Сергей Зверев
Жулик: грабеж средь бела дня
Факты и события, изложенные в книге, вымышлены. Их трактовка не отражает мнения издательства. Любые совпадения имен, фамилий и ситуаций случайны и непреднамеренны.
Пролог
Что французу здорово, то русскому смерть. Особенно – в парижской тюрьме «Сантэ».
Французскому зэку, пусть даже зеленому «первоходу», в «Сантэ» нестрашно. На его стороне адвокаты, поддержка родных и близких, «дачки» с воли и Европейские конвенции по правам человека. Малейший скандал – и полетит директор тюрьмы из своего кресла белым лебедем.
Однако в «Сантэ» содержатся не только французы. За стенами этого средневекового острога мотают сроки и сотни иностранцев. Что, впрочем, неудивительно: ведь Париж издавна притягивает уголовных романтиков со всего света. Зарубежный контингент различается не только по национальности, вероисповеданию, темпераменту, умственной ущербности и тяжести отсидочных статей. Главное отличие одних иностранных зэков от других – в их желании или нежелании встать на путь исправления. И выходцы из России давно завоевали репутацию самой дикой, опасной и трудновоспитуемой клиентуры.
Местные «вертухаи» смотрят на российских арестантов враждебно и высокомерно. Малейшая попытка покачать права может закончиться избиением или даже карцером. Договориться со злыднями-надзирателями невозможно – ни по-хорошему, ни за деньги.
Французская братва считает российских пацанов последним отребьем, даже худшим, чем алжирцы и негры. Парижские блатные, называемые тут «апашами», скорее удавятся, чем подогреют русского бродягу пачкой самых дешевых сигарет. А уж о «смотрящих», «общаке», «дорогах» и прочих правильных понятиях эти дешевые фраера никогда и не слыхивали.
Даже платные девки с Сен-Дени, которых с ведома тюремной администрации иногда запускают на «свиданки» под видом арестантских кузин, не спешат одаривать ласками братву из России.
Правда, условия в «Сантэ» почти курортные: двухместные «хаты»-боксы с телевизорами и холодильниками, чистое белье, отдельные душевые, тренажерные залы. Да и пайка не чета российской баланде на комбижире: мясо, фрукты, лягушачьи лапки и даже столовое вино. Но и калорийная «бацилла» не в радость, когда вокруг все чужое: и «рексы», и братва, и «решки», и даже «балдоха»…
…Заходящее майское солнце окрашивало древние плиты прогулочного дворика в нежно-розовые тона. В тесном пространстве, отгороженном высоченными каменными стенами, кучковались заключенные. Солнечные лучи отражались от пуленепробиваемых будочек охранников, отбрасываясь во двор озорными бликами. Холодно поблескивала колючая проволока на гребне стены. Видеокамеры наружного наблюдения были нацелены на зэков, как пулеметы. Радужно-черные глазки объективов отражали коротко стриженные арестантские головы.
И администрация тюрьмы, и ее клиенты были прекрасно осведомлены о безграничных охранных возможностях «Сантэ». Старинный острог сверху донизу контролировался суперсовременной электроникой. Да и секьюрити здесь было не меньше, чем зэков. Мощные стены, массивные решетки, бесчисленные накопители, автоматическая блокировка коридоров… Все это делало саму мысль о побеге глупой и неприличной.
Как и обычно, арестанты держались на прогулке обособленными группами. Французы – отдельно, арабы – отдельно, негры из бывших колоний – тоже отдельно. Естественно, выходцы из Восточной Европы не навязывали своего общества аборигенам. Восточноевропейской братвы было немало: поляки, словаки, белорусы, болгары и несколько десятков русских.
Большинство русских зэков совершенно не походило на прототипов книжной серии «Жизнь замечательных людей». Угрюмые физиономии, настороженные взгляды, щербатые рты… Руки некоторых испещряли синие татуировки – в память о зоновском прошлом.
