Сергей Вихорев
Белая карта Марса
Глава 1.
Маленькое, видимым размером чуть более половины от земного, солнце клонилось к горизонту. Тем не менее, оно все еще висело в той части неба, которая даже в полдень была иссиня-черной. Это был так называемый дневной околозенит. Часть остекления купола, являвшегося никаким не куполом, а прямоугольным в плане ангаром, выходила на западную часть горизонта, начинавшую краснеть. Отблески этого зарождавшегося заката падали на лица, окрашивая их в медные цвета. На земле таких сочетаний красок неба и солнечного света было не сыскать, разве что в недоступных горах. Здесь же так выглядела третья четверть каждого дня.
Толпа в очередной раз одобрительно взревела – это была отработанная реакция на то, что Доктор Хеллер выдал очередную свою мысль.
– Вот же стадо! – злобно подумал Сомерсет и как бы невзначай покосился влево, туда где стоял этот Рэдклиф, в прежней жизни поселения бывший обычным Старшим Специалистом, теперь превратившийся в оголтелого активиста.
– После митинга не расходимся, – прокричал сквозь шум любивший делать такие излишние напоминания суетной Рэдклиф, заметивший взгляд Сомерсета.
– Да помню я, – отозвался Сомерсет, едва успев уложиться в паузу в речи Доктора Хеллера, в очередной раз рассказывавшего про этот свой круг истории, вернее сказать виток спирали.
Ближайшая дверь, одна из нескольких ведших из купола в галерею периметра, располагалась в паре десятков метров. Примерно там же висел экран, в углу которого была строка с цифровыми часами. Следовало подождать еще с десять минут и уж потом…
– Не в первый раз говорю, что именно мы оказались перед лицом того, что осветило человечество несколько тысячелетий назад, – снова завелся Хеллер, – Настало время новой античности. Именно нам выпал шанс построить подлинную демократию. История человечества описала круг невероятных масштабов. Вернее сказать сделала виток спирали развития. В античных городах, давших начало самому понятию «демократия», социально-политический процесс определялся очень небольшой группой граждан города. Они буквально знали друг друга в лицо. Ну или через одно рукопожатие. Если между ними и было неравенство, то оно было продиктовано исключительно заслугами. Любой нечестивец, будь то мошенник, или иной преступник просто изгонялся. Да, они не существовали на самообеспечении – то общество было рабовладельческим. Но как бы сейчас цинично это не звучало, рабы не включались в ту картину – их попросту не считали людьми. Конечно, это было ужасно. Но в памяти потомков осталось не то общество как таковое, а образ. Образ, на который желали равняться, но не могли допрыгнуть до той высоты. И вот, человечество описало виток по своей исторической орбите и теперь есть мы, вооруженные невообразимым парком машинерии. Я убежден, что мы вполне можем сравняться с теми титанами античного прошлого. С образом. В сознании поколений потомков это было общество, где нередкий простой горожанин был способен обессмертить свое имя в веках. Да впрочем, и в реальности так оно и было.
– Мистер Хеллер, было бы замечательно, если бы вы и ваши друзья, а также наши новые боссы поинтересовались, всех ли заводит мысль участвовать в этих ваших подвигах? – мысленно ответил Сомерсет.
– Если бы какое-то чудо вырвало тех античных героев из оков их примитивного существования и дало бы им взамен рабов нашу машинерию, то получились бы мы, – продолжал Хеллер.
– Мне тоже нужно чудо. Чудо, которое вырвет мою задницу из оков вашей долбанной затеи. Минуты на экране сменяли друг друга. Дверь, расположенная под экраном как раз и вела к такому вот чуду, к бегству. К его, бегства, отправной точке.
– Уж лучше эта Гражданская Война, но на Земле, с деревьями, земным воздухом и даже грязью после дождя. А если вы так любите свои железки, то любите это без меня. И друг друга во всевозможных сочетаниях… – продолжил бесцельную мысленную дискуссию Сомерсет, – Будьте всем, чем хотите.
