Сергей Валерьевич Белокрыльцев
Звёздная Общага – 1
– Вы действительно убили Помойного Красавчика?! – изумилось розовое лицо, вперившись махонькими глазками в арбалет.
– Ну, не знаю, – сказал Воста. – Если для местных всаженная в мозг стальная стрела – верная смерть, то убили.
– А ты держишь слово, капитан! – восхитилось розовое лицо.
– Обращайся, – ответствовал кэп, принимая пухленький бархатный мешочек, скромно звякнувший содержимым.
Розовое личико приложило ладони к груди, поклонилось и поспешило уйти, шагая тремя зеленоватыми двухколенными ногами. Воста и Авьера уставились на длинноволосого и кэпа. Кэп недоумённо посмотрел на уборщиков, потом на длинноволосого и усмехнулся.
– А, этот, – сказал Фин и толкнул длинноволосого.
Коричневый скатился со скамьи на стальной пол. Жизнь била в нём таким же фонтаном, как в раздавленной мухе. На упавшего никто не обратил ровным счётом никакого внимания.
Воста и Авьера подсели к кэпу. Воста положил арбалет на столешницу. Авьера покосилась на мертвеца и сощурила второй глаз.
– Как я понимаю, это был кореш Красавчика… – начала она.
– Ого! Кто это тебя так измордовал, девочка моя? – воскликнул кэп с непонятным довольством. Причиной для радости могло быть содержимое мешочка, согревающее потную ладонь сквозь синий бархат.
– Один тип из банды Помойного Красавчика, – с нажимом произнесла Авьера. – Оба ныне покойники.
– Бедная девочка, – сочувственно произнёс капитан и потянулся рукой к Авьере. – Дай я тебя утешу.
Авьера увернулась от настырной лапы, полной утешения.
– Скажи-ка, милый, – процедила «девочка», поглаживая простреленное плечо вывернутой руки, – что за розоволикий уродец обрадовался смерти Красавчика и передал деньги за него почему-то не нам?
– Мой знакомый, – сказал кэп, – старшина этого района Пизюлины. Пару недель назад я улаживал здесь дела с банком. Ну и к старшине наведался по старой дружбе. Он и поведал, что местный щенкодав берега попутал, поверив в свою крутость.
– Звать щенкодава Помойный Красавчик, – мрачно вставил Воста.
– Ну да. Я и согласился помочь по доброте душевной.
– Да-а? – саркастично протянула Авьера. – А твой розоволикий старшина по доброте душевной вознаградил тебя туго набитым кошельком.
– Я смекнул что к чему и разобрался в ситуации. – Фин храбро проигнорировал Авьеру. – Ну и дал парням Помойного наводку, выдав себя за члена хюинской банды из соседнего городка, ещё поганее этого. У них тут, знаете ли, торговля наркотой процветает. Вот я им и говорю, тогда-то и там-то будут проходить двоё хюинцев. Они приехали на машине с товаром, а больше ничего не знаю. А сейчас сижу, да как вспомню! Вы же как раз можете тем же путём и в то же время идти! Вот я старый осёл! Памяти ни на грош не осталось. Как я за вас распереживался-то! Ни есть, ни пить не мог!
Подтверждая слова Фина, перед ним стояли: шесть кружек в разводах пены, пустая бутылка, две рюмки и миска, полная обглоданных костей.
– Итак, – заключила Авьера, – ты не сказал Гоку, что решил испытать его морально, и отправил с ним нас. И не сказал нам, что решил с помощью нас избавить Пизюлину от нескольких ублюдков и подзаработать на этом. Я всё верно поняла, кэп?
– Теперь понятно, зачем мы полетели с кадетом, – задумчиво протянул Воста.
– Можно? – Авьера кивнула на седьмую кружку, полную пива.
– Конечно, конечно, угощайся, Авьершука! – суетливо проговорил Фин, пододвинув ей кружку. – Чего спрашивать-то? Для тебя ничего не жалко!
– Спасибо, милый.
