Сергей Зверев
Агент без прикрытия
– Логично, – согласился ведущий. – Что-то не звучат звонки в нашей студии, – напомнил он слушателям о прямом эфире и вновь назвал телефонный номер.
– Теперь мой авиапарк насчитывает чуть больше двадцати самолетов. Я осуществляю перевозки почти на всех континентах. И если раньше в основном торговал оружием, доставшимся бывшим советским республикам от СССР, то теперь основа моего бизнеса – новинки.
– Я никогда не видел вашего выступления по телевизору. Хотя многие каналы с удовольствием пригласили бы вас участвовать в своих передачах.
– С моей профессией я предпочитаю выступать по радио. Не хочется, чтобы меня узнавали на улицах.
– А вот и первый звонок, – радостно объявил ведущий.
– Алло, алло... – разнесся по студии растерянный голос.
– Говорите, вы уже в прямом эфире, – напомнил ведущий.
– Володя, ты меня слышишь?
– Конечно слышу, – отозвался Брук.
– Я Виктор Жигалко, капитан, помнишь?
Улыбка тронула губы Владимира Брука:
– Конечно, помню. Германия. Западная группа войск.
– Не хочешь встретиться? Есть о чем поговорить, что вспомнить. Жалею, что не послушался твоего совета и не ушел вовремя из армии. Теперь ты большой человек, а я военный пенсионер. Или у тебя теперь нет времени?
– Времени у меня всегда мало, Виктор, но если ты сможешь прямо сейчас подъехать к студии, то мы поговорим с тобой, часик я тебе обещаю.
– Еду, жди...
– Вот так, – встрял ведущий, – старые знакомые помнят вас еще преуспевающим советским офицером. Будете говорить о старой дружбе или о сегодняшней торговле оружием?
– Я бы хотел о старой дружбе, иногда хочется все бросить к чертовой матери и пожить обыкновенной жизнью простого человека.
– Еще один звонок, – энергично продолжил ведущий, – как мне подсказывает редактор, из правоохранительных органов. Звонивший отказывается представиться. Возможно, он решится на это, когда выйдет в эфир. Говорите, мы вас внимательно слушаем.
– Я не стану называть себя по той простой причине, что опасаюсь за свою жизнь и жизнь близких мне людей. В свое время мне удалось напасть на след партии оружия, ушедшей в Судан в 2001 году, и я имел неосторожность составить об этом официальный отчет. Вы помните об этой партии?
– У меня нет с собой записной книжки, – абсолютно серьезно ответил Брук, – а на память я не полагаюсь, хотя вполне могу допустить, что такая партия существовала.
– Не думаю, что в вашей записной книжке найдется много достоверной информации. С тех пор мне пришлось дважды сменить место службы. Трижды на меня совершались покушения...
– С моей стороны? – прозвучал недоуменный вопрос Брука. – Какой мне в этом смысл?
– Я вышел на продавца оружия, а вы его перевозили.
– Извините, – прервал говорившего Владимир Брук, – вы обвиняете меня в том, к чему я не имею ни малейшего отношения, это то же самое, что обвинять таксиста, подвезшего убийцу к дому жертвы. Такси, как и мои самолеты, доступны всем желающим, лишь бы люди при этом платили деньги и документы у них были в порядке.
– Вы страшный человек.
– Не страшнее многих других. Я такой же, как и все, только удачливее.
* * *
Виктор Жигалко прохаживался возле стеклянных дверей здания, в котором располагалась студия «Эха столицы». Охранник заверил его, что Владимир Брук еще не выходил. Бывший советский капитан даже не успел побриться, так спешил. Не слишком свежие джинсы были подпоясаны потертым ремнем. Латунная пряжка поблескивала в разрезе расстегнутого пиджака. В таком виде Жигалко нормально смотрелся бы в дачном поселке, но не в центре Москвы. Он нервно курил, дергался каждый раз, когда за тонированным стеклом двери происходило движение, и разочарованно вздыхал, увидев, что здание покидает совсем не тот, кого он ждал.
