bannerbannerbanner
Право выжившего

Сергей Зверев
Право выжившего

Полная версия

Глава 4
Судмедэксперт

«Эх, ну почему я не дантист?» – в очередной раз с горечью подумал Граерман, сбрасывая скорость и прижимая машину к тротуару. Место было людное. Перед кинотеатром «Встреча» толпились цветочники и торговцы продуктами.

– Куда, мужики? – спросил Граерман, распахивая дверь.

– В Рогово, – сказал высокий, одетый в хлопчатобумажный пятнистый военный комбинезон и обутый в кроссовки, прыщавый парень лет двадцати пяти – тридцати на вид, похожий чем-то на деревенского дурачка. Его плечо оттягивал свернутый палас, а у ног стояли две хозяйственные сумки.

– Сколько не жалко? – осведомился Граерман.

– Ну, две сотни, – помялся приятель прыщавого – кряжистый, с широкими ладонями, одетый в коричневую куртку с надписью по-английски «Нью-Йоркские буйволы», «работяга». Его жиденькие волосы едва прикрывали розовую лысину.

– Обижаешь, – покачал головой Граерман.

– Ну, – «работяга» прищелкнул языком. – Ну две с половиной.

– Да туда пилить-то сколько. И дорога плохая. Три.

– Ладно, – нахмурился прыщавый. Хозяйственные сумки и палас затолкали в багажник.

«Шестерка» резво рванулась вперед – к выезду из города.

Граермана продолжали терзать невеселые мысли. Как-то по-дурацки получалось все в жизни в последнее время. Где это видано – занимающийся извозом еврей?! Да, это завоевание последних исторических лет. Эх, стал бы, как советовали родственники, дантистом, стриг бы по сто пятьдесят долларов за один зуб из металлокерамики и горя бы не знал. Ан нет, призвание нашел – трупы резать. Стал судебно-медицинским экспертом. Что тут скажешь? Успокаивать себя тем, что любишь свою работу, что стал в ней классным специалистом? Конечно, греет душу. Вот только второй месяц зарплату не платят. Да и то, что платили, может назвать зарплатой только большой шутник. Вот и приходится калымить.

Рисковать, можно сказать, жизнью, возить бог знает кого черт знает куда.

Граерман покосился на пассажиров. Что за люди? Знать бы, чего у них на уме? Может, накинут удавку на шею и выбросят из машины, как две недели назад водителя «Волги», – приходилось делать вскрытие… Тьфу, прочь подобные мысли. К людям надо относиться с доверием. Обычные деревенские мужики – святая пропойная русская простота. Вон, ковер в городе прикупили.

– А тебе как, хозяин, по дороге или мы тебя напрягаем? – осведомился «работяга».

– За грибами собрался. Почти по дороге.

– За грибами, – обрадовался «работяга». – Тогда тебе под Сосновку надо. Там во какие белые выдались, – судя по его жесту, шляпки у белых под Сосновкой были размером со сковородку «Тефаль».

– Я на прошлой неделе, – оживился Граерман, – на восток ездил. Там бедновато с грибами.

– Ну, ты нашел куда ездить…

Граерман действительно собрался за грибами, и попутчики подвернулись ему очень кстати. Страсть к сбору грибов у него была застарелой и горячей. И тема действительно его интересовала. Он надеялся выведать у попутчиков какие-нибудь секреты.

За разговором остался позади город, пошли пригородные поселки, а потом леса. Машина бежала гладко, хорошо. Мотор работал как часы. Никто бы не сказал, что «шестерке» скоро десять лет. Выглядела она как новенькая. Впрочем, Граерман не слишком гонял ее. Больше она стояла в гараже – до последнего времени, пока не перестали платить зарплату и не начались каникулы в платном медицинском колледже, чтениями лекций в котором удавалось отодвинуть угрозу голода. Впрочем, в этом году деньги стали задерживать куда реже…

– А в прошлом году подберезовиков – тьма в Черных болотах, – качал головой «работяга». – Слышь, хозяин, притормози на минутку…

Граерман нажал на тормоз. А потом мир взорвался брызгами света и боли.