Худощавый мужчина с резкими волевыми морщинами и энергичным поворотом головы выгодно выделялся на фоне товарищей по несчастью. Взгляд его был невозмутимым, лицо спокойным и интеллигентным, манеры внушали невольное уважение.
Этот русский, имевший в послужном списке на родине три судимости и два побега, вот уже несколько месяцев был главной достопримечательностью «Сантэ». Директор тюрьмы непременно показывал его почетным посетителям, присовокупляя цветастый рассказ о подвигах своего подопечного. Местные «вертухаи» смотрели на русского арестанта, словно на диковинного зверя в зоопарке. Еще бы – сталкиваться с такими людьми им еще не приходилось…
Все тюремное начальство знало, что этого зэка зовут Алексей Сазонов и что соотечественники нередко величают его Лехой и Жуликом. Знали и то, что в России за Жуликом числится целый букет преступлений: дерзкий побег из тюремного вагона, блистательное ограбление преуспевающей фирмы, хитроумный обман российской полиции… Во Францию он прибыл из любви к перемене мест и изысканной роскоши. Раскатывал по Парижу на белом «Ягуаре», обедал в «Максиме», ужинал «У Александра», а ночи проводил в будуарах самых роскошных парижских кокоток. Агенты Интерпола взяли Леху Сазонова в фешенебельном ресторане на Елисейских Полях. Через неделю этого опасного преступника должны были экстрадировать в Россию, где его наверняка ждал многолетний срок в дикой заснеженной Сибири.
Российские правоохранители предупреждали: рецидивист по кличке Жулик дьявольски изворотлив и наверняка попытается бежать еще до экстрадиции. Именно потому за Сазоновым следили так, будто бы он был приговорен к гильотине. В двухместный бокс, где он содержался вместе с пожилым московским банкиром Сергеем Вишневским, каждые пять минут заглядывал коридорный. К чиновникам Интерпола и представителям российского посольства Жулика выводили аж четверо «вертухаев». А на прогулках за ним неотрывно наблюдали самые опытные специалисты охранного ремесла…
Время прогулки близилось к концу. Вечернее солнце, перевалив через гребень стены, скрылось за высоким домом напротив. Во дворике сразу же сделалось прохладно. Надзиратели нетерпеливо посматривали на часы, собираясь загонять зэков по боксам.
Неожиданно из угла, где кучковалась восточноевропейская братва, послышался взрыв дикой ругани, и уже спустя несколько секунд эти звуки перекрыло злобное кхеканье и звон оплеух.
Французы, алжирцы и негры опасливо переместились подальше: от буйных и непредсказуемых славян можно было ожидать всякого. Видеокамеры на консолях плавно развернулись в сторону нарушителей режима. А к месту происшествия уже бежали охранники…
Как и следовало ожидать, драку затеял тот самый Сазонов, которого на днях должны были экстрадировать в Россию. Противником Жулика был его сокамерник, Сергей Вишневский. Это не удивляло: вся тюрьма знала, что русские арестанты давно уже не ладили между собой.
Победителя кулачной дуэли можно было определить и без секундантов. Естественно, им стал умудренный лагерным опытом Жулик. Лехин противник пребывал в тяжелейшем нокдауне. Правый глаз Вишневского чугунел кровоподтеком, из уголка рта текли красные слюни. Вжимаясь спиной в стену, он утирал разбитый подбородок, бормоча с ненавистью:
– Да я, когда выйду на волю… я тебя, уголовная рожа… из-под земли достану! И закажу!..
Победитель не расходовал силы на пустые угрозы и обещания. Резаный удар в скулу – и Вишневский, ударившись затылком о стену, медленно сполз на каменные плиты двора. И сразу затих.
– Рот закрой, вафля залетит, – невозмутимо посоветовал Леха, утирая кровь с кулака.
Русские зэки заржали, словно брачующиеся жеребцы. Подскочившие «рексы» мгновенно заломили Жулику руки. Спустя секунду на запястьях Сазонова защелкнулись никелированные наручники. Несколько выверенных ударов под ложечку – и голова арестанта бессильно свалилась на грудь.