– Человечество, оставшееся на Земле давно погрязло в пороках, являвшихся неизбежными на пути становления, – продолжал Доктор Хеллер, – С ходом развития оно могло бы избавляться от них куда более эффективно, но мы видим другой результат. Тем не менее, мы должны быть благодарны ему в историческом смысле, и мы ни в коем случае не намерены порвать с ним. Мы просто удалимся. Удалимся не навсегда. При всем при этом мы взойдем и уже взошли на подлинно новую ступень. Мы формируем свою среду обитания вне Земли и способны обеспечивать свое существование полностью. Каждому из нас придан такой парк машинерии и такие ресурсы энергии, какие немыслимы ни для какого жителя Земли, разве что для представителей топ-бизнеса, но и они распоряжаются этими мощностями опосредованно, через цепи бесчисленных посредников-менеджеров. У нас же каждый если не второй, то третий способен спроектировать и построить новый объект производства. Мы – новая ступень эволюции. Если не в биологическом смысле, то в социальном, да и просто ментальном.
Насчет производства так оно и было. Как следствие, сверху, от лидеров мятежа пошли директивы наладить выпуск собственной боевой техники. На Земле военно-промышленный комплекс во все времена был чем-то элитарным, закрытым, здесь же дело поручили первым попавшимся. Благо каждый был высококлассным инженером, за исключением врачей. Даже за вопросы рационов по большей части отвечали никакие не повара, а назначаемые дежурные.Что насчет вооружений, то компетентность принимавших решения производила неоднозначные впечатления. Если противоракеты, до которых дело еще не дошло, были бы чем-то рациональным, то колесные бронемашины виделись совершеннейшими пережитком. Тем не менее, такое решение было принято.
Подразделение активиста Рэдклифа, в которое входил Сомерсет, такой же Старший Специалист как и этот новоявленный вожак, как раз было занято бронемашинами. Точнее было сказать, самым началом – проектированием постройкой производственных корпусов. Само конструирование бронемашин было совершенно тупым копированием шаблонов армии Земли, давно превратившейся в глобальную полицию, способную подавлять несопоставимо слабого противника. Подавлять противника вроде поднявшихся на очередной мятеж или демарш диктатур «желтой карты», то есть той части карты планеты, что была заселена не вышедшими из первоиндустриальных двадцатого или двадцать первого веков голодранцами. То была жизнь Земли.
Жизнь поселения, развивавшегося от первой посадочной позиции на протяжении сорока пяти лет являла собой в общем-то нечто достойное. Каждый знал зачем он сюда летел и по возвращении получал то, что зарабатывал. Но это было до мятежа. Новая организация рабочего времени, когда люди привлекались к разного рода работам в свободное время, копировала определенные практики, имевшие место в тех неблагополучных веках. Так поступали большевики – радикальная фракция коммунистов, поставившая на уши всю историю двадцатого века. Об этом рассказал если не друг, то хороший приятель Сомерсета, Долбин, Инженер-Лейтенант. Он был большим знатоком таких исторических подробностей, правда вместе с тем он был и любителем досочинять свою версию. Последнее не отменяло того, что он проявил себя куда разумнее большинства. Как и Сомерсет, этот разумный человек также не горел желанием окончить свои дни здесь, в этом чуждом человеческому естеству мире.
Хеллер продолжал свою болтовню, в которую время от времени вливалось едва слышимое жужжание – под остекленным сводом болталась пара дронов с крупноформатными камерами. Вообще целью этого очередного сборища была не только и не столько обработка мозгов собравшихся двух-трех сотен присутствовавших, сколько съемка очередной видеоверсии, которая должна была быть разнесена на все без малого пятьдесят тысяч человек. Столько составляло население объекта-колонии, включавшее в это число около тысячи человек персонала, пребывавшего в орбитальном пространстве. Такие тоже были – на орбите было что добывать – Фобос во всю потрошили, вынимая из него осмий, гафний и иттербий, составлявшие значительную долю когда-то влетевших в него метеоритов. Несколько сотен человек работали на орбитальном строительстве – меньший по размерам Деймос теперь летал со словно вонзившейся в него многокилометровой ажурной фермой, – небесное тело использовали как стабилизирующий груз строившейся станции для выращивания больших монокристаллов.
