Сергей Зверев
Друг Президента
Глава 6
Здание на Лубянке этим зимним предновогодним вечером выглядело торжественно. Белый снег и подсветка преобразили его. В окнах, несмотря на позднее время, кое-где горел свет. В кабинете заместителя начальника Управления по борьбе с терроризмом генерал-майора Вадима Петровича Елфимова горел свет и было накурено. Вентиляция не успевала выкачивать табачный дым.
Хозяин кабинета без пиджака, в синей рубашке, с полуразвязанным галстуком, держа в пальцах дымящуюся сигарету, нервно ходил от стены к стене. Его гость, он же и подчиненный – командир диверсионной группы «Омега» полковник Голубев Дмитрий Кимович, сидел на диване у маленького журнального столика.
Генерал Елфимов выглядел молодцевато. Занятия спортом на протяжении многих лет свое дело сделали, заметного живота, атрибута, с которым непременно представляют генералов, у него не было видно. Во всяком случае, когда на нем был надет пиджак.
– Как все было хорошо! – откинув со лба волосы, сказал Голубев, глядя на Елфимова. – Неужели ты забыл, каким мы уважением пользовались? Ведь мои парни… я же с ними огонь и воду прошел, они мне как дети родные.
– Полковник, кончай. Сам понимаешь, не я решаю, – генерал остановился, – политическая ситуация меняется. То, что вчера было хорошо для нас с тобой, сегодня плохо для страны. Кому мы с тобой рассказывать станем, что группа предназначалась для проведения террористических актов на территории враждебных государств? А какие они теперь враждебные? Это у Советского Союза врагов было немерено – все сопредельные и дальние страны, вот и готовили твоих людей плотины да атомные станции взрывать. Ты же сам понимаешь, Дмитрий, – Вадим Петрович качнулся, – мне поставят задачу и, сколько им ни объясняй, прикажут выполнить. Все ваши тайники, закладки оружия, спецснаряжение, взрывчатку не только на территории бывшего СССР, но и по всему миру я должен буду ликвидировать. Потому что, как ты понимаешь, ими могут воспользоваться другие, а по оружию догадаться несложно, кому оно принадлежит. И представляешь, какой тогда скандал разразится, если где-нибудь в Польше или в Болгарии, в Египте или Вьетнаме нашим оружием воспользуются?
– Да не найдет его никто! На совесть же делали.
– Это ты так думаешь!
– Но ведь мои ребята – супердиверсанты, их пятнадцать лет день и ночь готовили, тренировали, натаскивали, а ты предлагаешь…
– Да не я, пойми! Я за тебя двумя руками, Дмитрий Кимович, дорогой!
– Куда им податься? Вышибалами в бары, массажистами в сауны? Загубить таких людей! В совершенстве по нескольку языков знают, на любых машинах и самолетах летать способны, из любого оружия стреляют, уж не говоря обо всех способах убийства. Они, в отличие от тебя и меня, смерти не боятся, а теперь им даже денег на зарплату не хватает. Стыдно! – в сердцах проронил полковник и резко вскочил с дивана.
Он был примерно такого же роста, как и генерал, но по нему было видно, что, схватись они врукопашную, Голубев без труда генерала одолеет.
Генерал подошел к стенному шкафу, открыл его, вытащил бутылку армянского коньяка, ловко свернул пробку. Поставил бутылку на столик, а рядом две хрустальные граненые рюмки. И произнес тоном, не терпящим возражений, как бы подытоживая, отсекая весь предыдущий разговор:
– Твои парни, полковник, – профессиональные террористы, хоть и привыкли мы называть их диверсантами. Я же видел их и знаю – нонсенс держать их в отделе антитеррора. К тому же им всем уже по сороковнику, а смену им готовить нет смысла. Выходит в тираж твоя группа «Омега».
Желваки заходили на щеках Голубева. Он сжимал в сильных пальцах рюмку так, что косточки суставов побелели, и Вадим Петрович даже испугался, что рюмка сейчас хрустнет, коньяк прольется, а на стол из порезанной ладони потечет кровь. Полковник словно раздумывал, пить или не пить. Но затем резко одним глотком осушил содержимое рюмки и вздохнул, как вздыхает человек, потерявший все.