Авьера привстала, взяла кружку и неторопливо вылила янтарную жидкость на капитанскую плешь. Фин не сопротивлялся. Авьера погладила мокрую плешивую голову Угры. Облитый пивом капитан выглядел нелепо и жалко.
– Когда-нибудь, Фин, – с кобровой нежностью прошептала Авьера, – в одну из ночей я навещу тебя. Ты будешь крепко спать, а я прижму твоё лицо подушкой. И ты уже никогда не проснёшься, никогда-никогда.
– Ты, конечно, человек хороший, – осуждающе сказал Воста, – но иногда поступаешь как редкостное чмо.
Мнише поднялись из-за стола.
– Эй, вы куда? Обиделись? Да синяки, это ерунда! Медкапсула залатает! Авьерушка, радость моя, будешь как новая! Лет на пять омолодеешь, сахарная!
Уборщики заняли столик подальше от кэпа, который, правда, тут же к ним подошёл, обтирая голову салфетками, мимоходом стащенными с чьего-то стола. Он положил кошель на край столешницы.
– Ну, это… – начал Фин тернистый путь к извинениям, – я ведь разузнал всё сперва. У вас токобои, а у них огнестрела нет. Вы наверняка легко с ними справились.
– У одного был арбалет, кэп, – Авьера ткнула пальцем в окровавленное плечо.
– Как-то об арбалетах я и не подумал, – признался Фин. – Ну правильно, они же не огнестрел, вот и не подумал.
– Дебил ты, капитан, – сказала Авьера. – В жопе у тебя детство до сих пор играет. Мы выкрутились, верно. Повезло. И если бы не везение, то арбалетная стрела торчала бы не из глазницы Красавчика, а из наших с Востой. Медкапсула умеет оживлять трупы?
– Не умеет, – согласился капитан. – Так ведь это того… не торчат у вас стрелы из глазниц. А я-то, старый осёл, думал, за меня порадуетесь! Скажете гордо, вот капитан у нас выдумщик! И кадета проверил, и район от банды избавил. А вы про стрелы в глазницах… Вы, прямо скажу, пессимисты.
– Я рада за тебя, кэп, – мрачно произнесла Авьера. – Так рада, что аж плечо кровоточит и рука болит. Синяками от радости покрываюсь.
– Ну ладно, хватит уж. Самому стыдно.
– Это тебе сейчас стыдно, мудило ты перловое, а завтра с тебя как с сала вода.
Воста рассказал, как кадет угнал скайбут.
– Неспроста я сомневался в нём, неспроста. – Кэп удовлетворённо крякнул. – С гнильцой оказался кадет. Ты смотри-ка, догадался о моральном испытании, а всё равно поступил, как урод… Видать, судьба у него такая. А ведь месяц притворялся таким старательным, преданным, в самые глаза собачонкой заглядывал, хвостиком меня обвиливал. Умело притворялся, умело. Ну и чёрт с ним. Погибель ему судья. Статут он читал, о наказании был, как говорится, уведомлён. А ведь из него мог бы получиться отменный аферюга, но не судьба. А теперь по пивку! Я угощаю.
Авьера выразительно посмотрела на кэпа.
– Тридцать процентов, – тут же сообразил Фин. – Я ведь за всем стою.
– Тридцать так тридцать, – подозрительно легко согласилась Авьера и протянула руку. Фин, чуя неладное, пожал её не очень уверенно. – Так уж и быть, тридцать процентов тебе, а остаточек нам.
– А… – Фин хлопнул ладонью по краю стола.
Но кошелька там уже не было.
– Тридцать, тридцать, – усмехнулась Авьера и подкинула кошель в ладони.
Выпив пива и зайдя в ближайшую подворотню, троица с помощью джиордина, карманного телепортатора, настроенного на АВС-28, вернулась в Общагу.
