Сергей Сурин
Александр Пушкин: близкая эпоха
Глава 4
Первые учителя, наставники, стихотворения, поцелуи, застолья, важные знакомства
Преподаватели
Скажи мне, кто твой преподаватель, и я расскажу тебе о тебе.
С учителями лицеистам повезло. Чтобы в гимназии 10-летним подросткам преподавали профессора, стажировавшиеся в лучших европейских университетах, – такое бывает только во сне и в Царскосельском лицее. Звезды, проделав изрядный путь, сошлись над Царским Селом.
Правовед и экономист Александр Петрович Куницын[22], резервный словесник Александр Иванович Галич[23], географ и историк Иван Кузьмич Кайданов (принятый в 1826 году в члены-корреспонденты Академии наук), а также математик Яков Карцов. Все они, кроме российских образовательных учреждений, закончили еще и немецкие университеты, в том числе самый престижный в то время – Геттингенский (вместе с привез из Германии «учености плоды» российский помещик и поэт Владимир Ленский).
Основной словесник и старший профессор Николай Федорович Кошанский (по прозвищу «гробовщик») хоть и закончил сугубо отечественный образовательный набор – Московский благородный пансион и Московский университет, но закончил с золотой медалью, что вполне можно приравнять к Геттингену. Николай Федорович постоянно побуждал лицеистов упражняться в самостоятельных литературных опытах, и именно на его уроке весной 1812 года наш национальный гений пишет свое первое публичное стихотворение. Кошанский тогда предложил описать стихами розу, предупредив, что это совсем не легко, и очень удивился, когда Пушкин в считаные минуты принес ему лист с двумя четверостишиями (не дошедшими до нас). Как и подобает словеснику, Кошанский любил выпить – чтобы слово лучше отзывалось – поэтому и был обозначен на знаменитой карикатуре лицеистов, где они нарисовали своих преподавателей, не способным к самостоятельному передвижению.
Фехтованию Пушкина учил Александр Васильевич Вальвиль, который создал собственную школу фехтования, издал самый популярный в России учебный трактат «Рассуждение об искусстве владеть шпагою», ас 1816 года руководил подготовкой учителей фехтования в гвардейских кавалерийских полках. С середины 1820-х годов Вальвиль преподает в училище кавалерийских юнкеров и гвардейских подпрапорщиков, где фехтованию на саблях будет обучаться Михаил Лермонтов.
«В его выпаде есть воображение», – скажет о лицеисте Пушкине его учитель и поставит в журнал высшую оценку. Резкие выпады с воображением – так можно назвать будущие эпиграммы поэта.
И еще ребятам сильно повезло с обоими директорами – как с первым, Василием Федоровичем Малиновским, так и со вторым, Егором Антоновичем Энгельгардтом. Оба вкладывали душу в свое дело, оба напрямую общались со студентами, пытаясь создать одну большую лицейскую семью. Это тоже ноу-хау Царскосельского лицея.
Сергей Львович Пушкин был знаком с Василием Федоровичем Малиновским. Брат Василия Федоровича, Павел, был свидетелем (поручителем при венчании) на свадьбе родителей Пушкина. А третий брат, Алексей Малиновский, будет сенатером и управляющим Московским архивом Коллегии иностранных дел. Именно в его ведомстве появятся знаменитые «архивные юноши». В апреле 1829 года Пушкин попросит жену Алексея Малиновского поговорить с будущей тещей в свою пользу, то есть выступить в роли свахи.
Энгельгардт, продолживший дело первого директора с марта 1816 года, подхватил эстафету и довел эксперимент, начатый при Малиновском, до ослепительного блеска. Приглашал студентов к себе домой, устраивал прогулки, плавно переходящие в походы, то есть был, возможно, первым классным руководителем (классным во всех отношениях). Пытался, продолжая традицию Василия Малиновского, сделать из ребят большую лицейскую семью – и во многом это ему удалось. После смерти Пушкина, когда ежегодные октябрьские собрания выпускников завяли, Энгельгардт[24] берет инициативу на себя и собирает здравствующих лицеистов первых семи выпусков (они выпускались, напомню, с интервалом в три года), в том числе и на своей квартире на Васильевском острове. А в честь 25-летия первого выпуска в 1842 году Энгельгардт устроил обед за свой счет в ресторане, благо годовая пенсия в 3000 рублей (это около 350 000 нынешних рублей, в полтора раза больше, чем годовой оклад профессора в Лицее) позволяла это сделать.