– Дмитрий Кимович, ставим на этом точку, – спокойно сказал генерал, повторно разливая коньяк в рюмки. – Приказа о расформировании «Омеги» еще нет, но он готовится.
Внезапно на приставном столике хозяина кабинета надрывно затарахтел телефон.
– Если бы обычный звонил, я бы не поднимал.
Генерал снял трубку, отчетливо произнес:
– Лебедев, ну, что у вас опять? – брови генерала сдвинулись, рука, в которой была рюмка, на мгновение зависла над столом. Затем пальцы разжались, рюмка осталась стоять, а генерал расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Его лицо побледнело.
– Двух милиционеров убили? Их требования?
– …
– Что, сами на связь не выходят?
– Почему?
– …
– Ты прав. Думаю, они попытаются выйти в эфир. Поэтому для начала следует перекрыть им связь с миром – это первая задача. А потом как обычно – «мочить в сортире».
– …
– Да, да. Не допустить, чтобы они в эфир вышли, это главная задача. Все остальное уже танцы.
– …
– Кто владеет подробной информацией?
– …
– Да, быстро… Пусть со мной свяжется.
Из трубки зазвучала музыка, свидетельствующая о том, что абонент ожидает подключения.
Полковник Голубев, сощурившись, изучающе смотрел на своего шефа. Взгляд его выражал многое.
– Вадим Петрович, где?
– В Коломенском. Студию кабельного телевидения то ли сумасшедшие, то ли настоящие террористы захватили. Сейчас информация уточняется, вот, жду.
– Количество известно?
– Пока нет.
– Студия в каком здании?
Генерал щелкнул пальцами:
– В том-то и беда, полковник, что студия в бомбоубежище расположена.
– Рубите кабели, они без света и связи останутся.
– Подожди, полковник.
С кем разговаривает генерал Елфимов, полковник понял не сразу. Выражение лица генерала менялось ежесекундно, он вел себя довольно суетливо: то ежился, то принимался левой рукой застегивать пуговицу на рубашке и пытаться подтянуть узел галстука, затем опять пуговицу расстегивал.
– Да-да. Почему их нельзя вырубить?
– …
– Сколько фирм подключало кабели?
– …
– Найдите техническую документацию!
– …
– Почему?
– …
– Я прекрасно знаю, какой сегодня день, и часы передо мной.
– …
– Да. Нет на местах людей? Но ответственные должны же быть. Пошлите машины, отыщите проектировщиков. – Елфимов и сам уже не верил в то, что возможно за несколько часов в нерабочее время разыскать людей, знающих схемы подключения бомбоубежища-студии к внешнему миру.
– …
– На протяжении десяти лет велось поэтапное подключение кабелей? Разными фирмами? Половина из которых уже не существует? О-о! – почти проревел генерал. Генерал Елфимов рассуждал вслух. – Специалистов можно найти. Повыдергиваем, в конце концов, дадим задание оперативникам, они всю Москву перевернут.
– …
– Значит, не сумеем предотвратить выхода в эфир. Да я понимаю. Народ у нас такой, что всему поверит. Скажи, что под Кремлем ядерный фугас, и в это поверит. Скажи, что все водозаборы отравлены, пить перестанут, и в метро никто не войдет. Но что делать, люди запуганы.
– …
– Самые боеспособные подразделения нашего спецназа на полигоне? Кто отослал спецназ перед праздниками за город?
– …
– Да я понимаю, что президент погоны со всех посрывает, а вместе с погонами и головы полетят. Все я понимаю. Ему, конечно, хорошо, он сказал «мочить в сортире». Так до этого сортира еще добраться надо.
– Да, я понял, Иван Ильич, – генерал тяжело опустил трубку на аппарат. – Ну, слышал, полковник?
– Зачем людей с полигона срывать? Мои-то парни все в сборе, только команды ждут. Это же шанс сохранить «Омегу», Вадим Петрович.
