Сергей Зверев
Холодная ярость
Глава 5
Этот день в нью-йоркском аэропорту Кеннеди ничем не отличался от остальных будней. И аэропорт ничем не выделялся среди других таких же крупных сооружений, расположенных по всему миру. Те же толпы людей, улетающих, прибывших и ожидающих своего рейса, такие же надоедливые объявления под однообразные звуки, вежливые, но уставшие до безумия сотрудники, примостившиеся среди кофейно-попкорновских автоматов хитроватые торговцы самым разным ширпотребом, толкотня и шум, напоминающий растревоженный медведем шумный улей, гул которого иногда заглушал рев садящихся и взлетающих авиалайнеров.
Единственным местечком, оазисом относительного спокойствия во всем этом громадном здании была изолированная от остального мира дипломатическая зона. Здесь было не так многолюдно, и давящий на нервы людской гам доносился издалека. Да и народ в этом мирке был чинный, респектабельный и не шебутной – все больше представители разноцветных и разнокожих государств планеты.
Но не только это отличало дипломатическую зону от остального терминала аэропорта. Здесь не было досмотра, а значит, не было очередей. Весь процесс посадки на рейс проходил тихо, гладко и спокойно. Обслуживающий персонал в этом месте тоже был свой, проверенный и соответственно подготовленный.
Сегодня на этом островке международного единения находились представители и российского государства. А именно: Алексей Игоревич Шестопалов и Виктор Викентьевич Еременко. Сопровождал своих компаньонов господин Оливер Стромберг.
В данную минуту вся троица очень внимательно разглядывала ленту транспортера, по которой за резиновый коврик неспешно уплывали несколько вместительных кожаных мешков, в таких обычно отправляется вся дипломатическая почта. Мешки эти, как и положено, были опломбированы, и находиться в них могло все, что угодно. Частенько бывало, что в таких вот неприметных мешочках, кроме дипломатической переписки, уплывала за рубеж секретнейшая разведывательная информация, похищенные картины великих мастеров, ценнейшие предметы антиквариата, а иногда и килограммы наркотиков.
По давнишней договоренности между всеми государствами, ни один правоохранительный орган страны, никакой таможенник или пограничник не имел права не то что досматривать, а даже просто вскрывать дипломатический груз. Все, что вмещали в себя эти кожаные внутренности, было неприкосновенно. Что бы в них ни находилось. Хоть ядерная бомба.
Сейчас же по эскалатору мирно уплывали два мешка, плотно набитых пачками стодолларовых банкнот, и бывшие соратники вожделенно провожали груз глазами, пока тот не скрылся из виду.
– Вот и все, – радостно подытожил увиденное Виктор Викентьевич, – лед тронулся, господа присяжные заседатели, лед тронулся!
– Тоже мне, Остап Бендер, – кисло ухмыльнулся Шестопалов. – Кстати, он тоже хорошо начинал… – напомнил он работнику Минфина ильфо-петровский сюжет.
– Ну-ну, – бодро откликнулся на реплику Еременко, – не надо трагедии. Я умею учиться не только на своих ошибках!
По правде говоря, Виктору Викентьевичу было от чего резвиться. Бывшим его компаньонам, поставленным перед суровыми фактами, ничего не оставалось делать, как только согласиться на все требования Еременко. Деньги Виктор Викентьевич получил точно в указанный им срок. А дальше он действовал по своему, заранее продуманному им плану. Часть наличности, объем которой, кстати, оказался не так уж и велик, он распределил по разным банкам на только ему одному известные счета, остальную долю самолично запихнул в заветные дипломатические мешки.
Виктор Викентьевич отлично понимал, что нелепо обращаться в посольство, скажем, Франции, Германии или Англии с просьбой запломбировать мешки печатями своих диппредставительств. Скрупулезные и дотошные европейцы все кишки вымотали бы ненужными вопросами. Светиться в своем родном посольстве и вовсе не было никакого резона. А посему эту проблему Еременко решил сразу и комплексно. Деньги, как говорится, пробьют дорогу везде. Поэтому за определенную и не очень высокую мзду он в течение двух часов стал гражданином Республики Буркина-Фасо. И не просто гражданином, а человеком, который представляет в Нью-Йорке дипломатические интересы этой самой республики. Ну а получив дипломатический статус, опечатать мешки со стодолларовыми пачками и отправить их по нужному Еременко адресу уже практически ничего не стоило. Так, пару пачек банкнот…
Сейчас Виктор Викентьевич проводил эти вожделенные мешки на борт самолета, отправляющегося рейсом в Дублин. А уж кто знает, куда может полететь дипломат из Буркина-Фасо?