Пришел в себя он, стоя на четвереньках у обочины и тряся головой.

«Кастетом врезал, – профессионально определил судмедэксперт. – Ушибленная рана мягких тканей головы. Хорошо, если сотрясения не будет».

Где-то рядом слышался рев мотора. Подняв глаза, Граерман увидел буксующую родную «шестерку». За рулем сидел прыщавый. Он давил на газ, но машина никак не могла выбраться из грязи.

– Э, хозяин, подтолкни, – крикнул «работяга», опустив стекло.

– А? – ошарашенно посмотрел на него Граерман.

– Толкай, говорю.

Пожав плечами, Граерман подналег на багажник, и машина начала выползать из грязи.

– Вякнешь ментам – зароем, – крикнул напоследок «работяга». – Будешь молчать – получишь завтра свою машину у кинотеатра «Встреча». Лады?

– Лады, – кинул зло Граерман и сморщился от пульсирующей боли в затылке.

Родная «шестерка» обдала Граермана выхлопными газами и скрылась вдали. А судмедэксперт, безуспешно попробовав несколько раз остановить проносящиеся мимо машины, понуро поплелся к посту ГИБДД. Идти ему было восемь километров.

Введенный план «Перехват» результатов не дал. Через несколько дней Граерман разуверился, что когда-нибудь вновь увидит свою машину и ее похитителей. Насчет первого он был прав. А вот похитителей ему было суждено повстречать через три года. Да еще при каких обстоятельствах!

Глава 5
Грозный, 1995

«Мы закончим войну в СССР» – снова вспомнился Косареву душманский лозунг, оказавшийся пророческим. Умирающий, шепчущий слова молитвы «дух» пришел в Россию драться с ненавистными «шурави» и нести знамя священной войны все дальше и дальше.

– Зря молишься, – произнес Косарев на дари. – Твоя шакалья душа не попадет в рай.

– Сын шайтана, – прошептал «дух». – Аллах акбар, – глаза его начали закатываться.

Косарев сплюнул на землю. Все продолжается. Он никогда не уйдет от той войны.

Заканчивалась зачистка населенного пункта. Подразделения объединенной группировки на подходах к селу были встречены ураганным огнем. Артиллерия и вертолеты прошлись по огневым точкам, и теперь с двух сторон военнослужащие ВВ, десантники и милиционеры отрабатывали квартал за кварталом, дом за домом. Тут нельзя зевать – иначе быстро нарвешься на минную растяжку или схватишь пулю в спину.

Бандит при зачистке быстро скидывает автомат и превращается в мирного жителя. Он с готовностью ругает Дудаева и клянется в любви к России. Пока не стемнеет. А там – снова за автомат.

Дом осмотрен. Проверен паспортный режим. Подозрительные задержаны и ждут отправления в фильтрационный пункт. Следующий…

В одном из дворов Косарева и его бойцов встретили автоматным огнем. Среди бандитов затесался тот самый афганский моджахед, душа которого сейчас готовилась к встрече с сатаной.

– Подох, – собровец ткнул «духа» носком ботинка.

– Отвоевался.

С северной окраины донеслись выстрелы. Последние. Зачистка заканчивалась. На улицы вылезали воющие, галдящие, кричащие, рвущие волосы и сыплющие проклятия женщины. Скоро появится телевидение, и вечером на экранах будет показан очередной репортаж о борьбе «федералов» против мирных жителей, среди которых окажутся все без исключения боевики. У Косарева была заветная мечта – пристрелить какого-нибудь журналиста. И не у него одного.

На земле были разложены трофеи – автоматы, два пулемета, цинки с патронами. А также несколько бандитских трупов – неуправляемая ракета накрыла школу, являвшуюся штабом местной банды.

– Ничего, заживет, – приговаривал фельдшер, перевязывая сипло дышащего солдатика внутренних войск.

– Я в порядке, – хрипел солдат.

