Мы остановились на том, что есть сторона жизни женщины, связанная с требованием, и сторона, связанная с желанием. Требование, и в первую очередь материнское требование, глубоко укоренено в бессознательном любой женщины, даже если внешне она против этого протестует. Каждая женщина нуждается в материнском принятии и одобрении, хотя ей сложно в этом признаться даже самой себе.
И если соответствие требованиям женщина предъявляет открыто – семье, обществу, маме, – то желание всегда скрыто от постороннего взгляда.
Таким образом, разные аспекты женской внутренней жизни можно разделить не только на требование и желание, но и на явное и скрытое. Свои сексуальные фантазии или отношения с любовником женщина, разумеется, хранит в тайне. Назовем это различие внутри нее Женщиной дня и Женщиной ночи.
Женщина в роли заботливой матери и любящей жены – это Женщина дня. Это предъявляемая, одобряемая и уважаемая позиция, которая наделяет ее достоинством, весом и статусом в обществе. Она права, и она вправе.
Но это жизнь под чужим взглядом, который тебя оценивает. Это жизнь при свете дня. Для жены важна ее репутация, и ее недостойное поведение может запятнать всю семью. В арабских странах нередки «убийства чести», если жена изменила мужу: это бросает тень на весь род. Жена должна быть «безупречна».
Или мать. Сколько женщин мучаются вопросами: «Хорошая ли я мать? Все ли я дала своему чаду? Достаточно ли времени я ему уделяю? И что скажет об этом свекровь?» И сколько психологов озолотилось на этой женской тревоге!
В противоположность этому Женщина ночи – это мрак, покрытый тайной. Пространство сексуальных фантазий, грез, инкубов, оборотней и подонков – все это находит здесь свое место.
Если Женщина дня – это жена, то Женщина ночи – это скорее любовница. Слово «любовница» не должно вас пугать. Мы говорим об этом в самом широком смысле: женщина может быть любовницей и с собственным мужем, когда она олицетворяет собой объект его сексуальных фантазий.
Бывает, что оба эти аспекта – дневной и ночной – сосуществуют в женщине более или менее бесконфликтно. Например, днем она чувствует себя хорошей матерью, заботливой женой, а ночью – в отношениях с мужем – ощущает себя желанной любовницей, которая удовлетворена своей сексуальной жизнью.
Гораздо чаще эти две стороны ее женского существа находятся в глубоком и непримиримом противоречии. Для многих женщин с одним мужчиной возможно или одно, или другое. Или она хорошая жена и мать, напрочь лишенная жизни желания, или она наслаждается сексуальной страстью, испытывая при этом глубокое чувство вины.
Порой женщина полностью превращается в одержимую мамашу, в которой исчезают все женские и сексуальные аспекты. Она перестает следить за собой, ходит в старом халате и живет только жизнью детей. Даже муж в такой семье – это еще один большой ребенок. Конечно, секс в такой семье стремительно «выходит из чата», оставляя двух партнеров исполнять свой родительский долг.
Но даже если женщина не является зашоренной домохозяйкой, вопросы, связанные с наслаждением и сокровенными фантазиями, часто пробуждают в ней чувство вины. Да что там греховные помыслы – даже время для себя может ощущаться ею как украденное у семьи.
Днем женщина работает, заботится о детях и муже, исполняет обязанности по дому. Но ночь – это время, когда она принадлежит самой себе. Ночь – это пора, когда все требования засыпают вместе с детьми, мужем, работой и мамой. Ночь – это не только постель. Ночью просыпаются ее желания. Желания, за которые ей стыдно, но которые ей дороги.
Соединить аспекты дневной и ночной женской жизни – задача не из легких, порой длиною в жизнь. Иногда женщине удается этого достичь на какое-то короткое время, а потом все опять разваливается.
На самом деле, очень непросто подружить в себе Женщину дня и Женщину ночи. Некоторые женщины могут жить только двойной или, скажем, раздвоенной жизнью: быть женой в одних отношениях, а любовницей – в других.