Через минуту в прогулочный дворик спустился старший офицер смены. Выяснив, в чем дело, французский мент тут же вспомнил о загадочной русской душе и замысловато выругался. После чего распорядился развести нарушителей по карцерам.
С карцерами сразу возникла неувязочка. Почти все одиночные «хаты» были забиты под завязку: на днях в «Сантэ» взбунтовались зэки-арабы, и их пришлось изолировать. Свободным оставался один-единственный бокс. Поразмыслив, тюремный офицер решил поместить туда бывшего бизнесмена; все-таки Вишневский был пострадавшей стороной.
А вот зачинщика драки ждало самое худшее – так называемый «печной подвал»…
Лет триста назад, когда в «Сантэ» еще не было центрального отопления, тюрьма обогревалась дровами и древесным углем. Подвальная кочегарка с давно остывшими печами долго бездействовала, пока кто-то не догадался разделить ее каменными перегородками на блоки. Эти тесные холодные комнатки без окон использовались в качестве штрафных изоляторов лишь в самых исключительных случаях. Условия там были сравнимы разве что с бутырскими: холод, голодуха, издевательства надзирателей и полчища голодных клопов. В «печной подвал» обычно отправлялись наиболее злостные нарушители тюремных порядков – естественно, из числа иностранцев. Даже самое неисправимое «отрицалово», побывавшее там хоть раз, вплоть до окончания срока становилось тихим, задумчивым и очень-очень вежливым…
Перед тем как окунуть Жулика в подземелье, его как следует обшмонали. По меркам «Сантэ», в карманах штрафника не было ничего недозволенного: носовой платок, пачка сахара-рафинада, склянка с каким-то лекарством, выданным тюремными медиками, и непонятно зачем – упаковка презервативов.
Оформив акт о помещении Алексея Константиновича Сазонова в штрафной изолятор, старший по смене вызвал переводчика; так полагалось по французским законам.
– Распишитесь вот здесь, – на плохом русском произнес тот и протянул Лехе авторучку.
Арестант послушно поставил подпись внизу протокола и неожиданно поднял глаза на тюремного офицера. В глазах Жулика блеснул неприкрытый вызов. Французский мент не выдержал взгляда и, отвернувшись, что-то тихо сказал переводчику. И хотя за время заключения Леха Сазонов весьма сносно овладел французским, он на всякий случай уточнил реплику гражданина начальника.
– Мсье офицер удивлен, – бесстрастно сказал переводчик. – Он спрашивает – и как только такие негодяи на свет появляются?
– Пусть посмотрит учебник гинекологии, – вполне доброжелательно посоветовал Жулик. – Правда, текст мсье офицер все равно не поймет. Зато картинки как раз по уму… Доступные.
* * *
Импровизированный карцер в «печном подвале», куда поместили Сазонова, выглядел настоящим средневековым казематом. Это был узкий каменный гроб, половину которого занимала огромная, архаического вида печь. Скользкие от плесени стены испещряли граффити на множестве языков. Интерьер не отличался изысканностью: массивная металлическая дверь с откидным окошком-«кормушкой», «толкан» в углу, шконарь у стены, старенький рукомойник…
Подземелье находилось на глубине трех метров от уровня тюремного дворика и поэтому не предусматривало окон. Старинные каменные своды наверняка бы выдержали атомную бомбардировку. О побеге не стоило и мечтать: подводная лодка была бы куда более подходящим местом для бегства, чем этот склеп.
Штрафнику выдали старый матрас с комплектом постельного белья и пожелали приятного времяпрепровождения вплоть до экстрадиции в Россию. По тону «мсье офицера» Леха определил: вряд ли «рексы» получили разрешение на битье. Ведь при передаче Сазонова российским ментам его обязательно будет осматривать врачебная комиссия. Даже незначительные царапины на теле зэка могут серьезно осложнить жизнь начальству «Сантэ».