В сентябре 1843 года Царскосельский лицей по разным причинам переедет в столицу империи на Каменноостровский проспект и с тех пор будет называться Александровским. Новые студенты будут набираться ежегодно, а из выпускников мы знаем прежде всего Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (XIII выпуск 1844 года). Ну а в 1918 году знаменитый Лицей оказался не только ненужным, но и опасным для новой власти.
Высокий гость
Кроме общения с замечательными преподавателями, в Лицее можно было прикоснуться к великому в прямом смысле этого выражения – во время приезда этих самых великих на аттестационные экзамены. Самое известное событие этого рода, запечатленное, в том числе, на картине Репина, – посещение «публичного испытания» в январе 1815 года Гавриилом Романовичем Державиным. Ему шел 72-й год – по нашим меркам, вполне можно баллотироваться в президенты, но тогда в таких летах[25] надлежало быть дряхлым и глуховатым. Таким – скучным и спящим, он и сидел во время экзамена, пока выступление Пушкина не заставило его встрепенуться (далеко не факт, что нас сегодняшних то пушкинское стихотворение – «Воспоминания в Царском Селе» – взбодрит так же, как Державина). Пушкин пронзил классика своим словом, будто копьем. Как в эпизоде Крещения Христа поступило четкое указание сверху «Сей есть сын мой», так и здесь Державин указал на того, кто идет следом и кого река времен унести не в состоянии…
То был день Пушкина. Пушкин заявил о себе.
Это событие (безусловная веха в русской историй) вмещает в себя еще и забавный эпизод с Дельвигом, который ждал главного поэта екатерининской эпохи в засаде – с тем чтобы первым поцеловать ему руку прямо у входа в Лицей.
Шла борьба за право первого поцелуя руки живого классика.
Дельвиг предполагал, что Державин прямо с порога заговорит в рифму, и обязательно про алмазы или розы, ибо так поступают великие поэты. Но первой фразой классика, также ставшей классикой, был вопрос швейцару «Где, братец, здесь нужник?». Целовать руку классика Дельвигу сразу же расхотелось. Другой бы и заниматься литературой никогда не стал бы после такой чернухи, но Дельвиг сумел оправиться от удара и сделать много полезного на литературном поприще, в том числе основав и ныне здравствующую «Литературную газету».
Борьба гения с образовательной скукой
Муза, фрейлина или горничная?
Лицей стал не только прорывом в образовательной и учебно-воспитательной работе, но и местом одной из самых важных встреч в истории русской культуры. Именно в Лицее к Пушкину впервые пришла муза, о чем он сам чистосердечно признался в восьмой главе «Евгения Онегина» (жаль, что замечательный художник Александр Иванов не написал картину «Явление музы Пушкину»):
В те дни в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне…
С точки зрения сегодняшнего речевого обихода, слово «клики» означает прежде всего нажатие клавиш на клавиатуре (кто теперь вспомнит о лебедях!), а значит, непростые кибернетические лебеди обитали той весной в таинственных долинах!
А теперь о другом явлении Пушкину объекта женского пола. В то время, когда будущие золотые медалисты, Вольховский и Горчаков, повторяли пройденный за день образовательный материал, Пушкин отрабатывал свои гены с южным любвеобильным темпераментом. И как-то раз, во второй половине лета 1816 года, 17-летний Александр пробирается в корпус фрейлин, куда лицеистам вход был воспрещен, но дверь между корпусами не запиралась, и непроходимого вахтера-охранника не было. В темном коридоре Александр видит горничную княгини Волконской, Наташу, и бросается ее целовать.
Есть такая у классиков привычка: завидел горничную Наташу – бросайся ее целовать. А то потом ушлют в Сибирь или на дуэли живот прострелят. Vita brevis est, «жизнь коротка».
На седьмом поцелуе дверь из ближайшей комнаты распахивается, и сладкая парочка оказывается на свету. Видит Александр, что целует он страстно вовсе не горничную Наташу, а саму фрейлину императрицы, княжну Варвару Михайловну Волконскую, пребывавшую в его объятиях в полуобморочном состоянии.