Это внутреннее женское противоречие напрямую зависит от устройства мужского желания. Мужское желание инициирует, пробуждает и возбуждает желание женщины. И наоборот: мужская неспособность видеть в ней сексуальный объект убивает в женщине всякое влечение к мужчине. Например, часто после рождения ребенка мужчина теряет сексуальный интерес к своей женщине и только и ищет повод, чтобы сбежать. Женщина чувствует себя нежеланной. Ее влечение к нему симметрично угасает. Для того чтобы ощущать себя женщиной, ей нужна опора в виде его желания. Ей нужно, чтобы мужчина ее хотел.
Хорошей метафорой для двух аспектов женского существа является Луна. У Луны две стороны. Есть теплая, светлая сторона, которая смотрит на ребенка любящим материнским взглядом и поет ему колыбельную. Но есть и обратная, темная сторона Луны, всегда скрытая от внешнего взгляда. Это что-то очень приватное и интимное.
Непостижимое женское желание ассоциировалось с Луной в самых разных культурах. Пути движения Луны по небу гораздо сложнее понять, чем движения Солнца. Античным и средневековым мыслителям и астрономам приходилось городить огород и придумывать всякие эпициклы, чтобы хоть как-то объяснить себе все эти капризы и месячные фазы Луны. В чем-то это сродни мужскому объяснению женского поведения, приливов и отливов настроения женщины в духе: «Да у нее просто ПМС! Женщина – существо иррациональное, что с нее взять!».
Женщина, как и Луна, – это загадка для наблюдателя. Причем женщина – это загадка не только для мужчины, но и в первую очередь для самой себя.
Многие девушки мечтают выйти замуж за мужчину, который будет их любить, с которым они будут счастливы и удовлетворены. В идеале брак является продолжением мечты женщины о том самом, которому она отдастся и который возьмет ее и увезет… от первого мужа. Для многих женщин первый брак случается, потому что надо, потому что «часики тикают», потому что ты никому не будешь нужна, потому что он такой хороший, потому что он нравится твоей маме. И этот хороший мальчик находится в полном отрыве от ее «хочу»: от любовных и сексуальных фантазий.
Для многих женщин брак – это соответствие требованию: «Я нормальная, я кому-то нужна, со мной все в порядке». Они выходят замуж за хороших мальчиков, которых они не хотят, только для того, чтобы сообщить своей матери: «Я там была, отстань от меня».
Или женщины обнаруживают себя в душной, неудовлетворяющей семье с тремя детьми, ипотекой и невыносимой свекровью только потому, что слушали всех подряд, но не себя. А развестись страшно. И никакой пульсации ночного желания в этой ее жизни, конечно, нет.
Есть два основных проявления женщины в этом мире: в качестве матери и в качестве женщины. Лучше всего это различие можно продемонстрировать через два фундаментальных для любого языка глагола: «иметь» и «быть».
У матери есть ребенок – на то она и мать. Она всегда помнит – или должна помнить, – что он у нее есть. И если она себе позволит на время забыть об этом, то окружающие быстро напомнят: «Тыжмать!» Она как мама не может и не имеет морального права забыть о своем материнском долге. Иногда женщине снятся кошмары о том, что она забыла о ребенке и с ужасом вспоминает об этом. Ничто не вызывает у нее такого сильного чувства вины, как ощущение себя «плохой матерью». И чем младше ребенок, тем большее место он занимает в ее мыслях, переживаниях и тревогах. Она всегда держит его в голове и в сердце. Ей важно, накормлен ли он, ухожен, здоров, все ли у него в порядке.
Позиция матери глубоко заложена в любой женщине, независимо от того, что она декларирует, и от того, есть у нее дети или нет. Например, женщине, у которой нет детей и которая никогда не планировала становиться матерью, может присниться неожиданное и радостное открытие: «У меня есть ребенок». То есть она с удивлением обнаруживает в себе материнство, которого раньше никогда в себе не осознавала.