Уборщики Мнише и капитан Угры материализовались в капитанской рубке, которую как раз пыжился открыть Гоку Мурно. Кадет безуспешно ковырял замок ключами, связку которых Фингоуз отдал ему на сохранение. Неудавшегося захватчика прошиб пот, он натужно сипел, но упорно подбирал ключ. Всего на железном кольце имелось шестнадцать бронзовых колечек по два ключа. И каждый выглядел настолько причудливо и настолько отличался от других, что складывалось впечатление, что это были ключи от эпох, морей, капусты, сокровищницы, спальни принцессы, холодильника, желудка, лебедя, но никак не от капитанской рубки. Связку ключей Фингоуз приобрёл у старьевщика всё в той же Пизюлине и торжественно вручил своему коварному заму под видом ключей от Общаги.
И теперь обречённый Гоку безуспешно перебирал ключи. Сжалившись над ним, Фингоуз открыл дверь в капитанскую рубку изнутри и во всей своей грозной красе предстал перед обалдевшим кадетом, который собственноручно оставил его и уборщиков на планете Монью в твёрдой уверенности, что у них нет ни малейшего шанса покинуть её поверхность.
Кадета за предательство высадили на Погибели сроком на две недели. Насколько знал капитан Угры, столь долго никто не выживал. Идеально дикая планета, покрытая превосходно непролазными лесами, кишмя кишащими замечательными плотоядными тварями. К слову, провести три дня на Погибели довелось и Авьере, когда она спутала диеты жильцов. Погибельная фауна была знакома ей до боли. Один её представитель едва не отгрыз ей руку, а другой перепутал её голову с леденцом.
В назначенный срок кадет к условному месту не явился. Непродолжительные поиски результатов предсказуемо не принесли. Новых рекордов по выживаемости кадет Гоку Мурно поставить не смог.
3. ОТКРОВЕНИЕ ДЛЯ ВОСТЫ
Обычно Стоуш просыпался к восьми, а сейчас проснулся за два часа до завтрака. Как и все хукумцы, он походил на гармонный чехол с парой ног, парой рук и головой величиной с арбуз. Грязно-коричневое лицо изрыто ямочками и бугорками. Стоуш – изобретатель, но тягомотный и урывочный. Его постоянно отвлекали: жена и двое детей, работа продавцом в магазине жевательного стекла и вторая работа третьеразрядным мойщиком домашних животных (разрешено мыть питомцев до 108 кило, и только травоядных).
Стоуш, погребённый семейным бытом, охваченный жевательным стеклом и окружённый немытым зверьём, мечтал побыть наедине с самим собой месяца этак с два и довести электронного логиста, своё изобретение, до ума. Элист – ситуационный анализатор, и должен подсказывать наиболее подходящие для конкретного индивидуума решения. Он и подсказывал, но почему-то неподходящие. Изобретатель понимал, что где-то просчитался, а вот где, не понимал. Тесты и ручная переборка ничего не давали. Электронный логист отказывался рассуждать логично и равнодушным механическим голосом советовал нечто несуразное. Врачу, к которому обратился гражданин с простывшим горлом, он рекомендовал застрелить больного, причём обязательно в присутствии родных и близких. Безработному докеру с 15-летним стажем логист предложил поступить в балетное подземелье (школа на Хукуме) для детей не старше семи лет.
В редкие часы свободы Стоуш запирался в сарае за домом и корпел над элистом. Но редких часов отчаянно не хватало. Почти никакого продвижения. Изобретателя разрывало между семьёй и своим полусобранным детищем. Играя с детьми, Стоуш думал о детище, а когда вправлял мозги детищу, то в его собственную голову самым назойливым образом лезла семья. У изобретателя понемногу съезжала крыша. Он называл элиста женой, а жену логистом. И не где-то, а в постели. Жена, не вникавшая в сарайные дела мужа, знать не знала, кто такой этот логист. А теперь не знала, что и думать о муже. Ладно, назвал бы какой-нибудь приглянувшейся официанткой, пусть даже той смазливой продавщицей из шино-блинной, но не логистом же! Не логисткой, а именно логистом! Это гораздо хуже, чем просто измена. Двойная жизнь никому не проходит даром, и отношения с женой накалялись. Стоуш любил и обожал семью, но любил и обожал своё изобретение он не меньше.