«Джип крутой на стоянке. С водителем. Наверное, Володькин, – рассуждал Виктор. – Он теперь большой человек. Я даже не ждал, что согласится на встречу. Деньги людей портят». – Жигалко покрутил короткий окурок в пальцах.
В другое время он бы непременно бросил его на тротуар, но теперь аккуратно занес его в сверкающую никелированную урну у входа в студию. Дверь легко качнулась, и на крыльце возник сам Владимир Брук в сопровождении удивительно красивой молодой женщины, но сразу было видно, что это не любовница, а секретарь. Виктор вдохнул и не смог выдохнуть. Брук разительно изменился. Костюм сидел на нем безукоризненно, свеженачищенные туфли сверкали, прическа лежала волосок к волоску.
Владимир осмотрелся и чуть снисходительно усмехнулся, заметив Жигалко.
– Ружана, сегодня ты мне больше не понадобишься, – обратился он к молодой женщине. – А ты не изменился. Только волосы длиннее носить стал, – проговорил он, вяло пожимая руку Жигалко.
– Ты... Володька... – растерялся Виктор, все заранее приготовленные слова мгновенно вылетели из головы.
– Вижу, что ты не женат, – засмеялся Брук. – С такой щетиной тебя ни одна женщина к себе не подпустит.
И смех, и эта нехитрая шутка мгновенно растопили недоверие, поселившееся в голове Жигалко.
– А помнишь, как мы на Потсдамском полигоне напились после учений? – вырвалось у него.
– Такое не забывается. – Владимир Брук проницательно глянул на бывшего приятеля и тут же понял, что о встрече тот просил не для того, чтобы просто поболтать о былом.
Виктора выдавали глаза. Когда он говорил, то опасливо косил по сторонам.
«И что он решил мне предложить?» – недоумевал оптовый торговец оружием.
– Твоя машина? – кивнул на джип Виктор.
– Нравится?
– Нет. Бензин она, наверное, жрет, как армейский «Урал». По мне уж лучше «копейка». Машина должна ездить, а все остальное – неважно.
– Когда-то и я так думал, – усмехнулся Брук, – а потом начинаешь замечать, что с тобой перестают разговаривать те, кто ездит на более крутых тачках. Мой бизнес требует определенного поведения. В нем есть свои правила. Ты-то как?
– По-разному, – от Виктора не укрылось то, что Владимир посмотрел на циферблат часов. – Не бойся, я не денег пришел просить.
– Так уж хорошо идут дела?
– Сегодня не мой день, – засмеялся Виктор, – но бывают получше.
– Я собирался пообедать. Поехали в ресторан.
– В ресторанах я давно не сиживал. Давай лучше в простенькое кафе.
– А что? – воодушевился Брук. – Простенькое кафе для меня экзотика. Пошли. Только шофера предупрежу, – и Владимир вдавил клавишу мобильника.
Виктору было странно смотреть на то, как человек звонит – вместо того чтобы пройти двадцать метров до машины. Он с кривой улыбкой на губах смотрел на то, как водитель, глядя на своего хозяина, отвечает ему в телефонную трубку. Прислушавшись, можно было даже различить в городском шуме голос шофера.
Подходящее заведение долго искать не пришлось, не успели пройти и квартал, как над тротуаром нависла вывеска, извещавшая, что во дворе вход в пиццерию. Мужчины спустились в подвал, переоборудованный под кафе. Недостаток дневного света компенсировался фальшивыми окнами с неяркой подсветкой. Над барной стойкой мерцал плоский экран большого телевизора. Звук был негромким, таким, чтобы слова могла различать лишь девушка, скучавшая в окружении начатых и полных бутылок. Брук и Жигалко забрались в самый дальний конец пиццерии, уселись за угловым столиком. В этом ответвлении бывшего подвала они оказались совсем одни.
– Ты уверен, что о нас вспомнят? – после трехминутного ожидания поинтересовался Брук. – Девчонка за стойкой, по-моему, слишком увлеклась телесериалом и забыла о новых гостях.
– Я пойду напомню.
– Никогда так не делай.