Наконец, время, на которое ориентировался Сомерсет подошло. Неторопливо развернувшись, он двинулся вправо, по направлению к двери. Люди один за другими принялись так же неторопливо расступаться.
– Ты куда? – послышался за спиной голос Дженнифер, входившей в подразделение. Она была не менее фанатичной активисткой, чем сам Рэдклиф.
– Туалет, – негромко произнес Сомерсет обернувшись.
– А-а, ладно, – ответила она, вроде как смутившись, или скорее изобразив смущение.
– Спасибо, что разрешаешь, – сердито подумал Сомерсет, продолжая свое движение к заветной двери.
– Когда пара створок этого стандартного шлюза закрылась, Сомерсет наконец-то облегченно выдохнул. Теперь он стоял посреди безлюдного коридора галереи периметра. По ходу Сомерсету пришла довольно экстравагантная мысль, что когда-то нечто подобное в его жизни уже было. Действительно, то же чувство, надо думать, с адреналином, было у него в далеком детстве, когда он так же вот предпринимал небезуспешные попытки улизнуть с уроков. Вернее было сказать с дополнительных занятий, да и уроков тоже. Вместо доктора Хеллера была не вполне нормальная училка, вознамерившаяся, а главное каким-то образом получившая разрешение проводить занятия по всей той индийской чертовщине. Мировая древняя культура, чтоб ее. Училка, судя по позднему, взрослому анализу воспоминаний была склонна курить что не следует. Примечательно было, что и аналог этих активистов тогда, в детстве, тоже был. Причем сами те, как выразился бы владевший виртуозным мастерством выражаться Долбин, «черти рогатые», ровно так же, как и юный Сомерсет не выказывали большого желания оставаться в школе дольше положенного. И при этом же препятствовали его побегам. Такова видимо была человеческая природа. С другой стороны, кто бы мог подумать, что то была настоящая тренировка, которую совсем юный Сомерсет придумал и устроил себе сам.
Сейчас же на карту было поставлено куда больше, чем перспектива с выбором уйти или потерять лишний час-полтора. Сейчас речь шла о долгих годах прозябания неизвестно ради чего, если не о всей жизни, потраченной здесь. Когда Сомерсет заключал контракт, он четко осознавал, ради чего это было ему нужно, а это… Человек может пойти на многое и выдержать многое, если знает, ради чего это все. А вот если бездумно, но заодно с остальными, если ради каких-то красивых слов – это подлинное безумие.
Менее чем через пару минут после того, как за спиной закрылись створки шлюза, Сомерсет уже шагал по галерее, с отметкой плюс пятьдесят. Здесь такие строительные обозначения были сплошь и рядом. Теперь нужно было отдышаться – ставшая параноидальной осмотрительность подсказывала, что не следует полагаться на лифт, когда можно добраться своими ногами. Отметка означала, что пол проходил на высоте пятьдесят метров над поверхностью, и это было прилично даже в условиях пониженной марсианской тяжести. Галерея имела остекление и при желании, если припасть к окну, можно было увидеть фрагмент покинутого купола, как и все подобные купола имевшего вид полуцилиндра, то есть, как уже было сказано, ангара.
Где-то в стороне, примерно в полукилометре, тянулся состав с рудой. На земле такого транспорта не было – колея в пять метров и каждый вагон размером и грузоподъемностью с небольшую земную баржу. Каждая шпала пути – стальная конструкция со своими устройством, с демпферами и компенсаторами деформаций. И это было самое простое и грубое.
При возведении строительных конструкций практиковалось применение балок из пористой высоколегированной стали, которые изготавливались никаким не литьем, а порошковой лазерной печатью с прорисовкой каждой полуоткрытой каверны. В условиях безжизненной планеты все, что нужно было для таких изысков – это материал и энергия и все это было. На Земле же переход к такому заоблачному качеству применительно к потребностям всего населения неизбежно угробил бы всю биосферу – так или иначе все производственные процессы давали отходы. Здесь это особо ничего не меняло – при любых раскладах это были все те же безжизненные породы и непригодная для дыхания атмосфера с ее пылью.