Он уже изготовился сойти с ума, но угодил под машину. Задумавшись о внутренностях своего детища, изобретатель неторопливо переходил дорогу и был сбит вылетевшей из-за угла легковушкой. Стремительно описав короткую дугу, Стоуш пал. В больницу его доставили в коматозном состоянии. Растерянный и подавленный дух изобретателя стоял у больничной койки, на которой лежало его тело. И не знал, что делать. По вечерам его физическую оболочку, подключённую к аппаратам жизнеобеспечения, навещали жена и дети. Они разговаривали с едва дышащим телом или молчали, рассевшись вокруг на пластиковых стульях. Жена смахивала слезинки, дети испуганно смотрели. Стоушу очень хотелось вернуться к жизни, пусть хлопотной и тяжкой, раздвоенной и сумбурной, но жизни. Третьим вечером жена пришла одна, без детей. Голосом, твёрдым и неумолимым, она сообщила телу супруга, что заглянула в сарай, увидела электронного логиста, прочитала записи о нём и всё поняла. Потом, тем же твёрдым и неумолимым голосом, жена сказала, что сожгла записи, а элиста, с которым Стоуш кропотливо возился семь лет, разбила молотом возмездия. Вдребезги. Семья важнее, подумай о детях и т. д.
Вот тут Стоушу возвращаться к жизни расхотелось. В ярости он завопил и замахнулся на аппарат жизнеобеспечения не потому, что хотел сжечь все мосты к выздоровлению, но затем, что аппарат был первым, что подвернулось под руку после жены, которую Стоуш любил и не бил. Однако вопить и драться могут только счастливые обладатели бренного тела, а Стоуш таковым не был.
Крик получился немой. Кулак прошёл через аппарат, как сквозь желе, а заодно и через стену, тоже как сквозь желе. Призрак изобретателя, подхваченный инерцией, выпал с третьего этажа и шмякнулся на клумбу, не умяв ни единой травинки. Внезапно перед цветочной грядкой остановился прохожий и уставился на рассевшегося призрака, чему тот очень удивился. До сего момента его никто не замечал. Это был Воста, принявший облик хукумца. В Общаге Стоушу вернулась телесность (авээсное влияние), и изобретатель получил сколько угодно тишины и покоя для обдумывания своего проекта.
Стоуша, наконец, осенило, почему логист отказывался мыслить логически. Два часа изобретатель, максимально сконцентрировавшись, развивал возникшую догадку. Но тут посудно задребезжала тележка с завтраками. В дверь постучали и открыли её.
– Здравствуй, Стоуш, – сказала Авьера. – Как и просил, блинчики со стекловатой.
Блинчики со стекловатой в Общаге больше никто не ел. Делец СЕ-38 с удовольствием кушал картон, чернила и драгоценные камни. Чем дороже камень, тем вкуснее. Двухголовый мыслитель РедеИри из десятой, головы которого постоянно спорили между собой, забрызгивая друг друга слюной, питался скальными породами и пил тёплую ртуть, разбавленную молоком. Не чурался и мрамора, предпочитая розовый. На чернокаменного масюканца из седьмой поглядывал с нездоровой интимностью, облизываясь ярко-красными языками. Однако капитан Угры дал понять, что поедание жильцов жильцами, равно как жильцов экипажем, экипажа жильцами и экипажа экипажем в Общаге запрещено Статутом Общаги. Нарушители будут наказаны. В данном случае вечной ссылкой на Погибель.
– Сама ешь блины со стекловатой, землянка! – весело проорал Стоуш и в радостном припадке чмокнул землянку в щёку, крепко обнял, отстранил, поцеловал в другую щёку и окончательно отпустил. У Авьеры сложилось впечатление, что её обнял чехол от гармони, а целовала немытая картофелина, фактуру которой поразительно напоминала голова хукумца.
– Ух! – выдохнула ошалевшая Авьера. – Ты это чего?
– Я покидаю Общагу! Немедленно! Хукума ждёт меня! Я хочу видеть своих детей! Хочу жену и создать нового элиста! Первый был паршивым электрочучелом, но со вторым всё будет иначе. Я, конечно, соскучился по семье, но разрешил проблему! Первый элист убит моей женой, а скучать по мёртвым глупо. Будущее за элистом вторым!