Брук ошибся, девчонка не забыла о новых клиентах, их-то всего в кафе оказалось пятеро, и появилась во всей своей красе – свеженакрашенная, с блестящими от только что наложенной помады губами. Костюм Владимира произвел на нее впечатление, к богатому посетителю и отношение соответствующее. Бордовая папка с меню легла сперва перед Владимиром и только потом перед Виктором.
– Я полагаюсь на ваш вкус с выбором пиццы, – произнес Брук, глядя официантке в глаза, – а пиво мы выберем сами. Или ты предпочитаешь водку?
– Днем я пью только пиво. – Виктор чувствовал неловкость, с Бруком они не виделись достаточно давно, и время сильно изменило бывшего приятеля, сделало его властным, вознесло на почти недосягаемую высоту.
Владимир пролистал меню и заказал по бокалу немецкого пива.
– Когда выпьем, сразу же повторите, – улыбнулся он официантке.
Виктор сжимал ладонями влажный от конденсата холодный бокал с пивом.
– Долго греть собрался? Пей! За встречу. Сколько пива мы с тобой перепили? – Брук приподнял руку с бокалом и несильно чокнулся с Виктором.
– За встречу, – чуть горьковатое пиво приятно студило гортань, – узнаю немецкий вкус.
– Тот самый вкус – времен ГДР и Штази.
– Тебя в самом деле ищут по всему свету? – спросил Виктор, разрезая ножом пиццу.
– Если бы искали – нашли бы. Я нужен многим.
– А я, кажется, уже никому...
– Не хорони себя раньше времени. Стань утром к зеркалу, посмотри на себя и поймешь, что ты мужик в самом расцвете сил. Скажи себе: «Все у меня получится». Так и случится.
Виктор криво усмехнулся:
– С самого утра на мое отражение лучше не смотреть.
– Ты дня три не попей и тогда посмотришь.
– Бывает, и больше не пью.
– Когда денег нет? – подмигнул Брук.
– По-всякому. Когда денег нет, а когда подходящей компании.
«Полчаса прошло, – подумал Виктор, – он мне выделил час, а я о деле еще не заговорил. Надо спешить. Куда тянуть? Откажет так откажет».
– Володя, есть одно дело.
– А я все жду, когда ты о нем заговоришь. Сразу почувствовал, что ты не просто так меня подцепил. – Брук ел элегантно, умело орудуя вилкой и ножом.
– Я тебе расскажу, а ты уж сам подумай. Это случилось уже после того, как ты из армии ушел, во время вывода войск из Германии.
Брук прожевал кусочек пиццы, отложил приборы и скрестил на груди руки, а Виктор потер внезапно вспотевший лоб.
– Уходили мы в спешке, на сборы всего авиаполка отвели нам две недели. Жаль было бросать то, к чему привык: квартиру в довоенном доме, пейзаж за окном. У меня пейзаж был – кирха на горке и домики с черепичными крышами, как на рождественской открытке. Ну, да... не в этом дело. Мне было поручено сопровождать автоколонну с боеприпасами. А припасы были у нас всякие, в том числе и непростые. – Виктор вздохнул, отправляя в рот неровно отрезанный кусок пиццы.
Брук пожал плечами, а Жигалко продолжил:
– Даже я не знал, что в какой машине лежит, грузили все подряд. Прошли мы Польшу, почти всю Беларусь. И тут один «КрАЗ» колом встал, задний мост полетел. Бывает же такое, стальную проволоку с обочины подцепил, на кардан намотал, и оба дифференциала к чертовой матери на мелкие куски развалились. Даже если бы двигатель застучал – не беда, на буксир взяли бы. А тут колеса словно приварены. Мертво стоим. Надо мной только комроты был. Походил он возле машины, перегрузить ящики не на что, весь транспорт под завязку забит. Вот и оставил он меня да шофера-первогодка «КрАЗ» с грузом сторожить.