Елфимов весь сжался.
– Погоди, погоди, полковник, дай мне все хорошенько взвесить.
– Что тут думать, тут действовать надо!
– Погоди, не торопи.
– Времени нет.
– Мне еще вводную надо дать, – генерал посмотрел на циферблат курантов, на быстро качающийся золоченый маятник. Время текло, летело, с каждым мгновением время выхода в эфир приближалось. И ничего сделать с этим он не мог.
Генерал Елфимов поднял трубку телефона.
– Лебедев, ты меня слышишь? Быстро готовь приказ о направлении на освобождение телестудии группы «Омега». Все, другого выхода у нас нет, – он положил трубку и посмотрел на Голубева. Сейчас Вадим Петрович разговаривал с Дмитрием Кимовичем как с подчиненным. Посмотрел, ухмыльнулся: – Через полчаса должны быть готовы и твои люди, и план действий. Действуйте, полковник. Это приказ.
* * *
– Ты ментов вызвал? – чуть не сорвав дверь с петель, влетел в кабинет Балуева Умар.
Чеченец, охранявший владельца студии, от неожиданности даже вскочил с кресла, крепче сжал автомат.
– Я… я… – заикался Балуев, глядя на оружие в руке главаря, – я не мог. Я все время на виду у вас. Да и зачем мне?
– Телефон только у тебя.
– Да. То есть… наверное… нет.
– Он только в твоем кабинете остался, – Умар присел на край стола и взял Балуева за подбородок, заставил смотреть себе в глаза, – верю. Не ты вызывал, – наконец произнес он и резко убрал руку.
Когда зазвонил телефон, Умар просто снял и тут же положил трубку. Когда так повторилось трижды, он не выдержал и крикнул в микрофон:
– Пошел ты… – и, услышав короткие гудки, отложил трубку в сторону.
Балуев смотрел на Умара преданно, готовый выполнить любое его пожелание.
– Значит, так, – неторопливо, раздумчиво произнес главарь террористов и резко повернулся к Таусу, – запускайте генератор, давайте напряжение. Чтобы все здесь крутилось-вертелось. – Вновь посмотрел Балуеву в глаза: – У тебя есть друзья на центральных каналах?
– На каких?
– Которые вся Россия смотрит.
– И не только Россия, они по СНГ транслируются, в дальнее зарубежье, – с готовностью объяснял Балуев.
– Меня влиятельные друзья интересуют, от которых многое зависит.
– Есть такие. Повсюду. Мы же – телевизионщики – одна команда. Помогаем друг другу. Поддерживаем… почти всегда поддерживаем, – добавил Балуев.
– Бери телефон и звони им по очереди. Всем. Ничего не объясняй, только говори, чтобы внимательно за твоими новостями следили и готовы были их в свои выпуски включить.
– Сделаю, но не обещаю, тут уж как они сами решат. Если посчитают, что новость интересная, горячая, включат, а если нет…
– Для тебя новость, что я сейчас в твоей студии, в твоем кабинете с автоматом, – интересная?
– Горячая, очень горячая. Я бы включил в выпуск, случись такое с другими.
– Но это случилось с тобой. Так что постарайся быть убедительным, – Умар потрепал Балуева по щеке, – как у вас принято говорить? Новости – моя профессия?
– Прямо сейчас?
– Именно. Начинай, – и Умар придвинул аппарат к Балуеву.
Бихлис стояла у дверного косяка так, как вернулась с улицы: в белом парике, в пальто.
– А ты не стой, словно в гостях. Ты здесь хозяйка, а не он. Садись и ствол с него не спускай. Если болтать лишнее начнет, стреляй сразу в голову. И глушитель свинти, так, чтобы на том конце провода услышали.
Балуев с ужасом сообразил, что от страха позабыл номера телефонов, по которым ему приходилось звонить несколько раз в день.
– Я записную книжку возьму, – вопросительно посмотрел он на безразличную ко всему Бихлис.