Материнская позиция связана с потребностью проявлять заботу и изливать ее не только на детей, но и на котят, щенят и на существ, требующих от женщины максимальной самоотдачи, самоотверженности и жертвенности, – мужей. Всем известны случаи, когда женщина помещает на позицию ребенка своего ненаглядного. В хорошем браке, как и в хорошем материнстве, она помнит, что у нее есть муж: она заботится о нем, ей важно, поел ли он, как он одет, поглажена ли рубашка (недаром ухоженные женатые мужчины так привлекательны). Как это ни забавно, но материнская позиция и способность закрывать глаза на некоторые нюансы – важнейшая основа хорошего брака.
Иногда такое «материнство в браке» достигает чудовищного размаха, как в фильме «Покровские ворота», где брак Маргариты Павловны и Льва Евгеньевича Хоботовых целиком превращается в отношения матери и 43-летнего недоразумения, за которого она все решает. Муж для нее – это объект, которым она владеет. У них нет детей, и в прямом смысле Маргарита Павловна не является матерью, но в фильме показано, как для нее важна сама эта материнская позиция, связанная с «иметь».
Конечно, не обязательно быть Хоботовым, чтобы обнаружить себя в роли сыночка собственной жены. Порой и начальники, переступая порог дома, превращаются в инфантильных и вечно критикуемых нерадивых детей. Муж у жены есть, и своей критикой она это только подчеркивает: «Ты мой!» Лишиться его – значит потерять и себя саму как жену и мать. На этом месте образуется пустота.
Страх пустоты – это важнейшая причина, по которой многие матери не отпускают своих детей. Они просто зациклены на обладании и не способны отказаться от позиции владения своим драгоценным объектом. Неосознанно такие матери делают все, чтобы их дети не взрослели. Они хотят как можно дольше – желательно всегда – занимать материнскую позицию, которая им очень льстит. Ведь быть матерью – значит, во-первых, быть вправе, во-вторых, иметь смысл и, не в последнюю очередь, быть бесконечно кому-то нужной. Ну как от такого откажешься!
В целом все пафосные заявления в духе «яжмать!» связаны как раз с соблазнительной для нарциссизма позицией, которую можно бесконечно и с упоением предъявлять окружающим как право. «Я имею ребенка, и поэтому я вправе». Наглядно это «иметь» проявляется в бесконечных фотографиях собственного чада в соцсетях: «Смотрите все: у меня есть, я не лишена!» Ее страница в соцсети становится своеобразным сертификатом соответствия: «Одобрено и отлайкано».
Любопытно, ведь женщины, как правило, предъявляют себя в соцсетях или с одного, или с другого ракурса: или с позиции «яжмать!», или с позиции «меня все хотят!». На одну смотрит одобряющее общество, а на другую – желающий мужчина и его вожделеющий взгляд. Для него она является сексуально притягательной, а такую не грех и полайкать.
Итак, с одной стороны – у нас материнская позиция, связанная с «иметь», а с другой – позиция желанной женщины, которая связана с глаголом «быть». Женщина проявляет себя иначе, чем мать. Если для матери объект заботы и обладания – это ребенок, то женщина, наоборот, сама является объектом, объектом мужского желания. Она хочет отдаться: «Возьми меня, если сможешь!» Она – то, что мужчина хочет, то, от чего он без ума. Женщина является женщиной относительно мужчины, его страсти, его стремления обладать ею. Женщину можно – и даже нужно – взять. И берет ее тот, кому это по силам.
Ранее мы упоминали о связи между женской сексуальностью, женским желанием и идеализацией мужчины. Женщина может возвести на пьедестал даже весьма посредственного персонажа, наделив его околобожественными атрибутами. Мужчину с большой буквы «М» создают женские грезы. Драгоценным объектом именно такого Мужчины она и хочет стать.