Пушкин со всех ног кинулся обратно в свой лицейский флигель, а бегал он быстро[26]. Что касается фрейлины Волконской, то она немедленно идет жаловаться брату Петру, основателю русского генерального штаба и управляющему Императорской свитой (это был самый влиятельный человек в империи – он знал, в какой момент и в какое ухо нашептать императору ту или иную информацию).
– Брат Петр, – говорила Волконская, – в Царском Селе творится беспредел. Невозможно вечером выйти по делам из комнаты. Тут же на вас налетает сумасшедший эфиоп и начинает страшно сказать что, при полном бездействии силовых структур!
Дело тут же дошло до императора, и на ковер был вызван директор Лицея. Егор Энгельгардт защищал своего лицейского эфиопа как мог. Впрочем, Александр I находился в хорошем расположении духа и подтвердил это расположение ироничной фразой:
«Мало того, что твои парни снимают через забор мои яблоки и бьют сторожей садовника, так они теперь уже и фрейлинам моей жены прохода не дают…»
Объявив директору Лицея положенное «скажи ему, чтоб это было в последний раз!», император добавил на ход ноги директора Лицея по-французски:
«Между нами, старушка, быть может, в восторге от ошибки молодого человека…»
Старушке (Варваре Михайловне Волконской) шел 36-й год.
После этого случая главным для поэта было не перепутать, кто там является при кликах лебединых. То ли это почтенная княжна, то ли муза, то ли горничная Наташа.
И если честный человек обязан в определенных случаях жениться, то для поэта в этих же случаях достаточно написать посвящение в стихотворной форме, что Пушкин и делает – примерно в сентябре 1816 года:
…Свет-Наташа! где ты ныне?
Что никто тебя не зрит?
Иль не хочешь час единый
С другом сердца разделить?
Ни над озером волнистым,
Ни под кровом лип душистым
Ранней – позднею порой
Не встречаюсь я с тобой…
Удивительное дело. При жестком лицейском распорядке дня откуда у «солнца русской поэзии» могло найтись время для тайных встреч с горничной Наташей? И ведь, судя по стихотворению, время стабильно находилось! Уж точно – кто ищет, тот всегда найдет. А уж кто любит…
Со своей стороны, руководство Лицея, внимательно прочитав стихотворение, стало ежедневно прочесывать (рано утром и поздно вечером) побережье волнистого озера и душистую липовую аллею – для выявления лицеистов, прогуливавших обязательные школьные мероприятия ради встреч, не санкционированных администрацией. Будущие поколения лицеистов вряд ли будут благодарны Пушкину за то, что он раскрыл (сдал) все тайные романтические места Лицея.
Не обошло стороной солнце русской поэзии и бедную фрейлину Волконскую. Разозлившись на ее донос, Александр пишет дерзкую эпиграмму на французском:
Очень легко, сударыня,
Принять Вас за сводню
Или за старую обезьяну,
Но за грацию, – о боже, нет!
Поэт, видимо, хотел сказать «извините, пожалуйста, я обознался», но его немного отнесло в сторону от цели. Ох уж этот «француз»!
Два слова о сударыне. Летом 1812 года, когда лицеисты, столпившись у окна, смотрели, как на войну уходили гвардейские полки, квартировавшие в Царском Селе…
…И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…
…когда русские дворяне и купцы жертвовали деньги на решающее сражение, – Варвара Михайловна Волконская, не имевшая значительных средств для пожертвований, дала обет не пропускать ни одной обедни до конца своей жизни ради победы над Наполеоном. Это был ее вклад в общее дело. И свой обет Волконская исполнила. В 1860 году, парализованную, ее принесли в последний раз к обедне. Там она и умерла – под звон колоколов и звуки песнопения.
Перед тем, как покинуть тело, душа фрейлины в последний раз просмотрела ленту жизни и увидела еще раз торжественные коронации, роскошные приемы, красивых императриц с окутавшими их дворцовыми тайнами… и то, как 44 года назад в темном коридоре Царскосельского дворца ее осыпал жаркими поцелуями будущий национальный гений всея Руси.
Карта лицейских будней смазана!
В 1814 году Пушкин пишет небольшой экспромт (в стиле «гений лайт»), переделав начальное четверостишие оды Дениса Давыдова «Мудрость». Жаль, что текст не был озаглавлен «Будни лицейского образования».