Все, мероприятие завершено. Группа МВД – собровцы, омоновцы, оперативники и пэпээсники, пропыленные, прожженные войной, загружалась на БТР и отправлялась на базу…

Чечня конца августа девяносто пятого. Война и мир – дико перемешанные, перекрученные до абсурда, как картина какого-то крутого авангардиста. Боевые действия шли несколько месяцев, а в правительстве слышались угрозы – в случае чего введем чрезвычайное положение. Беженцы тысячами стремились прочь от бандитов и артиллерийских канонад. И вместе с тем шла бойкая торговля на рынках. Восстанавливали разрушенные и строили новые дома рабочие со всех концов России. А рядом заходили на боевой вираж «крокодилы», прессовали землю гусеницами танковые колонны, щерились стволами блокпосты.

Колонна на небольшой скорости двигалась к городу. Косарев сидел на броне, постукивая пальцами по автомату. За бэтээрами так же неторопливо тащились машины – грузовики, «Жигули», иномарки. Приучены – боевую технику не обгоняют.

Это может быть оценено как враждебный акт и наказано пулеметным огнем.

Вот и Грозный. Окраины города более или менее целые, а центр похож на Сталинград времен Великой Отечественной. Здесь каждая пядь полита российской кровью. Здесь российские солдаты в очередной раз вспомнили, что такое стоять до конца, и были захвачены одной мыслью – не отступить, в крайнем случае, если не повезет, взять на тот свет как можно больше врагов. Здесь были разгромлены отборные дудаевские части и взломана оборона, готовившаяся несколько лет, когда каждый дом превращался в крепость, когда между подвалами были прокопаны подземные ходы, дававшие возможность «нохчам» (так называют чеченцев) возникать как из-под земли в любой части города.

У ворот расположения ГУОШа (группы управления оперативного штаба) Толик Палицын – капитан из Смоленского СОБРа – стоял в окружении замызганных чеченских детишек, галдящих:

– Русский полицейский. Дай есть. Мы голодны.

Толик раздавал хлеб и консервы из своего не такого уж богатого пайка. Возле расположения подразделений МВД и армии постоянно толпились гражданские все с теми же просьбами – дайте хлеба.

– Ну как? – спросил Палицын.

– Зачистили, – махнул рукой Косарев. – Нормально…

За обыденными заботами близилась ночь. Группа управления располагалась на территории бывшей пожарной школы. Когда-то здесь вышагивали на строевой подготовке курсанты, проводились занятия. Все в прошлом. Сегодня стоят во дворе вагончики, защищенные от пуль бетонными плитами и прикрытые маскировочной сетью, – тут живут собровцы. Пустые, без стекол, окна трехэтажного здания прикрыты мешками с глиной, и из-за них смотрят угрожающе стволы пулеметов. Ныне пожарная школа – крепость. Крепость неприступная.

 

С наступлением темноты началась привычная, ставшая обыденной музыка грозненской ночи. Со стороны лесополосы, водонапорной башни, Старопромысловского шоссе заколотили снайперы.

Чуткий сон. Снова, как в Афганистане, Косарев готов был в секунду проснуться и вскочить на ноги. Он ворочался на кипе матрасов, настеленных на пол.

– Работенка, мужики.

Посреди ночи этими словами разбудил всех заместитель начальника ГУОШа по криминальной милиции – плотный, с пышными усами полковник МВД.

– Дудаева брать? – послышались сонные прибаутки.

– Басаев Кремль захватил?

– Нет, просто к Черномырдину в гости зашел, а все переполошились…

– Завод «Красный молот», – сказал полковник, – «нохчи» заняли.

– Рядом с комендатурой?

– Точно, – кивнул полковник.

– Обнаглели, сучьи дети, – покачал головой Косарев.

– По машинам, – приказал полковник. – На все про все десять минут…

С кряхтеньем ребята поднимались, натягивали кроссовки. Омоновскими, с высокой шнуровкой, ботинками – этим изобретением какого-то безымянного вредителя – пользоваться перестали давным-давно. Собровцы (в отличие от солдат) по привычке бронежилеты не брали – снайперы лепят в голову или под мышку, а движения бронежилет сковывает, замедляет, когда припрет, потерянных секунд может не хватить. Некоторые повязывали шеи и головы платками – не для пижонства, не для того, чтобы походить на пиратов. Пыль и жара, пот течет по лицу, въедается в глаза. Тут платок и помогает.