Чтобы женщина возжелала мужчину, он должен быть для нее в той или иной степени исключительным, выделяться из ряда других мужчин – только такому она и захочет отдаться. Ей важно, что она является исключительной для Исключительного. Что именно Он смотрит на нее с восхищением и вожделением и что именно она являет собой все то, чего ему не хватает. «Я хочу быть для Него всем!» – порой вздыхает влюбленная девушка.
Неслучайно женщина вновь и вновь вопрошает: «Ты меня любишь? Я для тебя важна?» Женщина так хочет получить предложение руки и сердца потому, что это утверждает ее абсолютную исключительность для мужчины. «Являюсь ли я для него сокровищем?» – этот вопрос мучает многих женщин.
Помните, как в тех же вышеупомянутых «Покровских воротах» медсестра Людочка, в которую главный герой влюблен, говорит: «Как?! Вы от меня отказываетесь?» – и убегает в слезах. Ее волнует, что в этот момент она не является для него бесконечно ценным и незаменимым объектом, от которого невозможно отказаться.
Каждая из этих позиций – «иметь» и «быть» – может по-своему ослеплять женщину. Например, Маргарита Павловна не хочет принять очевидное, лишь бы Лев Евгеньевич был всегда рядом и никогда не взрослел. Или Людочка, игнорирующая очевидное: ее поэт – это всего лишь инфантильный престарелый интеллигент-мазохист.
Любопытно, что герой влюбился в Людочку именно как в ту, в чьих руках находится шприц. Их любовь зарождается во время инъекций в задницу, ради которых он к ней и приходит. И если жена «пенетрирует» его морально, то Людочка – буквально. Таким образом, его глубинная позиция мазохиста остается неизменной и продолжает доставлять ему скромное, но стабильное наслаждение. Его «имеют», а он и рад[2].
Но отложим в сторону мужской мазохизм и вернемся к нашему вопросу. Роль женщины – вещь, гораздо более зависимая от мужчины и от его желания, чем роль матери. Женщина – существо, гораздо более эфемерное, чем мать. Мать живет в реальности: в окружении быта, дома, мужа, детей, школ, кружков и семейных посиделок. Женщина же в том смысле, в каком мы здесь об этом говорим, берет начало в мужских грезах. Недаром Ева была создана во сне Адама. Там она обрела свое подлинное место.
У матери есть ее дети, муж, уважение, дом, права, но часто нет желания мужчины, а женщина, хотя она может и не обладать всем этим, – сама является сокровищем.
Матери всегда есть на что опереться. Но для женщины утрата желания и любви со стороны мужчины может обернуться настоящей катастрофой. Как если бы с потерей мужчины она теряла саму себя. Женщина идентифицирует себя с тем, что в ней желанно для мужчины. И с его уходом ей приходится заново отстраивать и собирать себя по крупицам. Часто после расставания можно слышать от женщины: «Я потеряла себя…» «Ту себя, которой я была для Него» – но этой части фразы она обычно не осознает. Ее существо, то, кем она является, напрямую зависит от того, какой ее видит и хочет мужчина. Когда она вдруг перестает быть его сокровищем, то ощущает себя ненужной. Часто это приводит к провалу в депрессию: «Я больше никто. Меня больше нет».
Если мужчина бросает женщину, она может потерять опору и почву под ногами. Напротив, мать бросить нельзя – от нее можно только сбежать, нервно и виновато оглядываясь, оправдываясь и трусливо подделывая справку о доходах.
Эти два аспекта женского существования: «иметь» – в качестве матери – и «быть» – в качестве женщины – находятся у многих современных представительниц прекрасного пола в глубоком конфликте. Грустно, но для многих женщин быть женщиной равно никогда не становиться матерью.