Бросил нам с шофером ящик тушенки, и остались мы одни без связи. Обещал, что за три дня кто-нибудь да приедет с другой машиной. Мы неделю прождали. В кабине спали, жрали одну тушенку. До деревни три километра, а в те годы в магазин хлеб если и привозили, то через пять минут уже ни одной буханки не оставалось. От нечего делать мы с шофером в карты играли. Игрок из него никудышный, да и играть приходилось только на интерес. Что у солдата выиграть можно? Я его и поил, и кормил. На восьмой день я не выдержал и пошел звонить. Десять километров до почты пешком отмахал. Единственный телефонный номер, который у меня был, – в доме родителей командира роты. Повезло, на него и нарвался. Он только вчера на новое место дислокации прибыл и за успешно выполненное задание на три дня на родину укатил. «Никто за тобой не приедет, – так и сказал мне, – про машину твою никто и не вспомнит. Тут такой бардак творится, что если кто десять танков по дороге потеряет, то и их пропажи не хватятся». Я еще было заикнулся, мол, авиабомбы на дороге не оставишь – не тюк соломы. А он мне: «Проявляй военную смекалку». Я и проявил. За оставшуюся тушенку нанял в дорожно-ремонтном управлении экскаватор и закопал на хрен все бомбы возле дороги. А машину колхозу подарил. Они меня и шофера моего за это до Смоленска подбросили.
Брук молча выслушал Виктора и вновь пожал плечами:
– История как история. В начале девяностых такое повсюду творилось. Что за авиабомбы ты белорусам на память о себе оставил?
– С отравляющими веществами – химические. «Зорин» или «зоман», теперь точно и не вспомню. Так обрадовался, когда от них избавился, что сразу и забыть постарался.
– Предлагаешь купить?
– Почему бы и нет?
Брук задумался, вертел в руках золотистую зажигалку.
– Не мой профиль. Я законы стараюсь не нарушать. Торгую только разрешенным, тем, на что документы имеются, а химическое оружие запрещено, да и документов у тебя на него нет. Ты хоть место-то найти сможешь? – без особой последовательности поинтересовался Брук.
– С закрытыми глазами. За неделю, что там сидел, я каждый камешек, каждый ориентир запомнил.
– Верю... Ты мне свой телефонный номер оставь на всякий случай.
Виктор принялся хлопать себя по карманам, беспомощно развел руками:
– Ни бумаги, ни ручки.
– Конечно. Это ты, когда капитаном был, с планшеткой не расставался. Диктуй.
В руке Брук сжимал мобильник и сосредоточенно, переспрашивая, вводил цифры одну за другой.
– Готово, – сказал он и сдвинул манжет. – Время не ждет. Рад был видеть. На свой клад особо не рассчитывай. Вряд ли он кому понадобится. – Выдержав паузу, Владимир полез в карман, сунул тысячную купюру под пепельницу и еще три положил перед бывшим приятелем. – Бери, по глазам вижу, что денег у тебя сейчас не густо, а для меня три бумажки – пыль.
– Я отдам, – нерешительно произнес Виктор, привыкший возвращать долги.
– Не надо. Будешь пить, первую рюмку выпей за мое здоровье. – Брук еще раз подмигнул и поднялся с места. – Визитки не оставляю, сам не знаю, где буду завтра, и так всю жизнь.
Бывший советский капитан сидел за столом в одиночестве и теребил три тысячные купюры. Странно, но радости по поводу появления «халявных» денег он не испытывал, скорее злость на самого себя.
«Кто бы тогда сказал, что Володька так поднимется? Ни к складам, ни к топливу отношения не имел. Так... привозил из своих полетов дешевые сувениры: яйцо страуса да диковинную раковину. Вот и все, что у него было».
Подошла официантка. Виктор указал ей взглядом на купюру, торчащую из-под пепельницы:
– Здесь хватит?
– Еще и останется.
– На что именно?
Девушка не заподозрила Жигалко в том, что он может соблазниться еще на одну пиццу или закажет салат:
– На два немецких пива или на три наших.
– Неси, девонька, три наших.
– Сразу три или по одному?
– Все сразу. Зачем тебе три раза бегать?
– Работа у меня такая, – заменив пепельницу, обронила официантка.
«Не позвонит. А номер мой записал только для того, чтобы мне не было обидно», – решил Виктор.