Виктор Викентьевич довольно потер руки. Все складывалось именно так, как он и задумывал.
Приятное состояние эйфории прервал раздраженный голос председателя правления Стромберга:
– Мистер Еременко, – он мягко тронул Виктора Викентьевича за рукав рубашки, – как вы видите, мы с господином Шестопаловым все свои обязательства выполнили полностью. У вас есть какие-нибудь претензии к нашей стороне?
– Нет, – кивнул головой новоиспеченный африканский дипломат, – никаких.
– В таком случае мы бы хотели ответных действий. – Стромберг в привычной ему манере повел деловые переговоры. – Мы бы хотели получить от вас все документы, – напомнил он.
– Друзья, – Еременко все еще находился в состоянии эйфории, – вы их обязательно получите.
– Друзья, – презрительно хмыкнул Шестопалов, передразнивая Еременко, но тот не обратил на это никакого внимания.
– Когда? – нетерпеливо поинтересовался Стромберг.
– Как только я окажусь в безопасности, – ответил Виктор Викентьевич. – А то вон, уже какого-то соглядатая ко мне приставили. – Он кивнул в сторону невзрачного вида гражданина. Одеждой и манерами поведения этот серенький человек походил на самого заурядного клерка. Он ничем не отличался от других, ничем особенным не выделялся, разве что очень ненавязчиво, но настойчиво старался держаться поблизости от господина Еременко.
– Обычная мелкая дипломатическая сошка, – раздраженно отреагировал на реплику бывшего компаньона Стромберг и снова настойчиво вернулся к интересующему его вопросу: – Так когда мы сможем получить документы?
– Да не беспокойтесь, – успокоил Еременко слегка занервничавших компаньонов, – документы находятся в надежных руках.
– Насколько надежных? – в свою очередь поинтересовался Шестопалов. – Сам понимаешь, что от этого зависит…
– Как в моих собственных. – Еременко прижал правую руку к сердцу. – Мне ведь тоже не нужны лишние сложности… – пояснил он и добавил: – Как только я окажусь… э-э-э-э, ну, скажем, там, где я хочу оказаться, вам их обязательно доставят без промедления. Можете мне поверить.
– Хотелось бы… – недоверчиво проворчал нефтедобытчик и вздохнул.
– Извините, друзья, – Виктор Викентьевич озабоченно глянул на часы, – но на мой рейс заканчивается регистрация. – Он протянул руку Шестопалову. – Да не дуйтесь вы, в самом деле, – возмутился Еременко, видя, что бывшие компаньоны не спешат подавать ему руки. – Когда-нибудь это должно было закончиться. Мы с вами организовали славное предприятьице, заработали из воздуха кучу денег. Которых, кстати, могло и не быть, если бы не я. Все остались с барышами. Я решил уйти. Мое время вышло. Вы еще в деле, еще получите целую кучу навара. Я только взял свою долю, которая мне честно причитается. В чем проблемы? – Виктор Викентьевич непонимающе пожал плечами.
– В документах, – отрезал Шестопалов.
– Это моя страховка, – напомнил Еременко. – А как бы вы поступили в подобной ситуации? – Он пристально посмотрел на бывших компаньонов. – Время сейчас такое. За двадцать баксов убить могут, а тут… Вы уж меня извините за эту маленькую слабость. – Он снова протянул руку, и на этот раз рукопожатие состоялось.
– Счастливого пути, – немного расчувствовавшись, произнес Стромберг. – В конце концов, вы где-то правы…
– Обниматься не будем, – улыбнулся в ответ Еременко. – Счастливо оставаться! – Он приветливо махнул рукой и направился к регистрационной стойке.
Сзади за ним, будто приклеенный, пошел невзрачный клерк. Так, почти рука об руку, они и прошли регистрацию. Настороженный Виктор Викентьевич прекрасно просек, как опытно и незаметно клерк заглянул в его дипломатический паспорт, когда документ просматривал таможенник. Значит, насчет «хвоста» он не ошибся.
«Эх, компаньоны-компаньоны… – усмехнулся про себя советник Минфина России, – как дети, честное слово… Ладно, дайте только до Дублина добраться. На ваши младенческие козни у меня имеется сотня контраргументов».