Ночная пора – время «нохчей». Мирные жители превращались в снайперов, гранатометчиков, доставали из тайников оружие и лупили кто по чему мог – по комендатурам, по расположениям воинских частей, по блокпостам. В основном били безо всякого результата, но эффект достигался – они напоминали о своем присутствии, давили на психику: «Мы не ушли. Мы всегда маячим за вашими спинами – черными, готовыми к смертельному броску тенями».

Заспанный, спокойный, индифферентно относящийся ко всему комендант района обвел равнодушным взором прибывших на трех бэтээрах бойцов МВД.

– Чего это вы? – осведомился он.

– Нам сообщили, что «нохчи» завод взяли, – сказал полковник. – Ложная тревога?

– Почему ложная? – пожал плечами комендант. – Ну, взяли.

– Принимайте командование группой, – кивнул полковник. – Будем освобождать.

– He-а, мы так не договаривались.

– То есть?

– Не буду. У нас с «чинами» договор о ненападении.

– Что?! – не поверил своим ушам полковник.

– Мужики, у меня вокруг комендатуры шесть постов: четыре моих и два омоновских. Мои посты «чичи» не обстреливают. А у омоновцев договора нет – вот по ним и палят. Мне с ними ссориться не резон. Вам надо – вы и освобождайте завод.

– Та-ак, – протянул полковник МВД.

– Мне этот завод без надобности. Все равно там ни одного цеха целого не осталось. И солдат своих гробить мне без резона…

– Ах ты крыса, – Косарев двумя пальцами презрительно оттянул пуговицу на выглаженном не по местным условиям кителе коменданта. – Тебя первого в расход пускать надо.

– Что вы себе позволяете? – приосанился комендант, вспомнив неожиданно о своих погонах и должности.

– Я забираю ваших людей, – сказал полковник МВД.

– Нет, это не…

Косарев выразительно положил руку на рукоятку автомата и одарил коменданта таким взором, что у того вдруг нервно дернулась щека.

– Тебе, афганец, командовать, – сказал полковник Косареву.

– Это можно, – кивнул тот.

Комендатура размещалась рядом с заводом, где сейчас хозяйничали чеченцы. Зачем им понадобился завод? Скорее всего все для того же – для бандитского понта. Мол, вот вам цена заявлений о контроле над городом. Трепите языком, а между тем пусть горят нефтехранилища, взрываются заводские корпуса.

Полковник, Косарев и капитан из комендатуры выбрались на крышу ближайшего здания и через прибор ночного видения рассматривали вражеский бастион.

– Сколько их там? – спросил Косарев.

– Не меньше полусотни, – ответил капитан. В приборе ночного видения мир выглядел ирреально загадочным, бледно-желто-зеленым.

– Вон они, – сказал Косарев. – У них точка на крыше цеха. Если ее снять, то мы их накроем.

– Как снять? – спросил полковник.

– Попытаюсь. Нужно просто забраться туда и разобраться с ними.

– Забраться, – хмыкнул полковник.

– Ничего, сделаем, – Косарев сжал пальцами рукоятку разведножа…

Все повторялось. Снова он карабкался наверх. Снова должен был накрыть огневую точку. Только маршрут был полегче. Да вместо штатного «ПМ» в кобуре был спецназовский пистолет для бесшумной стрельбы. И война шла на своей земле. В России.

«Нохчей» было трое, одетых в новенькие комбезы, с новейшими разгрузочными жилетами – снабжение, похоже, у бандитов было на уровне – то же самое, с одних заводов, что и для Российской армии, но гораздо более щедрое. Вели они себя беспечно. Двое дрыхли без задних ног, а третий, сидя на корточках, чуть слышно мычал какой-то восточный мотив и время от времени оглядывал окрестности в прибор ночного видения – точно такой же, в какой недавно рассматривали и его самого.