Глава 2
Военные во всех странах одинаковы. Нет, они, конечно, разнятся формой, воспитанием, языком, умением выпить, но суть их всегда остается неизменной. И не важно – российский это военный, американский или германский. Все одним миром мазаны. А если речь зайдет о тех, кто служит в военной разведке и контрразведке, то тут уж сам черт ногу сломит. Все на одно лицо. Профессия накладывает отпечаток не только на душу, но и на внешний вид.
Особенно это заметно в Брюсселе, где располагается штаб-квартира НАТО. Тут можно встретить военных со всего мира...
В одном из кабинетов натовской штаб-квартиры за новеньким дорогим столом из орехового дерева восседал американский генерал. С момента начала войны с Ираком спеси и самоуверенности в нем немного поубавилось. Багдадский загар еще не успел сойти с его лица. Напротив генерала в кресле для посетителей, скромно положив на колени руки, сидел невозмутимый капитан разведки Томас Уэллер.
– В начале войны я считал главным противником иракскую армию, – вздохнул генерал, – а теперь убеждаюсь, что больший урон нашим вооруженным силам наносят журналисты и союзники по коалиции.
– Если вас интересуют цифры, то на создание привлекательного образа солдата-освободителя в странах коалиции тратится примерно столько же средств, сколько и на ведение военных действий.
– Если бы это приносило пользу. – Генерал хрустнул пальцами. – Союзники спят и видят, как выведут свой контингент из Ирака. А теперь еще оказывается, что никакого химического оружия в распоряжении Саддама не было.
– Война начиналась как превентивная, – напомнил аналитик. – Это был удачный политический ход. Борьба с извергом, готовым отравить полмира, нашла поддержку у населения. Но демократия не устояла перед напором журналистов, раструбивших, что химическое оружие – блеф. Теперь пожинаем плоды прежнего успеха. Если ситуация не изменится, часть союзников покинет коалицию.
– Что вы имеете в виду под «ситуация не изменится»? – осторожно поинтересовался генерал.
– Если мощности по производству или хотя бы само химическое оружие будут обнаружены в Ираке, это даст положительный сдвиг в общественном мнении.
Генерал озадаченно тер подбородок, он привык воевать, а не решать головоломки. Надежды обнаружить запасы запрещенных веществ на территории, подконтрольной американской армии, уже давно покинули его.
– У вас есть определенные сведения?
– Любую ситуацию можно создать искусственно, – напомнил капитан Уэллер.
– Чтобы журналисты потом снова докопались до правды?
– Теперь мы знаем, кого стоит опасаться. Не врага, а своих, – улыбка искривила тонкие губы Томаса Уэллера. – Самая большая опасность – развал коалиции. Саддам перестал быть универсальной угрозой, цементирующей ее. Это как во времена существования СССР – общий враг объединял страны, ориентированные на евроатлантические ценности. С его исчезновением целостная картина мира дала трещину. А кому хочется смотреться в разбитое зеркало?
– Россия практически сдала Ирак, – напомнил генерал.
– Россия – не СССР. Это во-первых, а во-вторых – она не присоединилась к коалиции. Если мы сумеем доказать, что Россия снабжала или снабжает Ирак химическим оружием, ситуация тут же изменится в нашу пользу.
– У вас есть подобная информация?
Капитан с разочарованием посмотрел на генерала.
– Любую ситуацию можно создать искусственно, – повторился он, злясь на несообразительность генерала.
В глазах военного вспыхнуло понимание.
– Спровоцировать?
– Я этого не говорил. Но план, разработанный мной, можно истолковать и таким образом.
– Я не слышал и не желаю слышать о вашем плане, хоть и читал его, – генерал довольно потер руки, – однако мне стала понятна ваша мысль. Если ваш план удастся, ждите повышения. Если же нет, то ничем не смогу помочь, даже если вы угодите под суд. Никто не должен заподозрить, что это спровоцировано нами. Ваши люди надежны?