Мы недавно от печали,
Пущин, Пушкин, я, барон,
По бокалу осушали
И Фому прогнали вон.
Стихотворение написано от лица Ивана Малиновского, так как его длинная фамилия в короткой давыдовской строке не помещалась. А в осушаемом бокале поместился алкогольный гоголь-моголь, не имеющий, впрочем, к Николаю Гоголю-Яновскому, которому на момент осушения было пять лет, совершенно никакого отношения. Сам Гоголь любил варить горячий английский напиток посеет, смешивая козье молоко с ромом и пряностями и приговаривая «Гоголь варит гоголь-моголь», что доставляло ему изрядное лингвистическое удовольствие.
Фома, дядька Фома – это гувернер (коридорный, вечерний смотритель, надзиратель за порядком), согласившийся (возможно, имел место случай легкой коррупции) сгонять за алкоголем (принес бутылку рома) и другими ингредиентами.
Членами тайного лицейского общества, составившими заговор против печали, были Пушкин, Дельвиг, Пущин и Малиновский. Взбили желток с солью и сахаром до образования густой смеси лимонного цвета, а затем в смесь добавляют коньяк (или иной крепкий алкоголь) и ставят на медленный огонь.
На этапе распространения характерного запаха к заговорщикам подключаются Сильвестр Броглио[27] и Александр Тырков. И наконец началась дегустация веселящего душу напитка. Дегустирующие, конечно же, не выходят на ужин – а что там делать, на ужине? Все шло неплохо до того момента, пока лицеист Тырков – человек с непростой судьбой – не начал вдруг громко петь, исполнившись радостью (что очень-очень по-нашему). На оду к радости, пробившую потолки и стены флигеля, прибежал изрядно напуганный дежурный инспектор, отставной полковник артиллерии Фролов и, зафиксировав неуставное поведение учащихся, приступил к расследованию. Он доложил об инциденте министру народного просвещения Алексею Разумовскому, тот не поленился приехать и лично вынес формальный выговор провинившимся. Впрочем, окончательное решение Разумовский передал на усмотрение педсовета, который постановил:
1. Две недели стоять на коленях во время утренней и вечерней молитвы.
2. Сместить на последнее место за столом (где сидели) по поведению.
3. Занести фамилии, с прописанием виновности и приговора, в черную книгу, которая должна иметь влияние при выпуске.
В основном был выполнен только первый пункт – стоять на коленях приходилось долго – ждать, пока весь класс по очереди прочитает молитву.
Что касается второго пункта, то, во-первых, нарушители и так сидели далеко не в первых рядах, а во-вторых, с разрешения учителей хулиганскую группировку стали потихоньку пересаживать обратно «к каше ближе» — подкармливать. Что касается третьего пункта, то новый директор, Егор Энгельгардт, благополучно его дезавуировал. Больше всех пострадал надзиратель по коридору дядька Фома – его немедленно уволили.
28 января 1837 года в седьмом часу вечера, почувствовав временное облегчение, умирающий Пушкин скажет: «Как жаль, что нет здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать».
Но Пущин и Малиновский – это же как раз участники знаменитой дружеской попойки!..
Первая в истории России лицейская пирушка с алкогольным коктейлем стала проявлением глубинного народного духа и задала алгоритм поведения будущим российским старшеклассникам на многие, многие лета…
Пушкин в Лицее: знакомства и знаковые события
В Лицее у Пушкина три дебюта: март 1812 года – Пушкин на лекции Николая Кошанского пишет по заданию профессора описать в рифме розу два четверостишия (не сохранились); июль 1814 года – первое стихотворение Пушкина «К другу стихотворцу» напечатано в журнале «Вестник Европы» № 13 под псевдонимом Александр НКШП; апрель 1815 года – первое стихотворение, «Воспоминания в Царском Селе», вышло в печати в журнале «Российский музеум» № 4 за полной подписью поэта – Александр Пушкин.
1814 год
В первый раз с начала обучения Пушкин был в Петербурге в марте 1814 года на похоронах директора Василия Федоровича Малиновского на Большеохтинском кладбище.
Василий Федорович взвалил на себя невероятный объем работы – от реконструкции здания (флигель, отданный под Лицей, был не очень-то приспособлен для жизни и учебы 55 учеников) и его последующей эксплуатации до найма преподавателей и составления учебных программ. От закупок хорошего постельного белья до составления меню столовой. На начальном этапе у него не было ни зама по строительству, ни завхоза. Все сам.