Не удивительно было, что для людей в хорошем смысле фанатевших от технологий и космоса Марс был весьма заманчивым местом. Сомерсет и сам был таким. Была и вторая не менее, а в случае Сомерсета и более весомая составляющая мотивации. Минимальный контракт в два земных года позволял по возвращении выйти на пенсию в тридцать лет – это была нижняя граница, на которой мог завершиться весь этот контрактный цикл, состоявший из указанных двух лет и полуторагодовой стажировки на Земле и околоземной орбите. По истечении двух лет контракт можно было продлевать на год и так далее. Но так было раньше. Полные рвения волны первых поселенцев, продлевавших свои контракты и вытягивавших до десяти лет, протоптали нехорошую тропинку к тому, что минимальный контракт стал составлять три с половиной года – такой и был у Сомерсета. Ему хватило бы и двух лет – выплаты было бы достаточно, чтобы купить приличный особняк в пригороде любого из престижнейших городов «синей карты» – многочисленных пятен, разбросанных по «зеленой карте» и составлявших от нее примерно двадцать процентов. Сама «зеленая карта» занимала примерно шестьдесят процентов всей суши, но такая площадь набиралась в том числе за счет малолюдных России или Канады. Родной Сомерсету Южноамериканский континент имел и желтые и зеленые и синие участки. Бразилия была в зеленой карте, при этом суперфедеральный округ «Сан-Паулу Плюс» был в синей карте. Другие налоги, другие цены, другой уровень. Обитатели Марса в шутку называли свою новую территорию по-разному: кто «красной картой», по традиционному цвету планеты, кто «белой картой», видимо, подразумевая ее как пусть и отснятую, но все же неизвестную «землю». Когда-то на земном глобусе были белые пятна.
Что касалось самой Земли, то вся эта система разных карт, конечно, может и была далека от каких-то идеалов справедливости, особенно с точки зрения жителей «желтой карты», но как они, то есть все Земляне, успели встать перед пропастью гражданской войны? Причем акторами были вовсе не «желтокарточные», а Старая Америка и Россия с одной стороны и Европа с Азией с другой.
Сомерсет глянул в сторону красневшего запада, на линии горизонта которого громоздился черный в огоньках айсберг обогатительной фабрики. Еще дальше, за горизонтом располагался ракетодром с шаттлами. Туда и предстояло переправиться. Свой телефон Сомерсет выключил еще там, в галерее-периметре. В случае чего можно будет сказать этим остолопам, оставшимся в куполе, что уронил телефон в унитаз или лучше в раковину и выключил. Хотелось думать, что говорить этого уже не придется.
Хорошие же люди ждали там, в транспортном узле, своеобразном вокзале. Туда Сомерсет и направлялся. Галерея-эстакада уперлась в лифт и выход на лестничную площадку. Игнорируя лифт, Сомерсет устремился к лестнице и далее вниз. Спуск привел на отметку минус двадцать, где был просторный магистральный туннель, имевший проезжую часть и пешеходную полосу. Здесь были люди. Сомерсет достал портативную рацию прямой связи, не отсвечивавшую в сети. Включил, убедился, что та принимает сигнал другой подобной и убрал. Та, другая находилась у Долбина.
Глава 2.
До места встречи оставалось десять минут ходу пешком, не более. Транспортный туннель имел свою характерную атмосферу. Не в плане какого-то состава воздуха, а вообще – такие туннели-улицы отличались собственными характерными звуками, эхом и током воздуха.