– Своих людей я и не собираюсь подставлять. Но есть одиозный российский гражданин, которого можно использовать, – Владимир Брук. Он, кстати, объявлен в международный розыск. В остальном будем использовать иностранцев, имевших в свое время отношение к советскому блоку... Даже если операция провалится раньше расчетного времени, у нас будет возможность свалить всю вину на российские спецслужбы.
– Но даже Владимир Брук не должен понимать, что заказ на поставку сделан нами. Проведите игру исключительно через подставных. Кандидатуры уже подобрали?
– Как всегда. Не желаете взглянуть на фотографии? – предложил аналитик.
Генерал убрал со стола руки, словно боялся случайно прикоснуться к фотографиям и оставить на них отпечатки пальцев, однако в глазах его читалось любопытство.
– Предполагается задействовать троих основных участников. – Томас Уэллер раскрыл папку. – Первый из них – Владимир Брук, о нем вы наверняка наслышаны, один из ведущих мировых частных торговцев оружием, выполняет неудобные, с точки зрения международного права, заказы, в том числе и американские. Достоинство Брука в том, что он всеяден. Второй участник...
– Можете не рассказывать ни о втором, ни о третьем, – усмехнулся генерал, – их я узнал по фотографиям. Вы сделали удачный выбор, мне только остается пожелать вам удачи и напомнить, что в случае провала всю вину вам придется взять на себя. И тогда в лучшем случае объявят, что вы продались иракским террористам за деньги. В худшем – исчезните до начала расследования.
– Я не первый год служу в разведке. Надеюсь служить и дальше. Все, что мне понадобится, – деньги и на завершающем этапе взвод морских пехотинцев.
* * *
Кортеж Президента России мчался к полигону. Мелькали за тонированными стеклами замершие на обочинах машины. Изредка над дорогой раздавались грозные окрики, летевшие из динамика головной машины сопровождения:
– Куда лезешь! Водитель синих «Жигулей», прижаться к обочине и остановиться...
«Жигули» тут же прижимались, и водитель, затаив дыхание, ждал, когда пронесется вереница поблескивающих лаком черных машин, над капотом одной из которых трепыхался триколор. А потом еще несколько минут сидел, боясь пошевелиться. За неподчинение – нежелание пропустить колонну – могли и прав лишить. Тут уж ни взяткой не отделаешься, ни отговоришься. И только после того, как все машины трогались, переводил дыхание и водитель синих «Жигулей». О нем никто не вспоминал, никто не стремился его остановить и лишить прав.
За очередным поворотом в хвост президентскому кортежу пристроился заляпанный грязью «Лендровер». Над приспущенным стеклом задней дверцы подрагивали удочки. Машина сопровождения, идущая перед ним, тут же стала сбавлять скорость, вилять, не давая себя обогнать. И тут рация в ее салоне ожила, отозвавшись сдержанным голосом помощника Президента.
– Пусть «Лендровер» следует в колонне, пропустите его перед собой.
– Подтвердите «пропустить „Лендровер“.
– Именно так я и сказал.
Водитель машины, замыкающей кортеж, принял вправо, а охранник, опустив стекло, замахал рукой, показывая «Лендроверу», чтобы тот ушел вперед. Клим Бондарев, обгоняя машину президентской охраны, с благодарностью приподнял руку.
– Кто он такой? – вопреки обыкновению спросил водитель-охранник.
Обычно распоряжения руководства не обсуждались ни под каким видом. Он смотрел на заляпанные грязью номера «Лендровера», на густо покрытую брызгами заднюю дверцу, на покачивающиеся удочки.
– Однажды я его видел, – задумчиво произнес охранник, сидевший на заднем сиденье, – в летнюю резиденцию приезжал, на этом самом внедорожнике. С Президентом рыбу ловил.
– Разве Президент – рыбак?
– Что видел, то и говорю.
Кортеж ушел с трассы на узкую, ровно заасфальтированную дорогу с новенькой разметкой, перед поворотом висел щит с предостерегающей надписью «Проезд запрещен». Хоть железные ворота, украшенные золотыми звездами и двуглавыми орлами, были открыты настежь и дорога за ними была ничуть не хуже той, что вела от трассы, кортеж сбавил скорость. Часовой вскинул руку к козырьку и застыл, ему впервые приходилось видеть президентскую машину. Он опустил руку только тогда, когда последний автомобиль миновал ворота, и тут же бросился к телефону – доложить об этом.