– Надо – бери, – голос женщины, сидевшей перед ним на расстоянии вытянутой руки, звучал глухо, словно издалека.
– Вот, вот она, – демонстрировал владелец «Ока» ежедневник в матовой кожаной обложке, извлеченный из портфеля. – В Германии на распродаже купил, – продолжал тарахтеть Балуев, боясь умолкнуть, – она двадцать пять евро стоила, а я ее за пятнадцать купил. Повезло. Хоть и на прошлый год, а какая разница? Только дни недели разные. Я же каждый день работаю и в выходные.
Балуев чувствовал, что, когда он говорит, Бихлис прислушивается и в ее глазах появляется что-то осознанное, но стоит замолчать, и перед ним появится женщина, лишенная чувств, мыслей, способная нажать на спусковой крючок, когда ей вздумается.
«Да она с ума сошла, – в отчаянии подумал Балуев, – с Умаром хоть договориться можно. Он знает, чего хочет. А с ней? С ней не договоришься. Нажмет на спуск и глазом не моргнет».
– Вот, обрез у записной книжки золотой, – пролистал страницы владелец студии.
Умар действовал быстро. Братья Магомед и Таус уже включили генератор, коридоры студии залил яркий слепящий свет.
– Включай прерванный фильм, – распоряжался главарь террористов в аппаратной.
– С какого места? – задал чисто профессиональный вопрос видеоинженер и, заметив непонимание в глазах Умара, пояснил: – Я могу отмотать так, чтобы конец фильма совпал с началом новостей.
– Мне по хрену. Делай как знаешь.
Погасшие мониторы ожили. На одном шел фильм, и цифры в черной рамке прыгали, отсчитывая время назад. На другом виднелась погруженная в полумрак эфирная студия.
– У вас титры на экран Тася заводит? Отсюда? – прищурился Умар.
– Да, она… пульт здесь… – растерялся видеоинженер.
Ему казалось, что, пробудь Умар на студии еще пару дней, он будет управляться с эфиром не хуже Балуева или продюсера.
Главарь террористов метнулся в кабинет, где сидела Тася. Он вошел так решительно, что девушка еле сдержалась, чтобы не закричать.
– Умар, ты что… – зашептала она, когда тот потащил ее за руку, – не надо.
Ей казалось, что ее тащат на казнь.
– Заткнись, дура, и слушай.
Тася уже рыдала. Умар пару раз несильно съездил ей по щекам растопыренной пятерней.
– Слушай, я сказал, – он протащил ее по коридору, втолкнул в аппаратную, буквально бросил на кресло, – запустишь поверх фильма титр: «Смотрите экстренный выпуск новостей». И пусть идет через каждые полминуты. Все ясно?
Былая решительность у девушки улетучилась. Пока занимались другими, она готова была сопротивляться. Теперь же она свободно могла набрать все, что хотела, после чего запустить это на экраны тысяч телевизоров: «Помогите!», «Нас захватили», «В студии террористы», «Освободите нас». Могла, но не стала делать. Ее пальцы, словно сами, без ее участия, набрали слова, сказанные Умаром.
Видеоинженер спросил:
– Готово? Ошибок не сделала?
– Готово. Все верно.
– Я поставлю четыре секунды на пробежку титра, как раз успеют прочитать.
– Да, четырех секунд хватит, – Тася механически прочитала слова, загибая при этом пальцы, читать и одновременно считать в уме она уже не могла.
– Пойдет с интервалом в полминуты.
– Давай ввод.
Они сработали слаженно, как делали это уже не раз во время эфира.
Бихлис, не сводя взгляда с Балуева, свернула глушитель со ствола, и тяжелый цилиндр с грохотом покатился по столешнице к хозяину кабельного канала, остановился, упершись в золотой обрез ежедневника.
Владельцу студии показалось, что Бихлис сейчас что-то скажет, но она только подняла пистолет и слегка качнула им.
– Сейчас, я сейчас, только номер посмотрю, – негнущиеся пальцы Балуева уже тыкались в клавиши.