Он даже не успел понять, что происходит. Косарев вогнал ему в горло нож, закрыв рот рукой, чтобы не крикнул перед смертью. Второму, испуганно встрепенувшемуся, тяжелая рукоятка ножа обрушилась под ухо. Третий был не дурак поспать, что для солдата непозволительно. Красная полоса прочертила и его шею.

– Доброй ночи, – прошептал Косарев и нажал два раза на кнопку оперативной рации «Джонсон» – сигнал, что поддела сделано.

Небо начинало бледнеть. Когда рассвело, «нохчи» начали выползать из укрытий, менять посты. Чувствовали они себя на территории завода как дома. И сильно просчитались.

Первый залп смел нескольких бандитов. Рвались гранаты, молотил пулемет, по территории метались перепуганные боевики, пытаясь занять выгодные позиции. Они отстреливались, но их выбивали с одного рубежа за другим. Через час зачистка территории была завершена. Понесшая серьезные потери банда уходила. «Нохчи» потеряли еще троих, пытаясь забрать тела погибших товарищей. Для них это святое.

Убитого врагами воина ислама нужно хоронить как полагается – до восхода солнца.

– Молодец, Рэмбо, отличная работа. Коли дырку для ордена, – сказал полковник МВД.

– А, – отмахнулся Косарев. – У нас есть потери?

– Ни одного убитого. Пацаев и Гаврилюк ранены.

– «Нохчей» хорошо потрепали, – Косарев посмотрел на лежащие трупы, на зеленоповязочников – воинов ислама.

Один из бандитов, скрючившийся за бетонными плитами в углу дворика перед третьим цехом, застонал, приподнялся, потряс головой.

– О, живой, гаденыш, – Косарев подошел к бандиту, нагнулся над ним. – Не похож на чеченца. Наемник.

Парень лет двадцати пяти, кучерявый, с длинным шнобелем, приподнял залитое кровью лицо и пронзил Косарева наполненным ненавистью взором. Огромный двухметровый собровец легко, как куклу, вздернул бандита и поставил его на ноги.

– Идейный. Зеленоповязочник, – собровец сорвал с головы бандита зеленую повязку.

– Не убивайте, – прохрипел пленный. – Деньги будут.

– О чем ты поешь, «дух»? – Косарев взял бандита за короткие волосы и внимательно посмотрел ему в глаза. – Я бы всю жизнь на хлебе и воде провел, лишь бы вас, крыс, додавить.

– У меня семья. Не убивайте.

– Азер? – спросил Косарев.

– Да. Ленкорань. Не убивайте, да, прошу.

– Трясешься, воин ислама.

Косарев обшарил карманы пленного, извлекая из них пачки денег, какую-то бумагу с арабской вязью.

– Во, с паспортом, – удивился Косарев. В кармане пленного действительно лежал обернутый целлофаном паспорт. Довольно странно – обычно наемники предпочитали с собой не таскать документов.

– Керимов Бакир Бехбуд-оглы, житель и уроженец Мингечаурского района. Можно верить? – осведомился Косарев.

– Можно. Я и есть.

Косарев по оперской привычке переписал данные в свой блокнот.

– Куда его? В контрразведку? – спросил он полковника.

– Да. Пусть разбираются.

Глава 6
Первые хлопоты

– Это что? – в тот день, сразу по выходу из колонии, озадаченно осведомился Гвоздь, разглядывая спрятавшийся в зелени деревьев за высоким забором двухэтажный кирпичный дом, украшенный бойницами, башенками, колоннами.

– Это твоя хата, – пояснил Матрос.

– На какие такие деньги?

– Добрые люди деньги дают. Уважают Гвоздя. Ценят.

– Добрые, значит.

– Добрые, – Матрос распахнул металлическую калитку.

– Дорого встало? – Гвоздь ступил на посыпанную гравием дорожку и огляделся. Бассейн, беседка, скамейки, фонари, кажется, сворованные с какой-нибудь городской улицы.

– Не дороже денег. Прошу.