– Выходит, милый Стоуш, полтора месяца безделья не прошли впустую – тебя озарила долгожданная идея. Но о решении покинуть Общагу ты должен сообщить капитану.
– Так в чём же дело? – волнительно вскричал Стоуш. – Веди меня к нему!
– Капитана сейчас нет. Он с утра пораньше улетел куда-то. Обдумай всё хорошенько, может, упустил чего. Кэп вернётся – заглянет к тебе.
– Тогда давай сюда блинчики со стекловатой, землянка! И почему ты не любишь блинчики со стекловатой, землянка? Они просто объедение, особенно если добавить стальных опилок, чтобы глотку насквозь продрало. Ты ведь не забыла про опилки?
– Не забыла, приятного аппетита. А у меня от стекловаты в горле першит, вот и не ем её.
Авьера открыла кастрюльку с румяными блинными конвертами, густо усыпанными витками мелкой стальной стружки, которая в кастрюльном полумраке напоминала сплющенных мёртвых улиток.
Воста трусцой возвращался с утренней пробежки к блестящим в лучах солнца щавельным стенам АВС-28. Пробежаться по росистой траве в освежающей прохладе туманного утра, среди желтокорых и тонкоствольных банапел – лучшей разминки Воста не знал. Он находился в отличной физической форме. Ему нравилось быть в отличной физической форме. У Общаги однако Восту поджидал Фингоуз. Капитан Угры сунул большие пальцы за портупейную пряжку и стоял, расставив ноги, с видом крайне самодовольным. Интересно, что заставило теплолюбивого Фина выползти наружу в такую рань?
– Вот ты и дождался, Воста, – многообещающе начал кэп. – Уверен я, ты в тайне мечтал об этом. Все полгода службы тайно мечтал об этом. Ждал этого и к этому стремился.
Воста с недоумением поглядел на Фина. К чему он мог стремиться, кроме выполнения своих обязанностей, в которые входила не только чистка помещений, а вообще всё, где требовалось его участие. Требовалось или нет, решал кэп. Обычно требовалось. Авьера тоже числилась уборщицей, но к тому же заведовала на кухне.
– И к чему я стремился?
– Занять моё место, – выдал Фингоуз.
– Нет, не стремился, – подумав, сказал Воста.
– С чего ты взял, что не стремился занять моё место? – воззрился на него Фингоуз с весёлым изумлением в карих глазах. – Не чьё-нибудь а моё, капитана Общаги! Плох тот уборщик, который не хочет стать капитаном. Вот скажи, почему ты не стремился занять моё место?
– Ну… – Трудно говорить о том, что действительно редко занимает голову. – Такая должность – слишком сложно для меня, слишком ответственно. Это ведь много чего знать надо… ракетостроение там… учитывать любую мелочь, понимать, кто именно должен стать постояльцем, кто сможет измениться и сможет изменить свой мир к лучшему. Нет, кэп, тут мозги под стать твоим нужны. А я больше люблю в виртуальном тире из токобоя пошмалять или там в спортзале с Авьерой в спарринге схлестнуться.
– Далось вам всем это треклятое ракетостроение! И не надо этого, этого не надо!
– Чего этого? С Авьерой схлёстываться?
– Да хоть все кости друг другу переломайте! Медкапсула исправит. Нудить не надо, Воста! Не стремился он… Уж тебя я за полгода изучил, ты себе цену знаешь, а потому… – Фингоуз прочистил горло и парадным голосом сказал: – Слушай сюда, уборщик Мнише! Официально назначаю тебя своим преемником. Когда я навсегда покину АВС-28, ты станешь новым общажным капитаном… Ну и харя у тебя! Ха-ха! Радуйся, Общага выбрала тебя! Я горжусь тобой, уборщик! И ты гордись.