Они внутренне рассматривают материнство как лишение, которое похищает у них сексуальность, желанность и свободу. Забеременев, некоторые женщины с неприятием смотрят на трансформацию своего тела и превращение себя в мать. Это пугает женщину, и корни такой реакции – во внутреннем конфликте с собственной матерью. В принципе, многих из них пугает, когда в отражении в зеркале они начинают узнавать черты своей мамы, с которой связано много претензий, обид и боли.
Скажем больше. То, что женщина стала матерью физиологически, еще не означает, что она стала матерью по сути. Многие женщины, хотя и рожают детей, внутренне никогда не ощущают себя настоящими мамами. В момент появления нового существа на свет рождается не только ребенок, но и мать. Но многие женщины не смогли по-настоящему родиться в этом качестве. Они как будто играют в дочки-матери. Материнство – это часть их биографии, но не часть их внутреннего мира и самоощущения. Дети для них, в общем-то, вторичны. Они слишком дорожат своей позицией в качестве женщины, чтобы от нее отказаться, даже на время.
Напротив, многие женщины, сконцентрированные на позиции «иметь», на позиции матери, чувствуют внутренний запрет на то, чтобы наслаждаться своей сексуальностью, и боятся, что если они обретут наслаждение в качестве женщины, то перестанут быть хорошими мамами. И в результате полностью исключают сексуальность из своей жизни.
Первому сыну Ева дала имя Каин, производное от евр. «канити» – «приобрела я». Эта история учит нас тому, что сын изначально является тем, что женщина приобретает. Ребенок – это то, что у матери есть, то, что она получила от Бога, и, соответственно, это то, что она боится потерять. Ведь потерять можно лишь то, что ты имеешь. И чем в большей степени на ребенка возложена роль сокровища, ценности, собственности или даже материнского дополнения, тем сильнее страх потери. Порой сын – это то, благодаря чему мать наконец ощутила себя целостной. Он – ее нехватка. Страх, что ребенок умрет, пропадет, потеряется, что его заберут или похитят, роднит многих матерей.
Эти чувства могут отравлять радость материнства с самых первых дней. Многие матери с момента рождения младенца тревожно прислушиваются к его дыханию: жив ли, дышит ли, не случилось ли с ним несчастья. После родов матери спят поверхностным сном, просыпаясь даже до того, как ребенок заплачет, и всегда заботясь о состоянии и потребностях младенца. Но если с новорожденным такая чуткость вполне уместна и даже необходима, то для растущего ребенка это может превращаться в удушающий контроль.
По мере взросления многие матери не позволяют ребенку отделиться, пытаясь контролировать всю его жизнь без остатка. Их беспокоит каждый его шаг, который может их разделить: например, друзья и подруги, которые могут «испортить хорошего мальчика», его собственные занятия и интересы, соцсети. Все мониторится и отслеживается. Повсеместно слышится вопрос встревоженных матерей: «Что делать, чтобы не упустить ребенка?»
Но вот какой парадокс: чем больше мать зациклена на обладании, тем меньше она способна слышать и понимать своего ребенка. Он для нее – не субъект с его собственными переживаниями и желаниями, а объект физической заботы и контроля. Его слова и чувства не принимаются во внимание (ведь вы же не спрашиваете у вещей и домашних животных об их переживаниях, вы заботитесь об их физическом состоянии, удовлетворяете их нужды). Так и многим матерям важно, что ребенок накормлен, обут, на его голове пресловутая шапка, которую он не забыл дома. У объектов обладания не спрашивают, что им нравится или не нравится, чего им хочется или не хочется. К тому же спрашивать опасно: ведь можно обнаружить, что желание ребенка существует отдельно от материнского, что он хочет чего-то своего. И чем больше ребенок наделен статусом объекта, который у матери «есть», тем сильнее она за него боится и тем меньше его слышит. Ведь чтобы слышать что-то, кроме собственной тревоги, надо признавать отдельность своего чада.