Через полминуты он уже чувствовал себя не так скованно, появилось дело, и оно поглощало его целиком. Переговоры, звонки, встречи были стихией владельца «Ока», наполнением и даже смыслом его жизни, таким же непрерывным и суетливым, как сам телевизионный эфир, – важно только то, что происходит на экране в данную секунду. Завтра может передаваться совсем другая информация, другие люди примутся убеждать зрителя в противоположном, или те же самые, кто высказывался «за», с прежним запалом примутся агитировать «против».
– …Аллочка, – кричал Балуев в трубку, – я знаю, что лучше звонить на мобильный, но твой шеф на совещании, постоянно отключает аппарат, вытащи его оттуда. Он не отвечает… Я понимаю, что если бы хотел со мной говорить, поговорил бы, но скажи ему, что он не пожалеет…
И случалось чудо, очередного программного директора, заместителя генерального директора, продюсера… вытаскивали из-за стола, прямо с совещания. И он, стоя в приемной, прикрывая микрофон ладонью, говорил с Балуевым. Владельцу «Ока» верили на слово, не требовали пространных объяснений. А потом были звонки исполнителям: завести сигнал кабельного канала на аппаратную и, включив запись, ждать новостей, назначался и человек, ответственный за то, чтобы, если новость окажется горячей, запустить ее в эфир.
И вот уже на разных студиях мигала на запасных мониторах в аппаратных одна и та же картинка с логотипом «Ока» в правом верхнем углу, а по экрану через каждые полминуты шла бегущая строка, набранная Тасей: «Смотрите экстренный выпуск новостей».
Умар уже успел передать бразды правления Рамзану. Сам он перешел в студию, где ярко пылал свет. Пожилой оператор стоял, держа камеру за ручки, и всматривался в пока еще пустующее кресло. И хоть все ему было ясно до последней детали, он мог бы приходить на студию и за пару минут до начала новостийного выпуска, оператор делал вид, что чрезвычайно занят. Умар ему не мешал. Террорист мало понимал в «кухне» телевидения, но как умный человек не лез в работу профессионала.
– Вы один будете выступать или с… – оператор замялся, не зная, как ему назвать террористов, не товарищами же, не подручными, – … еще с кем-нибудь? – нашелся он.
– Я сяду в кресло, а за мной двое моих людей с оружием, стоя, – гордо ответил Умар.
– Это другое дело. Тогда придется менять точку, – оператор откатил камеру. – Я привык работать, когда диктор сидит один. Если сработаю по старинке, то голов ваших людей видно не будет. Можно хотя бы одного человека там поставить?
– Подойди, – Умар позвал худого бойца с зеленой повязкой на голове, – стань за креслом.
Оператор остался недоволен:
– Я не хочу никого обидеть, но вы смотритесь не лучшим образом.
Боец перевел взгляд на Умара. Если бы командира тут не было, он бы выпустил в оператора очередь.
– Что такое?
– Он один, сам по себе, выглядит хорошо. Но по сравнению с вами мелковат. Или поставить его на возвышение, или… Понимаете, есть законы профессии…
– Понимаю. Приведи Магомеда.
Оператор постарался забыть, к чему именно он готовится, уже решил для себя, что просто будет работать, чисто и профессионально, так, чтобы не было потом стыдно за картинку на экранах телевизоров.
Возле дикторского кресла уже крутился и звукорежиссер, подключал микрофон. Взволнованный Рамзан забежал в студию в то время, когда Умара приводила в порядок девушка-гример.
– Вам надо лицо припудрить, иначе блики в кадре пойдут. Будто вас жиром намазали.
Главарь террористов поморщился, раньше он и в страшном сне не мог себе представить, что его напудрят, словно он – женщина.
– Умар, снаружи появились люди…
– Кто?
– Не успел понять, то ли ОМОН, то ли просто милиция. Только что они камеру над входом отключили.
– Значит, не только милиция, – криво усмехнулся Умар, – они уже поняли, с кем имеют дело.