Он вежливо поблагодарил служащего, получил назад паспорт и направился к самолету.
– Пойду, пропущу стаканчик-другой, – расстроенно вздохнул Шестопалов. – Не составишь компанию? – обратился он к Стромбергу, едва их бывший компаньон скрылся из виду.
– У меня сегодня есть еще одно дело. – Председатель правления с сожалением пожал плечами и направился на выход, к поджидавшему его лимузину.
Однако, усевшись в кожаное автомобильное кресло, он не приказал шоферу торопиться. Наоборот. Он налил из бара глоток виски, выпил, закрыл глаза и стал ждать. Минут через десять в машине раздался звонок.
– Да? – моментально среагировал Стромберг. – Да, улетел. Все в порядке. Нет, документы пока что не отдал. Да. Будем надеяться… И вам всего хорошего, – закончил он разговор и только тогда приказал водителю: – В офис.
Глава 6
– Ну что, Александр Гаврилович? – Володька встал из-за стола и торжественно приподнял в руке хрустальную рюмочку с водкой. – Давай, друг, выпьем за тебя. За то, что не растерял ты в своем стриптиз-клубе армейских навыков и, главное, солдатской чести. Выпьем за нормативы эти, которые ты с успехом сдал. Синяки эти пройдут. – Он кивнул подбородком на заплывший глаз товарища. – У меня, кстати, после спарринга все лицо было одним сплошным синяком. Фингалы пройдут, а ты – останешься в славных рядах нашего подразделения. Со вступлением тебя и первым, хоть и учебным, крещением, – закончил Володька свой тост и звонко чокнулся сперва с сослуживцем, потом с матерью, которая сидела с боевыми товарищами за одним столом.
– А что, – не преминула вставить свое слово родительница, – у вас в части разве бывают и боевые крещения? – Она с подозрением глянула на сына.
– Мама, не цепляйся к словам, – отмахнулся Володя, – это просто так говорится. Все так говорят. – Он снова потянулся к бутылке.
– Ты куда это так разогнался? – возмутилась мать, сурово глянув на Локиса.
– Так за вас же, за родителей, надо обязательно. А как же? – нашелся Володя и добавил: – За тебя, мама.
– Поддерживаю, – откликнулся Кондратьев и тоже встал. – За вас, Антонина Тимофеевна.
Против такого святого тоста возразить было нечего, и женщина с горестным вздохом приняла из рук сына свою рюмку.
Выпив, компания на минуту приутихла, припав к аппетитным домашним разносолам.
– Сашенька, не разочаровался? – Антонина Тимофеевна первой оторвалась от снеди. – Как тебе опять попасть в армию?
– Честно говоря, я ожидал увидеть немножко другое… – уклончиво ответил Кондратьев. – С возрастом как-то по-иному начинаешь относиться к этим нелепым бегалкам-стрелялкам… Там, на Северном Кавказе была война. Там все было понятно. А муштра ради муштры…
– Зато человеком себя чувствуешь! – бодро откликнулся Локис. – Здоровым молодым мужиком! Защитником Родины! Не будет стыдно за бесцельно прожитые годы! А муштра в армии всегда была, чтобы в бою не сплоховать.
– В каком бою, Володя? – снова озабоченно поинтересовалась женщина. – Что ты все про бой, а?
– Да это я к слову, мама. – Володька опять взял в руку поллитровку. – Тяжело в учении – легко в бою. А вдруг завтра какая-нибудь нечисть решит объявить нам войну? Что тогда?
– Типун тебе на язык, – покачала головой мать. – Мелешь абы что.
– Вот, – подытожил Локис, – тост сам и родился. За мир на земле и согласие в семье.
Антонина Тимофеевна и Кондратьев покачали головами, но наступать тосту на горло не стали. После третьей, как водится, образовалась разговорная пауза, и инициативу в беседе взяла на себя Володькина мама.
– Сашенька, а чего же вы на службу эту пошли, коли она вам не нравится? – снова поинтересовалась Антонина Тимофеевна, внимательно глядя на гостя.
– Ма, с чего ты взяла, что Башке это не нравится? – вступился за товарища Локис. – Он ведь сам пошел, никто его силком не тащил. Не нравилось бы – не отмечали бы мы сейчас его сдачу.
– Я вижу, – коротко ответила женщина и снова посмотрела на сослуживца сына.