Детские протесты, истерики и приступы гнева, отказ подчиняться – это часто проявление неосознанного требования быть признанным в качестве субъекта, а не объекта. Ощущение, что его не слышат, вызывает у ребенка бессильный гнев. Но это совсем не значит, что он заброшен: он может быть очень важным, бесконечно ценным, но как объект. Важны его физические потребности, но не чувства. Реальный эмоциональный контакт в таких отношениях, как правило, отсутствует.
Ребенок является объектом и в более глубоком смысле: объектом проекции. Он тот, на кого проецируются материнские представления и фантазии. Зачастую ребенок становится объектом идеализации: «Мой – самый прекрасный, самый лучший». Он объект гордости, если не сказать, гордыни. Часто это касается именно сына. Сын – это драгоценный фаллос матери, которого она от природы лишена и который она с гордостью демонстрирует.
Кстати, имя Каин имеет этимологическую связь еще и с древнееврейским «кне», что значит «палка». Сын – это таран для собственных достижений и успехов. Сын должен добиться в жизни того, чего не добилась мать. Иногда, скажем прямо, даже «поиметь» окружающий мир, чего не смогла сделать она. Он – это объект, через который воплощаются в жизнь не реализованные, но грандиозные амбиции матери.
Внешне на такого ребенка буквально молятся и всем предъявляют, но бессознательно он ощущает себя марионеткой для реализации чужого, навязанного ему желания. Начиная со всех этих бесконечных кружков раннего развития и заканчивая требованиями академических успехов и карьерных достижений. Это становится огромной ношей, которую такой ребенок тащит на себе, всю жизнь функционируя как объект и не задаваясь вопросом о собственных желаниях.
Даже во взрослой жизни человек ощущает, что все, чего он добился, – это не его. В этом нет его выбора, лишь соответствие чужим ожиданиям и требованиям. А ведь именно следование собственным желаниям и делает нас собой, в противном случае нас не покидает ощущение, что мы проживаем чужую жизнь. Порой вернуться к себе можно, только организовав в своей жизни большой провал. Бессознательно это делается назло всем возложенным ожиданиям. Вполне в духе Каина, который в какой-то момент не выдержал, взял и полностью похерил свою жизнь.
Зачастую ребенок становится объектом не в идеальном, а в негативном ключе. В семье он воспринимается как носитель всего плохого, когда становится объектом для негативных проекций, как мусорное ведро, в которое сбрасывается все, что родители не принимают в самих себе. От него ждут только проблем, его постоянно критикуют и обесценивают.
Он беспрестанно слышит: «Опять на тебя все жалуются», «Снова из-за тебя в школу вызывают», «От тебя одни неприятности». Даже за само существование этого «нерадивого» ребенка приходится оправдываться перед окружающими: «Ну, вы же знаете, он у нас такой придурок» – или призывать общество в свидетели: «Нет, ну вы посмотрите на этого недотепу».
Такой нелюбимый и постоянно отвергаемый ребенок, к сожалению, вполне оправдает спроецированные на него представления на протяжении всей своей жизни. Он и правда начинает вести себя в соответствии с этими представлениями, даже если родителей уже нет рядом. Как корабль назовешь, так он и поплывет.
Не всем в жизни выпал шанс быть услышанными. Если вы не признаете отдельность другого человека, вы обречены слышать только собственные фантазии и проекции и приписывать другим только свои собственные чувства: «Почему ты меня так ненавидишь?», «Ты все делаешь мне назло!», «Да тебе на меня плевать…».