* * *
В плохо освещенном сквере и вокруг него происходило движение. У ворот эвакуатором растаскивали со стоянки легковые машины, особо не заботясь о том, чтобы после их смогли отыскать владельцы. Автомобили бросали где попало: во дворах, если там находилось свободное место, на тротуарах. Их место заняли автобусы с голубыми номерами и грузовики, крытые тентами. Солдаты внутренних войск и наспех собранная милиция рассыпались цепью и, наконец, выход из бомбоубежища окружили. Кольцо оцепления стояло на солидном расстоянии от освещенного крыльца.
Капитан – командир роты внутренних войск препирался с милицейским майором, пытаясь отстоять свои интересы. Солдатам, конечно же, достался участок, где приходилось стоять по колено в снегу, милиция, приехавшая первой, заняла три расчищенные аллейки. Конфликт уладил моложавый полковник:
– Мы не на учения приехали. Капитан, посмотри, все милиционеры, кто в туфлях, кто в ботинках, а твои бойцы в сапогах.
Солдаты в тяжелых бронежилетах, касках, с автоматами приминали сапогами снег, отвоевывая у зимы пятачки, на которых можно было согреться. И хоть входы в сквер перекрыли, любопытные все же проникали через дырки в ограде. Сперва их выводили, а потом махнули рукой. Лишь изредка покрикивали на них, когда слишком близко подбирались к кольцу оцепления.
Горожане любят поглазеть, когда происходит что-то необычное. Столкнутся ли машины, загорится ли киоск, прорвет ли теплоцентраль.
Дама с замерзшей собачкой на руках, уже допрошенная милицией, не спешила уходить домой, возле нее собралась небольшая толпа, и женщина уже по десятому кругу рассказывала, как видела террористку, стрелявшую по милицейской машине. Ее рассказ обрастал все новыми и новыми подробностями.
Разговоры мигом стихли, когда оцепление пропустило на аллею автобус с надписью «разминирование». Самые нервные из зевак тут же попрятались за фонарные столбы, а самые любопытные привставали на цыпочки, чтобы получше рассмотреть, чем займутся саперы. Из салона выбрался уже экипированный в странные для непосвященных доспехи мужчина. Из-за них сапер казался составленным из двух шаров, огромного – нижнего и меньшего – вверху. Он шел, раскачиваясь, похожий на детскую игрушку «ванька-встанька».
У микроавтобуса он остановился, сунул под днище штангу с камерой и фонариком на конце. Изучал недолго, затем штанга нырнула через отодвинутую дверцу в салон. Сапер ухватился за поручень и неуклюже поднялся в салон.
– Бомбу нашел, – зазвучали возбужденные голоса.
– Ясное дело, заминировали, иначе бы тут автобус не бросили.
– Ловушка.
– А кто вам сказал, что здесь террористы? – пытался разобраться в ситуации свежеприбывший пенсионер, – может, учения проводят накануне Нового года? Вот у нас во дворе…
– Ага, на учениях милицию не убивают, – и старика тут же направили к женщине с собачкой, чтобы тот сам у нее обо всем расспросил.
Под общее «ох!» сапер выбрался из машины, к нему тут же подбежали двое его товарищей, помогли освободиться от доспехов.
– Чисто.
Среди зевак то и дело звонили мобильники – знакомым и родственникам тоже было интересно, что происходит возле телестудии «Око».
– Нет. Скучно здесь пока. Даже бомбы не нашли. Когда Белый дом расстреливали, было поживее… – беззаботно говорил в трубку мужчина со слегка испитым лицом, а тут они сами не знают, что делать. Еще полчаса потусуюсь и, если ничего не произойдет, пойду домой. По телевизору покажут, чем кончилось.
– Пустите! – внезапно прорезал морозный воздух женский крик.
Солдаты внутренних войск успели догнать стройную девушку, которая, проскользнув между ними, устремилась к входу в бомбоубежище.
– Куда вы? Нельзя.
– У меня жених там работает, он на дежурстве, – Таня, как только узнала от соседей о заварухе, тут же бросилась к студии.