Но гордиться Восте почему-то не хотелось. Он был огорошен и наивно надеялся, что кэп разыгрывает, хотя на него это было бы совершенно не похоже. Быть капитаном Общаги, по сути, влиять на судьбы жителей разных миров по всей Вселенной. С первых дней он уважал капитана Угры, несущего на себе столь непомерный груз ответственности. Не каждому такое по плечу. Это ведь сколько думать надо, все последствия учесть… Нет, не его ума должность. Тут любая соринка, в ноздрю залетевшая, может роковой оказаться. Вот какого-нибудь подонка вроде Красавчика шваркнуть, тут проще, хотя иной раз сам насилу уцелеешь. И никакой тебе ответственности, только за Авьеру переживаешь, если с ней на пару работаешь. Ну, она ему самому фору даст. Бывает, чуть зазеваешься на татами, так отмудохает… Даром, что мужем ей прихожусь. Был бы братом, вообще бы убила.
– Погоди, – вдруг дошло до Восты, – ты сказал, выбрала Общага? Это как понимать?
– А вот так и понимай! – Кэп сиял, как взрыв сверхновой на расстоянии в пять световых лет. – Думаешь, я такой умный? Всё просчитываю? Не-е. – Фингоуз состроил по-гасконски хитрую рожу. – Здорово я придумал, да? А я, между прочим, поделился с тобой самой сокровенной тайной капитанов. И у тебя, между прочим, теперь и выбора-то нет, кроме как приступить к обучению на капитана. Да у тебя изначально не было никакого выбора. Выбор за нас делает Общага, а мы исполняем её волю.
– Я ни хрена не понимаю, о чем ты говоришь.
– А тут и понимать нечего! Пошли со мной, покажу тебе святая святых.
Происходило что-то из ряда вон выходящее.
У лифта они встретили Авьеру с тележкой, полной завтраков. Кэп предупредил: “Авьерушка, для жильцов я улетел. Когда вернусь, не сказал. И куда улетел, тоже не сказал”. Выпустив девушку на третьем, они поднялись на шестой этаж, капитанский: с капитанской каютой, капитанской рубкой и наверняка с чем-то ещё капитанским, о чём Воста не знал (капитанские надувные Шнирки?). Здесь он оказался впервые. Доступ на шестой этаж имелся только у кэпа и кандидата в капитаны, сдавшего экзамены.
Раньше Угры можно было гарантировано застать на кухне. Обедал кэп неизменно в час дня, а ужинал неизменно в семь вечера. Завтракал у себя в каюте, обычно кнедликами и кофе с мятными пряниками (и самодовольно выкуривал сигару). Но с появлением в Общаге Губной Помады капитан стал неуловим и пронырлив. Охочая до скандалов примадонна, поняв, где легко и неизбежно подлавливался кэп, поджидала его на кухне, чтобы с удовольствием нажаловаться на нерадивых слуг. В предверии капитана она с тщательным старанием придиралась к Авьере, занятой приготовлением еды. Впрочем, Авьера на актрису не отвлекалась. Явилась – пускай, не жалко. Знай себе, посыпала метеоритным порошком олово, кипящее в тигле, и поглядывала, чтобы не подгорел какой-нибудь омлет по-луньдуски с фиолтком вместо желтка. Управляться со стряпнёй помогали кулинарги, механизмы, похожие на крупную зелёную саранчу. Иначе Авьера давно бы свихнулась, готовя каждому отдельные блюда по три раза в день. Фингоуз, мечтающий выслушивать натянутые жалобы Фанаберии так же, как лишиться глаза, отныне прокрадывался на кухню в разные часы, а еду уносил на свой капитанский этаж и ел там в недосягаемом одиночестве.
К слову, Авьера в первый месяц службы перепутала диеты постояльцев со схожими именами. В результате жилец из восьмой, страдающий гастритом, но не воспринимающий его всерьёз, едва не окочурился. Он посерел всей дюжиной лиц, взывая о помощи, вывалил своё пятиногое тело в коридор и принялся обильно блевать наперчённым супом с жирным мясом, который полагался жильцу из двенадцатой. А жилец из двенадцатой, которому необходимо было отъедаться после изнурительной двухлетней голодовки в плену, где его кормили одним овсяным киселём (по две кружки в день), получил всё ту же кружку овсяного киселя. За это капитан Угры сослал Авьеру на Погибель, на три дня. Через пять месяцев он отправил туда кадета-соглядатая Гоку Мурно, но на две недели. К счастью, всё обошлось: гастритчик из восьмой выздоровел, оголодавший из двенадцатой отъелся, Авьера выжила, а Гоку Мурно нет.