Начальник полигона ожидал высокого гостя на краю бетонной площадки у подножия деревянной трибуны. Невдалеке виднелись привезенный сюда неделю назад старый пассажирский лайнер «Ту-134» и две пожарные машины.
Президентский лимузин развернулся на бетоне. Начальник полигона строевым шагом направился к распахнутой дверце. Подошва его ботинка последний раз звонко щелкнула по плитам как раз в тот момент, когда глава государства легко выбрался из машины.
– Товарищ главнокомандующий... – принялся докладывать начальник полигона, то и дело косясь на грязный внедорожник, возле которого стоял скрестивший на груди руки Клим Бондарев.
Президент слушал доклад внимательно, но слегка кривился, словно от зубной боли.
– Приступайте к учениям, – тихо сказал он, – ведь они и есть то, ради чего мы все собрались здесь.
– Прошу подняться на трибуну. Оттуда лучше видно. Условия таковы, – продолжал докладывать начальник полигона, – самолет захвачен условными террористами и произвел посадку в аэропорту для дозаправки, в салоне восемьдесят заложников...
– Прошу прощения, – Президент поднял руку, – я был заранее ознакомлен с условиями. Клим Владимирович, идите ближе, мне будет важно услышать и ваше мнение.
Бондарев стал рядом с главой государства, и они наконец обменялись рукопожатиями.
– Кажется, мы всю жизнь были на «ты». Зачем говоришь «вы», да еще по имени-отчеству? – прошептал Клим.
– Конспирация, – усмехнулся Президент.
На мониторах, установленных по углам трибуны, было заведено изображение с камер, установленных в салоне лайнера: в креслах сидели мужчины, женщины и дети. Между рядами прохаживались вооруженные пистолетами террористы в черных масках. Тем временем на бетонной площадке уже вовсю шла инсценировка освобождения заложников. Под прикрытием заправщика к самолету бежала группа из десяти спецназовцев в полной экипировке – шлемы, бронежилеты. В открытом люке самолета стоял «террорист», прикрывавшийся женщиной, и что-то зло кричал непонятно кому – спецназовцев он не должен был видеть.
– По-моему, он просто матерится. – Бондарев чуть толкнул локтем Президента.
– Что ты хочешь, условия, приближенные к реальным.
Двое спецназовцев, переодетые служащими аэропорта, взобрались на цистерну заправщика и принялись прилаживать шланг. Улучив момент, один из них выхватил из-за пазухи пистолет с глушителем и выстрелил. Террорист, державший женщину, получил в голову заряд красной краски и, картинно вскинув руки, вывалился из открытого люка точно на расставленные под ним картонные коробки. Спецназовцы тут же зацепили раздвижную лестницу за низ люка и один за одним исчезли в фюзеляже; послышалась беспорядочная стрельба; из люка повалил дым.
– То, что происходит внутри, вы можете видеть на мониторе, – услужливо подсказал начальник полигона.
На мониторах ничего нельзя было рассмотреть, кроме клубов дыма и мечущихся теней.
– Спасибо, мы наблюдаем, – глядя на то, как из картонных коробок под брюхом самолета выбирается «смертельно раненный террорист» и брезгливо вытирает со лба красную краску, проговорил Президент.
– Он летел вниз мастерски, – серьезно проговорил Бондарев, – жаль, что не стал потом раскланиваться на публику, а то я бы поаплодировал.
В самолете распахнулся задний люк, взметнулся надувной трап. По нему уже съезжали заложники. Пожарники подхватывали их и отводили в сторону. Самым красочным был спуск обезвреженных «террористов». Мужчин в масках с прорезями для глаз и рта, со скованными наручниками за спиной руками бросали на трап вниз головой. И если бы не мастерство пожарников, ловивших их внизу, кто-нибудь из условных противников неминуемо лишился бы лица, оставив его на шершавом бетоне вместе с вязаной маской. «Террористов» носили и складывали рядком. Спецназовец в шлеме с прозрачным забралом орал на них и делал вид, что бьет ногой в промежности, заставляя расставить и без того широко разведенные ноги.