Малиновский жил Лицеем… В год нашествия Наполеона умирает его жена, Софья Самборская, и он остается один с шестью детьми – от 2 до 18 лет. А ведь никто тогда не знал, повернет французский император на Петербург или нет, так что готовиться к срочной эвакуации надо было обязательно. Трудно даже себе представить, как директор Малиновской умудрялся справляться со всем, что навалилось на него, а ведь он еще первым стал приглашать лицеистов к себе домой, чтобы разговаривать с ребятами в неформальной обстановке…
Но сил все-таки не хватило. На могиле Василия Федоровича Пушкин поклялся с Иваном Малиновским, его сыном, в вечной дружбе, впрочем, после выпуска они особо не встречались. Разве что весной 1834 года, когда произошло Большое Лицейское Породнение: Владимир Вольховский женился на сестре Ивана Малиновского (будут две дочери и сын), а сам Иван в то же время сочетался браком с сестрой Пущина, Марией Ивановной (у них будут две дочери). После смерти жены в 1844 году Иван Малиновский повторно женился, причем на племяннице Владимира Вольховского, Екатерине Федосеевне Зинкевич (в этом браке будет также две дочери и еще один сын).
Той же весной (1814 года) из Москвы в Санкт-Петербург переезжает Надежда Осиповна с матерью, Марией Алексеевной Ганнибал, и детьми Ольгой и Львом. Сергей Львович, практически как Ленин, был в это время в Польше. Жить родители с Ольгой будут на Фонтанке у Калинкина моста. А кудрявый Лев в апреле поступит в открывшийся в начале года (стараниями Василия Федоровича Малиновского) Благородный пансион при Лицее. Пушкин будет навещать там брата и познакомится с его одноклассником, своим будущим закадычным московским другом Павлом Нащокиным.
Родители Пушкина устанавливают рекорд посещаемости – они навестили братьев Пушкиных 14 раз в 1814 году, и столько же в 1815-м. Интересно, что нередко бывал в Царском Селе и отец, который в это время по службе являлся начальником Комиссариатской комиссии резервной армии в Варшаве, а расстояние между Варшавой и Петербургом 1200 километров. Думаю, в Польше Сергей Львович скучал. А после сенсационного выступления Александра перед Державиным – в январе 1815 года – отцу уж точно захотелось почаще видеться с сыном, стремительно набиравшим популярность в российских литературных кругах. Возможно, к этому времени и цена поездки от Петербурга до Царского Села стала гораздо более доступной.
1815 год
В среднем четыре-пять раз в год Александр лежит в лазарете Лицея. В феврале 1815 года простудившегося Пушкина навестил Батюшков. Константин – первый из больших русских поэтов, целенаправленно посетивший будущего национального гения в Царском Селе. Батюшков прочитал в первом январском номере журнала «Российский музеум» посвященное себе стихотворение «Философ резвый и пиит». Вместо подписи под текстом стояли загадочные числа «1…14–16», по которым Константин должен был догадаться, что это молодой поэт, только что удививший Державина.
17 апреля 1815 года – особая дата: впервые в «Российском музеуме» напечатано стихотворение («Воспоминания в Царском Селе») Пушкина за полной подписью. Это событие, как и выступление поэта перед Державиным, сравнимо по важности для русской истории с въездом Александра I на белом коне в побежденный Париж. Так что журнал «Российский музеум», издававшийся только один, 1815-й год (всего вышло 12 номеров), навсегда останется в памяти народной.
В сентябре 1815 года в лицей приезжает Жуковский и вслед за Батюшковым общается с Александром как поэт с поэтом. «Это будущий гигант, который нас всех перерастет», – говорит Василий Андреевич и заставляет Пушкина работать оценщиком. Жуковский будет читать Александру свои стихи, и те, что Пушкин запомнит сразу, отложит для печати. А те, что не сумеет воспроизвести, либо выбросит в топку, либо будет кардинально переделывать. В следующем столетии Сергей Васильевич Рахманинов изобретет другой способ оценки качества своих произведений: кашель публики во время исполнения.