Гвоздь осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных жутко безвкусно, но дорого. Резная мебель, аляповатые, в тяжелых рамах, картины, две неизвестно откуда стянутые статуи ню, в каждом углу по иконе, как в церкви, в столовой – две (!) хрустальные люстры. Гвоздь устроился в кресле напротив керамического, украшенного затейливыми узорами, похожего на праздничный торт камина.

– Ну как? – Матрос явно напрашивался на комплимент.

– Ты небось обставлял? – усмехнулся Гвоздь.

– Ага.

– Заметно.

– Душевно получилось, Гвоздь. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали – то не то, се не се. Я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то забыли, кто баксы платит.

У Гвоздя было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Вор в законе он или барыга? Это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.

Законник не мог раньше иметь никакого имущества. Считалось, что на воле он лишь гость. Настоящий дом вора – тюрьма. Зараза роскоши поползла в этот суровый орден с Кавказа – еще в начале семидесятых годов. Тогда как раз пошла в гору теневая экономика, и воры включились в дележ пирога, пошли огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь? «Мерседесы», огромные дома, видики, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы – это стало нормой сначала для воров на Кавказе. А потом пришло и в Россию.

Лет двадцать назад Гвоздь был на похоронах вора в законе в Грузии. Уважаемого человека провожала в последний путь толпа, как на первомайской демонстрации. Кортеж машин, море цветов, венки – от родственников, от товарищей по ремеслу и, тайные, от местных властей предержащих, которые не могли по понятным причинам сами посетить похороны. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил похороны своим присутствием и главный пахан России, приехал из Ростовской области, где скромно проживал между отсидками. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвой желудком, синими от наколок руками, в сопровождении прихлебателей пахан, покачивая головой, обошел дом, осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную, с золотом, мебель, заваленные старинным фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плещущихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:

– Он жил не как вор, а как князь.

Повернулся и ушел. И тут же, как по волшебству, куда-то делись машины.

Исчезли строго одетые мальчики. Растворился оркестр. И некому было тащить гроб…

Сейчас именно этот случай пришел на память Гвоздю.

– Чересчур богато. Не по совести, – покачал он головой угрюмо.

– Да ты что, Гвоздь?! – возмутился Матрос. – Сейчас все так живут. У меня такого дома нет. А тебе положен. Иначе не поймут.

– Кто не поймет?

– Да никто не поймет. Если ты пахан – хаза должна соответствовать. Нет у тебя такой хазы, значит, и цена тебе как пахану невысока.

Гвоздь недовольно вскинул бровь.

– Это не я так думаю, – поспешно поправился Матрос. – Это все так думают. Знаешь, поговорка в ходу: если ты такой умный, то почему такой бедный?

– Да?

– А чего. Сейчас только баксы в цене. Остальное – разговоры в пользу бедных… Дела, Гвоздь, крутые впереди.

– Какие?

– Сучье племя на место ставить…

У Матроса последний год состоял из черной череды проблем и поражений. И развести возникающие ситуации он был не в силах. Гвоздь с его связями, жесткостью и авторитетом был для него спасательным кругом.

Гвоздя и Матроса связывали давние и крепкие нити. Ведь пятнадцать лет назад именно Гвоздь открыл это «молодое дарование» – Толю Дугина.

Кроме того, чтобы воровать или руководить братвой, уметь играть в карты и знать воровские законы, настоящий вор еще обязан неустанно заботиться о подрастающем поколении.

 

Эта задача всегда считалась одной из важнейших. Те, кто способствовал притоку молодежи, распространению традиций и идеологии воровского мира, пользовались всегда наибольшим авторитетом. Среди воров действительно было немало хороших педагогов. Для измотанных вечно пьяными родителями, семейными скандалами, недоедающих бесприютных детей из трудных семей они порой становились отцами родными. Многие искренне считали, что делают для своих подопечных благое дело и наставляют их на путь истинный. Но бросали они пацанов в адский водоворот, где те обречены были до смерти вращаться в заколдованном круге этапов, СИЗО, зон, воровских малин, все новых и новых лихих дел.