– Потерь со стороны спецподразделения нет. Двое террористов-смертников с взрывчаткой убиты на месте, прежде чем успели привести в действие взрывные устройства, – бодро докладывал начальник полигона, – никто из заложников не пострадал...
Президент слушал его вполуха:
– Спасибо. Надеюсь, в реальности им нечасто придется демонстрировать свое умение.
– Если придется, они с честью исполнят порученное дело.
– Я ненадолго оставлю вас с министром, – произнес Президент, увлекая Клима Бондарева к лестнице.
Двое президентских охранников спустились вслед за ними, шли в отдалении, чтобы не мозолить глаза.
– Клим, – сказал Президент, – ты не против того, что я вытащил тебя на учения спецназа?
– У меня был выбор?
– Не было. Когда находишься вверху, то кажется, что тебе лучше видно, но я могу видеть только общую картину. – Он остановился, заглянул Бондареву в глаза. – Я поймал себя на том, что начинаю слышать только то, что хочу услышать. А они, – Президент покосился на трибуну, – очень чутко улавливают мои желания. Иногда даже раньше, чем я успеваю понять, в чем дело.
– Хочешь узнать мое мнение о тебе?
– Нет. Я хочу знать, что ты думаешь о нашей внешней политике.
Бондарев даже присвистнул:
– Высоко хватил. Я стараюсь об этом не думать, разве что по привычке иногда накатывает.
– Иногда болтовня мужиков за пивом в бане трезвее докладов на коллегии Министерства иностранных дел. Ты же бываешь в нормальной бане с нормальными мужиками?
– Я старых привычек не бросил.
– И что говорят они о нашей внешней политике?
– Мат я опущу, – вкрадчиво сказал Бондарев, – оставлю только смысл. В прошлый четверг я, как всегда, пошел с компанией попариться. Полковник, служивший еще в Афганистане, директор кинотеатра, журналист, историк и я. Мнение такой компании тебя устроит?
– Вполне. Полную выборку не могут дать даже социологические опросы.
– Так вот. Сошлись на том, что ты играешь с огнем, преувеличивая с телевизионных экранов сегодняшнее благополучие России.
– Разве экономика не растет?
– Любой думающий человек знает, за счет чего – высокие цены на нефть. Пока идет война в Ираке – мы процветаем, как и другие нефтедобытчики. В высокой цене заинтересованы все, но нужно найти виновного в том, что заправка автомобиля стоит дорого. Западу нужно свалить вину на нестабильность в регионе на кого-то другого. И он вполне может обвинить Россию в поддержке шиитского восстания в Ираке. Скажем, нас обвинят в том, что мы финансово поддерживаем Армию Магди. Кстати, ты знаешь, кто такой Магди?
– Что-то припоминаю.
– Магди – так зовут тринадцатого пророка в исламе, он должен еще прийти и освободить человечество на тысячелетнее царствие Аллаха, и только потом свершится Страшный суд.
– Кто такой Магди, тебе рассказал историк?
– Нет, это я рассказал ему, он специалист по русской истории, а не по истории ислама. То, что мы остались в стороне от иракской войны, это правильно, но найдется много желающих втянуть нас в нее.
– Каким образом?
– Опосредованно. Теперь общественное мнение не волнуют реальные события, достаточно картинки в телевизоре.
– Значит, провокация. Я тоже больше всего опасаюсь именно ее. Мы мыслим синхронно.
– Ты тоже спокойно бы вписался в нашу компанию в бане. Любой нормальный, трезвомыслящий мужик в нее впишется. А еще говорили о торговле оружием. Все потешались над тем, что Владимира Брука объявили в международный розыск, а он преспокойно выступает в прямом эфире «Эха столицы». Теперь твоя очередь объяснить мне такой феномен, а то я мужикам обещал переговорить к следующему походу в баню со сведущими людьми и дать им толковый ответ.