Итак, Воста впервые ступил на запретный капитанский этаж. Они прошли мимо нескольких абрикосных дверей разных отливов с чётко различимой стилизованной красной головой в рогатом шлеме. По словам кэпа, – «чёрт знает, кто создал, и, хрен знает, когда» – это маркировка создателей Общаги. Что-то вроде метки, товарной эмблемы производителя. Капитан Угры остановился перед абрикосной дверью серебряного отлива и вытащил из глубокого кармана брюк связку ключей. В отличие от данной кадету (хотите узнать человека, узнайте, от чего он носит ключи на своей связке), эта связка имела десяток ключей и брелок в виде лазурного прямоугольника с золотистой обводкой и красной надписью «ФИН НАВСЕГДА».
– Вот-вот, – сказал Угры, вставляя ключ в замочную скважину. Замок отозвался скрипучим кряком. Так могла бы крякать одинокая ворона, пролетающая над бескрайними осенними полями.
– Что вот? – спросил Воста.
– Я не тебе, – сказал Фингоуз. – Вот-вот.
– Что вот-вот?
Замок отозвался кряканьем дважды. Фин вытащил ключ и нажал на круглую ручку.
– “Вот-вот, вот-вот” – это пароль, – сказал кэп, открывая дверь. – А это капитанская рубка.
Центр помещения занимала “п”-образная аппаратная стойка. Капитан подошёл к серебристой, в тон двери, дальней стене с серым дисплеем и белокнопочным рядом под ним. Фин коснулся кнопок, экран налился призрачно-зеленоватым светом.
– Видишь? – спросил Фин.
Воста прочитал чёрную надпись “Воста Мнише”.
– Что это значит? – спросил он.
– Это твоё имя, – не удержался Фин и спохватился: – А, погоди.
Капитан нажал пару кнопок. К надписи добавилось: «Кандидат на должность капитана».
– Это Связная Стена. Ты избран Общагой, Воста, – с торжественной строгостью произнёс Фингоуз. – Избран на должность капитана. Вернее, выдвинут ею. Вернее, кандидатом в капитаны, но я это быстро исправлю. Ты-то не должен подвести. Гоку был кретином, хотя Статут знал назубок. А ты не кретин, но со Статутом у тебя проблемы. Но это ничего! Проштудируешь параграфы…
И Фингоуз крепко, по-отечески шарахнул уборщика по плечу.
– Ладно, Фин, кончай этот цирк, – криво усмехнулся Воста. – Спасибо, конечно, что показал капитанскую рубку, если это вообще она. Понятно, что ты сам, заранее, написал моё имя и устроил целое представление в надежде уговорить меня стать капитаном. Насколько я понимаю, ты не можешь покинуть Общагу, не отыскав себе подходящей замены. Но я – не подходящая замена. Это не моё.
– Конечно, это рубка! – возмутился капитан Угры. – Ты что, кнопок не видишь? Сам попробуй что-нибудь написать. Пиши давай, давай пиши!
Воста несмело протянул руку. Фин тут же рубанул ребром ладони уборщику по пальцам. Воста отдернул руку и зашипел от боли.
– Куда полллез! – обозлился кэп. – Совсем уже?! Общага нарочно таких кретинов в кандидаты выдвигает? Разрешить уже ничего нельзя, сразу лезет жать на кнопки не глядя! Я так, риторически разрешил… Где ты видишь кнопки с буквами? Нигде ты их не видишь. В общем, что сказать хочу. Не я решаю, кем экипаж пополнять и откуда постояльцев брать, а Общага. А я… я слежу, чтобы исполнялось написанное Общагой на этом вот экранчике.
– Общага всё решает? – недоверчиво переспросил Воста, всё ещё подозревающий, что Фин пудрит мозги. – Если и так, чего раньше молчал?