1816 год
Весна 1816 года приносит две радикальные новости: во-первых, в Лицее начинает работать новый директор, Егор Энгельгардт, а во-вторых, открывается, что милейший лицейский дядька Константин Сазонов – на самом деле серийный маньяк, совершивший в Царском Селе порядка семи убийств, в которых сознался.
Живешь и не знаешь, чем предпочитает заниматься твой ближний в свободное от работы время.
Пришедший новый директор дает отрицательную характеристику Пушкину – такое уж впечатление Александр и производил поначалу: «Его сердце холодно и пусто. Нет глубины. Совершенно поверхностный, французский ум». Отношения Энгельгардта и Пушкина так и останутся натянутыми, в отличие от теплой дружбы Пушкина с первым директором Василием Федоровичем Малиновским. Причем другие лицеисты, даже такие разные, как Пущин и Горчаков, любили именно Энгельгардта и переписывались с ним до конца его дней.
Крестовый мост на литографии середины XIX века
В доме Энгельгардта Пушкин осенью 1816 года познакомится с молодой вдовой Марией Николаевной Смит, родственницей жены директора, живущей у него после смерти первого мужа. Пушкин ухаживает за ней, вступает с Марией как минимум в поэтическое соревнование, а в начале 1817 года пишет ей чересчур откровенное стихотворение «К молодой вдове», которое Мария Николаевна, рассердившись, показывает Энгельгардту. Директор был возмущен и, вспоминая случай с фрейлиной Волконской, отправил молодую вдову из Царского Села – подальше от напористого поэта-лицеиста. Интересно, что буквально через три месяца история с письмом повторится уже в ситуации с очаровавшей поэта Екатериной Карамзиной: Пушкин напишет ей взволнованное письмо, а она покажет его своему знаменитому мужу. Только Карамзиным эта ситуация покажется забавной и смешной, тогда как Пушкин, вызванный для комментариев, обрыдается в тот вечер в их доме.
С самим Николаем Михайловичем Карамзиным, как и с Петром Вяземским, Пушкин познакомится в марте 1816 года: они приедут в Лицей шумной компанией с Александром Тургеневым и двумя Львовичами – отцом и дядей поэта, – чтобы посмотреть на юное поэтическое диво. С конца мая Карамзины снимут один из китайских домиков в Царском Селе, где и будет часто вечерять молодой поэт. И не только очаруется там женой государственного историографа и познакомится с Петром Чаадаевым (который был переведен корнетом, в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк, расквартированный в Царском Селе), но и столкнется в дверях с Александром I.
Такое было время – можно было столкнуться в дверях с императором всея Руси.
А с директором Энгельгардтом отношения так и не сложатся. Когда Егор Антонович попросит Пушкина написать прощальную песнь лицеистов, Пушкин под разными предлогами уйдет от стихосложения, и текст песни придется писать Дельвигу. Тем не менее песня на музыку Теппера де Фергюсона и стихи Антона Дельвига станет популярным лицейским гимном.
В мае 1816 года по совету Карамзина поэт и сенатор Юрий Нелединский-Мелецкий приедет в Лицей, чтобы заказать Пушкину стихотворение в честь принца Оранского[28].
– А вы далеко не уходите, – говорит Пушкин заказчику, – мало ли, вопросы появятся. Можете подождать – буквально два-три часа?..
Через два часа тайный советник Нелединский уже просматривал готовый текст, не веря своим вытаращенным глазам – как можно было за два часа написать такое? И все в рифму, в размер, и все по делу!.. За этот текст Пушкин получит[29] от вдовствующей императрицы Марии Федоровны золотые часы с цепочкой, которые осенью – по лицейскому преданию – разобьет о каблук. Возможно, таким образом Александр ускорил появление в голове знаменитых слов: «тираны мира, трепещите!»
В конце августа 1816 года Пушкин знакомится в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку и с самым легендарным гусаром эпохи Петром Кавериным (который потом в ресторане Talon на Невском, 15 будет поджидать Евгения Онегина). Пушкин умел подстраиваться под людей и плодотворно общаться с совершенно разными собеседниками. Его главные друзья из гусар, Чаадаев и Каверин, – полные противоположности. Чаадаев – чопорный, холодный, закрытый, подчеркивающий пафос дистанции, и патологически опрятный: «второй Чадаев, мой Евгений, боясь ревнивых осуждений, в своей одежде был педант и то, что мы назвали франт…».