Впрочем, битье – не главный инструмент перевоспитания нарушителей. Пытка темнотой придумана давно и действует безотказно. Именно потому свет в подземном каземате зажигается лишь трижды в сутки – на время утренней, дневной и вечерней пайки. Через несколько дней человек, начисто лишенный внешних раздражителей, начинает медленно сходить с ума. Даже у молодых и здоровых арестантов с твердым рассудком и устойчивой психикой возникают страхи и галлюцинации, поднимается и падает кровяное давление, начисто теряется ощущение времени и пространства. И никакая медицинская комиссия потом не придерется: ну, тронулся человек от тоски по родине, на то «Сантэ» и тюрьма…
…Тяжелая металлическая дверь захлопнулась с мерзким гильотинным скрежетом. Изголодавшиеся клопы, учуяв свежую пищу, радостно устремились встречать постояльца. Тусклая лампочка в зарешеченной кобуре под потолком дважды мигнула и погасла.
– Темнота – друг молодежи… и братвы, – одобрительно хмыкнул Жулик.
Усевшись на жесткую шконку-топчан, на ощупь разложил перед собой содержимое карманов. Отыскал аптекарский пузырек, осторожно свинтил крышку. В ноздри ударил характерный аромат льняного масла. Этот безобидный препарат Сазонов вполне законно получил от тюремного «лепилы» – мол, кожа шелушится, надо смазывать. В толстом шве свитера было загодя спрятано несколько спичек, и это пришлось как нельзя кстати.
Арестантская смекалка, помноженная на либерализм французских тюремных порядков, позволила Жулику быстро решить проблему освещения. Достаточно было вставить в пузырек хлопковый фитиль, чиркнуть спичкой о пол и поднести ее к промасленному кончику ткани – и самодельная лампадка стала надежным источником света. Ведь лоховатые тюремщики «Сантэ» даже не догадывались, что «средство от шелушения кожи» можно использовать как-то иначе.
Пляшущий огонек скупо выхватывал из полутьмы кладку старинной печи. Подойдя к металлической двери, Леха приложил ухо к «кормушке». Со стороны коридора доносился приглушенный звук телевизора: видимо, «рекс» коротал ночную смену в каморке перед решетчатым накопителем.
По расчетам Сазонова, он должен был объявиться лишь к утренней пайке. Вряд ли нашлась бы какая-то сила, которая заставила бы «вертухая» регулярно заглядывать в глазок: ничего интересного в кромешной темноте он все равно бы не рассмотрел. Даже самый бдительный специалист охранного дела ни за что бы не заподозрил узника «печного подвала» в подготовке к побегу.
И представители Интерпола, и тюремщики, и даже братва свято верили в непроходимость стен и непоколебимость решеток средневекового каземата.
И лишь Жулик не разделял всеобщей уверенности. Он давно уже просчитал: это мрачное, лишенное окон подземелье и есть самое подходящее место для бегства из «Сантэ»…
* * *
Ровно в семь утра коридорный подошел к металлической двери и, опустив кормушку, призывно постучал ключами. Русский зэк никак не отреагировал на приглашение к утренней пайке. Это удивляло: после первой же ночи, проведенной в «печном подвале», все без исключения штрафники мчались к двери со скоростью гоночного болида «Формулы-1».
– Ля рюс! – лениво позвал тюремщик.
Ответа не последовало.
Надзиратель щелкнул рубильником и заглянул в камеру через опущенную кормушку.
Сперва ему показалось, что он галлюцинирует. «Вертухай» зажмурился, потер ладонями виски, открыл глаза…
Камера зияла девственной пустотой. Интерьер оставался прежним: старинная печь с огромной решеткой на устье, истертая шконка-топчан со свернутым матрасом, чугунный унитаз, раковина в углу, стены с засохшими клопиными трупиками… Только вот русского арестанта нигде не было.