Пешеходная часть, отгороженная барьером шла в один уровень с проезжей, по которой одна за одной проезжали кары-платформы. В основном возили узлы оборудования, но попадались и груженные неупакованными слитками – тем, что в основном и отправляли на Землю. Сейчас везли самые большие – это были метровые балки из какого-то серого металла. Возможно вольфрама. Самые мелкие из типового ряда имели лишь двадцать сантиметров в дину. Как правило, это были недешевые даже при теперешней добыче иттрий, ниобий или какой-нибудь лантан. Часть из всего этого брали с астероидов, к которым летали беспилотные, невосприимчивые к солнечной активности и радиации аппараты. Что-то обогащалось на орбите, что-то здесь. Еще делали большие монокристаллы, но это в основном для собственных нужд.
После всех обработок и очисток сырье ожидал целый комплекс перевалочных пунктов и дорога к Земле. Долгий, около года полет на неторопливом беспилотном корабле, так же как и охотники за астероидами не нуждавшемся ни в какой биозащите.
У Сомерсета до сих пор не могло уложиться в голове, как должен был существовать весь этот сырьевой поток в новых условиях сепаратизма. Мало было одного потока к Земле, был еще не менее важный обратный – с Земли волокли органику. Это могло быть все что угодно, от древесных опилок до дерьма разнообразных животных. Часть этого добра везли с биозащитой. Огромный и дорогущий в своей эксплуатации пассажирский транспорт мог везти дерьмо.
Обеспечение поселения едой являло собой нечто куда более сложное, чем выращивание естественных растений в теплицах и тканей отдельных плодов в колоннах. С мясом также был хорошо всем известный момент – матрицы, с которых наращивались ткани, нужно было менять, беря новые биопсии у бегавших по фермам кур или другого скота. Давно уже было всем известно, что если годами есть то, что было выращено с одной курицы или одной свиньи, можно было получить целый спектр всевозможных заболеваний. И это в домашних условиях земли. Выращивать собственный скот здесь сочли хлопотным занятием, так что матрицы везли с Земли. Биозащита там могла быть проще – контейнер размером с чемодан можно было обложить свинцом и бором и везти хоть год хоть два.
Что касалось растений, они не могли просто так расти на одних камнях, воде и солнечном или искусственном свете. Прорости и вырасти могли, на то была гидропоника с раствором минеральных компонентов. Но во многих и многих поколениях нужен был внешний приток органики. Нужна была домашняя, Земная органика – хоть чернозем, хоть опилки, хоть дерьмо. Таким образом зеленая биомасса, растительный консолидант, как это называли, хотя наращивался местными ресурсами, но полноценным становился благодаря импорту органики с Земли. Из растительного консолиданта, получали помимо прочего то, что нужно было для выращивавших животные клетки колонн репликационного синтеза. Пищевая цепочка.
Это была лишь верхушка айсберга. При первичном построении станции-поселения ученые пришли к выводу, что человеку противопоказано жить в атмосфере стерильности, что нужно формировать собственную, пусть и не до конца просчитанную, но биосферу. Часть микроорганизмов неизбежно заносилась самими людьми, но часть попадала из органики, в том числе и из дерьма через растения и далее в биосферный цикл. И как вести этот нуждавшийся в постоянном научном просчете и коррекции импорт в условиях конфронтации?
Впереди показался указатель, и боковой коридор. Проходя мимо и бросив взгляд в ответвление, Сомерсет успел заметить невзрачную, выведенную белым по синему надпись «Фельдшерский пункт». Ниже была приписка «Нейропалата». Второе следовало читать не иначе как «наркокафе». По крайней мере, Сомерсет придерживался тех радикальных взглядов, что все эти процедурные залы по сути были самыми настоящими притонами, просто публика была не со дна общества, а все, действо контролировал врач. Чем-то это напоминало погружение в упрощенный анабиоз, но анабиотическая процедура при перелетах была необходимостью и не приносила ни облегчения, если речь шла об утомлении, ни тем более удовольствия. Соответственно, исключалась возможность какого бы то ни было психологического привыкания. А здесь, по сути, было то же, что порицалось во все времена. Сомерсет всегда обходился старой доброй выпивкой, и менять эту свою линию поведения, ограничивавшую выбор средств, не собирался.
Через сотню метров после ответвления туннель сделал поворот и показался еще один выход – этот и вел к транспортному узлу.
Глава 3.