Живет рядом с вором отчаянный мальчишка, не вылезающий из детских комнат, – не оставь его без внимания, прикинь, выйдет ли из него толк. Подкорми, присмотрись, подведи к делу, проверь. Глядишь, и придет вскоре на зону новый волчонок с хорошей рекомендацией – мол, наш человек, программные цели и задачи «общества честных арестантов» разделяет. Именно так и попался на глаза Гвоздю, как раз находящемуся на воле между двумя отсидками, Матрос – тогда ему было пятнадцать, и приводов в милицию он имел не меньше, чем двоек в дневнике, а двоек у него было немало, прилежностью в учебе не отличался. У дворовой шантрапы он пользовался славой психа, в любой драке поражавшего бешеным безумием. Кличку Матрос он получил, потому что по малейшему поводу рывком рвал рубаху на груди.

Блатные премудрости Матрос впитывал как губка. Вскоре он бойко рассуждал о том, что «сук и стукачей надо мочить», и готов был подписаться на что угодно.

В те годы воры занимались тем, чем и должны были заниматься – воровали. Гвоздь к работе относился добросовестно. Со своими помощниками он гастролировал по всему Союзу. Некоторые квартиры выпасали по два-три месяца, вели наружное наблюдение за хозяевами, определяя распорядок дня, тщательно разрабатывали планы. Народные артисты, заведующие торгами, ректоры институтов и цеховики – кто только не становился жертвами команды Гвоздя. Матрос тоже стал колесить вместе с паханом. Шел по проторенной дорожке. Стоял на стреме. Пас хозяев. Добывал информацию. Рос, мужал. Для продолжения образования пора было уже и на зону. Впрочем, Гвоздь порой задумывался, а не ошибся ли он в выборе крестника, на воспитание которого убито столько сил. Матрос был слишком нервным, агрессивным, нетерпеливым. С таким темпераментом хорошо гопстопничать, брать, нацепив чулок на лицо и зажав в потной руке ствол, квартиры, грабить людей на больших дорогах. Вор должен обладать терпением и стремиться взять не столько нахрапом и силой, сколько умом и знанием воровских премудростей.

Опасения Гвоздя оправдались, когда Матрос получил первый срок. Сел он не по благородной статье – за кражу, как рассчитывал пахан. И даже не за грабеж, что на худой конец сошло бы. Сел за вульгарную «хулиганку» – по двести шестой статье. С кем-то сцепился, кого-то подрезал, расколотил какую-то витрину – позор на седины учителя! Так что пришел в воспитательно-трудовую колонию Матрос бакланом – то есть осужденным за хулиганство.

После этого пути-дорожки пахана и воспитанника разошлись, хотя иногда и сходились в самых неожиданных местах. Из ВТК Матроса за дурной нрав перевели во взрослую колонию. Выйдя оттуда, получил новый срок – уже за грабеж. В пересыльной тюрьме встретился с Гвоздем. Матрос к тому времени стал «козырным фраером», то есть человеком не последним. Следующий раз пересеклись в колонии строгого режима, куда Матроса перевели из другой зоны. Через два месяца Матрос вышел с малявой от пахана к братве в родном городе – в ней предписывалось оказать честному члену «общества» всяческое содействие. Это было в девяносто третьем году, так Матрос очутился в группировке «химмашевцев» под предводительством Володи Золотого.

Начинал Золотой с плешки у парка культуры и отдыха.

Было как раз время «полусухого закона» – водка и вино перекочевали с прилавков магазинов на спекулянтские пятачки.

Естественно, двинула туда и братва с требованием к спекулянтам: «Делитесь, фраера». Затем Золотой организовал подпольный водочный цех, успешно проработавший два года и так же успешно накрытый милицией. Впрочем, Золотого это не слишком расстроило. К тому времени он уже сколотил из отпетых уголовников, уличной шпаны и спортсменов района завода «Химмаш» приличную шайку, принялся за кооперативы, влез на рынок радиодеталей. С рекомендациями Гвоздя Матросу было обеспечено хорошее место в группировке. Он начал отвечать за девочек в районе площади у трех гостиниц – «Интуриста», «Юбилейной» и «Волны».