Надзиратель вспомнил шоу Дэвида Копперфилда, который на глазах тысяч зрителей проходил сквозь любые стены. Но ведь даже самый продвинутый чародей ни за что бы не выбрался из глухого тюремного подземелья, лишенного окон и расположенного к тому же на трехметровой глубине! На такой невероятный фокус был способен только бесплотный дух.
В «Сантэ» немедленно объявили тревогу. По коридорам, боксам и кабинетам огромного здания, словно взрывная волна, ломающая стены и двери, покатилось известие о побеге. Вскоре в «печном подвале» собралось высокое начальство. Тюремщики долго топтались в тесной каморке, явно не зная, с чего начать осмотр. Они заглядывали под топчан, обстукивали стены и даже зачем-то спускали воду в унитазе. Никаких следов беглеца обнаружено не было. Правда, вместе с Сазоновым исчезла и казенная простыня, но этому обстоятельству поначалу не придали значения.
Наконец кто-то предложил осмотреть старинную печь. Едва старший офицер смены прикоснулся к решетке на устье, как она с мерзким грохотом свалилась на каменный пол. Присев на корточки, тюремщик мгновенно переменился в лице. В местах, где решеточные штыри крепились к кладке, зияли огромные овальные дыры. Выломать решетку, наглухо вмурованную в печь, могла только сборная тяжелоатлетов. А ведь исчезнувший русский не отличался богатырскими статями…
– О-ла-ла… – изумленно присвистнул мсье офицер и осторожно сунул голову в печное устье.
Старинная топка была достаточно объемной, чтобы человек мог ползком проникнуть внутрь. Стало быть, сперва арестант непонятно как выломал решетку, затем залез через устье в топку и уже изнутри водрузил решетку в исходное положение…
Однако внутри печи Жулика, естественно, не было. Дальнейшие действия беглеца оставались полной загадкой.
Чертыхаясь, старший офицер смены осторожно продвинулся внутрь топки. Поминутно кашляя от угольной пыли, включил фонарь и задрал голову. Он сидел на дне длинной узкой шахты. Древний дымоход шел строго вверх, и луч фонаря растворялся в чернильной темноте закопченного колодца.
Увиденное ровным счетом ничего не проясняло. Дымоход, начинавшийся в топке подземной печи, имел протяженность около пятнадцати метров и заканчивался трубой на крыше «Сантэ». Над трубой возвышался высокий дождевой козырек треугольной формы. Ни внутренних скоб, ни выступов внутри этой длинной узкой шахты не наблюдалось. Для того чтобы выбраться на крышу, следовало иметь или крылья, как у ангела, или подвесной моторчик, как у Карлсона. Ни того ни другого у Алексея Сазонова не было…
Ломая подвальную тишину каблуками, в каморку вошел сам директор тюрьмы. Рассеянно выслушал рапорт старшего офицера, задал несколько вопросов дежурному по «печному подвалу» и лишь после этого осознал, что Алексей Сазонов действительно сбежал… Мсье директор живо представил, чем может закончиться этот побег для его карьеры, после чего схватился за сердце.
Ситуация требовала немедленного прояснения. С трудом взяв себя в руки, директор «Сантэ» переоделся в комбинезон и осторожно полез в топку. Он долго подсвечивал дымоход мощным фонарем, однако никаких следов русского зэка так и не обнаружил.
Вскоре тюремщики появились на крыше главного корпуса «Сантэ». Передвигались они очень осторожно, то и дело пригибая голову: над печными трубами громоздилось несколько десятков разнокалиберных антенн с переплетениями стальных проводов. Осмотр черепицы оправдал самые худшие опасения. На керамических плитах темнели свежие следы печной сажи. Это означало, что русский уголовник каким-то непостижимым образом взлетел по отвесному дымоходу на крышу и словно испарился. С тюремной крыши можно было спрыгнуть только во двор, контролируемый охраной, собаками, сигнализацией и видеокамерами. Нетрудно было предположить, чем закончился бы для беглеца прыжок с двенадцатиметровой высоты…
Исчезновение Сазонова отдавало густопсовой мистикой. Казалось, даже самый изощренный ум никогда не сможет восстановить полный сценарий бегства. Мысленно попрощавшись с высокой должностью, директор тюрьмы сообщил о произошедшем в полицию и жандармерию. Вскоре истошные вопли сирен с площади Ля Сантэ возвестили о прибытии полицейских машин.