– Нельзя, – молоденькие, но крепкие пареньки из роты внутренних войск могли бы спокойно удержать взбесившегося здоровяка, но хрупкую девушку хватать крепко они побаивались, еще немного, и она бы вырвалась.
На выручку им уже спешил моложавый полковник.
– Успокойтесь, гражданка. Может, его там сейчас и нет.
– Он звонил мне.
– Все равно, вы там ничем ему не поможете, – полковник повел Таню к выходу из сквера, – мы делаем все возможное… – он заговаривал ей зубы, пока не сдал на руки медикам из машины «Скорой помощи».
У старого кирпичного постамента, на котором когда-то гордо возвышался бетонный пионер с горном, а теперь угадывались лишь следы его каменных сандалий, сошлись двое мужчин в возрасте. Один подтянутый, в военном бушлате без погон, молодцеватый, но с густыми синими прожилками под глазами, другой толстый, с красным, абсолютно круглым лицом, полы его непомерно длинного пальто мели снег. Они не были знакомы раньше, не сговаривались, просто нюхом определили друг друга среди зевак и отошли в сторонку.
– Здешний? – поинтересовался бушлат, сразу выдав военный командный голос.
– За углом живу, – отозвался краснолицый.
– А я через дорогу.
Пожали руки, даже не назвавшись.
– Я их каждый день смотрю, – бушлат указал на вход в студию, – хороший ведущий, сразу видно, что бывший военный, говорит, как топором рубит. Фамилию только не помню.
– Знаю, про кого говорите. Седой немного, на висках, – расплылся в улыбке краснолицый.
– Хреново им там, их не выковыряешь. Я саперным полком командовал на Украине, под Винницей. Про бункер Гитлера слышали?
– Передачу смотрел.
– А я сам там ходил. Это рядом с нашей частью. Бетон, я вам доложу, такой, что и ломом кусочка не отобьешь. У нас, конечно, цемент приворовывали, но на «оборонку» ничего не жалели. Бетон, арматура, бронированные двери, только если прямое попадание атомной бомбы – тогда каюк. А так… все сделано, что только изнутри открыть можно, – бушлат потер озябшие руки в нитяных перчатках.
– Мы тоже подобные штуки монтировали, – краснолицый рукавом вытер слезящиеся на морозе глаза, – в «Метрострое» бригадиром бетонщиков работал.
Бушлат уважительно кивнул.
– Что они делать ни станут, ничего у них не получится.
– Кто?
– Террористы, – бушлат сунул руки в карманы, – потому что Кавказ всегда нашим был.
Краснолицый спорить не стал, он, немного стесняясь, показал из кармана горлышко водочной бутылки, накрытое двумя, вставленными друг в друга одноразовыми прозрачными стаканчиками.
– Мы с соседом договорились во дворе встретиться – пузырь покатить. А как я услышал про террористов, сразу сюда рванул, может, и сосед уже подтянулся, но где ж его найдешь?
Бушлат порылся в карманах, вытащил мятые деньги.
– На дармовщину никогда не пил. Держи. Погоди, у тебя пальто, испачкаешь, – бывший военный очистил рукавом бушлата край постамента от снега.
Бутылку выставлять не стали, разлили на весу. Два магазинных бутерброда с селедкой, завернутые в тонкий полиэтилен, легли на постамент.
Краснолицый замялся, не зная, что предложить в качестве тоста.
– За наших, – нашелся отставной бушлат.
Стаканчики чуть хрустнули, сойдясь. Взгляды у мужчин оживились.
– Не знаю как, но выковыряют их, – переведя дыхание после выпитого, сказал краснолицый.
Бушлат хлестко поставил пустой стаканчик на постамент и зашуршал целлофаном.
– Есть бойцы специально под это «заточенные», у них и техника, и сноровка, – но в голосе не было уверенности.
– Мы для себя строили, а они там засели.
– На каждую хитрую… – не договорил краснолицый, разливая по полстаканчика водки.
– Вот-вот… найдется и на нее с винтом… – закончил народную мудрость бушлат.