– Да нет, Антонина Тимофеевна. – Александр отвечал без тени кокетства или скрытности. – Мне не то чтобы не нравится. Какая разница, где и как зарабатывать деньги? Хоть стриптизером, хоть солдатом – лишь бы прилично платили.
– Так ты что, только из-за денег к нам пошел? – искренне удивился Локис. – В жизни не поверю. Не наговаривай на себя.
– Я не наговариваю, а смотрю на вещи трезвым взглядом, – парировал Кондратьев и пояснил: – Я не офицер, значит, военная карьера мне не светит. Не ходить же всю жизнь в младших сержантах. Это смешно. Да и со стороны выглядело бы очень нелепо: сорокалетний младший сержант.
– Так ведь можно же поступить в военное училище, – подсказала Антонина Тимофеевна.
– Он у нас в дипломаты метит, – ответил за друга Локис. – В МГИМО, в Гарвард или на худой конец в этот… как его?
– Оксфорд, – подсказал Александр.
– Во-во, в Оксфорд, – поддакнул Володя. – Кстати, а кого из этого твоего Оксфорда выпускают? Банкиров? Или, может, это высшая школа стриптиза? – беззлобно хохотнул Локис и разлил по рюмкам водку.
– Володя, – одернула сына хозяйка, – как не стыдно!
– Да ладно, ма, – отмахнулся спецназовец, – мы с Сашкой, можно сказать, огонь и воду прошли. Чего нам друг на друга обижаться? Это я так, для поддержания разговора ляпнул, – пояснил он. – Не об Оксфорде ж разговаривать. У меня от заумных разговоров нервный тик начинается.
– Ну, так включи телевизор, – осадила сына мать, – найди себе какой-нибудь боевик. Пощелкай каналами, наверняка найдешь. А мне, может, с гостем поговорить хочется. Все-таки новый человек, твой сослуживец.
– Про Оксфорд, что ли? – всерьез озаботился Локис.
– А хотя бы и про него, – поддакнула мать. – Человек, видишь, о будущем печется, думает, как жизнь свою дальше обустраивать.
– Ага, – согласился Володя, – сперва для банкиров танцевал, а теперь сам в банкиры метит. Ничего не поделаешь, законы эволюции. – Он со вздохом поднял свою рюмку и произнес: – Наш Коноваленко, капитан, который нас у болота встретил, – пояснил он Кондратьеву, – любит повторять: «Народ, который плохо заботится о своей армии, рано или поздно будет вынужден хорошо заботиться о чужой». Так вот – выпьем за нашу армию, – подытожил он и опрокинул содержимое рюмки в рот. – Я не против банкиров и бизнесменов, – продолжал он, переведя дух, – от них никуда не денешься. Хотя раньше как-то обходились. Я за настоящих мужиков, которые могут защитить и себя, и мать, и Родину, – с хмельным пафосом закончил Локис свой монолог.
– А я что, по-твоему, себя защитить не могу? – Александр воспринял выпад друга в свой адрес.
– Можешь, – признался Локис. – Я сегодня на спарринге лично убедился.
– И что, мне теперь, по-твоему, один путь определен? Всю жизнь бегать через болото по горло в вонючей воде? Премного благодарен. – Кондратьев театрально поклонился. – Это можно проделывать, пока здоровье позволяет. А потом что? Спецназовцы, как и спортсмены, долго в профессии не живут, – вынес он свой окончательный вердикт.
– Как это? – не согласился Локис. – А Комаров наш, Василий Игнатьевич, бывший наш командир роты? Он, кстати, в нашей части служит, тебя хорошо помнит и словечко за тебя замолвил. Капитан Коноваленко, опять же. Их, по-твоему, в расход списать надо?
– Это же офицеры, балда. – Кондратьев снисходительно глянул на непонятливого друга. – Отцы-командиры. Они небось кроссы каждый день не наяривают. Я же о рядовых толкую, о таких же парнях, как мы с тобой. О людях, которые не приказывают, а эти самые поставленные задачи выполняют. Ты представляешь себя в сорок лет, при полной амуниции бегущим по болоту, как сегодня? Я себя – нет.
– А че? – Володька на секунду задумался и потянулся за очередной порцией спиртного. – Мне в армии нравится. Надежные друзья, уважают меня по-настоящему, а не карьерным жополизством занимаются. Мир посмотреть можно…
– Какой мир? – встрепенулась Антонина Тимофеевна, доселе внимательно слушавшая безобидную перебранку сослуживцев.