– А вот и молчал, чтоб уважали больше. А ты думал, я такой умный, вершу судьбы отдельных личностей, на целые миры влияние имею? И Авьера так думает, и жильцы. И до вас уборщики и жильцы тоже так думали. Думали, неспроста Угры власть капитанская дана, значит умный, знает, что делает, и лучше его слушаться. Так ведь, Воста?
– Ну да, думал, – согласился уборщик.
– Вот поэтому и не говорил.
Тон Фингоуза серьёзней некуда, но как-то не верилось. За полгода Воста привык – всем в Общаге заправляет Фингоуз. А тут такое. Это как получить доказательства инопланетного контроля над населением Земли. И бонусная игра: он, уборщик Воста Мнише, и не помышляющий о капитанстве, призван Общагой кандидатом в капитаны.
Воста провёл рукой по серебряному лаку Связной Стены.
– Фин, выходит, она живая, Общага?
– Может и живая, – ответствовал кэп, – может искусственный интеллект, а может что другое. Она же не говорит ничего, назначает только. Пишет, кого в кандидаты, кого в жильцы, а я вам сообщаю. А ты думал, я всё решаю? Делать мне нечего, как сидеть и решать. Башка расколется от раздумий таких вселенских. Да и ошибиться боязно. Решает Общага, а мы выполняем её распоряжения. Не дрейфь, капитанствовать проще, чем ты думаешь. А то не по уму ему… Как дам по жбану, сразу по уму будет. Лишь бы жену лупцевать в спортзале. Как дитё малое… Следуй букве Статута, тогда справишься.
– А Статут Общага написала, если уж она такая умная?
– Вот что говорит моя Шнирка! – Фингоуз поднял палец. – Она говорит, а ей говорил капитан, служивший до неё, а тому предыдущий, и так далее до первобытного капитана. Первым капитаном был инженер, придумавший концепцию Общаги и начертавший все чертежи. Когда первый капитан обучил первого преемника, он отважно шагнул в пучину открытого космоса, оставив после себя лишь набор кителей и Статут на столе в капитанской каюте, между банкой кофе, вазочкой пряников и блюдечком варенья.
– Ну, это ты заливаешь, – улыбнулся Воста.
– Конечно, заливаю. Но суть довожу верно. Статут написан создателями Общаги – живыми существами, из плоти и крови, потому многое в нём чуждо и непонятно для нас. И слишком жестоко. Машина наверняка подстроилась бы под наш менталитет, чтобы вопросов лишних не задавали. Думаешь, легко мне было любимую твою на Погибели оставлять? Сердце кровью обливалось. А оставил. На трое суток, и ни минутой меньше. Статут предписывал. Для нас с тобой такое наказание кажется суровым. Подумаешь, диеты напутала. Обошлось ведь. А для создателей Общаги подобное наказание в порядке вещей. Да и выжила Авьера. И с тех пор любимая твоя диеты не путала, что неудивительно. А вот кадет Мунро не выдержал психологического давления и официально пропал без вести. Человечишко он был дрянной, паршивый… Получается, жестокость Статута оправдывает себя. Может, так всё и было задумано, и заранее спланировано.
Воста понемногу осознавал услышанное и смирялся с неотвратимостью грядущего капитанства.
– Буду тебя стажировать и учить, – продолжил Фин. – А как отстажирую, приму экзамен, который ты обязательно сдашь. Оставлю тебе свой кителёк, сделаю вам с Авьерой ручкой на прощанье и на волю, авиадеричи!.. Или как там?.. В общем, коротать счастливую старость под бочком у моей несравненной воительницы Шнирки. Ну, пошли, чего встал? Этот кретин Мунро думал, что центр управления Общагой в капитанской рубке, но центр управления Общагой в?..
– В дворницкой? А управляют Общагой дворники.
– Х-ха! В дворницкой, бля… Ага, сверхраса вольных дворников.
И они отправились на ознакомительную экскурсию по капитанскому этажу, а потом и в подвал с сердцевиной и хлыщерянами-сторожами спустились.