Тогда как Каверин – взрывной, пламенный, легкий, как и Пушкин – до краев наполненный живостью и энергией. И Пушкин берет от каждого из них то, что ему нужно. Впитывает, как губка. Но еще и отдает —
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
(Чаадаеву)
…Все чередой идет определенной,
Всему пора, всему свой миг;
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный…
(Каверину)
1817 год
24 декабря 1816 года Сергей Львович забирает Пушкина на рождественские каникулы. Впервые за 6 лет лицеистов выпускного класса отпустили на неделю из Царского Села. Пушкин общается с Жуковским и знакомится с Петром Александровичем Плетневым, который, будучи на 25 лет моложе Сергея Львовича, является теперь его ежедневным гостем и собеседником. В канун Нового года Пушкин, скорее всего, впервые был в столичном театре – на «Бригадире» Фонвизина. И попросил у отца разрешения на поступление в Гусарский полк. Сергей Львович вспоминает, что в этот полк приходят со своим конем, прикидывает, сколько придется за этого коня выложить (а вы помните, что стоимость коня Лермонтова соответствовала нынешнему новому автомобилю), и дает добро только на полк гвардейский пехоты (там конь не потребуется). Но в пехоту Александр не хочет. Уезжая по окончании каникул из нового родительского дома, Пушкин не горевал, а радовался, что возвращается к друзьям, в родной Царскосельский лицей…
В следующий раз в Санкт-Петербурге Пушкин окажется в конце марта – лицеистов отпустили еще и на пасхальную неделю. К тому времени Сергей Львович благополучно выйдет в отставку.
В мае поэт впервые дерзит императору: на вопрос Александра I выпускникам – кто у вас тут первый, бойко выдает: «А у нас тут нет первых, все вторые!» Ну а в конце месяца приехавший на день рождения сына Сергей Львович (в Лицее по этому поводу собрались Карамзин с Вяземским, гусары Каверин с Сабуровым) очень обрадуется, узнав, что на экипировку выпускающихся лицеистов «недостаточных родителей» выделено 10 тысяч рублей (никакого комплекса в связи со статусом «недостаточного родителя» у Сергея Львовича не возникло). А Пушкин в самом конце мая отправится в Петербург на эту самую экипировку.
9 июня 1817 года – первый лицейский выпускной вечер в истории России. Энгельгардт придумал новую традицию – разбивать чугунный колокол (который в течение 6 лет призывал лицеистов к занятиям) и делать из осколков чугунные кольца лицейской дружбы. На кольцах был выгравирован текст из прощальной песни воспитанников «Шесть лет» на слова Дельвига – их директор торжественно надевал на пальцы выпускников, как сегодняшний работник загса во время церемонии бракосочетания (у Энгельгардта это была церемония сочетания лицейской дружбой). Александр Куницын сделал краткий отчет о прошедших учебных годах, второй Александр – Голицын[30] – представил всех выпускников, а третий Александр, царь, раздал медали, похвальные листы и произнес небольшое напутствие. Еще был спектакль по пьесе безвременно высланной из Царского Села Марии Смит и небольшое выступление выславшего ее Егора Энгельгардта. Как и речь Александра Куницына на открытии Лицея, речь Энгельгардта была чрезвычайно смелой: правда, доброе имя, чистая совесть…
«Идите вперед, друзья, на новом вашем поприще!.. Храните правду, жертвуйте всем за нее; не смерть страшна, а страшно бесчестие; не богатство, не чины, не ленты честят человека, а доброе имя, храните его, храните чистую совесть, вот честь ваша…»
Бургомистр у Евгения Шварца говорил: «Правда – она знаешь, чем пахнет, проклятая?» Совсем скоро – через шесть лет, Энгельгардт, вследствие конфликта, подаст прошение об отставке, которое было принято. На его место в Лицей приходит кадровый военный, генерал-майор Федор Гольтгоер, не любивший читать, но неплохо знавший арифметику.
На каждое вольнодумие найдется свой генерал-майор.
По итогам распределения семь лицеистов – Горчаков, Ломоносов, Пушкин, Кюхельбекер, Юдин, Корсаков, Гревениц – были определены в Коллегию иностранных дел.
Пушкин снова в Петербурге. Впереди новые встречи, новые мысли, новые рифмы.