Еще один важнейший аспект материнского беспокойства связан с вопросами здоровья ребенка. Педиатры знают, что матери зачастую проецирует свою собственную депрессию или тревогу и потребность быть нужными на тело ребенка. Важно отметить, что сейчас мы говорим о психосоматике, а не о тех заболеваниях, которые возникают вопреки ее бессознательной воле. Тревожная мать постоянно водит ребенка по врачам в поисках существующих и мифических проблем со здоровьем. Есть матери, у которых дети все время болеют, потому что мать в этом нуждается. И есть матери, у которых дети почти никогда НЕ болеют, потому что мать в этом тоже нуждается. Одна нуждается в постоянной зависимости ребенка от нее, а другая – в его преждевременной независимости, даже когда он еще не готов к этому. Дети чутко реагируют на бессознательные материнские потребности. Болезнь – это крепкая связь между матерью и ребенком и постоянная нужда в присутствии матери, даже когда ребенок уже вырос.
При каждом чихе такого ребенка тащат к врачу на обследования. Он занимает место вечно больного, его бесконечно лечат, но никак не дают выздороветь, таким образом всегда удерживая его рядом, словно на поводке. У некоторых пышущих жизнью детей история болезни в детской поликлинике толще романа «Война и мир». Вместо того чтобы заняться собой, своим страхом одиночества и ненужности, такая мать неосознанно выбирает более простую стратегию. Она переворачивает ситуацию с ног на голову: это не я нуждаюсь в тебе, это ты болен и нуждаешься во мне.
Отношения, которые строит мать с ребенком, наделенным функцией объекта обладания, – это отношения удержания. Стратегий удержания немало: от тотального контроля, пока ребенок мал, до навязывания чувства вины, когда он становится старше.
Вина является мощным инструментом контроля и манипуляций в отношениях. Часто вина вызывается манипуляциями материнским здоровьем. «Ты всегда должен быть рядом, отвечать на звонки, вызывать мне “Скорую”». Сколько повзрослевших сыновей слышат от своих матерей: «Когда ты не отвечаешь на звонок, у меня подскакивает давление, начинается сердечный приступ, и вообще, я при смерти». Посыл, который скрывается за этими словами: «Твоя отдельность, взросление, самостоятельная жизнь убивают меня. Но если я чувствую, что ты мучаешься виной, или мне удается заставить тебя приехать, вывести на эмоции – значит, ты рядом и никуда не делся. Я чувствую связь, все хорошо. Славу богу, мой мальчик рядом. Никто и никогда не разрежет нашу пуповину».
Быть таким объектом для матери – невыносимо для психики, такая ситуация ощущается как порабощение. И если разделения не происходит, если пуповина не перерезается, а только растягивается, то это зачастую приводит к разного рода зависимостям. Но начинается эта зависимость гораздо раньше того момента, когда человек впервые пробует алкоголь или наркотики.
Она начинается с самого рождения, когда ребенка рожают для себя, чтобы заткнуть душевную дыру одиночества. Такой ребенок становится материнским «антидепрессантом», который всегда должен быть под рукой. Он заполняет пустоту, с которой придется столкнуться, если мать перестанет за него цепляться. Ребенок сам является объектом зависимости для матери. Он тот, чья утрата невыносима для нее. В каком-то смысле наркотик – это метафора его существования для матери, а ломка – это ее реакция на его взросление.
Именно в такой связи с матерью зачастую растут корни его собственных зависимостей. Будь то наркотики, алкоголь или отношения. Посмотрите на отношения в семьях зависимых, и вам многое станет ясно. Там часто полностью отсутствует отцовская разделяющая функция. Отца или нет, или он присутствует лишь формально, отдавая воспитание целиком на откуп матери. Некому разрезать пуповину, никто не скажет: «Мать, ты че творишь, отвали от него и займись своей жизнью». Отпусти и дай ему повзрослеть. Позволь себе пережить утрату.
Кстати, ненависть свекрови к невестке связана с тем, что сын рассматривается как объект, который у нее похищают. «Эта девица лишила меня сына». Для многих матерей пережить и принять такую потерю порой просто невозможно.
Такое материнское отношение можно выразить одним словом – собственничество. «Тот, кого я произвела на свет, навсегда должен быть моим, и только я имею на него права», – бессознательно убеждены многие матери, которые не способны отпустить своего отпрыска во взрослую жизнь.