Спокойствия в городе не было. Звучали выстрелы и взрывы. Так, за год до выхода из зоны Гвоздя подорвался в своем «Ниссане» Володя Золотой. Кто начинил его машину двумястами граммами тринитротолуола, так и осталось тайной.

Грешили на службу охраны одного из московских банков, который Золотой решил кинуть.

Группировка «химмашевцев» начала трещать по швам. Пошла борьба за власть. Среди прочих на вершину пирамиды пытался влезть Матрос со своим приятелем Киборгом – чемпионом России по культуризму. Пока между противоборствующими силами поддерживалось равновесие, но довольно хрупкое. Дело шло к крови. Матрос был не дурак и понимал, что шансы на победу у него не особенно велики. А в случае проигрыша, учитывая «любовь» к нему конкурентов, перспективы неважные – венки, похороны, постоянные свежие цветы на могиле и заверения покарать убийц в устах тех, кто этих же убийц и посылал. Тогда у Матроса возникла идея – призвать на правление Гвоздя.

Помимо внутренних противоречий были у «химмашевцев» и серьезные разногласия с конкурирующими фирмами. Так, в городе удавкой задушили и сбросили в пруд с бетонным кубиком на ногах воровского положенца Тему Дурака – постарались отмороженные из новых гангстеров, которые сперва убивают, а потом думают. И то, что за Тему Дурака перестреляли с полдюжины человек, положения не изменило.

На смену воровским понятиям приходили законы джунглей. Кто только не стриг теперь купоны и не наводил свои порядки. Дзюдоисты и боксеры сколачивали свои команды. Уличная шантрапа, еще вчера бившая друг другу физиономии, подалась в рэкет. Не отставали от них бывшие военные, сотрудники МВД, «афганцы» – эти с самого начала поставили себя круто, так что к ним лезть боялись все, даже самые отмороженные. Частные охранные структуры тоже все больше начали напоминать бандформирования. А что уж говорить о национальных общинах – дагестанских, азербайджанских, чеченских?! Всем хотелось урвать свой кусочек пирога, и желательно побольше. Можно откусить и от чужого куска – на то он и беспредел, чтобы не вспоминать о правилах и традициях. «Крыши», «кидки», финансовые аферы, дележ кредитов, уличный рэкет, а кроме того, привычные кражи и разбои, наркотики, торг оружием – чем только не занимался преступный мир в полуторамиллионном городе. Жизнь кипела, как лава в просыпающемся вулкане.

Одним из заправил беспредела был Седой Амиран – двухметровый звероподобный детина. Он не поднялся высоко в иерархии воровской общины и промышлял в прошлом преимущественно разбоями, а то и наемными убийствами. Теперь он с готовностью плюнул на традиции и решил жить по своим понятиям. А понятия у него были поганые. Он подминал под себя конкурентов, не считаясь ни с чьими интересами. Не давал людям работать, влезал на чужие территории, отказывался соблюдать правила бандитского общежития.

Еще когда был жив Золотой, Амирану приглянулась площадь у трех гостиниц. Однажды Матрос, обходя свои владения, обнаружил там новых девочек и «котов», которые и не думали платить налогов. Объясняли это тем, что работали на Седого Амирана. Так вспыхнула «война под красными фонарями», как ее прозвали потом. Больше всего в ней доставалось проституткам и сутенерам – их били, пытали, над ними издевались. Подрезали и нескольких бойцов, одного до смерти. И Золотой, и Амиран стояли на своем. Конец противостоянию жестко и эффективно положила милиция. Точнее, третье отделение милиции во главе с ее начальником. «На площадь не лезьте, точка теперь под нашим контролем», – заявили стражи порядка. Не понявших, о чем идет речь, бандитов быстро спровадили на нары. Побывал там и Матрос – правда, недолго, всего одну ночь, но достаточно неприятную. С ним говорил сам начальник отделения.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru