлежал ему.

Он вздрогнул и резко моргнул. В следующее мгновение всё было, как прежде. Только его собственное лицо, уставшее, бледное, напряжённое. Но тревожное ощущение не исчезло.

Он развернулся, прошёл в комнату и сел на кровать, стараясь упорядочить мысли. Было ли это правдой? Или просто взвинченные нервы?

Что-то изменилось. Он знал это.

Вопрос был в том, изменился ли только он. Или изменился весь мир вокруг него.