Центральное пространство узла представляло собой сильно вытянутый зал, более напоминавший огромный коридор высотой в двадцать метров. Практической цели в таком в общем-то и не было – это просто было общественное место для какого-никакого времяпровождения. И все же своя функциональность у зала была – по обе стороны уходили подъемы и спуски к транспортным туннелям и рельсовому метро – здесь было и такое, с полутораметровой колеей более традиционной, нежели промышленная. В чем-то Хеллер был прав – если сильно примитивизировать, то и вправду на каждого человека, на каждого из пятидесяти тысяч, действительно приходилось очень много как машин, так и построек. На Земле сюда, в этот раскинутый сетью город, точнее в его обитаемые объемы без труда напихали бы миллион жителей, устроив внутри всех этих залов перекрытия этажей и перегородки отдельных жилищ. Здесь на каждого приходилось минимум семьсот кубометров индивидуального жилья. Плюс к этому общественные апартаменты в непосредственной близости от производств – чтобы не тратить времени на дорогу туда и обратно. Тем не менее, разве могло все это заменить Землю. Те, для кого могло, в понимании Сомерсета да и остальных единомышленников повредились умом. Результат неизученных космических излучений, не иначе.
Пройдя с половину длины зала, Сомерсет наконец-то вышел к спрятавшемуся под перекрытием второго яруса входу в помещение закусочной – такие пункты, со столиками для приема пищи стоя были на каждом шагу. Долбин был там – его Сомерсет узнал со спины. Рядом стояла Лейта – она была с Долбиным месяца полтора, около того. Рыжеволосая, с приятным лицом, но на вкус Сомерсета слишком долговязая. Вообще Сомерсет предпочитал миниатюрных азиаток. Дома, в Бразилии они не были редкостью. Некоторые просто корректировали лица – это была довольно заурядная процедура. Здесь же, на Марсе они, как подлинные, так и прихорошившиеся отчего-то были крайней редкостью. Это была еще одна причина не задерживаться здесь, хотя в «основном принципе» нравы в поселении были довольно раскованные, излишни церемонии виделись здешним чем-то вроде дремучего пережитка. Для многих такой стиль взаимоотношений виделся большим плюсом.
– Рация не понадобилась, – с несколько наигранным чувством облегчения произнес Сомерсет после приветствий.
– Подожди, еще рано от нее избавляться, – ответила Лейта, являвшаяся, насколько знал Сомерсет, инженер – лейтенантом по коммуникациям.
– Я и не собирался, – признался Бланкенбрг.
– У тебя и телефон с собой?
– Ну да. А что?
– Да так. Ты хотя бы его отключил?
– Да прекрати ты, – вмешался Долбин.
– В ряде Европейских столиц прошли митинги, – донеслось из телевизора, – В Париже все окончилось беспорядками и порчей имущества. Ни для кого не секрет, что это давняя традиция темпераментных французских граждан, привыкших если не добиваться желаемого, то выразительно демонстрировать недовольство, – на одном из висевших телеэкранов шли новости американской FХ@TV.
– Ваше сборище, то есть Хеллера показывали, – вставил Долбин, – По нашему телевидению конечно же.
– Как будто я подумал бы, что с Земли, – Усмехнулся Сомерсет.
– Такого дерьма не может быть! – довольно эмоционально пробормотала Лейта, глядевшая вся это время в экран.
На экране была хорошо узнаваемая башня лондонского Биг-Бена, с одной стороны зачерненная копотью. Выглядело так, словно по ней ударили артиллерией или направили беспилотники, что было более вероятно. Насколько знал Сомерсет, Лейта была как раз из Британской Республики.
– Жители Берлина решили не отставать от своих соседей и, как следует заправившись пивом, устроили внеочередной Октоберфест. В результате ряда актов саботажа были повреждены и выведены из строя объекты энергоснабжения Столицы. Вот как это описывают туристы из России, по досадному совпадению оказавшиеся в самом эпицентре этого европейского празднества…
– Один из тех двоих, вроде бы оттуда, из Германии, – произнес Сомерсет.