– Мамуля, приготовь мне под сигаретку кофе, а? – попросил он маму, деликатно удаляя от мужского разговора. – Очень курить хочется.
Мать послушно двинулась на кухню, и, дождавшись ее ухода, Локис продолжал:
– Я, конечно, на красный «Феррари» на этой службе не заработаю, но не всем же на них ездить. И генералами не всем быть. Кто-то должен оставаться и простым исполнителем. Моя должность и звание на данный момент меня вполне устраивают.
– Вот именно, что на данный момент, – акцентировал Кондратьев.
– А чего заглядывать на годы вперед, а, Башка? – пожал плечами Володька. – Жизнь по-всякому повернуться может. Поживем – а там посмотрим.
– Хорошо тут у вас. – Тема разговора была исчерпана, и Кондратьев стал закругляться. – Вроде бы и Москва, а вроде бы и нет. Свой уклад, своя жизнь…
– Это точно. – Локис расплылся в широкой улыбке. – Балашиха – это отдельный разговор. Мне, по правде говоря, не очень нравится толкотня. Я больше простор люблю.
– А я вот к столице привык… – резюмировал Сашка. – Ну, давай на посошок. Время позднее, пора и честь знать.
– Какой-то у тебя друг… Непонятный. А я непонятных людей не люблю, – бросила сыну Антонина Тимофеевна, когда тот, проводив гостя, пришел на кухню выкурить под кофе сигарету.
– А чего в нем непонятного? – удивленно глянул на мать Локис. – Учиться пацан хочет. К нам пришел подработать. Для того и существует у нас контрактная система. Хочешь – продавайся на два года, хочешь – на пять. Можешь и на всю жизнь.
– Какой-то он… чересчур уж расчетливый и прагматичный, – покачала головой опытная женщина.
– Скажешь тоже! – не согласился с матерью сын. – Он же не подался опять в стриптиз, а к нам пришел. А службу в нашей части пряником никак не назовешь.
– И опять же, что это за профессия для мужика – стриптизер? – не унималась Антонина Тимофеевна.
– Профессия, ма, конечно, говно. Тут я с тобой согласен. – Володька кивнул головой. – Ну а что делать после армии пацанам без профессии? Я вон в литейке целый год корячился. Он в стриптизеры подался. В бандиты же не пошел и не воровал, вот что главное. Да я уверен, что он понял, в чем его призвание. Только для виду хорохорится, сопротивляется. Понятно, что поначалу тяжело. Ничего, привыкнет. Через пару месяцев ты от него услышишь совсем другую песню!
– Твои бы слова, сынок, да богу в уши… – озабоченно вздохнула мать и принялась убирать со стола остатки пиршества.
Глава 7
Виктор Викентьевич сладко потянулся в утробе тяжеловесного «Боинга-767» и посмотрел на часы. Спал он, оказывается, не так уж и много, и до конца полета оставалось еще добрых два часа.
Новоявленный мультимиллионер после сна протер влажной пахучей салфеткой лицо и с любопытством осмотрел салон бизнес-класса. За последние несколько дней он так измотался морально и физически, что, оказавшись в удобном кресле авиалайнера, тут же уснул.
Впрочем, любопытство господина Еременко носило очень даже персонифицированный характер. Его мало интересовали холодно-вежливые теперь уже коллеги – представители дипломатического корпуса из нескольких стран. Немного привлек своей экзотичностью «арабский шейх», так охарактеризовал для себя Виктор Викентьевич восточного типа человека, одетого в цивильный европейский костюм, но в белоснежном тюрбане, в котором гордо, хоть и одиноко, поблескивал крупный рубин.
Кроме дипломатов и шейха, в салоне летела пожилая парочка американцев, которые всю жизнь не покладая рук работали лишь для того, чтобы оплачивать счета по кредитам и вот теперь, в свои семьдесят лет, позволить себе попутешествовать по старушке Европе.
Пересекали Атлантику и несколько бизнесменов, которые даже во время полета не переставали щелкать клавиатурой своих ноутбуков. Они бы с удовольствием полетели и в салоне попроще, сэкономив при этом пару сотен долларов, но приходилось держать респект. Что поделать, если Карнеги перевернул понятия с ног на голову?