Выслушав беглый рапорт мсье директора, детективы поняли, что беглец их просто дурачит. Они исходили из очевидного: Сазонов ни при каких обстоятельствах не смог бы покинуть «Сантэ», а наверняка спрятался где-то на территории огромного тюремного комплекса.
От непредсказуемого русского уголовника можно было ожидать всего – вплоть до вооруженного сопротивления и захвата заложников.
Квартал был немедленно оцеплен по периметру. Снайперы заняли позиции на крышах окрестных зданий. Жители ближайших домов и клиенты уличных ресторанчиков были спешно эвакуированы. Одна бригада полицейских тщательно, сантиметр за сантиметром, обследовала тюрьму. Другая бригада допрашивала зэков, тюремщиков, хозобслугу и даже самого мсье директора. Группы экспертов-криминалистов работали на крыше и в подземелье.
Ни планомерный шмон помещений, ни перекрестные допросы не принесли никаких результатов. Эксперты также разводили руками – такого загадочного побега в их практике еще не случалось. Сломанная решетка, пятна сажи на крыше да пропавшая казенная простыня так и остались единственными фактическими свидетельствами исчезновения Сазонова.
Скандал назревал нешуточный: чиновники российского отделения Интерпола могли теперь запросто обвинять руководство «Сантэ» в халатности, непрофессионализме и даже преступном пособничестве опасному рецидивисту.
После обеда директор «Сантэ» подписал прошение об отставке. После чего заявил, что «этого русского негодяя» сразу же после ареста следует публично гильотинировать. Надзиратель, дежуривший ночью в «печном подвале», вызвался собственноручно привести приговор в исполнение.
Шестеренки полицейского механизма мгновенно набрали нужные обороты.
Начальник департамента криминальной полиции Парижа сразу поставил расследование под свой контроль. Министерство юстиции объявило премию в пятьдесят тысяч евро за любую информацию, способную прояснить обстоятельства бегства. На поимку опасного рецидивиста отрядили лучших парижских детективов. Агенты криминальной полиции дежурили в аэропортах, на вокзалах и на узловых станциях метро, опрашивали портье дешевых гостиниц, смотрителей приютов «Армии спасения», хозяев автосвалок и даже клошаров, обитающих под мостами через Сену.
Приметы Жулика несколько раз передали в вечерних теленовостях. Бульварные газеты взвыли, на все лады смакуя подробности невероятного бегства из несокрушимой и легендарной тюрьмы. Известие о побеге повергло парижан в состояние шока: в их представлении русский уголовник рисовался эдаким диким варваром в мохнатой папахе, с кривым кинжалом в зубах.
Успокаивая общественное мнение, шеф криминальной полиции Парижа несколько раз выступил по телевидению. С присущим французам темпераментом он поклялся: в ближайшую неделю беглец будет арестован, обезврежен и предъявлен достопочтеннейшей публике.
Страсти сразу же улеглись – во Франции принято верить полиции. Парижане не сомневались: в самые ближайшие дни беглый уголовник непременно вернется в «Сантэ»…
* * *
Тридцатичетырехлетний аферист Алексей Сазонов принадлежал к той редкой и счастливой категории людей, для которой слово «невозможно» не существовало. Ум его не знал запретов, а воля не ведала преград. Именно потому он и заслужил у российской братвы почетное погоняло Жулик. Свободный художник криминального мира, Леха ко всем своим проблемам подходил творчески, сочетая изощренную фантазию и несокрушимую логику.
Тюремное заточение было для него так же неприемлемо, как раскаленная сковорода для рыбы. А уж экстрадиция в Россию и вовсе не сулила ничего путного: даже по самым скромным подсчетам, российские похождения Жулика тянули лет эдак на десять строгого режима. Перспектива любования полярным сиянием в обществе белых медведей совершенно не устраивала жизнелюбивого Леху. Именно потому он и решил «объявить себе амнистию» еще до этапа в Россию.
Мысль о «зеленом прокуроре», зародившаяся у Жулика сразу после водворения в «Сантэ», поначалу выглядела абстрактной, как математическая формула. Но уже через несколько недель эта мысль обросла вполне конкретными очертаниями.
Об особенностях заключения в «печном подвале» Леха узнал от российских пацанов, побывавших там на перевоспитании. Описание старинных печей с зарешеченными устьями сразу же заинтересовало профессионального афериста. Не надо было быть инженером, чтобы понять: древние дымоходы использовались в качестве вентиляционных шахт. Именно потому тюремное начальство навесило на печные устья «решки», а не замуровало их кирпичом: ведь в герметично закупоренном подземелье узник не протянул бы и часа.
Так почему бы не бежать на волю тем самым путем, по которому в подвал проникал пьянящий воздух свободы?!
Технология побега, придуманная Лехой, была неповторимо изящной, словно росчерк пера федерального казначея на стодолларовой купюре. Но для того, чтобы претворить ее в жизнь, требовалась серьезная и кропотливая подготовка.
Приготовления заняли больше месяца. За это время Сазонов с присущей ему осторожностью раздобыл через третьи руки упаковку сухого спирта и небольшую пластмассовую катушку из-под ниток. Посетил тюремный спортзал и незаметно свинтил с гимнастического тренажера замысловатую металлическую скобу-тройник. Осторожно обточил железяку о камень, а концы тройника выгнул в разные стороны. В результате получилось подобие абордажного крюка, сильно уменьшенного в размерах. В медсанчасти Леха безо всяких проблем получил льняное масло и упаковку презервативов. Бесплатные контрацептивы выдавались здесь всем желающим во избежание СПИДа: ведь в «Сантэ» мотали сроки не только национальные, но и сексуальные меньшинства.
Каждому из этих предметов в предстоящем побеге отводилась особая роль.
И презервативы, и кубики сухого спирта, упакованные в обертку из-под сахара-рафинада, не должны были вызвать подозрений тюремщиков. А вот скобу-тройник и пластмассовую катушку умудренный зоновским опытом Жулик спрятал в полых каблуках туфель.
Теперь предстояло вычислить протяженность дымохода от печи до крыши. Высота одного этажа равнялась трем метрам – эту цифру Сазонов узнал, банально измерив расстояние от пола до потолка в своей камере-боксе. Умножив полученную величину на количество этажей корпуса, то есть на три, Жулик накинул несколько метров на толщину потолочных перекрытий и высоту дымовой трубы. А уж о том, что «печной подвал» расположен именно на трехметровой глубине, в «Сантэ» знал едва ли не каждый: местные надзиратели не раз пугали этой цифрой неисправимое славянское «отрицалово»…
Остановка была за немногим: попасть в «печной подвал» на перевоспитание. В зловещий подземный карцер вело множество самых разнообразных дорог. Однако кровавая разборка с товарищем по заключению выглядела самой надежной. Московский банкир Сережа Вишневский, обвиняемый в махинациях с драгоценными металлами, и был, по мнению Жулика, наиболее подходящим товарищем для имитации такой разборки. Вишневский согласился помочь земляку, но, в свою очередь, дал ему небольшое поручение в России. Он верил, что хитроумный аферист сумеет не только бежать из «Сантэ», но и благополучно добраться до родины.
Сперва следовало убедить надзирателей в полной психологической несовместимости сокамерников. Несколько недель кряду арестанты упражнялись во взаимных оскорблениях. Естественно, усердствовали они лишь в присутствии «вертухаев». Цель была достигнута: надзиратели быстро поверили, что Алексей Сазонов отличается склочным нравом и неуживчивым характером. Никто и не сомневался, что от угроз в адрес сокамерника он когда-нибудь перейдет к их исполнению…
Разборка с Вишневским произошла на следующий день после того, как в «Сантэ» взбунтовались арабы. Детей оазисов и пасынков барханов сразу же разбросали по «одиночкам». Так что единственным местом изоляции зачинщика мог стать только «печной подвал».