Кроме публики, характерной для пассажиров салона бизнес-класса, летела и одна весьма экзальтированная личность: до неприличия волосато-бородатый мужчина лет пятидесяти, в потертых джинсах и ковбойской шляпе. Явно один из последних представителей давно вымерших хиппи. Скорее всего, даже один из их лидеров или музыкальных рок-кумиров, списанных нынче за ветхостью в утиль.
Отыскался и предмет любопытства Виктора Викентьевича – давешний незаметный человечек с заурядной внешностью клерка. Вот он в бизнес-классе смотрелся не совсем уместно. Но Еременко догадывался, по какой причине он здесь оказался, и даже мило улыбнулся незнакомцу, встретившись с ним взглядом.
До конца полета времени еще достаточно, и Виктор Викентьевич стал размышлять, чем бы занять эти часы. Он уже хотел было отдаться во власть киноиндустрии, как бортовое радио, хрипнув, милым и вежливым голосом стюардессы сообщило, что прибытие их рейса в Рейкьявик задержится на полчаса.
Еременко тут же нажал кнопку вызова, и уже через несколько секунд одна из миловидных бортпроводниц стояла у подлокотника его кресла.
– Какого черта? – раздраженно бросил Еременко. – Что еще за задержки?
– Извините, – девушка мило улыбнулась, – но сейчас в Атлантике проходят военные учения, и наш воздушный коридор временно закрыт. Поэтому мы должны немного изменить курс в сторону Гренландии. Получается небольшой крюк, поэтому время в полете займет чуть больше обычного. Приносим извинения за причиненные неудобства по не от нас зависящим причинам. – Девушка еще раз улыбнулась и поинтересовалась, не хочет ли мистер что-нибудь съесть или выпить.
Пить Еременко не хотел и только злобно пробурчал:
– Могли бы и в аэропорту сообщить. Наверняка же знали про эти идиотские учения. Не пять же минут назад они начались?
– Извините, мистер, – стюардесса ласково посмотрела на пассажира, – но в аэропорту всем пассажирам сообщили перед посадкой.
– Наверное, я прослушал, – буркнул Виктор Викентьевич уже более примирительно, вспомнив свое задушевное прощание с бывшими компаньонами Стромбергом и Шестопаловым. – А в Рейкьявике-то хоть посадку не отменили? Дозаправляться будем? – ехидно поинтересовался он. – А то я смотрю, у нас весь рейс какой-то… наперекосяк. То учения, то еще что-то.
И тут же, словно в подтверждение его слов, самолет тряхнуло так, что бортпроводница едва устояла на ногах, схватившись за спинку еременковского кресла. Было такое ощущение, будто одно из облаков, среди которых до сих пор мирно летел лайнер, оказалось из чего-то вроде застывшего цемента. Даже звук был похож, словно самолет протащило брюхом по асфальту.
– Что это? – Виктор Викентьевич встревоженно глянул на стюардессу, но та, перепуганно-дежурно улыбнувшись, извинилась и скрылась в служебном помещении.
Авиалайнер стал резко терять высоту. Чтобы убедиться в этом, даже не надо было выглядывать в иллюминатор. Достаточно было посмотреть на стакан с недопитым чаем. Жидкость расположилась под углом к донышку на добрых десять-пятнадцать градусов.
Пассажиры, однако, уставились в прозрачные стекла, с ужасом констатируя тот факт, что облака, плывшие доселе параллельно самолету, теперь с каждой секундой стремительно уходят вверх.
– Поздравляю, господа, мы падаем! – громогласно заявил отставной хиппи и, хрипло расхохотавшись, почему-то добавил, обращаясь неизвестно к кому: – Наконец-то…
В салоне сразу стало как-то жутко и неуютно. Паники еще не было, но кто-то уже начал истерично молиться богу, к которому до сих пор никогда не обращался и не очень-то в него верил.
Белоснежный тюрбан что-то скороговоркой залопотал на своем гортанном языке, всполошенно давя на кнопку вызова стюардессы. Что творилось в соседних, более густонаселенных салонах, можно было догадаться по звукам истеричных женских выкриков и перепуганному детскому плачу, доносившемуся из-за переборки.
И только, пожалуй, один Виктор Викентьевич оставался отрешенно-спокойным. События этих нескольких последних секунд никак не укладывались в его голове. Только что он пребывал в эйфории, так успешно свернув дело чуть ли не всей своей жизни. В багажном отделении лежали вожделенные мешки с зелеными пропусками в рай… Как же так? Что это за издевательство? Он сотни, если не тысячи раз совершал перелеты на самолетах чуть ли не всех авиакомпаний мира, и теперь, когда он, может быть, последний раз в жизни сел в самолет, провидение решило подложить ему такую свинью? Чушь собачья. Так не бывает!!!
Однако суровая действительность за стеклом иллюминатора говорила об обратном. Облака, бывшие до сих пор под ними, сейчас оказались вверху, а внизу теперь хорошо была видна бесконечная синь великого Атлантического океана…
– Господа, – в нешироком проходе между кресел появилась изрядно перепуганная бортпроводница. Несмотря на катастрофичность ситуации, девушка, однако, старалась держать себя в руках. – Господа, – повторила она громче, перекрикивая осатаневших пассажиров. Но те и так бросились к стюардессе, словно Суворов на штурм Измаила. Каждый приставал с вопросами, а некоторые умудрялись выкрикивать злобные угрозы в адрес и проводницы, и экипажа, и авиакомпании, и всей поганой Америки в целом.
– Господа, – чуть ли не закричала девушка, отстраняясь от навязчивых пассажиров. – Пожалуйста, все займите свои места. Живо! – грозно добавила она, и люди, затихнув, покорно поползли к своим креслам. – На борту лайнера произошли серьезные технические неполадки, причины которых пока неизвестны, – сообщила стюардесса, убедившись, что все пассажиры расселись согласно купленным билетам. – Командиром корабля и экипажем принято решение об аварийной посадке в Гренландии. До острова всего около ста пятидесяти миль…
– В какой Гренландии?! – раздраженно перебил девушку Еременко, которого наконец запоздало посетила истерика. – В какой Гренландии? – повторил он. – Там нет ни персонала, ни одной посадочной полосы для аэробусов такого класса! Вы что, угробить нас всех хотите? – свирепствовал Виктор Викентьевич, как человек, налетавший не одну сотню часов, хорошо осведомленный о возможностях местных аэропортов.
– Прошу не пугаться и не впадать в панику, – успокаивала пассажиров бортпроводница, не обращая внимания на злобные выпады Еременко. – Сейчас из-за неполадок с навигационным оборудованием наш самолет снизится до высоты семисот футов. До визуального контакта с землей, – уточнила она. – И будет садиться прямо на ледник, – озвучила она решение экипажа.
И словно в подтверждение ее слов самолет снова тряхнуло, и крутое пике прекратилось. Чай в стакане Виктора Викентьевича стабилизировался, приняв горизонтальное положение. Затем постепенно опять стал наклоняться. Правда, теперь авиалайнер не падал, а контролируемо сбрасывал высоту.
– Прошу вас всех пристегнуться, – в приказной форме продолжала инструктировать пассажиров бортпроводница, – положить руки на затылок, наклониться вперед и не покидать своих мест до полной остановки самолета. Спасибо. – Голос девушки чуть смягчился. – Благодарю вас за помощь.
Виктор Викентьевич не удержался и снова глянул в иллюминатор. Ведь семьсот футов – это всего каких-то двести метров! Неужто такая махина может лететь так низко?!
Самолет по-прежнему летел над океанской гладью, до которой, казалось, можно было дотянуться рукой. Виктор Викентьевич даже умудрился рассмотреть мелкие пенистые бурунчики на гребнях волн. Океан слегка штормило.
Новоявленный мультимиллионер слабо верил в россказни экипажа о посадке на лед, хоть это было вполне вероятно. Ледниковое покрытие во многих местах Гренландии относительно ровное и довольно обширное. Но это все чушь и профессиональные ухищрения экипажа. Хотят сыграть в ящик без паники. Ведь даже если они дотянут до острова, все равно ледник – это не бетонка взлетно-посадочной полосы. Стоит шасси попасть в любую мало-мальски неширокую расселину или напороться на торос, как лайнер просто начнет кувыркаться, словно попавший в кювет автомобиль. Только скорость самолета никак не сравнится со скоростью машины. И если у пассажиров попавшей в аварию легковушки есть хоть какие-то шансы на спасение, то самолет просто разорвет в клочья вместе с людьми…
– Ну, господи, – тихо прошептал Еременко, принимая рекомендованную стюардессой позу, – спаси меня и помилуй… Даруй хоть надежду…