Инсценировка драки удалась на славу: и арестанты, и «рексы», и начальник тюремной смены сразу же поверили в реальность конфликта. Сергей, грамотно подставившись под удары, мгновенно заработал репутацию жертвы махрового беспредела. По глазам подошедшего «мсье офицера» Леха определил безошибочно: именно его как зачинщика драки и окунут в страшное подземелье. А уж там за ним наверняка не станут следить.
Да и зачем? Ведь побег из «печного подвала» казался нереальным абсолютно для всех. И для тюремщиков – в первую очередь: отупевшие от служебной рутины охранники мыслили трафаретами, раз и навсегда вбитыми в их резиновые полицейские мозги. Надежность запоров, изощренность сигнализации, а главное – полное отсутствие в подземелье окон, – все это естественным образом усыпило их бдительность.
Что, собственно, и требовалось…
…Убедившись, что до утренней пайки «рекс» вряд ли нанесет визит в карцер, Сазонов сразу же принялся за дело. Поставил самодельную лампадку на пол у печки. Выложил перед собой серые кубики сухого спирта, внешне почти не отличимые от рафинада. Присел у печи на корточки, да так минут десять и просидел, изучая особенности крепления «решки» к старинной кладке.
Мощная решетка выглядела несокрушимой только на первый взгляд. Держалась она на четырех штырях, вмурованных в древний кирпич. Разувшись, Леха достал из-под стельки самодельную «пику», выточенную из обувного супинатора. Она была достаточно острой, чтобы расковырять отверстия в тех самых местах, где металлические штыри крепились к кладке.
Работа требовала терпения, однако Сазонову было его не занимать. Спустя несколько часов все четыре отверстия над штырями были достаточно глубокими, чтобы втиснуть в них кубики сухого спирта. Огонек самодельной лампадки несмело лизнул кубики, и спустя несколько секунд они зажглись ровным синеватым пламенем. Дождавшись, когда сухой спирт выгорит, Леха обильно полил раскаленный кирпич водой из рукомойника. Затем вновь вставил в отверстия серые кубики и поднес зажженную лампадку…
Как и следовало ожидать, средневековая кладка не выдержала резких перепадов температуры. Вскоре цемент и кирпич вокруг штырей раскрошились, и решетку можно было расшатать голыми руками.
Сняв тяжелую «решку», Жулик достал из кармана носовой платок и, смочив его, тщательно вымыл пол у печи. Осторожно залез в топку и, подсвечивая самодельным светильником, задрал голову. Ни дымовой заслонки, ни решетки над топкой не наблюдалось.
– Все в масть, – удовлетворенно улыбнулся Леха; он был на верном пути.
Теперь предстоял самый ответственный момент: соорудить приспособление для подъема. Арестант вылез из топки, отломал пустотелый каблук и извлек из него крюк-тройник, загодя выгнутый из детальки гимнастического тренажера. Несмотря на скромные размеры и малый вес, тройник выглядел достаточно надежным.
Аккуратно отрезав от простыни несколько тонких полос, Жулик связал их в длинный шнур, конец которого привязал к крючку-тройнику. Для прочности и удобства навязал по всей его протяженности узлов. Шнур получился куда длинней необходимых пятнадцати метров. Вскрыв упаковку презервативов, Леха вновь залез в топку. У арестанта еще оставалось несколько кубиков сухого спирта, и это пришлось весьма кстати.
Взяв горящую лампадку, арестант поднес ее к кубикам – те вспыхнули ровным синим пламенем. То и дело наклоняясь к огню, Жулик полной грудью вдыхал зловонный чад и тут же же выдувал теплый воздух в презервативы.
